╔══ ≪ °Вкус мёда° ≫ ══╗

Максвелл в очередной раз обвёл его небольшой лагерь взглядом, прежде чем уткнуться в ветхую книжонку, которую не выпускал из рук уже вторую ночь.  Они виделись абсолютно каждую ночь с момента, как Уилсон очень удачно споткнулся, и каждая ночь проходила одинаково.  Около получаса ночной гость возился с его раной, которая от такого тщательного ухода затягивалась с невозможной скоростью.  Ещё минут пять они старались завязать разговор, но бросали это дело, как только Хиггсбери принимался за еду. Несколько дней его угощали ужином, но как только ему стало проще ходить на дальние расстояния, он стал готовить себе сам.  Оставшееся время до рассвета они сидели вместе по разные стороны от кострища .  Где-то каждые сорок минут Максвелл поднимал глаза от своего чтива и оглядывал все пространство, что мог осветить огонь.  Изредка они даже переговаривались.  — Мне всегда было любопытно для чего вы возводите стены.  Уилсон встрепенулся, отрываясь от забора, который мастерил весь вечер, чтобы завтра огородить посевы.   — Наверное потому что я хочу, чтобы кролики не обобрали кусты. — Учёный усмехнулся. Почему-то ему казалось, что речь вовсе не о заборе.  — Мне нравится уют. Это помогает забыть о том, что умереть можно каждую секунду.  — Вы держитесь за прошлое. — Констатировал демон, откладывая чтение, чтобы закурить.  — А за что же мне ещё держаться? — Склонив голову на бок, Уилсон попытался прочитать обложку чужой книги.  — За что-нибудь побольше, чем слепая надежда. — Губы Максвелла расплылись в улыбке и он демонстративно приподнял книжицу. Никакого названия у неё не было.  Прищурившись, Хиггсбери всё-таки попытался усмотреть на обложке хоть что-то, но не заметил ничего, кроме замысловатого орнамента. Ясно чувствуя, что его собеседнику любопытно, мужчина объяснился, сразу как сделал первую затяжку: — Здесь иногда бывает скучновато и кто бы мог подумать, что записи несчастных выживающих окажутся такими интересными.  В моменте Уилсон почувствовал неожиданный прилив сил от мысли, что он может быть здесь не один. Хотя тут же ему вспомнилось, что они вполне могут быть уже мертвы судя по тому, как часто он находил человеческие останки. Следущей же мыслью было жгучее желание почитать хоть что-то, кроме собственных полевых заметок. Что угодно, пусть это даже будет дневник какого-то человека, который Демон мог забрать после смерти несчастного.  — Подождите…. У вас же не могут быть мои записи?  Много в какие циклы учёный вёл журналы, чтобы не сойти с ума окончательно. Просто мысли, наблюдения или пересказ дня — это ужасно успокаивало, когда после очередного шока он возвращался в лагерь. Скромно ужинал, пожарче разводил костёр, залезал под одеяло в палатке и писал ночью при свете огня. Это до сих пор ассоциируется у него с чем-то тёплым и комфортным, пусть большинство дневников он и не помнил. Кроме одного.  Первый альбом. Он тогда еще рисовал от скуки, чувствуя творческие позывы, писал об эмоциях и разном сокровенном. Ему всегда было стыдно за содержание. Только мысль, что никто из тех, кому были адресованы те строки, никогда их не прочитает, действительно успокаивала. Помогала отойти такой глупости на задний план. И вот сейчас он особенно ярко вспомнил содержание каждого несчастного письма.  Максвелл выглядел, словно отвечать не хотел. Отрешенно курил, смотря куда-то сквозь него. Однако, после нескольких мгновений раздумий, всё-таки заговорил, перебирая сигару между пальцами.  — Разумеется они у меня есть. — К своему неудовольствию, от этих слов Уилсон почувствовал что-то тянущее внизу живота. А демон продолжил, наверняка видя, какое выражение приобрело его лицо.  — Это не они. Сейчас я читаю «Фауст. Трагедия».  Хиггсбери скривился: — Не думали, как это банально звучит?  На мгновение прикрыв глаза, Максвелл прикусил нижнюю губу и вдруг прыснул со смеху: — Должно быть очень банально.  Всё это время они находились на значительном друг от друга удалении. Один  дымил, второй неловко вытаскивал из пальцев занозы. И так проходил каждый вечер. Оба выглядели и вели себя, будто  все идёт, как и должно быть.  В сущности ничего не поменялось, просто они зачем-то жили теперь вот так — вместе. Словно старые любовники, которые встречаются каждый вечер по привычке и ничего друг к другу не испытывают.  Хотя сегодня, и кажется им обоим, показалось, что этого мало. Хиггсбери оставил доски на месте, перебравшись на спальник, который был ближе и к огню, и к Максвеллу.  Мужчина не оставил перемещение без внимания и будто бы невзначай отошёл покурить как раз в сторону, где устроился Уилсон. Наскучившее чтиво осталось лежать без внимания.  — Никогда не думал, что из всего множества наших книг демону бы пришлось читать эту. Если можно взять любую, то почему именно она? — Не скрывая иронии, вдруг спросил учёный.  — Символизм? — На самом деле она мне не нравится.  — Тогда почему бы не материализовать другую? — Прищурился Хиггсбери, не сильно веря в то, что у его давнего драматичного знакомого не было умысла аллюзиями на книгу провести между ними черту.   — Должно быть потому что я не могу? — Уже после сказанного, Максвелл вдруг подумал, что это говорить было не обязательно. Однако, раз уж он заикнулся, оставлять все без разъяснений бессмысленно.   — Я могу создать только то, о чем имею представление. То, что помню или придумал сам. Чужие вещи мне неподвластны, только если я не помню их до малейшей детали.  — Значит ли это, что вы воссоздаёте книги по памяти?  — У меня их не так много. — Небрежно заметил Максвелл.  — Большую часть из тех, что я когда-то видел, вспомнить досконально невозможно. С этой книгой проще, всё-таки события такие….близкие.  От его взгляда не укрылось, как Уилсон попытался сдержать смешок. Некоторое время они молчали, потому что ему понадобилось подкинуть дров в огонь, но закончив, он продолжил разговор тут же. Должно быть те небольшие секунды подарили ему время придумывания колкости.  — А в какой там у нас главе дьявольские соблазнения? Должно быть скоро вы вынудите меня согрешить и переступить рамки дозволенного человеку. — В его словах не укрывалась злободневная насмешка.  — Ах, да. У нас такое кажется уже было.  — Уж не обвиняете ли вы меня в том, на что согласились сами? Должно быть скучаете по мягкой постели или пыльной лаборатории? — Уилсон молчал. И если не знать его достаточно хорошо, то можно и не подумать, что сейчас он чувствует себя ужасно уязвлено. Максвелл не останавливался.  — Но ведь иногда нужно выходить из зоны комфорта, не скажете?  — О, теперь я делаю это буквально каждый день.  — Нет, Хиггсбери. Вы все так же пытаетесь воссоздать то, что у вас было когда-то. Строите бесполезные заборы вокруг грядок или стелете ковёр около палатки. Пытаетесь соорудить дом, которого у вас здесь не будет. Вы зовёте это место "Постоянство", хотя здесь не постоянно ничего. В этом суть этого места. Оно меняется всегда и жизнь более неопределенная, чем хочется. Играть по правилам невозможно, если правил ты не знаешь, тогда…. — Максвелл остановился, чтобы набрать воздуха и Уилсон вдруг подумал, что он очень хорошо смотрится, когда говорит. Вовлечено.  Именно так он и выглядел, когда они вели многочасовые беседы по радио? — Тогда если нет смысла изображать джентельмена, может пора окунуться в темноту? Первобытное безумие, эксперименты, созидание, отдаться желанию. Можно построить вокруг себя новый мир, без осуждающих людей или критерий оценок. Какая в сущности разница? Тень есть у каждого.  Затушив сигару, демон выправил ворот рубашки, разгладил складки на брюках, что не имело никакого смысла — он тут же присел на колени рядом с ним. Спальник не был широким, но достаточно длинным, чтобы они поместились вдвоём, никому мешая. Не смотря на это, Максвелл был слишком близко, чем того требовала ситуация. Так, что можно почувствовать терпкий запах дыма, который пропитал его одежду.  К нему потянулись чужие руки, опускаясь на плечи. Мягко надавили, заставляя ноги разъехаться и сесть ниже. Такой контакт его напрягал, буквально душил, отчасти потому что он и не был так уж против. Эта странная несостыковка желания и объективности не отпускала его надолго никогда, но сейчас давила особенно сильно.  Когда ладонь Максвелла разжала его плечо и скользнула выше — к изгибу шеи, он буквально перестал дышать, стараясь вобрать в себя все ощущения. Пальцы обвились вокруг, слегка надавливая. Уилсон поднял глаза. Тут же сглатывая от мысли, что сейчас демон смотрелся гораздо маняще, чем могло показаться на первый взгляд.  — Читал твои записи. — Начал говорить он, легонько пощипывая кожу, оставляя на ней полоски красных пятен.  — Не могу понять, какой смысл изображать после такого джентельмена?  — Я и подумать не мог, что есть шанс на…. — Уилсон вновь задержал дыхание, когда чужая ладонь легла на его щёку, ненароком задевая верхнюю губу.  — Такие откровенности вообще не стоило переносить на бумагу. Пусть они бы остались лишь у меня в мыслях.  Все те вечера, которые они провели за беседами, каждый интимный вопрос, призрачный намёк или признак симпатии. Он записал  в порыве обиды и потерянности всё.  Ему и в голову прийти не могло, что центральная личность этих подробных заметок, может от скуки взахлёб зачитываться таким бредом.  — Это ещё не откровенности. — Максвелл перешёл на хриплый шёпот, руки его скользнули на грудь, пытаясь расстегнуть жилетку.  В голове Хиггсбери словно заработали шестерёнки и он вдруг понял, что именно ускользало от его сознания все последние совестные вечера.  — Подарки были ухаживаниями? Лечение и ночные посиделки тоже? — Ему стало так смешно от этого предположения, что он невольно расслабился. Надо же, как можно было такое не заметить?  Оторвавшись от попыток расцепить пуговицы рубашки, мужчина ухмыльнулся. Пальцами одной руки ухватив Уилсона за подбородок, она придвинул его лицо к своему. Можно было кожей почувствовать вибрацию, когда он говорил: — Да. Я продолжаю.  Их губы находились так близко, как никогда  и учёный подумал, что ему не стоит никаких усилий хоть прямо сейчас… поцеловать его?  Расценив ситуацию, как благоприятную, он сделал короткий вдох и слегка наклонился. Чтобы тут же наткнуться на ладонь.  Его тут же настигло это неприятное удушающее ощущение, когда тебя ставят в настолько неловкое положение, что приходится краснеть.  Максвелл продолжает раздевать, даже после смущающего казуса так, словно ничего и не было. Это заставляет Уилсона ещё больше нахмуриться, неуверенно заёрзав на месте.  "Так скоро." — Пронеслось у него в голове, прежде чем он был вынужден прервать мысль из-за резкой боли в районе плеча.  Он ахнул, встречаясь с чужими глазами.  — Мне не хотелось верить, но Тени сказали, что именно ты будешь хорошо смотреться на троне. Теперь я чувствую, что они хотели сказать.  — Ты укусил меня? Под допытывающим взглядом ученого, Максвелл облизнулся и протянул пальцы к его щеке. Выглядел он так, словно все идёт своим чередом.  — Почему ты не отвечаешь?  — Сначала ответьте вы. — Нахмурившись от внезапного перехода на "вы", Уилсон попытался увернуться от чужой руки, но тут же был прижат к груди успокаивающими объятиями.  — Готовы ли быть рядом со мной. Больше ни в чем не нуждаться и быть подвластными только друг другу, а не воле случая. Тени сейчас, как никогда, нуждаются в вере и поддержке.  — Что? — Хиггсбери сделал рывок, но Максвелл держал достаточно крепко, обвивая и руками, и ногами. Это было странно. Его образ с поведением совсем не стыковались и это было жутко. На мгновение ученому показалось, что становится тяжело дышать из-за невозможности сдвинуться с места.  — Вы серьезно?  — Я вообще-то доверяю мнению темноты. Ещё ни одно их видение меня не обманывало…  Не успев договорить, был вынужден расцепить пальцы, когда Уилсон попытался сомкнуть зубы на его запястье. Оказавшись на свободе, он попытался тут же вскочить на ноги, но Максвелл успел схватить его за сгиб локтя. Резко дёрнул на себя, процедив сквозь зубы: — Есть такие вещи, Хиггсбери, которые не посильны человеческому сознанию. Люди придумывают богов, идолов, потому что чувствуют потустороннее влияние. Им просто не дано узнать, кто действительно стоит за мирозданием. Это чистая темнота — энергия, которой я не покоряюсь, как раб. Только лишь соглашаюсь с порядком. Все именно так, как и должно быть.  — Ты звучишь, как фанатик! Не целясь, учёный ударил несколько раз ногой, стараясь сохранять серьезность и холодность. Наконец у него вышло. Большие ничто его не держало и он по инерции чуть не свалился вниз, в самый последний момент сумев удержать баланс. Учёный поднял голову и рефлекторно обернулся назад. Максвелл был растрёпан и держался за рёбра. Должно быть удар пришёлся именно туда.  Они ещё какое-то время смотрели друг на друга, пока между ними росло напряжение.  — Я думал, что мои помыслы взаимны. — Хмыкнул демон, скривив губы в ухмылке.  — Для этого стоило спросить меня, а не монстров из темноты. Когда их небольшая перепалка закончилась, Уилсон почувствовал себя особенно плохо. Все события смешавшись в голове, заставляя себя чувствовать глупо от любого предыдущего действия или слова. Ему просто не верилось, что он позволил себе вновь обмануться.  Неуютность ситуации достигла своего пика и это чувствовали оба. Не хотелось бросать уже обжитый лагерь, но сейчас Хиггсбери был готов это сделать. И только в последнее мгновение Максвелл вдруг поднялся со спальника. Как всегда буднично сначала расправлял все складки, потом поправлял брюки и наконец, когда настало время поджигать очередную сигару, он задержал взгляд на учёном: — Вы ещё вернётесь ко мне. Даю вам слово.  Голос его от чего-то был таким вкрадчивым и ласковым, будто между ними ничего не случилось. Демон медленно затянулся, так же размеренно направляясь в сторону леса.