Хромая собака

      Некоторые слова лучше не произносить вслух. В противном случае не отпускает ощущение, что с твоего нутра кожу содрали — тупым, тупым лезвием, тонким, тонким слоем. Холодная дрожь сотрясает спину, во рту жуть как сухо и горько, а в голове лишь одна мысль — стоило ли оно того?       Крас проклинал свои чертовы руки, которые никак не могли разложить подушки и тряпки на кровати. Можно ничего не раскладывать, так даже уютнее, но велика вероятность проснуться, спутанным по рукам по ногам: ложе — место ухабистое, кто знает, куда тебя занесет во время сна. Надо было навести порядок — а не получалось. «Это нервы. Это чересчур скорый пульс». Сердце ходило ходуном, и голова немного кружилась. Давление? Волнение? Черт подери, почему он еще не отошел — все же уже, выговорился!.. Надо что-нибудь выпить. «Допью вино». Нужно успокоиться, он же так не уснет! «В ящике лекарство». Надо застелить себе сундук. А еще утрамбовать эти дьяволовы тряпки для дьяволовой кровати, чтобы…!       На лицо упала тень, и мысль пресеклась. Крас стоял к кровати боком, и увидел его… Его… Сначала смазано… Темный контур на фоне красновато-желтого света лампы, но уже потом…       Ладно. Сразу он его увидел, сразу.       Рафаил оперся на ширму (прочный каркас легко выдержал его вес) и стоял весь как есть — до неприличия ладный, полностью обнаженный, абсолютно бесстыдный. Смуглая кожа с красноватым оттенком, сухая фигура с гладкими мышцами, четкий овал благородного лица. Каштановые волосы, отяжелевшие от влаги, тонкими волнами ниспадали на плечи, грубые рубцы шрамов потемнели от жара и прилива крови. В темно-карих глазах горел огонь — и то был не отсвет лампы, но живое пламя. Дикое, всепожирающее, точно из-под дьявольских котлов. Красу хватило одного взгляда, чтобы обжечься. Рафаил глубоко вздохнул и повел плечами. «Расправил крылья», — подумалось невольно, усмешка сама собой легла на губы… однако ее тут же пришлось проглотить. Птица спикировала, вцепилась когтями — и клюнула что есть мочи. Без всяких шуток, целовался Рафаил больно, с зубами, и Красу потребовались некоторые усилия, чтобы его оттолкнуть.       — Ты ж умываться пошел, — самое умное, что он смог выдать.       — Мой драгоценный, — прошептал Рафаил тоном ласковой змеи, — мой спаситель. Позволь мне отблагодарить тебя.       — Не надо! — выпалил Крас, попытавшись снова его оттолкнуть, уже грубее. Его прошиб ледяной пот. — Нет! Ничего мне не…       — Замолчи, — прорычал Рафаил, и пламя в его глазах полыхнуло — и стихло. Он прибавил низким шелковым голосом: — Замолчи, мой дорогой, и иди ко мне.       Спорить? Сопротивляться? Как? Когда за тебя цепляются этими руками, когда тебя прожигают этим взглядом, когда тебя целуют так, будто душу выпить хотят — без всяких метафор! Кожа под ладонями не кожа, но шелк, короткая щетина царапает подбородок. Губы сухие, жесткие, целуют напористо, словно клеймо ставят. Холодный, вьющийся от воды локон щекочет лоб, низ живота горит и крутит, хвост вьется ужом, как у гулящего кота. Рафаил обхватил его за плечи, запустил пальцы в волосы, стиснул основания рогов — и приоткрыл рот. Видно, тоже надоело жжение от поцелуев. Когда Крас втянул его язык в рот, Рафаил сорвано выдохнул. Когда подхватил под ляжки, прижимая ближе, выругался на инфернальном. Интересно, откуда он его знает?.. «Податливый. Ластится, гнется». С его лба тек пот, его тело мелко дрожало, а его сердце колотилось, точно в лихорадке. «Не простыл он?» Крас провел рукой сначала по лбу (не поймешь, слишком жарко), а потом вдоль мягкого живота к курчавым волосам в паху — и Рафаил, запрокинув голову, застонал во все горло.       «Sanctus cacas!»       В вены словно впрыснули раскаленную лаву. Раскатистый баритон, сорванный тон, сверкающие глаза, аромат духов, не до конца смытых с тела… И никакие шрамы, никакая худоба, никакое прошлое и капризный нрав это не испортят, не собьют, не уничтожат. Мир потемнел и пошатнулся, мышцы налились силой, нервы прошил ток. Вот он стоял около кровати, стискивая в объятиях горячее худое тело, а вот он лежит на кровати, кутая это горячее худое тело в мех, полотно и шелк. «Вишня, — невольно всплыло, когда он зарылся лицом во влажную шею. — Чернила. Смола. Цветы какие-то. Что-то затхлое, душноватое. Мускус? Сера?..» Как же он пах. Как же стонал. Как извивался и цеплялся за него, боги… Никакой косметики, никаких «туалетов», никаких масок. Только живое тело, пыхающее жаром и скользкое от пота. Только живое лицо с приоткрытым ртом и горящими глазами. В темноте все это блестело, точно политое маслом.       — Скажи это, — потребовал Рафаил, задыхаясь, вскидывая подбородок — прожигая взором. — Скажи!       — Красивый, — прошептал Крас, прочищая горло, тяжело сглатывая — пожирая взглядом. — Какой же ты красивый.       И большего словно не надо. Самые простые слова, самые искренние. Ресницы трепетали, губы вздрагивали. Стройные ноги так легко согнулись…       Рафаил закричал — вдруг, резко, совсем не от удовольствия — и попытался сесть, приподняться на локтях, глядя куда-то вниз со смесью боли и злости. «Колено, — стрелой пробило мозг и ошпарило стыдом. — Рана. Шрам…       …Лекарство». Крас скатился на пол, к ящику-тумбочке. Рывком открыл, запустил туда руку, принялся шарить, ища, ища, ища, больше на ощупь, по памяти. Оттолкнул пенал с перьями, чехол с лезвиями, несколько щеток, расческу, чернильницу, какой-то пустой футляр, какие-то бумажки, какой-то пух, мешая пыль и кусочки грязи, ища, ища, ища. В правом углу когти ткнулись во что-то стеклянное и круглое, в левом — в стеклянное и продолговатое. «Оно», — вспыхнуло, и ладонь сама собой сцапала бутылочку и шприц. Игла отыскалась в пенале, крышку пришлось срывать зубами, полупрозрачные брызги попали на подбородок.       — Омнопон, — выдохнул Крас, вспрыгнув обратно на кровать и подхватив больную ногу под икру. — Можно?       — Во имя Девяти, — простонал Рафаил, упав на подушки — так, точно разом потерял и кости, и жилы, и мышцы. — Да.       Даже сейчас, в бреду, в пылу, трясущийся от основания рогов до кончика хвоста, Крас помнил, что колоть надо либо в вену, либо в место, наиболее близкое к очагу боли. В первом случае эффект небыстрый, но долговременный, во втором — наоборот. «Я вколю ему еще. После». Руки не дрожали, вместо спирта в ход пошла слюна. Рафаил дернулся, когда игла ткнулась в кожу — пришлось крепче стиснуть ему ногу — и заныл, когда она вошла в мышцу. Крас молча сделал укол и бросил шприц на пол. Накрыл Рафаила всем телом. «Скоро полегчает», — хотел он шепнуть, но вместо этого нашел его губы. Это станет понятно, это почувствуется. В том, как расслабляются мышцы ног, живота, челюсти, как мутнеют, темнеют бронзовые глаза, как из них уходит раздражение, напряжение, боль. Крас видел это много раз — и легко распознал первые признаки облегчения. Расцеловав стройную шею и часто вздымающуюся грудь, облизав острые соски и теплый пупок, Крас зарылся носом в темные — мягкие-мягкие! — волосы в паху — и закинул левую ногу на плечо.       Рафаил даже не вздрогнул. Только глянул сверху вниз остекленевшим взором.       — Рафаил, — произнес Крас — и сам не узнал собственный голос. — Раф. Так красиво.       В ответ — невнятное бормотание. Да кому нужны эти слова. Бедра узкие, нежные, мягкие, яички крупные, горячие, налитые, член твердый, влажноватый, с выпуклой веной. «Горло заболит. Давно было дело». Еще и ноги у кого-то вечно не на месте — елозят, сжимают, стискивают, аж ущипнуть надо, чтоб успокоились. «Что я говорил, — подумал Крас, принимая глубже, сглатывая тяжело. — Задушит ляжками, как есть». Не самая плохая смерть, но уж если выбирать… хотелось бы пожить еще немного. Пот, мускус, сера. Громкие вздохи, слабые стоны, небрежная ладонь на рогах. Изогнутый стан, отвердевший живот, крупная судорога. Жар, дрожь. Соль, горечь, немного стали… «Кровь, чтоб ее. Неужели у него так давно не было?..»       Невольный прилив нежности охватил грудь. Ласково обвив хвостом правую ногу, Крас обнял левую и расцеловал ее от ступни до колена.       — Быстро ты, — шепнул он, засунув руки Рафаилу под спину. Нервы искрили, сердце пылало — хотелось играть. — Долго простаивал, жеребец?       — Отстань, мальчишка, — проворчал Рафаил, изгибая шею. И подставил губы. — Еще.       — Не устали, вашество? — ухмыльнулся Крас.       Вместо ответа — тычок коленом. Слабо, точно молодой бычок бодается. Крас с усмешкой принялся целовать его всего, от кончиков пальцев до центра груди, от росчерка ключиц до нежной линии паха. Рафаил даже не почесался, лежит себе и лежит, распластавшись по всему ложу. «Ох, и ленивый же он». Сибарит, гедонист, типичный ребенок голубой крови — поцелуй не выпросишь, на живот еле перевернешь. Крас на пробу сжал его ягодицы, слегка провел пальцем между ними. Никакой реакции, кроме ерзанья (видимо, щекотно). Во рту стало еще суше — хотя, казалось бы, куда уже! «Передохнули — и хватит. Пора стравливать пар», — подумал Крас.       И отвесил Рафаилу шлепок позвончее. Он ожидал шипения, вопля, угроз. Он ожидал возмущения. Но не ожидал всхлипа. Стона, крика — своего имени на чужих губах. «Ох, ты ж. Ух, ты ж. А если…» Крас провел когтями вдоль гибкого хребта — и птичка в ответ так запела, что его всего затрясло. Сгрести, отлюбить и чтоб посыпались искры из глаз! Сожрать, искусать, залобызать до изнеможения! Масла нет, так что готовить будем так, по старинке. Языком до самого нутра, с гладкими, трепещущими мышцами, солоноватым привкусом и воплями, приглушенными подушкой. И все нарочито медленно, долго, пока подпрыгивать не начнет. Колено — сразу как эффект лекарства пройдет — обещало лютую расплату, так что надо переворачивать обратно на спину и ложиться сверху, прилипнув как один промоченный лист к другому. «Ох, как жарко. Ох, как туго. Кровь не соврала — правда, давно…» Хвост намертво опутал правую икру, когти искромсали тряпки и покрывало, рога вспороли подушки, вывалив из них требуху. Крас боялся сделать Рафаилу больно.       А вот Рафаил не боялся ничего. Спину нарывало, шея и плечи ныли, ухо горело и в голове взрывалось от каждого: «Еще! Сильнее! Адова сера, сильнее!..» Куда уж сильнее? До дырки в одном интересном месте? Совсем старик забылся… Красу было лестно. «Еще бы кусался поменьше». Войдя в раж (и устав уже от этих кошачьих повадок), он снова перевернул его на живот и усадил к себе на колени. Быстро или медленно, резко или постепенно — все в его власти, все, как ему хочется. Бедра задрожали под его ладонями, по телу прошла волна крупной дрожи, и Крас, застыв, стиснул Рафаила у основания.       Тот тут же откинул голову ему на плечо, хлестнув волосами.       — Потерпи, — шепнул Крас, глядя в недовольные — невозможные! — глаза. — Ну, что ты, в самом деле? Хочешь так быстро?       — Н-наглец, — пробормотал Рафаил, мелко дрожа и тяжело сглатывая. — Р-раньше бы я тебя… с-столько-о с-способов… л-л-лишить…       — Не сомневаюсь, — криво усмехнулся Крас и поцеловал его быстренько — в лоб, в щеку, в нос, снова в лоб. — Скоро, скоро. Дай пару минут.       «Я, в отличие от некоторых, держусь долго». Причем, не всегда по своей воле, но это явно не тот случай. Тугой плотный жар, скользкий нежный шелк, волнистые темные пряди, густой тяжелый аромат. Рафаил, Раф. Его смуглокожий красавец с бронзовыми глазами. Крас хотел видеть их в самом конце, хотел смотреть в них, когда тугая спираль в животе распрямится и искрящееся онемение осядет в кончиках пальцев. Крас перевернул его на спину — опять. И, не успей он сделать и пары движений, обжигающая волна накрыла, смела, точно прибой, в котором захлебнулись и его крик, и его дрожь, и он сам, растерявшийся и ослабший.       Руки подломились. Крас вышел, упал, уткнулся носом в шею. В последнем отчаянном порыве провел ладонью по дрожащему животу — и с облегчением выдохнул. «Лентяй и скорострел, но чувственный все-таки. Отзывчивый».       Колено подрагивало у бока.       — Пить хочешь? — спросил Крас хрипло, целуя его в шею.       — Да, — ответил Рафаил сипло, подставляя ему шею.       — Вина? Воды? — уточнил Крас, привстав на локтях. — Как колено?       У Рафаила вырвался смешок. Сначала. А за ним второй, третий — и, наконец, негромкий смех. «Чего такое?» — нахмурился Крас. Но тут ему на глаза упал, буквально, кусок льна от наволочки, и он все понял. Сам прыснул и потянулся снять с рогов обрывки, по ходу дела запутался в этой требухе когтями, чем вызвал еще больше веселья. А Крас и не против. «Как красиво», — подумал он, украдкой поглядывая на белоснежную улыбку.       — Какой ты красивый, — выдохнул Крас, сорвав наконец-то с себя остатки любимых подушек. — Жутко красивый.       И смех враз оборвался. Зубастая улыбка застыла на лице гротескной гримасой.       — Ты слишком добр, мой драгоценный, — прохрипел Рафаил, прикрыв трепещущие веки. Помолчал мгновение и повторил странным тоном: — Слишком добр. Да.       Колено снова дрогнуло. Крас погладил каштановые волосы, поцеловал ровный лоб («что это за выемка, интересно? шрам? еще один? от чего?»), ямку на подбородке и потянулся за шприцом.       Сделав укол в вену, он встал, чтобы взять кружку с вином, на полпути вспомнил, что так и не узнал, что Рафаил хочет — вино или воду — обернулся, чтобы это спросить, и увидел, что Рафаил уже уснул. «Схожу за водой, — решил Крас, натягивая штаны. — Отолью заодно». Вернувшись с бутылкой воды и заварочным чайником, он оставил их на столе и подошел к кровати. Рафаил раскинулся на все ложе звездой и похрапывал от души. Разбудить? Плохая затея, лучше уж сразу стелиться на коврике или на сундуке…       Впрочем. Какого черта? Это его кровать. Он будет спать в ней, когда захочет!.. И с кем захочет.       Забравшись в разворошенное тряпичное гнездо, Крас осторожно убрал тонкую руку со своей половины и с удобством лег, прикрыв зудящие веки. Он ожидал, что Рафаил разозлится — но, как и в прошлый раз, напрасно. Поерзав и поворочавшись, Рафаил лег на бок, закинул на живот Краса левую ногу и, глубоко вздохнув, снова захрапел.       «Во дела», — подумал Крас и захрапел вместе с ним.       Проснулся, будто и не засыпал. За окном все еще темно, в комнате полумрак, видно, масло в лампах почти закончилось. Спина и плечи горели адским огнем, ноги и руки ныли нещадно. Крас нахмурился, огляделся, пытаясь понять, что его разбудило — и наткнулся на согбенную фигуру. Рафаил сидел, и его лицо скрывала тень.       Истома лизнула живот, и улыбка сама собой растянула губы.       — Душно? — спросил Крас хрипло и сел. — Пить хочешь?       — Да, — произнес Рафаил. Голос у него был слегка… потерянный? Спросонья, наверно. — У тебя… у вас есть тут уборная?       — Внизу, — сказал Крас и, поколебавшись мгновение, погладил его по спине. — И еще рядом с лоханью горшок.       — Кхм, мда, — проворчал Рафаил, выпрямился и, слегка потянувшись, поморщился.       — Простите, вашество, — поддразнил Крас беззлобно. — Живем небогато.       — Заткнись, — буркнул Рафаил и резко выпростал руку из-под покрывала. — Помоги.       «Слушаюсь и повинуюсь». Благополучно проводив его сиятельство за ширму, Крас взялся разогревать чай. В свое время он научился делать это как угодно и где угодно — даже над хилым огоньком масляной лампы. К тому моменту, как Рафаил вышел, подогретый отвар с вином уже стоял на столе.       — Все? Ага. Теперь небольшой фокус, — осклабился Крас, сходил за горшком, подошел к окну, распахнул и, не глядя, выплеснул все, что там было, на улицу с негромким: — Поберегись!       — Ц-ц-ц, — Рафаил с тонкой улыбкой покачал головой. — Как не стыдно!       — Там еще льет, — Крас пожал плечами. — Никто не заметит. Сука, ну и ливень…       — Закрой, — бросил Рафаил, кутаясь в меховое покрывало. — Ветер.       «Ох, и голос, ох, и тон». Вроде бы не приказывает, а не подчиниться невозможно. Захлопнув окно и задернув шторы, Крас хлебнул немного чая и забрался обратно на ложе. Сунул стопы под кучу тряпья, положил голову на смуглые колени.       — Ну что, еще разок? — глянув исподлобья, улыбнулся Крас. — Только быстро, мне завтра рано вставать.       — Тц, — цыкнул Рафаил и щелкнул пальцем по его рогу. — Наглый маленький щенок. Налей мне, золотко, вина, и я, быть может, подумаю об этом.       Пока Рафаил пил, Крас страшно заскучал и от безделья принялся целовать складки кожи на мягком животе, прямо под пупком. Как-то сам собой перешел на лобок, внутреннюю сторону бедра, а там уж грех было останавливаться. Замычав, Рафаил запустил пальцы ему в волосы. Хватка у него, с позволения сказать, стальная — не пролилось ни капли. Ни красной, ни белесой.       — Можно вопрос? — прогудел Крас потом ему в шею.       — Во имя Девяти! После всего, что ты дал мне, после всего, что ты сделал для меня, ты просишь разрешения даже на такие мелочи? — Рафаил рассмеялся низким грудным смехом. — Мне это нравится. Спрашивай, мой драгоценный.       — Чем они тебя так? — тихо спросил Крас.       И, осторожно, еле касаясь, провел кончиком пальца по линии шрама на его лице. Изогнутая переносица отвердела, впалая щека дрогнула. В темно-карих глазах играли огни — отсветы пламени масляной лампы.       — Топором, — тихо ответил Рафаил — и коснулся рваного рубца с таким видом, словно впервые узнал о его существовании. — Ржавым щербатым топором. Намеренно, я полагаю. У их боевой компании не было недостатка в хорошем оружии.       — Больно было? — выпалил Крас, не подумав.       И прикусил язык в ожидании взрыва. «А сам как думаешь, милый мой?» — произнесет Рафаил шелковым голосом и обрушит на него гневную тираду о дурости, недалекости и…       — Да, — шепнул Рафаил вместо этого — и прижался щекой к его руке, устало прикрыв глаза. — Чертовски.       Снова наружу проклюнулась кроткая нежность, и Крас накрыл его сверху, прижав к покрывалу, зарыв в искромсанные подушки. На этот раз было более медленно, более… томно, тягуче, что ли. Они устали, измотались, бродили на грани меж сном и явью. «Если это алкогольный дурман, то, как очнусь, стану трезвенником». Слишком больно так сильно обманываться… Даже продержаться долго не получилось, да оно и не надо. Рафаил рвано выдохнул ему в ухо. Несколько красных капель скользнуло с плеча, и он поймал их тонкими пальцами. Слизал, глядя Красу в глаза. «Ух ты ж какой, гляньте! Рисуется, гордится своей работой!..»       — Я-я, — проговорил Рафаил, когда все закончилось, и они лежали, обнявшись, один на груди у другого, — думал о том, что ты сказал. Это было… кхм.       Крас молча тискал его ладонь. Тонкокостная, изящная, грациозная, с длинными фалангами, округлыми костяшками, прочными ногтями. Красивая ладонь, породистая.       — Я привык с иронией относиться к тому, что говорят люди, — негромко произнес Рафаил. — Редко когда от них можно услышать что-нибудь действительно стоящее. Не хватает ума или терпения, или навыка, или таланта. Сплошная невыносимая скука.       Еще одна пауза. Каков актер. Крас зарылся носом ему в волосы и втянул запах всей грудью. Вишня. Вот пахнет он вишней, хоть тресни!       — Но то, что сказал ты, — медленно, подбирая слова, проговорил Рафаил. — Это было внезапно… свежо. Неожиданно. Трогательно. Без негативной коннотации. Ты тронул меня, Красмин. Ты понимаешь это?       «Говоришь так, будто я башку дракона тебе притащил. Да еще смотришь со значением. Нет, ну точно артист».       — Ой, да не надо, — поморщился Крас. — Не надо мне льстить, я…       — Если бы я хотел тебе польстить, то принялся бы восхвалять твое любовное искусство, — нежданно вспылил Рафаил и резко сел, сверкая глазами. — Я говорю серьезно — и именно это должно тебе льстить. Это не игра, Крас, не флирт. Это честность за честность.       «Сделка. Очередная». Тут уже и Красу расхотелось смеяться.       — Я ценю это, — произнес он спокойно.       — Очень надеюсь, — сурово произнес Рафаил, глядя на него тяжелым взором. — Ты был ко мне добр. Ты мне помог. И, поверь, тебе за это воздастся. Когда я верну свою силу, свою власть, я вспомню о тебе. О каждом, кто не оставил меня в нужде. Я клянусь, тебя ждет награда. Достойная награда.       Это было сказано без помпы, без аффектаций, ровно, уверенно, веско, точно часть прописанного контракта. Нутро странно скрутило, даже не поймешь от чего — вроде не боль, не тошнота, не желание. Волнение? Осторожность? Страх?       «Колдует, дьявол, колдует. Сети плетет». Ну, на это найдется управа.       — Не люблю я гадать наперед, — слабо улыбнулся Крас и поцеловал кончики его пальцев. — Одному черту известно, что нас ждет завтра.       — Это отказ? — тишайше спросил Рафаил, враз потемнев. — Ты отказываешься?       — Нет, я согласен, — покачал головой Крас — и тяжко вздохнул. — Просто судьба в последнее время так часто пинает под зад, что уже не вериться ни во что.       Ответом ему был долгий молчаливый взгляд. «Ливень утихает». Дождевые капли все это время неизменно оставались мерным шумом на фоне, и только теперь, когда Крас прислушался, то услышал… тишину. Размеренную тишину Нижнего города. Рафаил смотрел в огонь, и в глубине больших темных глаз горело пламя. Пламя дьявольских свечей, пламя тихого гнева. Крас глядел на него, глядел — и не мог наглядеться. «Нутро его согнуто, в месте сгиба скопился гной — однако перелома нет, плоть цела». Это просто нытье, бессловесное, тупое нытье. Оно полезно, даже нужно, чтобы стравить пар, сцедить яд — главное, не утонуть, не завязнуть в нем.       — Ой, только не хандри, — прыснул Крас, ущипнув смуглое бедро. — Тебе совсем не идет. С час назад ты мне нравился больше.       — Когда вгрызался тебе в шею? — тонко улыбнулся Рафаил, и краска снова прилила к его коже. — Или когда раздирал спину?       — У меня кровь, между прочим, — заявил Крас с ухмылкой.       — Бедняжка, — проворковал Рафаил, пробежав пальцами по левому плечу. — В былые времена я залечил бы все вот так, — он звучно щелкнул пальцами. — Ах, бессильное смертное тело!       — У меня где-то мазь была, — вспомнил Крас и сунулся в ящик. — От ран.       — О, прекрасно! — воскликнул Рафаил, откинувшись на подушки.       — Даже не предложишь поцеловать? — Крас приподнял бровь. — Чтоб зажило?       — Еще чего, — отмахнулся Рафаил и сделал большие глаза. — Ты хоть представляешь, сколько болезней передается с кровью?       Он потянулся, гибко и томно, как кот, и ухмылка сама собой легла на губы. Наглое, беззастенчивое создание. Мнимо послушное, притворно покорное. Истинно дьявольское. Как же Крас любил его в эту ночь. Больше жизни, наверно… Мазь нашлась примерно там же, где шприц с обезболивающим. «На, хоть помажь», — попросил Красмин, и Рафаил таки снизошел. Руки у него, надо сказать, были легкие, ловкие и удивительно ласковые. «Может, зараза, когда хочет».       — А что не так с моим… любовным искусством? — спросил Крас, когда они уже легли.       — Нормально с ним все, — проворчал Рафаил, прижимаясь спиной к его груди.       — А чего тогда?..       — Ты удивительно болтливый для человека, которому завтра рано вставать.       «А ты — для подобранной приживалки». Впрочем, не надо так грубо. Надо потоньше, поизящнее, погалантнее…       — Котов, которые слишком громко мяукают, отправляют в канаву, — как бы между прочим заметил Крас.       — Дикость! — помолчав, прошипел Рафаил — и прижался к нему посильнее. — Я верю, что ты, человек благородный, обладающий большим трепетным сердцем, никогда бы не поступил так с несчастным питомцем… Правда, ведь?       Лампа догорала, и в очень тусклом свете изгиб плеча отливал темным золотом. «Ох, и красивый. Ох, и зараза. Намучаешься ты с ним, дружище…»       — Угу, — глубоко вздохнув, пробурчал Крас. — Правда.

***

      — Господин Красмин! ГОСПОДИН КРАСМИН!       — Я щас кому-то башку откручу, — выпалил Крас, не успев толком проснуться.       Оторвав щеку от подушки и — инстинктивно, извиняясь — поцеловав завозившееся тело рядом, Красмин рывком встал, натянул штаны и ринулся к двери.       — Ты чего орешь? — прорычал он, с ходу схватив пацана за ухо.       — Ай-ай-ай-ай-ай, господин Красмин, — звонко заверещал Гренн, танцуя на цыпочках. — Бужу же вас, бужу! Там господин Дамьен!..       — Захлопнись, — выкрутив острый кончик, прорычал Крас. — Полдома разбудил, засранец. Скажи Даму, чтобы обождал. И чтоб тихо, понял? Понял?       А чтобы стало совсем понятно, одарил мальца старой доброй затрещиной. Тот, коротко пискнув, пугливым козликом поскакал вниз. Крас выглянул в ближайшее окно — и выругался. Солнце высоко. «Проспал». Вернувшись в комнату, он раскрыл платяной шкаф настежь и принялся собираться впопыхах.       — Ты так и не рассказал, — низкий тягучий баритон заставил его подпрыгнуть, как Туону, — что за дела у тебя с этими братьями?       — Скука, — отмахнулся Крас, подпоясываясь и вешая на пояс подсумки. Потрогал щеку и пробурчал: — Блять, небритый… Ладно, в пизду. Два брата держат дело, один у другого взял в долг и не отдает. Просит, чтоб мы ему жопу прикрыли. Платит хорошо. Видимо, второй уже успел сыпануть ему перца.       — Любопытно, — пробормотал Рафаил, потирая подбородок. — А ты знаком с этими… братьями?       — С одним — да, — кивнул Крас, взяв кинжал, чтобы засунуть его в голенище. — С другим — нет. Да и зачем с ним знакомиться?       — Как это «зачем»? — Рафаил приподнял бровь и рассмеялся низким грудным смехом. — Хочешь заключить контракт, толком не разобравшись в условиях? Неразумно. Мне казалось, такой прозорливый и опытный человек, как ты, не опуститься до такой детской глупости.       — Зубоскалишь, — фыркнул Крас, глянув на него.       — Говорю как есть, — Рафаил пожал плечами, сидя на продавленной кровати в покрывале, как принц на троне в шелках. — Мой тебе совет, встреться с тем, другим братом. Убедись, что он ему родственник. И что он вообще существует.       — Да нам-то что? — проворчал Крас, хотя сам уже задумался. А ведь правда, черт его знает… — Мы не за правых, мы за деньги.       — Одно другому не мешает, — заявил Рафаил, мягко улыбнувшись. — Кто знает, может, второй брат окажется намного щедрее первого? Какая удача! Восстановить справедливость — и немножечко подзаработать! Что скажешь, м?       «Красивый ты, сволочь. Очень красивый».       — Златоуст, — ухмыльнулся Крас, отложил кинжал на ящик-тумбу и склонился над Рафаилом. — Если что, кликай Туону. Или Гренна, но на него особо не надейся. Парень хороший, но вредный, как молодой ротэ.       — Еще бы ему не быть вредным! — воскликнул Рафаил, всплеснув руками, — и охотно дал себя поцеловать. — Хлещешь его по чем зря! Это же ребенок, к нему нужен особый… подход.       — Подходи, сколько влезет, у меня времени на это нет, — отмахнулся Крас, поцеловал его еще раз и потянулся к плащу. — Сегодня я допоздна.       — Беги, беги, — Рафаил скучающе — и чертовски изящно — махнул на него рукой. — Отдохни, развейся, прогони хандру! Забудь обо мне на весь хлопотный рабочий день, — он склонил голову на бок, — чтобы по возращении сюда тихой холодной ночью наше воссоединение было для тебя максимально… удивительным.       «Как же я тебя люблю», — подумал Крас, а вслух произнес:       — Я расскажу тебе все. И принесу чего-нибудь вкусного. Обещаю.       — С нетерпением буду ждать, — тонко улыбнулся Рафаил.       «Ну-ну. Разливай елей, болезный». Вот уж кто точно ждал его с нетерпением, так это Дамьен, аж приплясывал на влажной, залитой ярким солнцем брусчатке.       — Лодырь! — гаркнул он, с нежной грубостью саданув по спине. — Дрыхнешь, как сурок! Нам давно пора в «Песню», а ты…       — Собрался и готов идти, Дам, — прошипел Крас, невольно схватившись за потревоженные раны. — Ты не виделся еще с?..       — Крас! Красмин!       «Это еще откуда?» Растерянный, Крас запрокинул голову — да так и застыл, увидев знакомую скуластую физиономию, высовывающуюся из окна.       — Кинжал! — крикнул Рафаил и вытащил оный на свет.       Рука дернулась, и Крас едва не присел, чтобы коснуться голенища. «Ах, ты черт — забыл!» Заколдовал его, проклятый, отвлек!..       — Кидай! — крикнул он. — Поймаю!       Выждав мгновение, Рафаил примерился и кинул. Можно было отступить, дать заточке упасть или, быть может, воткнуться острием в землю. Но страсть как хотелось покрасоваться. Так что Крас выждал удачный момент, изловчился — и поймал. Подкинул кинжал, крутанув в воздухе, и сунул в сапог.       — Спасибо, — бросил с улыбкой.       — К твоим услугам, мой драгоценный, — мило улыбнулся Рафаил — и добавил внезапно: — Доброго дня, уважаемые господа. Удачи в вашем нелегком деле!       — Эт еще кто? — пробухтел Дамьен, растерянно хлопая глазами. — Твой, что ли, Крас?       — Мой, Дам, — глядя на закрывшееся окно, произнес Крас. — Мой.