Через тернии к звездам

      Это был тихий и спокойный вечер в заброшенной деревушке близ Ривингтона, которую их группа решила обустроить под новое место для лагеря. Астарион сидел на подушках у своей палатки, читая уже третий по счету дневник Кетерика; в самом Торме он не был заинтересован ни до битвы с ним, ни после, хотя история его на удивление интриговала. Вампир был рад возможности заглянуть в голову падшему военачальнику, который за сотню лет сменил трех богов, но не достиг ни покоя, ни своих целей, кроме, вероятно, одной — его дочь была жива, а теперь еще и счастлива в объятиях той, что Кетерик целый век держал в заточении.       Астарион глотнул вина, стараясь не морщиться, и над ним нависла тусклая тень. Он поднял голову и изогнул бровь, глядя на подошедшего к нему Хальсина; на лице друида как всегда играла тонкая доброжелательная улыбка.       — Могу чем-то помочь? — спросил вампир, закрывая дневник, но оставляя палец зажатым между полуистлевшими страницами, и Хальсин кивнул, опускаясь на соседнюю подушку.       — Да, Астарион. Я хотел бы поговорить.       Вампир посмотрел на него с неприкрытым интересом — и что же Хальсин желал с ним обсудить?       Их отношения с натяжкой можно было назвать близкими, но они определенно были в некотором роде друзьями, хотя и точно не такими, которые проводили бы вечера за задушевными разговорами. Они сражались бок о бок, переговаривались, делились зельями, хлопали друг друга по плечам, даже флиртовали — Астарион не мог изменить своей обольстительной натуре, а друид был и рад подыграть. Однажды они даже охотились вместе: Хальсин загнал перепуганного оленя прямо в его сторону, вампир перехватил его и впился в его шею клыками, осушая до дна, а друид в своей медвежьей форме подовольствовался обескровленным мясом, с животным упоением вгрызаясь в еще теплую плоть. Астарион тогда изумился его скандальной дикости, но интерес пропал, как только Хальсин обратился в эльфа и прочел молитву дубу-отцу над растерзанным трупом — в благодарность за пищу. В тот момент друид напомнил ему Тав, которая тоже молилась при каждом удобном и неудобном случае.       — Я не могу перестать думать о том, что произошло в оскверненных землях, — сказал Хальсин, задумчиво глядя в небо, на звезды. — О том, как все вы помогли мне в разрушении проклятия, которое столько лет нависало над Лунными Башнями.       Астарион усмехнулся и отложил книгу подле себя, заглядывая Хальсину в лицо с ироничной ухмылкой.       — Я прекрасно знаю, как безгранично ты благодарен всем тем, кто поучаствовал, — сказал он горделиво, приложив ладонь к груди. — Но в любом случае это заслуга Тав, — добавил вампир, сбрасывая все заслуги на чужие плечи — не хотел выглядеть в чужих глазах благородным героем, которым на деле не являлся.       — Ты чуть не умер, защищая портал, когда я отправился на поиски Таниэля, — подметил Хальсин, переводя глаза с неба на лицо Астариона. — И сотни благодарностей не хватит, чтобы отплатить тебе за твою самоотверженность.       — Ну, знаешь, я просто старался выжить, — усмехнулся Астарион, махнув рукой. — Будь моя воля, я бы даже и не пытался разобраться с этим проклятием, уж будем честны. У нас и так забот хватало.       — И все же я видел, как засияли твои глаза, когда расцвело древо, что десятки лет было мертво, — сказал Хальсин ласково, расплываясь в теплой улыбке, от которой даже небьющееся сердце пропустило бы удар. — Ты удивительный, Астарион. Все мое естество трепещет от мыслей о тебе.       И он... так просто сказал об этом. Без тени сомнения, без смущения и робости, будто констатируя факт, но вместе с тем — раскрывая свою душу. Астариону захотелось присвистнуть, но он сдержался, лишь шире растягивая губы в улыбке. Хальсин не был наивным простаком, ведь имел за спиной гору ценного опыта, но все же он был простым, искренним и чрезмерно прямым. Всегда говорил то, что думает, никакие социальные нормы его не ограничивали — что взять с друида, который большую часть своей жизни провел в лесу в компании зверей и духов?       — Ох, ты что, неровно ко мне дышишь? — спросил вампир хитро, придвигаясь ближе и ненавязчиво вжимаясь плечом в чужое. — Осторожнее, друид. Получишь еще паладинским молотом по затылку, — сказал он полушутя, игриво склоняя голову набок.       — Я желаю тебя, и мне нет смысла скрывать это ни от тебя, ни от Тав, — сказал Хальсин честно, игнорируя издевки Астариона. — В тот день, когда мы чуть не потеряли тебя, мое сердце не просто дрогнуло — оно едва не раскололось. Астарион, — друид прикрыл глаза, вздохнул и повернулся к нему всем корпусом, с необычайной серьезностью заглядывая ему в лицо. — Мне хотелось бы большего. И, поверь, я не хочу вставать между тобой и Тав, ваши отношения восхищают меня настолько же, насколько ты восхищаешь меня лично. И... если ты испытываешь то же самое, если она даст свое согласие... Мне просто нужно знать, возможно ли это. А если нет, я буду рад и дальше поддерживать и укреплять нашу дружескую связь.       — Боги, даже Тав не такая прямолинейная, как ты! — Астарион усмехнулся в кулак и вновь поднял глаза на Хальсина. — Знаешь, дорогой мой, я уже знаю, что способен завалить медведя в бою. Но вот в постели? Было бы интересно проверить! — выдал он, хлопнув в ладоши, и уперся рукой позади себя, слегка отклоняясь. — Правда, боюсь, моя благоверная не таких открытых взглядов. Паладины, а уж тем более люди, довольно ревностные.       — И ты... уверен, что она откажет? — спросил Хальсин с каплей неуверенности в тоне голоса, изогнув бровь.       — Мы всегда можем спросить. Дорогая! — позвал Астарион, вскинув руку, и сидящая у костра Тав, болтавшая о чем-то с Уиллом, обернулась на его зов. — На секунду?       Паладин кивнула и поднялась с бревна, чтобы направиться к ним. Она окинула пару мужчин вопросительным взглядом, и Астарион широко заулыбался, обеими руками обнимая огромный бицепс Хальсина.       — Я хотел спросить, не против ли ты того, чтобы я провел время с нашим дорогим другом? Может ночь... Может две... — проворковал он соблазнительно, ведя кончиком указательного пальца по чужой горячей коже. — А может ты захочешь к нам присоединиться?       Тав вскинула брови, опешив от такого неожиданного заявления, переводя взгляд с Астариона на Хальсина и обратно. Друид ей более чем симпатизировал, и она доверяла ему почти так же сильно, как и своему возлюбленному, но вопрос действительно был внезапным, хотя и логичным. Будто она не видела, какие взгляды Хальсин бросал на вампира. Хотя, откровенно говоря, он и на нее такие же взгляды бросал, и это не было удивительно; насколько она знала, у Хальсина уже очень давно не было любовника, и многих из лагеря он буквально пожирал глазами, хотя и сдерживался, не позволяя себе вольностей и не торопясь ни к кому сделать шаг.       Но вот он сделал. И теперь смотрел на нее с трепетным ожиданием и тенью тревоги на глубине зрачков. Поэтому, тяжело вздохнув и легкомысленно пожав плечами, Тав просто ответила:       — Я не против.       Астарион в удивлении распахнул глаза, пялясь на свою благоверную, будто у нее вдруг выросли рога и покраснела кожа. Как и всегда, она была полна сюрпризов.       — Не против? — переспросил он. — И что... никакой ревности? Никаких сцен?       — А с чего мне ревновать? Хальсин же не собирается тебя украсть или что-то в этом роде. Не собирается же? — спросила Тав, переведя внимательный взгляд на друида, и Хальсин покачал головой.       — Конечно нет, дорогая, — ответил он с тонкой понимающей улыбкой. — Я готов лишь приумножать любовь, но уж никак не разрушать.       И Тав изогнула бровь, будто безмолвно спрашивая у Астариона: «А чего ты ожидал?» И ожидал он чего угодно, только не этого.       Конечно, Тав ко многому была лояльна. Она приняла состояние Гейла, скармливая ему ценные артефакты, когда тот в них нуждался, она не отвернулась от Уилла, узнав, с кем именно колдун был скреплен инфернальным договором, она не выгнала из лагеря ни шаритку, ни селунитку, которая, на секундочку, оказалась дочерью тирана, наславшего столетнее проклятие на Лунные Башни. Черт возьми, она доверяла вампиру и позволяла ему пить ее кровь. Наивная дурочка, принимающая всех и вся. Еще и голодного до близости Хальсина, который возжелал ее собственного любовника! Конечно, близости у них с Астарионом давно не было, и ввиду этого страсть их поугасла, но они по-прежнему были тесно связаны, разве нет?       — А что, если Хальсин понравится мне больше, чем ты? — спросил Астарион с провокационной ухмылкой, и вот это уже сумело уколоть ее сердце. Тав поджала губы, раздумывая буквально пару мгновений, терпеливо вздохнула и наконец ответила:       — Тогда мы поговорим. Все втроем, как взрослые люди, — скрестив руки на груди. Ей не хотелось думать о том, что было бы, если бы Астарион решил бросить ее ради кого-то другого, но ночь он собирался провести с Хальсином — а у Хальсина было достаточно мудрости и опыта, чтобы разобраться даже с таким потенциально возможным исходом и не дать разрушиться тому, что они с Астарионом уже успели построить.       Астарион отпустил чужую мускулистую руку и протянул ладонь к Тав, ласково глядя на нее.       — И ты даже присоединишься к нам? — спросил он заманчиво, и девушка усмехнулась, хотя в итоге и вложила свою руку в его.       — Я бы с удовольствием, родной мой, но у меня голова совсем другим забита, — Тав кивнула на сидящего у костра Уилла; даже во время отдыха ее мучили размышления о незавершенных делах, и она самоотверженно была готова помочь младшему Рейвенгарду с его беспокойством о старшем. — Может, в другой раз... А ты развлекайся, любовь моя. Потом расскажешь, как все прошло, — с ухмылкой добавила она, мельком глянув на приятно удивленного Хальсина, и склонилась, чтобы поцеловать Астариона в лоб.       Когда Тав вновь направилась к костру, вампир сидел, мягко говоря, в смятении. Он думал, что она откажет и вся эта история с друидом закончится, даже не начавшись — боги, да он на это надеялся! Но в конечном итоге Астарион сам попал в собственную ловушку провокационных слов и сладких речей, и теперь идти на попятную было бы просто унизительно. Он тепло улыбнулся Хальсину, и тот коснулся его щеки, едва оглаживая бледную кожу кончиками своих пальцев.       — Ты не представляешь, как мне радостно на душе, — проговорил друид, и было видно, как сильно он сдерживался, чтобы не заулыбаться словно счастливый влюбленный мальчишка.       — Жаль только, что Тав с нами не будет, — сказал Астарион с ноткой грусти в голосе, накрывая чужую ладонь своей.       — Прискорбно, соглашусь, — кивнул Хальсин. — Но сердце ее сейчас полно других тревог, и мы можем лишь сопровождать ее на этом тернистом пути, пока она не решит, что готова отдаться страсти.       — Готов поспорить, ее будет несложно убедить, — добавил вампир хитро, и Хальсин медленно убрал руку от его лица, со вздохом поднимаясь, но не отводя от Астариона любовного взгляда.       Друид прямо источал нетерпение и предвкушение от предстоящей ночи, но держаться старался невозмутимо — боялся напугать своим чрезмерным возбуждением? Вампир провел языком по клыкам изнутри своего рта, не раскрывая губ; если кому и стоило бояться, так это Хальсину.       — Давай найдем друг друга в полночь в лесу. Советую немного поспать перед этим — потому что более спать я тебе вряд ли дам, — добродушно усмехнулся друид с ноткой угрозы и... обещания.       — Я могу хоть круглые сутки развлекаться, старик, — не сумел не поддеть Астарион, лукаво ухмыляясь. — Очень уж у тебя амбициозная цель — измотать вампира. Надеюсь, тебе нравятся кусачие поцелуи.       — Надеюсь, тебе нравятся медвежьи объятия, — ответил Хальсин, на мгновение подцепив его подбородок, и после отпустил, удаляясь к своей палатке, чтобы немного помедитировать.       Как только друид скрылся из виду, Астарион рухнул на подушки, бездумно пялясь в ночное небо. С одной стороны, он был рад тому, что Тав не восприняла его предложение провести ночь с Хальсином как личное оскорбление — в конце концов, у них двоих уже довольно давно ничего не было, а проявление интереса к кому-то другому могло ее задеть. И... не задело.       А с другой стороны, не нужна была ему эта ночь.       Хальсин был замечательным компаньоном, сносным другом, и да — он не соврал, сказав, что было бы интересно узнать, каков же он в роли любовника. Возможно, время было неподходящим. Не только сердце Тав было полно тревог — его собственное истекало кровью, и с каждым днем эта течь становилась все сильнее и болезненнее.       Астарион лежал, пока не погас костер. Тав на мгновение подбежала к нему, чтобы приобнять, поцеловать и пожелать спокойной ночи, и упорхнула в свою палатку, с глухим, но отчетливым звуком падая на свой спальный мешок.       Когда весь лагерь затих, вампир покинул заброшенную деревню, направляясь в гущу леса. Выследить местоположение Хальсина было не так уж и сложно — едва заметные щербины на почве от чужих следов вполне однозначно указывали ему путь. Астарион вышел на поляну близ реки и, бесшумно вздохнув, расплылся в улыбке, приближаясь к одиноко стоящему у дерева напряженному друиду.       — Да ты прямо-таки изнемогаешь от желания, — протянул вампир соблазнительно, оттягивая тесемки своей рубахи ровно в тот момент, когда Хальсин обернулся к нему и впился взглядом в его едва обнажившиеся ключицы.       — Иначе и быть не могло, сердце мое. Я уже начал переживать... — ответил друид, делая пару шагов навстречу Астариону; его дыхание так очаровательно сбивалось на каждом слове! — Что у тебя появились сомнения. Или что все это происходит слишком быстро, — добавил он, и вампир накрыл пальцами его губы, вынуждая замолчать.       — Ш-ш-ш... Не нужно слов. Мы сюда не для разговоров пришли, — проворковал Астарион, и Хальсин громко сглотнул.       — Я едва сдерживаюсь, Астарион, — выдохнул друид, накрывая ладонью чужую щеку. — И, боюсь, если я перестану сдерживаться, я не смогу остановиться, пока не поглощу тебя без остатка.       — Так не сдерживайся, — усмехнулся вампир, и Хальсин с глухим рыком стянул с себя робу через голову, склоняясь и утягивая любовника в глубокий страстный поцелуй.       Астарион удивленно простонал ему в рот и закрыл глаза, позволяя задирать свою рубашку, исследовать большими горячими ладонями свое тело. Друид отстранился всего на мгновение, чтобы снять мешающий элемент одежды, и он был так страстен, что Астариону подумалось, что все остальное Хальсин решит просто разорвать в клочья, лишь бы не терять времени. Но он был нежен и терпелив. Настолько, насколько это было возможно в его помутненном от возбуждения состоянии.       Они торопливо разделись окончательно, и прохладная трава защекотала пятки. Очередной поцелуй был настолько глубок и интенсивен, что Астарион закатил глаза под веками, цепляясь за широкие плечи Хальсина и стремясь потереться всем своим обнаженным телом о чужое. В конце концов все было не так плохо. В конце концов он мог получить от этого удовольствие.       Друид схватился за его бедра и поднял, вжимая спиной в ствол многовекового дуба, и Астарион с готовностью обхватил ногами его талию, хватая ртом воздух и откидываясь назад. «Позволь этому случиться, — проворковал мерзкий голосок на краю его сознания, и вампир простонал, когда Хальсин поцеловал его в шею и крепко стиснул пальцами его ягодицы. — Отдайся. Ублажи. Не разочаруй. Он ведь так тебя желает! Может быть почти так же сильно, как и Тав». Астарион поджал губы и дернул бедрами, потираясь членом о член Хальсина. Они оба были тверды и распалены, тело вампира охотно отзывалось на ласку, но разум начинал от него ускользать. Астарион поймал лицо Хальсина в чашу ладоней, глядя на него в отчаянном желании — такое выражение лица всегда придавало уверенности его жертвам, которые с удовольствием брали предложенное, брали его.       И тут случилось что-то неожиданное.       Глаза Хальсина загорелись янтарем, всполохи магии закружились вокруг его тела, и Астарион спустил ноги на землю, когда друид начал отступать. Пара мгновений — и перед ним уже стоял огромный медведь, выглядящий так, будто был готов наброситься и разорвать вампира в клочья. Тогда рассудок вернулся к Астариону. Тогда же, видимо, он вернулся и к Хальсину — и тот вновь обратился в эльфа, тяжело дыша.       — Я... Я прошу прощения. Страсть захватила меня, я потерял контроль; не смог сдержать внутреннего зверя, — сказал он с ноткой паники в голосе, и глаза Астариона забегали по его полному раскаяния лицу. Вампир поджал губы и сомкнул веки, накрывая ладонью лоб.       — Боги, какой я идиот... Что я вообще делаю? — прошептал он и вновь посмотрел на друида. — Хальсин, я... Я думаю, нам стоит на этом остановиться.       Лицо Хальсина потускнело, но он кивнул и прочистил горло перед тем как сказать едва подрагивающим голосом:       — Я понимаю. Я никогда не попросил бы большего от тебя.       Уголок губ Астариона дрогнул, и он медленно сполз по коре дерева вниз, усаживаясь на траву и задирая в отчаянии голову. Не этого он хотел. Он вообще ничего не хотел.       Друид посмотрел на него взволнованно и сочувствующе и опустился рядом с ним под сенью дуба на небольшом расстоянии, глядя вампиру в лицо, пытаясь понять его чувства. Ему искренне хотелось поддержать Астариона, какими бы ни были отягощающие его тревоги, согреть объятиями, успокоить, но даже едва коснуться любовника он не смел — боялся вновь распалиться и навредить.       — Я не хотел напугать тебя своим желанием. Оно мне неподвластно, — сказал Хальсин, то ли пытаясь оправдаться, то ли пытаясь ободрить.       — Дело не в тебе, — покачал головой Астарион и подпер лоб костяшками пальцев, упираясь локтем в колено.       — Ты... Беспокоишься о Тав? — осторожно предположил друид, и вампир тяжело вздохнул.       — Да. Нет. Это... сложно, — ответил он неопределенно, глядя перед собой в гущу леса. — Послушай, ты замечательный. Я бы даже мог сказать, что меня действительно к тебе влечет, в том или ином роде. Я хотел бы провести ночь с тобой, но я просто... Я не могу.       Хальсин терпеливо кивнул, внимая каждому его слову. Астарион даже завидовал его выдержке. Кто еще смог бы выслушивать такие жалкие спутанные объяснения с прижимающейся к животу напряженной эрекцией?       — Позволишь ли ты мне спросить, что тебя сдерживает? — спросил друид аккуратно, склоняя голову, и Астарион вымученно свел брови.       Что его сдерживало? Все. Все те годы, что он не принадлежал себе, все те кошмары, что не переставали ему сниться ни на ночь, чужая вера в него — Тав, их других компаньонов... теперь и Хальсина.       — Есть причина, по которой у нас с Тав давно ничего не было, — начал он объяснять, хотя и оборачивая свои слова тонкой, пусть и непроницаемой пленкой недосказанности — ему сейчас не хватило бы сил рассказать обо всем прямым текстом. — По этой же причине я не могу отдаться тебе, как бы ни хотел. Если Тав в порядке с тем, чтобы меня делить, то я тоже должен быть в порядке — так я думал. Но... Видимо, я ошибался.       Хальсин посмотрел на него с таким сочувствующим взглядом, что Астарион почувствовал себя маленьким. Жалким. Ничего не стоящим. И чувство это пробудило в нем голодную злость, но не на чужое понимание — или стремление понять — а на самого себя.       — Тебе не нужно заставлять себя делать то, чего тебе не хочется делать. Наша связь тонка и хрупка, и я надеялся, что эта ночь поможет ее укрепить... Но, если все это может привести к ее истончению, то я предпочту не иметь с тобой близости вовсе.       И Астариону следовало бы быть благодарным. Однако горькое колючее чувство сковало его мертвое сердце, и он закрыл глаза, обнимая свои колени.       — Чем ближе мы к Вратам Балдура, тем мне тяжелее, — признался он через силу. — Я не могу перестать думать о Касадоре. Не могу перестать думать о том, что я делал по его приказу. Я все чаще и чаще вспоминаю о том, как заманивал для него жертв, используя себя... И, знаешь, это не самые лучшие воспоминания, — усмехнулся он нервно. — Хуже только то, что они нахлынивают, когда я близок с людьми, которые действительно что-то для меня значат. Или... — сказал он, глянув на Хальсина. — Могут что-то для меня значить.       И чертового друида нисколько не оскорбляло то, что Тав Астарион ценил выше него. Хальсин просто был рядом, слушал и слышал его, видел его, и этого уже было слишком много.       — В этом нет твоей вины, и, я думаю, ты прекрасно об этом знаешь.       — Я знаю. И меня тошнит от того, что даже плотские удовольствия мне сейчас недоступны, — сказал вампир, шумно вдохнув сквозь зубы. — Хальсин, я хочу Тав. Я хочу тебя. Я хотел бы все, что этот мир может мне предложить! — и он горько засмеялся, на что друид все же решился положить ладонь ему на плечо.       — Астарион, тебе не нужно торопиться. У всего есть свой темп, свое течение — так задумано природой, — сказал он ласково, но Астарион все же едва дернул плечом, укрытым чужой рукой.       — Только не начинай про природу, — съязвил он, морщась в неудовольствии, и пальцы Хальсина сжались на его бледной коже.       — Хорошо, я скажу по-другому. Я люблю тебя. И Тав любит тебя. И мы готовы подстраиваться под твой темп, потому что ты очень много значишь для нас. Секс — не единственная форма близости, способная показать, насколько человек тебе дорог.       — Я даже не люблю ее, — выдал Астарион резко, отводя взгляд.       — Не любишь? — Друид удивленно вскинул брови, не убирая руки с чужого плеча.       — Я... не знаю, что это такое, ясно? — ответил Астарион раздраженно, закатывая глаза. — Но разве это плохо? Не знать?       Хальсин медленно кивнул, едва прикрыв глаза. Не было ничего мучительнее незнания собственных чувств, но и нежелание определять их и искать им названия тоже было вполне понимаемо. Астарион был потерян, как в мире, так и в собственном разуме, его терзала боль прошлого и страх за будущее, и худшее, что сейчас можно было сделать — это надавить на него.       — Это нормально, что ты не можешь облечь в слова свои чувства, — ласково начал друид, пытаясь утешить, — но это не значит, что этих чувств нет. Она дорога тебе. А ты дорог ей. Так что я не могу не согласиться — не знать совсем не плохо. Хотя и определенно сложно. Для тебя, я имею в виду.       — Да. Да, мне сложно, — сказал Астарион, и Хальсин улыбнулся, гордящийся его маленьким, хотя и явно тяжело давшимся признанием. — Мне... Правда не стоило соглашаться. Я даже со своими отношениями разобраться не могу, но почему-то решил, что было бы неплохо влиться в новые!       — Это по-прежнему не твоя вина, — сказал Хальсин, обхватывая его плечи рукой. — Ты многое пережил. И даже после освобождения от Касадора на тебя многое свалилось — потому что настоящего освобождения ты еще не получил. Мне жаль, — проговорил он сочувствующе, и эта жалость мерзко впилась в сердце Астариона тонкими иглами. — Но ты же прекрасно знаешь, что Тав намерена это освобождение тебе даровать. Помочь тебе свергнуть твоего мучителя.       — Да, конечно. Из нашей группы целая очередь выстроилась, чтобы помочь мне! — выдал он с сарказмом и всплеснул руками, хотя его высказывание было чистейшей правдой.       Карлах била в грудь кулаком и обещала прикончить ублюдка, Уилл был готов обнажить свой клинок и нарушить планы Касадора, Лаэзель предвкушала кровавую битву с истинным вампиром... Астариону даже не нужно было просить — все были готовы ринуться за него в бой. Он не был одинок. Наверное, оттого ему и было так горько — в одиночку он по-прежнему был слаб и никчемен, а, не будь личинки, он и вовсе был бы пустым местом, полой оболочкой без воли и силы, уязвимой к палящему солнцу, текущей воде и святым символам.       — Да, выстроилась, — ответил Хальсин с усмешкой, тряхнув плечи Астариона. — И я в их числе. Разве это плохо?       — Просто ужасно, — подтвердил вампир и поджал губы, пустым взглядом пялясь в землю перед собой. Друид ненавязчиво провел пальцами по его коже, стараясь приободрить.       — Я понимаю, тебе чужда забота, которую мы все к тебе проявляем. А принять ее еще тяжелее. Просто... Если ты позволишь разделить с тобой это бремя, я буду счастлив, — сказал Хальсин искренне, и Астарион посмотрел на него, как на полоумного, слегка нахмурившись. В каком из всех миров люди были счастливы разделять чужое бремя?       — Что ж, разделяй. Я же буду властвовать, — ответил вампир с самодовольной ухмылкой, задрав подбородок. — Когда Касадор будет мертв, когда я украду работу всей его жизни, я освобожу от этого бремени и себя, и всех остальных, — сказал он с уверенностью, но друид отчего-то посмотрел на него обеспокоенно.       — Ты... намереваешься провести вместо него ритуал? — спросил Хальсин, сведя брови — эта идея его отчего-то не прельщала.       — Ну конечно! Кто откажется от такой силы? Да, конечно, придется принести в жертву моих братьев и сестер, но они и так мне никогда не нравились, — ответил Астарион легкомысленно, пожимая плечами, и Хальсин убрал с них руку, глядя на него необычайно серьезно.       — Астарион, это черная инфернальная магия крови, нарушающая все законы природы, — начал он, на что вампир раздраженно закатил глаза — опять он про природу! — Не говоря уже о том, что мы понятия не имеем, как работает этот ритуал и возможно ли провести его вместо твоего хозяина.       — Бывшего хозяина, — выделил Астарион, оскалившись. — Да и вообще, какая разница? Лучше уж избавить этот мир от кучки кровожадных ублюдков и заполучить эту силу в наши руки. Она будет полезна в борьбе с Абсолют, разве нет?       — Возможно, — не смог не согласиться Хальсин, хотя и сделал это без удовольствия. — Но так же возможно, что эта черная магия еще сильнее искалечит твою душу.       — Как будто от моей души что-то осталось! — выдал Астарион и преувеличенно громко рассмеялся, вжав кончики пальцев в свою обнаженную грудь. — Мне нужна эта сила, понимаешь? Чтобы защитить других, защитить себя.       — Я не говорю, что твои намерения дурны, — сказал Хальсин терпеливо, опуская голову, но по-прежнему глядя Астариону в глаза. — Однако я с уверенностью могу сказать, что ни к чему хорошему они тебя не приведут. Ты готов пожертвовать своими сородичами, хотя они такие же заложники судьбы, как и ты — с чего ты решил, что можешь повелевать их судьбами в угоду себе?       Тон друида не был обвиняющим, но он определенно был осуждающим, и тихая злость забурлила в груди Астариона. Хальсин не имел никакого права его судить. Он понятия не имел, о чем говорил. Вампир хмыкнул и резко отвернул голову, поднимаясь со своего места, чтобы собрать свои брошенные на траву вещи.       — Разговор окончен, — сказал он, повернувшись к друиду спиной, готовый уйти, сбежать от чрезмерно нервирующего и ужасно неприятного разговора. С каких пор все стали такими правильными? Почему лицемерие Астариона судилось такими же лицемерными людьми, преследующими свои собственные эгоистичные цели?       — Астарион, — Хальсин поднялся тоже, протягивая руку в его сторону, но вампир лишь скрипнул зубами, глянув на него из-за плеча.       — Я не желаю обсуждать это с тобой, — проговорил он вкрадчиво, и друид не предпринял попытки его переубедить. И хорошо, что не предпринял. — Я... Я скажу Тав, что мы провели замечательную страстную ночь. Кто знает, может, она захочет тебя? Не упусти шанс, — добавил он издевательски, кривя губы. Хальсину же было нечего добавить.       И Астарион ушел, скрываясь в чаще леса, оставляя Хальсина наедине с природой и с гнетущей тяжестью на сердце. Слишком уж низкого мнения вампир о себе был, по мнению друида.       Зачем ему кровавый ритуал, если он и так был сильнее многих, кого Хальсин когда-либо знал?