Лампочка

Десять минут любви, Десять минут тепла, Будто какой-то пустяк. Били по тормозам, Я по твоим глазам Видел — что-то не так.

*** — И вот я все думаю, — вздыхает Стервятник. — Тот ли из нас умер, кто должен был умереть? Больше он не сказал об этом ни слова. Ни Сфинкс, сидевший рядом, ни Лорд, так и застывший в дверном проходе, не посмели нарушить молчание, возникшее после слов Стервятника. А что говорить в такой ситуации? Любые слова в такие моменты звучат слишком неестественно, так что всё, что они могли сделать, это молча выказать сочувствие вожаку Птиц. В комнате Четвёртой время, что и так, можно сказать, для этой комнаты не существовало, словно замерло вовсе, только лишь непрерывные удары дождевых капель об окно давали понять, что оно всё-таки не прерывало свой ход. Посидев так ещё недолго, кажется, пытаясь собрать мысли во что-то более или менее целое, Стервятник всё же встал, опираясь на трость. Это действие словно вывело обоих парней из оцепенения. Лорд проехал чуть дальше в глубь комнаты, но остановился, не доезжая до кровати. Сфинкс было чуть двинулся, но так и остался сидеть на своём месте. Птичий вожак же повернул голову в сторону Лорда, кивнул тому, молчаливо приветствуя, а после направился к двери, ведущей в коридор. Надавил на ручку, заставив тем самым дверь открыться. — До скорого, — сказал Стервятник, вновь повернувшись к парням. — В любом случае, спасибо. На этой ноте он удалился, не забыв закрыть за собой дверь. *** Коридор встретил Стервятника понимающим молчанием, а темнота и тишина тут же приняли Большую Птицу в свои объятья. Дойдя до Перекрёстка, парень встал около окна, ведущего во двор, и опёрся локтями о подоконник, приставив трость к стене. На улице всё льёт и льёт. По ту сторону стекла слышны крики Шакала, обрывки «Дождевой песни» и гогот других домовцев. Почти все обитатели Дома в этот вечер перекочевали во двор, навстречу дождю. Спустя пару минут молчаливого созерцания собственного отражения, еле различимого в окне при тусклом свете луны, еле пробивающемся через окутавшие ночное небо тучи, и отблесках фонаря, стоящего во дворе, парень, запустив руку в один из карманов, достал оттуда сигарету и зажигалку. Раздался щелчок, и юноша поднёс к дрожащему огоньку кончик сигареты, который тут же опалило пламенем. Уже через миг дым заполнял лёгкие, вместе с никотином распространяя по телу успокоение. Выдыхая дым, Стервятник прикрыл глаза. Даже в пустом коридоре он не был один. Тень… Снова он лишь отрешённо стоит рядом, даже не смотря в мою сторону. И вновь эти мысли заставляют Стервятника вернуться к уже отпечатавшейся в его голове фразе: «Тот ли из нас умер, кто должен был умереть?» *** Ральф, по своему обычаю, сидел на диване и от нечего делать листал какую-то книгу. Не сказать, что он особо вдавался в подробности происходящего на страницах, скорее просто пробегался глазами, так что всё только что прочитанное тут же забывалось. Кажется, там шла речь о каком-то эксперименте? Как знать. Хоть, скорее всего, это и был важный момент сюжета, слова никак не отпечатывались в памяти. Дождь стучался в окно и бил по подоконнику, то ли успокаивая, то ли действуя на нервы. С улицы послышались радостные вопли. «Табаки» — мысленно констатировал Р Первый, продолжая скользить по странице взглядом. В этот момент лампочка, которая до сих пор светила вполне исправно, вдруг несколько раз моргнула, а после погасла вовсе. — Да уж. И, конечно же, другой лампочки у меня нет. Естественно, — устало выдохнул Ральф, захлопнув книгу и отложив её куда-то на диван, даже не потрудившись хоть как-то отметить страницу, на которой остановился. Всё равно придётся начинать с того же места, где остановился пару дней назад. Книга, к слову, и правда довольно неплохая. Ральфу её подарили. И подарил её не кто иной, как Стервятник. Не так давно. Когда в очередной раз они натыкались друг на друга в коридорах, частенько между ними завязывались разговоры. Всё-таки не так уж много в Доме людей, с которыми было бы приятно вести беседу. — А знаете, не так давно одну занимательную книгу прочёл, — Стервятник перевёл взгляд с собственного маникюра в сторону Р Первого. — Мм, и что же? — «Заводной апельсин» Энтони Бёрджесс. О свободе воли, нравственности и всё в таком роде. О том, как ценен человеческий выбор. Довольно занятно. Читали? — Как-то не довелось, — ответил он после нескольких секунд раздумий. — Но, кажется, книга и вправду неплохая. — Обязательно дам её вам прочитать, думаю, вам понравится, — на этом их беседа закончилась, однако уже на следующий день книга перекочевала из Гнезда в комнату Ральфа. Возвращаясь к делам насущным, хороший был вопрос, где найти замену перегоревшей лампочке в такое время. Да, он мог бы просто оставить всё, как есть, и лечь спать, разобравшись с этим уже днём, но почему-то именно сегодня, именно сейчас сон никак не шёл. Даже намёка на сонливость не было. Оставалось лишь коротать время за раздумьями и чтением книги. Без света же читать возможным больше не представлялось. Поэтому воспитатель, недолго поразмыслив, встал с дивана и направился к двери, ведущей в коридор. Свет перегорел. Оставаться в четырёх стенах в полной темноте не хотелось. Выйдя в коридор, в такую же темноту, какая была и в его комнате, он ощутил нечто странное. Атмосфера коридора, пускай пустого и безлюдного, резко отличалась от кабинета Р Первого. Описать это было трудно, но разницу эту можно было кожей почувствовать, вдохнуть вместе с воздухом. Особенно ночью. Ночью в Доме вообще всё менялось. Не так явно, но вполне ощутимо. Будто сам Дом менялся с наступлением темноты. А может, это и вправду было так. Ральф мог об этом только лишь предполагать. Всё-таки он не был воспитанником Дома. Хотя из всех воспитателей он был к ним ближе всего. В этих мыслях Ральф дошёл до Перекрёстка, где и остановился. Честно говоря, он бы и дальше брёл по коридору неизвестно куда и с какой целью, раздумывая то ли о Доме, то ли о чём-то другом, если бы не заметил знакомую фигуру, стоящую у окна. Стервятник. Заслышав за спиной шаги, которые после вдруг стихли, Птичий Вожак повернул голову в сторону нарушителя тишины. — Это вы, — это был не вопрос, скорее утверждение. — Да, я. — Добрый вечер, — сигарета в пальцах Стервятника дотлела чуть больше, чем до половины. — Какими судьбами? Ральф подошёл ближе и встал совсем рядом, оперевшись спиной о подоконник и сложив руки на груди. — Да вот, лампочка перегорела, а спать желания нет, — он перевёл взгляд на юношу. — А ты что? Тот, в свою очередь, докуривал сигарету, смотря в отражении на очертания собственного лица. Но он видел там не просто своё отражение. Он видел в этом отражении Макса. — Стервятник, — он словно не слышит. Р Первый ещё недолго молчит, но после снова зовёт: — Рекс. Это срабатывает. Стервятник, наконец, вынырнул из омута мыслей, поднял голову и встретился взглядом с Ральфом. Пусть даже в коридоре сейчас и была кромешная тьма, но даже так можно было увидеть и поймать его потерянный взгляд янтарных глаз. Что-то явно не так. И уж если Стервятник не может не дать прочитать по нему это что-то, то это значит, что дела плохи. Действительно плохи. — Рекс. Что случилось? — звучит… чересчур странно. Раньше он не спрашивал, не было нужды. Птица до этого момента никогда не показывал свою слабость. Физическую — возможно. Но никак не эмоциональную. Никогда, кроме одного единственного раза. Той самой ночи, когда умер его брат. Стервятник смотрел, не моргая, не отрывая взгляд. Чёрные глаза, глубокие, как два Байкала, при слабом лунном свете гипнотизировали. Хотя Ральфу не требовалось прилагать особых усилий для этого. Стервятник сам с радостью падал в эту бездну, не желая выбираться оттуда. Началось это давно. Ещё до того, как Ральф уехал. Когда это случилось, Большая Птица места себе не находил, с виду оставаясь спокойным. На самом деле, это ведь именно он начал писать на стенах те самые, ныне ненавистные самому Ральфу, символы «Р1». Стервятник ждал, что тот вернётся. И он действительно вернулся. Р Первый, вновь не получивший ответа, в очередной раз был готов позвать его по имени, но стоило ему открыть рот, как вожак Третьей, слегка улыбнувшись, отозвался: — Что вы! Ничего такого! — он пожал плечами и отвернулся обратно к окну. Ложь. — Рекс. Ты лжёшь. Это видно, — сигарета Стервятника дотлела до самого фильтра. Пальцы обожгло. Птица чуть не выронил окурок, но тут же потушил его в стоящей в углу подоконника пепельнице. — Видно? — юноша невесело усмехнулся. — Не понимаю, о чем вы. — Не придуривайся, Стервятник, — с нажимом сказал Ральф, не собираясь уступать. — Вам не нужно это знать. Почему всё так? Если Ральф спросит ещё раз, он же и впрямь сдастся. И все будет почти как тогда… как в ту самую ночь. На самом деле, возможно, именно с того момента в сердце Большой Птицы начались перемены по отношению к воспитателю. И вот сейчас, когда он опять был сломлен, Ральф снова оказался рядом. Уже второй раз… Нет. Стервятник не желал посвящать Р Первого в свои переживания. Не хотел вновь предстать перед ним в беспомощном состоянии, не хотел показаться слабым в его глазах. Он хотел, чтобы Ральф видел его не просто как одного из воспитанников, чтобы воспринимал его как равного себе. Ну вот, снова его накрыло лавиной мыслей. Но он и правда устал. — Стервятник. Послушай сюда. Я тебя ещё раз спрашиваю, что случилось? Перестань строить из себя недотрогу. Стервятник тяжело вздыхает. — У меня свои причины не говорить вам. — Ну и что же за причины такие? Тишина. — Вы посчитаете это глупостью, — Вожак Третей не смог сдержать ухмылки. Ральф, в свою очередь, прикрыл глаза и, устало выдохнув, потёр переносицу. — Глупостью я считаю то, что ты делаешь сейчас, а с остальным я готов смириться. Птица молчит. И что ему делать сейчас? Может всё-таки… — Не желаете пройтись? *** В тишине, нарушавшейся лишь стуком трости о пол и звуками шагов, они, воспитатель и воспитанник, дошли до комнаты Ральфа. Именно здесь было больше всего символов «Р1», что сплетались между собой в странный орнамент. Устало окинув взглядом знакомые знаки, Стервятник невольно с тоской улыбнулся. — Вы не даёте мне и шанса сохранить гордость, — но, несмотря на свои же слова, всё-таки толкнул дверь кабинета, которую воспитатель не потрудился закрыть на замок, когда уходил. Пройдя внутрь, Большая Птица на секунду замер, а после, бегло окинув взглядом очертания довольно скромного убранства комнаты при тусклом лунном свете, прошёл дальше и сел почти на самый край дивана. Послышался щелчок закрывшейся двери и приближающиеся шаги Ральфа. Тот, в свою очередь, занял место чуть поодаль, облокотившись о спинку и скрестив руки на груди. — Я весь во внимании. «Ну и вот я здесь. И что теперь? Назад повернуть я уж точно не имею права теперь. Я сам себя за такое не прощу», — Стервятник старался не замечать направленный на него выжидающий взгляд. Прошла минута. Две. — Я не могу, — Вожак Третей уткнулся лицом в ладони и ещё раз полушёпотом повторил. — Я не могу. Правда не могу. Наступила тишина. Недолго помолчав, он продолжил: — Я не хочу, чтобы вы считали меня слабым, — еле слышно выдавил из себя парень. — Я не хочу, чтобы вы видели меня… таким. Лицо мужчины расслабилось, а в глазах проблеснуло сочувствие. Стервятник сам сделал «шаг навстречу», но сейчас колебался, не в силах понять, как ему стоит поступить. — Я не могу залезть тебе в голову, чтобы понять, о чём ты думаешь, поэтому я прошу, чтобы ты рассказал, что всё-таки происходит, — тон Р Первого едва заметно смягчился, но Вожак Третьей всё равно почувствовал эту небольшую перемену, после чего невольно отпустил руки от лица и глянул в сторону старшего. — И про то, что ты сказал… я так не посчитаю. И снова тишина, прерываемая лишь мерным дыханием двоих, сидевших по разные стороны дивана. Теперь Ральф не торопил, а смиренно ждал, когда его воспитанник соберётся с мыслями. — Макс, — неуверенно начал Птичий Вожак, — он… он не должен был умереть. Было бы куда лучше, если бы тогда вместо него умер я. Я не могу не думать об этом. В ту ночь, когда его не стало, я ничего не смог сделать, чтобы помочь ему. И что со мной сейчас? Мне кажется, что и сейчас Макс держался бы лучше, чем я. Он бы точно с этим справился. Закончив свою исповедь, он вновь отвернулся от Ральфа и уткнулся взглядом на нервно сложенные на коленях руки. Пальцы тихо отбивали какой-то рваный ритм. Послышался тихий скрип половиц, а в следующий миг парень ощутил, как Ральф сел рядом, буквально в двадцати сантиметрах от него. Чуть помедлив, он поднял руку и аккуратно провёл ею по голове юноши, медленно гладя пшеничные волосы. — Ты ни в чём не виноват, Рекс. Ты достоин жизни не меньше, чем твой брат. То, что случилось, уже не изменить, как бы ни хотелось. Я знаю, что ты чувствуешь, но не думаю, что Макс хотел бы, чтобы ты думал так. И я также уверен, что Макс ни за что не позволил бы тебе умереть за него. Ты слышишь, Рекс? Ты ни в чем не виноват. Глаза намокли. На щеках невидимо блестят две солёные дорожки слёз. Плечи еле заметно подрагивают. Вдруг Стервятник, поддавшись порыву, резко развернулся и буквально вцепился в Ральфа, обхватив его обеими руками и уткнувшись ему куда-то в плечо, после чего он больше не смог держать себя в руках. Рубашка, которая тут же промокла от слёз, заглушала горестный вой. Длинные тонкие пальцы с силой сжимали ткань на спине. От неожиданности Р Первый на секунду замер, но в следующий миг, отойдя от потрясения, не сильно, но крепко прижал юношу к себе, вновь начав гладить по голове, успокаивая. Ральф не терпел тактильности от слова совсем, но сейчас даже не подумал сопротивляться или отталкивать. Он ничего не говорил, позволяя Стервятнику выплеснуть всё то, что он так долго держал в себе. Дождь за окном становился всё сильнее, смывая собой всю его боль. *** Времени, по ощущениям, прошло немало. Должно быть, отбой уже наступил. Птица успокоился, дыхание у того вернулось в норму, и теперь парень молча сидел, так и не изменив положения: обнимал Ральфа, уткнувшись ему в плечо. Второй же, в свою очередь, неизменно продолжал медленно и аккуратно гладить его по голове, прижимая к себе. Первым молчание нарушил Ральф, чуть отодвинув Стервятника за плечи, чтобы можно было увидеть его лицо, заглянуть в медовые глаза. На лице чёрными разводами красовалась растёкшаяся от слёз подводка. — Рекс, — подождал, пока парень не перевёл взгляд на него, тем самым желая убедиться, что тот его слышит и слушает, — ты как себя чувствуешь? Сначала он лишь всё так же молчаливо смотрел на воспитателя туманными глазами, а после вместо слов обратно уткнулся ему в плечо. — Стервятник, — Р Первый слабо попытался вновь заговорить с Большой Птицей, но в ответ ему донеслось лишь что-то неразборчивое, глушимое тканью рубашки. — Тебе лучше? — в ответ слабый кивок. — Хочешь воды? — опять кивок. — Тогда тебе надо отпустить меня. Мне надо встать, — теперь же Стервятник медлил, думая: «а может не так уж и сильно хочется пить?». Но все-таки, через десяток секунд раздумий, нехотя разжал руки, позволяя Ральфу подняться. Вновь подвинув парня за плечи, Р Первый встал и скрылся в своей спальне. Прошло немного времени, и вот он уже вернулся обратно к Вожаку Птиц с полным стаканом воды. Только парню протянули стакан, как тот жадно, в несколько больших глотков, опустошил половину, а после, сделав пару глубоких вдохов, допил остальное уже спокойнее. — Спасибо, — голос Стервятника был хриплый, от чего ему пришлось прокашляться. Глаза саднило. Приняв обратно уже пустой стакан, Ральф поставил его на стол и вернулся обратно на диван, на раннее покинутое место. — Я не считаю тебя слабым, Стервятник. Показывать свои настоящие чувства — не слабость. Птица, услышав это, устало посмотрел на Р Первого, а после спросил: — Можно вас обнять? В прошлый раз он не спрашивал, но Ральф не оттолкнул. Но, может, он просто не оставил тому выбора, заставляя смириться? Теперь, когда Стервятник спросил, он откажет? — Можно. И Стервятник обнял. Руки вновь сомкнулись за спиной, а голова упала на уже привычное место. Рука Ральфа опустилась на спину парня, приобняв того за плечи. Через несколько минут пребывания в таком положении, Большая Птица прошептал: — Вы мне нравитесь. Рука Ральфа едва заметно дрогнула. Ему не послышалось? — Что? — Вы мне нравитесь, — повторил Стервятник, в этот раз чуть громче. Ральф не знал, как ему на это нужно было реагировать. — Под «нравиться» ты имеешь в виду?.. — как было правильнее выразиться? Не успел Р Первый подобрать что-то подходящее, как парень закончил за него. — Да. Именно это я и имею в виду. Что бы вы ни подумали — это и есть оно. Вы мне нравитесь. Я не знаю, почему так произошло, скорее всего, вы бы этого не хотели. Просто я понимаю, что не хочу, чтобы вы видели меня просто, как очередного фриковатого подопечного. Я хочу быть вам равным, чтобы вы, в первую очередь, видели во мне — меня. Хочу, чтобы вам нравились разговоры со мной так же, как мне нравится беседовать с вами. Я вообще много чего хочу, если это касается вас, — тут он замолчал. — Позвольте посидеть так ещё пару минут. А после я тут же уйду. Стервятник обнимал крепко, словно пытаясь запомнить это чувство. Ральф был в оцепенении. И что теперь ему с этим делать? В него. Влюбился. Воспитанник. «Ральф, соберись», — мужчина в мыслях отвесил себе звонкую пощёчину. — «Стервятник… Как до этого дошло вообще? Ну нет, не могу же я ему и вправду нравиться? Что он вообще нашёл во мне? Вокруг вон сколько и девушек, и парней. Почему, игнорируя всё это сборище подростков, он решил, что нравлюсь ему именно я? Боже правый…» — Стервятник, мне кажется, ты что-то путаешь. Не могу же я тебе действительно нравиться? — Можете. И нравитесь. Я не прошу вас принимать это, можете просто забыть о том, что я сказал. Если вам теперь будет противно меня видеть, то я постараюсь не попадаться вам на глаза. До выпуска осталось совсем немного, не думаю, что это будет тяжело, — парень замолчал и, чуть погодя, с нежеланием разомкнул руки за спиной Ральфа. С сожалением взглянув в манящие чёрные очи, он тут же отвёл взгляд и продолжил. — Спасибо, что выслушали. Взяв оставленную у подлокотника дивана трость, он выскользнул из-под руки Р Первого, так и покоившейся на его плечах, а после встал и, дойдя до двери, замер, надавив на ручку, не решаясь выйти в коридор. Всё так же, не оборачиваясь, он прошептал одно единственное слово, которое в гробовой тишине прозвучало особенно громко: — Простите. Дверь за Стервятником закрылась, и Ральф вновь остался в полном одиночестве. В голове было абсолютно пусто, хотя всего пару минут назад сотни мыслей роились у него в голове. Лампочка пару раз моргнула, а после комната осветилась тусклым жёлтым светом. Как оказалось, лапочка не перегорела, а ливень за окном намекал на истинную причину отсутствия света. Как мило. Ральф в душе рассмеялся. Всё эта лампочка. Из-за неё он пошёл в коридор. Из-за неё встретил сейчас Стервятника. Из-за неё… Тут его взгляд зацепился за брошенную до этого на диване книгу. Он не смог продолжать свою мысленную тираду. Из-за неё «что»? Из-за неё увидел Стервятника, которому было просто ужасно плохо? Из-за неё увидел всю его боль? Из-за неё услышал признание? Глупо. Как же это всё глупо. — Я не прошу вас принимать это, можете просто забыть о том, что я сказал. Если вам теперь будет противно меня видеть, то я постараюсь не попадаться вам на глаза. Это было неправильно. И та мысль, которая пришла ему в голову, тоже была неправильная. «Я не хочу, чтобы он прятался от меня.» Ему должно было быть всё равно. Так бы и было, будь на его месте кто угодно: Сфинкс, Слепой, Табаки. Кто угодно. Но это был Стервятник. И на него ему было не всё равно. Неправильно. Не узнавая себя, Ральф вскочил с дивана и вышел в коридор, так и оставив свет включённым. *** Вожак Третьей закрыл за собой дверь комнаты Ральфа и, чуть отойдя, прислонился к стене. «Да уж», — Стервятник устало запрокинул голову наверх и уставился в потолок. Там надписи хоть и встречались, но в разы меньше, чем на стенах. Однако сейчас, в абсолютной темноте, даже самого потолка видно не было, что уж говорить о надписях. — «Ладно, Стервятник, останется просто смириться, ничего уже не поделать». Он думал постоять так немного, чтобы постараться прийти в норму перед тем, как отправиться обратно в Гнездо. Все птички уже должны видеть третий сон, но всё-таки если вдруг хоть один из них спать не будет, то не может вожак показаться таким. Поэтому, желательно было бы перед этим ещё зайти в ближайший туалет, чтобы смыть растёкшиеся по лицу остатки косметики. Птица выдохнул и, отлипнув от стены, побрёл вперёд по коридору. Когда он прошёл уже с десяток метров, позади послышался щелчок открывшейся двери, а коридор залился тёплым тусклым светом. Стервятник обернулся. А через миг его схватили за руку и потянули обратно. Вот уже спустя пару секунд он опять оказался в злосчастном кабинете. Дверь вновь закрылась, оставляя тьму коридора где-то там. Парень, уже привыкший к темноте, рефлекторно поморщился, а после на лице проскользнула тень боли. Нога. Ральф, заметив это, тут же отпустил Птицу. Он поддался импульсу. Но что теперь? Что он ему скажет после всего, что было сказано здесь ранее? — Больно? — звучит комично. — Не сильно. И теперь они оба замолчали, так и оставшись стоять и смотреть друг на друга. Что происходит? — Что вы хотели? — с того момента, как Стервятник ушёл, прошло от силы несколько минут, но разница была видна невооружённым взглядом. Сейчас, даже с чёрными разводами на щеках, он надел на себя маску спокойствия. Хотя если приглядеться, то можно было заметить, что маска была надета наспех и через неё пробивалось то, что Птица не хотел вновь показывать Ральфу. — Стервятник. У меня к тебе два вопроса. Ты говоришь «нравлюсь». Это из-за того, что произошло пару лет назад? — он не хотел говорить «когда умер Макс». — Нет. В начале — возможно. Сейчас точно нет. Это имеет значение? Ральф не ответил. Лишь молча продолжал смирять парня взглядом. — Тебя не смущает наша разница в возрасте? — Не особо. — А меня – да. Стервятник, у тебя впереди целая жизнь, и будет много других, более важных людей, чем я, которых ты полюбишь по-настоящему. Вожак Третьей молча смотрел на Ральфа, словно желая увидеть что-то другое, что кроется за этими словами. Но не видит. — Я уже люблю вас по-настоящему, и вы мне нравитесь. Вы, никто другой. И будете нравиться. — Ты не можешь знать, что будет дальше. — Как и вы! Но сейчас вы пытаетесь меня переубедить в том, с чем я живу уже несколько лет! О, ну конечно, Стервятник! Ты просто глупенький ребёнок, который не разобрался в себе! Так что давай, топай к себе в комнату и поищи себе кого-то по возрасту! — он театрально закатил глаза, а после этого всплеска сарказма вернул голосу прежнее спокойствие. — Вы ведь конкретно это имели ввиду, не так ли? Мужчина не ответил. В общем и целом, так и было. Он не хотел портить жизнь Стервятнику, который только начал жить. Он бы не простил себя. Стервятник... Ральфу нравилось с ним разговаривать. Где-то на затворках сознания частенько мелькали мысли о том, что ему действительно приятно нечаянно встречать его в коридорах. Но схватившись за эту нить, ведущую дальше, глубже, к самому корню этих эмоций, открывалось то, что он принимать не хотел и не собирался. Но слушая то, что говорит ему Стервятник, он неосознанно тянулся к этой нити, делая шаг вперёд, в глубину своего сознания, но тут же останавливал себя, мысленно давая пощёчину. Ральф не мог себе это позволить. Не мог. Не. Мог. — Я не хочу ломать то, что было до этого. Но ты не можешь любить меня, пойми, Стервятник. Не можешь, — говоря это парню напротив, на самом деле он старался убедить в этом сам себя. — Могу. И я могу повторять это, пока вам не надоест меня переубеждать. Только вот вы видеть меня не захотите. Что же он делает? — Рекс, давай поговорим завтра? Только, пожалуйста, не убегай и не прячься. — Вам стало меня жаль, и вы пытаетесь меня утешить? Если да, то не стоит. Не нужно давать мне ложных надежд. — Нет. — Что тогда? Ральф вновь повторил уставшим голосом: — Давай поговорим завтра. Стервятник замолчал. Взгляд сквозил непониманием. Поговорим? О чём? Однако маленький огонёк надежды всё-таки загорелся в его глазах, но Птица старался не дать ему разгореться, боясь, что после его могут потушить, окатив ледяной водой реальности. Хотя... Был простой способ это проверить. — Можно вас обнять? Юноша уставился на старшего выжидающим взглядом. Тут либо да, либо нет. Внешне мужчина пусть и выглядел спокойно, в мыслях он действительно не знал, что ему делать. На самом деле, каждый следующий раз говорить «нет» было немножко тяжелее, чем в предыдущий. Каждое новое «могу» от Стервятника с каждым разом оказывалось немножко ближе к тому запутанному клубку эмоций, распутывая его нитка за ниткой. Казалось, можно было бы просто взять ножницы и обрезать все его попытки. Но взяв их в руки, он так и не сделал этого. Он не хочет. Вместо ответа Ральф, колебаясь в собственном решении, чуть развёл руки в стороны. Птице большего и не надо. Сделав шаг навстречу, он вновь упал в уже ставшие привычными объятья. Трость со стуком была приставлена к стене. — Я вас не понимаю. — Я себя тоже, — на это Вожак Третьей тихо усмехнулся. — А ещё у вас, кстати, снова лампочка работает, — сказал Стервятник, закрывая глаза. «На самом деле, я был бы не прочь остаться так до самого утра...» Дождь закончился. Наконец-то ему было спокойно и хорошо.