ηƿ૦ਘɑⲏυ૯ ⲏɑਘυⲭ ∂ƴਘ ɞ ⲙ૦ƿ૦ਡ

Убийцы. Вы наверняка слышали о таких людях. В газетах, в книгах, в прямых эфирах новостей по телевизору. Тяжело больные, неуравновешенные, с огромной тяжестью на душе. Некоторые из них борятся таким образом со своими внутренними монстрами. Кошмарами, что преследуют и по сей день их ужаснейшей жизни. Саймон тоже был таким. Ему было тяжело. Он был зависим. Зависим от наркотических веществ. Иглы неаккуратно проникали в вену, запуская в кровь психотропные вещества. А потом всё как в тумане. Мышцы слабнут, заставляя словно растаять на месте, запрокинуть голову, издать приглушённый, судорожный вздох. Шприц небрежно вынимался из-под кожи и падал на пол, пока его «хозяин» принимает все ощущения в себя. А что же потом? А потом эта ночь, для первого попавшегося прохожего превращалась в кошмар. Хенрикссон жил в умирающем районе. Таком устаревшем. Никто не хотел его развивать. Камер, естественно, в нём не было. Была лишь полиция, которая не могла разгадать эти сущие загадки, ломающие голову. Ни записок, не предсмертных записей кровью. Ничего. Никаких улик. Лишь устрашающая картина вырезанных глаз. Но, были вырезаны не только глазные яблоки, но и кожа вокруг них. Для чего? Для формы сердца. Саймону нравилось, как это выглядит… Он называл это влюблёнными глазами. Окровавленный, красный цвет. Цвет сердец на детских рисунках. Цвет изображений столь манящего органа в книгах анатомии. Цвет сердца. Цвет любви, которой ему так не хватало, заставляя удушаться в боли горя и захлёбываться в слезах. После совершённых убийств юноша пробирался к себе в комнату, сворачиваясь калачиком на кровати. Желая спрятаться от этого мира. И ранить себя. После тяжёлых слёз на его руках оставались глубокие порезы от лезвия. Каждый порез был всё глубже и глубже, поверх другого один и ещё один. Снова и снова. Горячая плоть неприятно хлюпала, заполняя себя кровью. Но умирать было страшно. В итоге прижимая к своей руке какой-то лоскуток ткани и засыпая, так и не справившись со страхом, но огромным желанием умереть. Умереть за смерти других и раскаяться в грехах. Но… Спасение. У него было спасение, заставляющее остаться в этом мире на ещё немного. На ещё несколько дней, недель, месяцев. Его друг-Дэвид Лезерхофф, в которого Саймон был тайно влюблён. Хоть ему и небыло известно почти ничего. Он влюбился только потому что этот человек просто рядом. Он обнимал, защищал, прижимал к своей широкой груди, шепча успокаивающие слова своим, едва басистым, голосом в сопровождении поглаживаний по спине. У него тоже было много различных шрамов, но Дэвид никогда не рассказывал откуда они, и даже это скрывал, избегая ответа. Кем работает тоже было неизвестно. Саймон посчитал, что он либо безработный, либо торгует наркотиками. Но нет, это было далеко не так. Совсем далеко. Словно от правды заграждала Великая Китайская стена. Лезерхофф был работником полиции, которая как раз-таки и искала, кто же убийца, кто тот, что творит такой ужас. Его надо найти и приговорить к смертной казни. Стольки людей он убил! Полицейский всей душой проклинал этого человека. Он хотел придушить его своими же собственными руками. Избить, сделать больно, так же как и убийца своим жерствам. Он заслужил этого. Он ужасен, отвратителен. Прошло уже четыре месяца, а убийца так и не был найден. Ни единого следа, не единой улики. А лишь декабрь, охватывающий руки морозом, заставляющий сунуть их поглубже в карман или прижаться ладонями к стаканчику горячего, сладкого кофе с молоком и разными пряностями, на подобии имбиря. А так же красивый, вечерний снег, захватывающий дух. Поднимаешь глаза и видишь… Как пушистые, белые хлопья падают сюда, к тебе. Примыкают к твоим плечам, лицу, к асфальту, который словно покрывается ковром, как в уютных отелях средней стоимости. Дэвид стоит так какое то время, уже чувствуя как он затаил дыхание, любуясь красотой, которую понять не каждому. Наконец-то осознав, что уже поздно и задерживаться не стоит, он направился к своему дому. Какого же было его удивление увидеть сидячим на ступеньках лесенки Саймона, который плакал, уткнувшись лицом в свои колени.А на рукаве кофты виднелись пятна крови, которой пропиталась ткань. Но кровь была не чья то, а его собственная. Кровь от порезов. Лезерхофф знал о том, что Хенрикссон занимается самоповреждением, не справляясь с чем то и постоянно старался отучить своего приятеля от этого. Увы, это было не всегда эффективно, что приводило к таким ситуациям. Мужчина бесшумно подходит и заключает юношу в слезах в свои объятия. Ладони бережно поглаживают спину худого, раненого тела. А с губ срывается шёпот… Тот самый шёпот, что зарывается в память Саймона на вечно. — «•Я рядом… Саймон, я рядом. Не нужно плакать. Я здесь, с тобой… Зачем ты это снова сделал? Сильно болит? Почему на мороз вышел без куртки?… Поднимайся, нам нужно обработать твои порезы. •» Помогая подняться Хенрикссону на ослабленных ногах, старший позволяет тому опереться на его плечо и немного провозившись с ключами, протаскивает наркомана в свой дом, усаживая на просторный, мягкий и тёплый диван. Ждать, когда Лезерхофф вернётся с аптечкой, пришлось не долго. И начинался самый ответственный момент. Словно полицейский становился врачом, от которого зависит жизнь пациента. Но, возможно, это и правда. Ведь одно неаккуратное движение и по гостиной разносится болезненный крик Саймона, а его рука и ноги начинают дрожжать от сокращения нервных окончаний и физической боли. Но потом он плавится от странного ощущения покалывания, это было приятно. Мазохизм. Об этой черте Дэвид тоже знал, так что уже спокойно реагировал на тихие постанывания, после перевязки поглаживая наркомана по бёдрам, коленям, для устранения оставшейся дрожи. -» ты молодец… Мы справились. Всё уже позади. ГЛАВНОЕ позади. " Почему главное? Потому что полицейскому ещё предстояла стирка рукавов серой кофты. Но, для своего близкого друга ему было ничего не жалко, даже неприятных ощущений от железного запаха и влаги на руках после стирки. Но, в какой-то степени это привлекало. Алая жидкость красивыми разводами смешивалась с водой, демонстрируя различные узоры. Казалось, что тут не обычная стирка рукавов от крови, а художник водил своей кистью по воде. Магнит для глаз… Магнит для тех, кто восхищается искусством и понимает его, уважает, желает знать больше и уделять внимание к каждой детали. Таких людей в последнее время так мало… И Дэвид один из них. Но он не о чём и не жалеет. Ему нравится, что он такой. Нравится его работа. Нравится то, что он делает. Нравится его жизнь, его друзья. И… Саймон. Ему определённо нравится Саймон. Он понимает, что наркоману очень тяжело справиться с зависимостью и его болью, мазохизмом, депрессией. Но он ему нравится. И он любит его успокаивать, любит видеть доверие. Всегда если что и накормит, и напоит, оденет, успокоит, позволит переночевать у себя, купит чего нибудь, починит. В какой то степени он даже гордится Хенрикссом, ведь он находит хоть какую-то надежду, проживая новый и новый день рядом с Лезерхоффом. Приходит к нему домой, желая ощутить тёплые объятия на своём теле… Что то старший уже тянет резину. Стоит вымыть остатки мыльных разводов и повесить кофту сушиться, что он собственно и сделал. Вытирая кисти рук полотенцем, парень направился в гостиную, замечая, что Саймон уже уснул крепким и сладким сном на диване, в одной футболке, даже и не укутавшись не во что. Кожа на его теле уже отдавала лёгкой прохладой, что весьма беспокоило старшего. По-этому Дэвид подхватывает наркомана на свои руки, стараясь не разбудить, и понёс в свою спальню, где уложил на, не менее, мягкую кровать. Которая к тому же была ещё и тёплой. Так же в спальне было радующее глаз освещение. Яркое, с насышенным оранжевым оттенком, но не режущим глаза, как например жёлтый. Устроивший рядом с младшим, Лезерхофф аккуратно укрывает обоих одеялом. Сейчас его не беспокоили те убийства, все беды, понижения зарплаты, та ненависть к убийце. Лишь милое личико Хенрикссона, что было перед ним. Полицейский тянется своей ладонью к щеке наркомана, бережно её поглаживая… Он даже и не догадывается, что сейчас перед ним его ненавистник. Не догадывается, что правда им скоро будет раскрыта.И не догадывается, что будет защищать серийного убийцу… Но сейчас это не важно. Ему хорошо. Он влюбляется, медленно, но влюбляется в этого проблемного парня. В своего друга… Веки самого Дэвида тоже начинают опускаться, скрывая глаза. -я люблю тебя… Это последнее, что сорвалось с его губ, перед тем как провалиться в сон. В сон на одной кровати с убийцей, у которого фетиш на вырезание глаз в виде формы сердца. Всё ради любви… Жестокой любви, оставляющей след крови на душе и теле. Люди убивают ради любви по разным причинам… Ради мести, ради славы, ради привлечения, ради защиты, самообороны, ради того, что бы его услышали люди… Услышали люди его мольбы о помощи, пока он захлёбывается в слезах, нанося на руки новые, свежие порезы, что остаются на душе не только у него, но и Дэвида. В этот день Дэвид осознал... Он любит Саймона.