Хромая собака

      Дом, в котором Крас снимал комнаты, находился в трех кварталах от знаменитой «Эльфийской песни» и в двух улицах от никому не нужной «Опрокинутой стопки». У этого здания во время битвы с войсками Абсолют в прямом смысле слова снесло крышу — вместе с чердаком и парой верхних этажей. С тех пор его множество раз отстраивали, перестраивали и достраивали, так что слегка скособоченная глыба, составленная из бледно-бежевого кирпича и светлых досок, нынче очень удачно вписывалась в архитектурный ансамбль Нижнего города: кривоватый, бледноватый, тесноватый, слепленный из еле сочетаемых элементов — словом, своеобразный. Верхние этажи нависали над узкой улочкой, и с карнизов лились толстые струи дождевой воды вперемешку со всякими другими жидкостями и предметами, давно отложившимся в водостоках.       Час поздний, но ни калитка, ни дверь не были заперты, и Крас свободно провел новоиспеченного товарища во внутренний дворик. На пороге, правда, пришлось немного затормозить — из-за дождя дворик превратился в небольшое жидкое болото.       — Сраный ливень, — проворчал Крас, стирая густой слой грязи с подметок сапог. — Свиньи захлебнутся в хлеву.       Ответом было молчание. С того момента, как они покинули переулок с красными фонарями, Рафаил не проронил ни слова. Стоически вытерпев отповедь хозяйки — как есть, в лицо, без уверток — он спокойно отдал ей арендованный туалет и так же спокойно вышел под проливной дождь в одном дранном бесцветном тряпье. «Волевой. Даже слишком», — подумал Крас, рассчитываясь с хозяйкой. Вяло поторговавшись и нацарапав расписку, он вышел вслед за мужчиной, накинул ему на плечи собственный плащ и подставил локоть. Уйти хотелось побыстрее, а трость, как оказалось, тоже была «арендованная». «На чердаке, кажется, валялись какие-то палки, — вспомнилось тогда невольно. — Можно обстругать одну из них и…»       Крас тут же себя одернул — не так быстро, паладин. Быть благодетелем это одно, а тяговым волом — другое. С таким, как Рафаил, приходится держать ухо востро: не успеешь глазом моргнуть, как он залезет тебе на шею и сожмет ляжками так, что не в жизнь не спихнешь. Не то чтобы это сильно пугало… ладно, это отчего-то совсем не пугало. Однако лишняя осторожность все равно не повредит.       Кое-как оттерев почти всю грязь, Крас толкнул тяжелую входную дверь и пропустил Рафаила вперед. Первый этаж занимал магазинчик, что-то вроде барахолки со всякой всячиной. И так не шибко большая комната казалась еще меньше, из-за рядов длинных полок на стенах и башен из коробок и сундуков, расставленных тут и там. У дальней стены во мраке терялась старая лестница. На узком дряхлом прилавке стояла масляная лампа: мисс Нотт в любимом кресле-качалке раскладывает пасьянс.       — Теперь понятно, почему дверь открыта, — хмыкнул Крас. «Поджидала, болезная». Обогнув Рафаила, он приблизился к прилавку. — Не спите, матушка?       — Уснешь тут — когда он воет под окнами. Серенады, серенады… — нарочито сухо проскрипела старуха, хмуро поглядывая в единственное узенькое окно.       — Прогнать его? — серьезно спросил Крас.       — О, нет-нет, что ты! — всплеснула руками мисс Нотт. — Еще подумает, что я о нем пекусь! Хотя мне он безразличен. Да, да! Совсем, совсем безразличен. Да…       Отложив карты, сухонькая старушка широко улыбнулась, продемонстрировав ряд крепких белых зубов. Доселе не виданное Красом явление — чтоб у человека, да в таком возрасте!.. Прямая и длинная, как жердь, закутанная в серый шерстяной платок, как в пеленки, она напоминала Красу не до конца использованное веретено.       — Ох, и мокренький же ты, золотко, — хихикнула мисс Нотт, сощурив крохотные глазки. — Устал, мой хороший? Может, партеечку? Посиди со старушкой…       — Наш брат не знает отдыха, — криво усмехнулся Крас, лениво помахивая хвостом. — Гренн храпит?       — Как холмовой великан, — поморщилась мисс Нотт, перебирая пальцами складки платка. — Вон, под лестницей. О! — ее затянутый белесой поволокой взор наконец-то наткнулся на еще одну фигуру. — Как?! Ты пустил его сюда?!       — Это не он, матушка, — ответил Крас и подтянул Рафаила поближе к свету. — Видишь? Этот чернявый и со шрамом.       — О-о-ох, у него тоже был шрам, — с придыханием произнесла мисс Нотт. — Такой же кривой, но такой… большой-большой! Во всю спину!       — Удивительно, — вдруг произнес Рафаил, склонив голову на бок. — Где же он его получил?       — О! — воскликнула мисс Нотт, вмиг оживившись — завертелось веретено, как чуть потянули за нужную нитку. — Какой невероятный, просто исключительный был случай, вы представить не можете!..       «Во дела». Осторожность осторожностью, но сейчас Крас был готов Рафаила расцеловать. Изящно облокотившись на стойку, его спутник полностью завладел вниманием старой женщины, чем дал Красу простор для маневра. «Хитрый лис. Ладно, впрочем. Где там этот?..» Как и говорилось, под лестницей. Выставив на всеобщее обозрения жесткие грязные пятки, Гренн дрых, похрапывая и пуская слюни на мешок из рогожи. Крас схватил его за лодыжку, как следует тряхнул и, не успел парень очухаться, отвесил крепкий подзатыльник.       — Подъем, — произнес сухо. — Иди, буди Туону. Пусть разогреет ужин, подберет вина и натаскает воды в мою комнату.       — От сушника? — пробормотал Гренн, хлопая слипшимися со сна глазами — и тут же получил в качестве добавки хвостом по ребрам.       — Для ванны, — ответил Крас и ткнул пальцем в силуэт двери за креслом мисс Нотт. — Иди. И чтоб быстро, понял?       — Ага, — широко зевнул Гренн.       — Долго не будет, пойду искать, — негромко произнес Крас. — Найду с рукой под юбкой, бодну рогами под зад. Ясно?       — Ага, — снова зевнул Гренн.       Все еще по-детски прыткий, пацан ускакал будить служанку. Мисс Нотт, вся поглощенная беседой, даже не заметила, как он шмыгнул ей за спину.       — …Говорят, он был пиратом, но я в это не верю. Такой рохля — и корсар?! Ха!       — Не будьте так строги, мадам. В самых жалких людях порой спрятаны зерна величия…       «Стоит нетвердо», — заметил Крас, глянув на Рафаила, подтянул из-за угла табуретку и ткнул ее под острые колени… слишком сильно! Пинал-то по привычке небрежно — да еще под больную ногу! Сейчас как шлепнется… Ан нет. Мужчина опустился на стул со стремительной изящностью, даже ногу умудрился сберечь. Да сверкнуть взглядом из-за плеча. «Фух. Хорошо», — кивнул Крас и в несколько прыжков взобрался по лестнице.       В доме, окромя чердака и подвала, было четыре этажа. Начиная с третьего, площадь комнат раздувалась (из-за чего они и выпирали на улицу). Второй был пристанищем мисс Нотт, ее красавицы-племянницы и старого Лоуренса. На третьем пустовала одна комната, а в двух других жила молодая чета полуэльфов и дварфка-наемница. Четвертый заодно с чердаком целиком облюбовал паренек-гном, алхимик-недоучка. Чем выше этаж, тем дряннее комнаты — и тем хуже отношение хозяйки к квартиросъемщику. Крас жил на втором, в большой комнате рядом с печной трубой.       Поднявшись наверх, он заглянул к Лоуренсу. Старик спал, но стоило голове Краса пролезть в его комнатушку, сразу проснулся. «А говорят, острые уши слышат так же, как круглые. Всюду вранье».       — Я пришел, — сказал Крас вместо приветствия и спросил: — Все дома?       — Нал еще не приплыл, — прохрипел Лоуренс, сел и принялся меланхолично одеваться. — А так все. Что там на улице?       — Дождь и грязь, — оповестил Крас.       — Хорошо, — кивнул Лоуренс — видимо, каким-то своим мыслям. Чего хорошего-то? — Если пойдешь куда, только через крышу.       — Я сегодня никуда не пойду, — сказал Крас, подумал и прибавил: — У меня гость.       Лоуренс, пожав плечами, натянул старые галоши, достал из платяного шкафа ветхий плащ и связку ключей. Старый полуорк, спокойный, как глубинный ротэ — и такой же разговорчивый. На первый этаж они спустились вместе, успев на ходу столкнуться с Туоной, тащившей в беленьких ручках два маленьких ведерка, от которых шел пар. Растрепанная, розовощекая, полуодетая — сладкая и свеженькая, как наливное яблочко. «Успел-таки», — подумал Крас, оглядев ее, а вслух произнес:       — Юбки одерни.       — Ой! Спасибо, сэр, — пропищала Туонна и козочкой погарцевала наверх.       За ней, тяжело отдуваясь, поспешал Гренн с двумя большими ведрами. Крас хотел походя ему всыпать, но в последний миг передумал. Не пойман — не вор, да и небольшая разгрузка явно пошла пацану на пользу — вон, как бойко работает. Лоуренс отправился закрывать калитку и входную дверь, а Крас вернулся к Рафаилу. Если старушка утомила его своей болтовней, то этого было в упор не заметить — мужчина хорошо играл роль внимательного слушателя. «Может, все-таки актер? Бросил театр? Театр бросил его?..» Может. Но Красу почему-то казалось, что это не то.       — Лоуренс закрывает ворота, матушка, — ввернул Крас прямо посреди красочного рассказа о каналах, нежнейших шелках и вине, льющегося на «точеный торс». — Как закроет, сам ляжет.       — Уже?! Как рано! — всполошилась мисс Нотт, дернув полами платка, и схватила Краса за локоть. — Скажи ему, чтобы потом пришел за мной!       — Да, матушка, — кивнул Крас. «Лоуренс и без напоминаний придет». — Нам пора, доброй ночи.       — Сладких снов, мои дорогие, — мило улыбаясь, произнесла мисс Нотт и протянула к Рафаилу обе руки. — Вы на одну ночку к нам, милый?       — Едва ли больше, мадам, — вкрадчиво произнес Рафаил, галантно поцеловав кончики ее пальцев. — Не желаю стеснять господина Красмина.       — Стеснять?! Это каким же образом, скажите на милость? — воскликнула мисс Нотт. — Он один как перст в огромных апартаментах! Даже моя душечка Лоли не может себе такое позволить! Этот сидень первое время только и делал по возвращении со своих непотребств, что пил да читал всякие пописульки. Я уже начала опасаться, что он, прости сердечно, милый мой, не совсем мужчина. Кабы не увидела того паренька…       — Кажется, дверь хлопнула, — спокойно солгал Крас, дернув Рафаила за плечо, а когда тот поднялся (не слишком спешно), повторил: — Доброй ночи, матушка.       Рафаил уже по привычке оперся на его локоть, навалившись всем весом (вес был небольшой, так что вести его было несложно), и тонко улыбнулся одними губами. А взгляд острый, как ланцет. «Нет, не актер. Точно не актер».       На лестнице они снова столкнулись с Туоной и Гренном (девчонка бросила на Рафаила томный взор из-под ресниц, а пацан, явно приметив это, — обжег бешеным взглядом), в коридоре вдвоем наступили на одну и ту же недоеденную мышь («аккуратно тут…», «поздно») и вошли в приоткрытую дверь в дальнем конце коридора. Точнее, Крас пропустил туда Рафаила, а потом уже зашел сам.       Когда-то это были две комнаты, но незапланированный ремонт — после столь же незапланированной экспансии двуногих кальмаров-псиоников — превратил их в одну. К дальней стене липла крепко сложенная печная труба, шедшая от камина в подвале. В правом углу, как раз недалеко от трубы, Крас организовал себе спальное место: продавленная почти до пола двуспальная кровать была засыпана горой тряпок, разной степени качества и ветхости, и накрыта сверху меховым покрывалом (подарок от напарников на именины). Левый дальний угол был закрыт ширмой, посередине комнаты стоял низкий стол с тремя стульями (деревянный, железный и шелковый мешок, набитый пухом), на полу растянулись новенький вонючий ковер и старый высохший тростник, на стенах обвисли драпировки, на взгляд Краса, крайне безвкусные.       — Королевские покои, — с придыханием протянул Рафаил, медленно оглядевшись, точно он на выставке в музее. «Нижний город. Лачуга гражданина зарабатывающего». — Судьба отнеслась к вам крайне милостиво, добрый господин.       — Пускай судьба мне отсосет, — вздохнул Крас устало и зло щелкнул хвостом.       Заглянув за ширму, он довольно кивнул и, обернувшись, бросил небрежное:       — Раздевайся.       — Мой господин наконец-то нагулял аппетит? — криво усмехнулся Рафаил, и его взгляд потемнел. — Желаете продолжить нашу… изысканную прелюдию?       «Я желаю ужраться и уснуть».       — Сейчас ребята натаскают воды, — произнес Крас, бросив выразительный взгляд на ногу Рафаила. Раньше он как-то не обратил внимания, но теперь заметил отчетливо: колено сильно деформировано. — Приляг, отмокни. Ты еле стоишь.       — Мой господин слишком добр, — выдержав паузу, Рафаил слегка поклонился.       — Я на кухню, — буркнул Крас, сняв и бросив промокший сюртук в корзину с бельем, оставшись в одной рубашке. — Скоро вернусь и проверю все свои вещи. Чего-нибудь не досчитаюсь — вылетишь отсюда стрелой прямо в окно, понял?       — Ах, драгоценный друг, вы раните меня в самое сердце, — проворковал Рафаил, покачав головой. — Такой добрый, но такой глупый… — «Без тебя знаю». — Разве посмел бы я ограбить столь щедрого и великодушного господина?       На языке сладкий мед, а во взгляде чистый яд. Крас пристально смотрел в карие глаза. Красивые. Черт его дери, но это истая правда. Темные, холодные, насмешливые — очень красивые глаза. «Околдовал меня, дьявол». Впрочем, пару средств от наваждения найдется.       — Красмин, — невозмутимо произнес Крас. — Меня зовут Красмин. А тебя — Рафаил. Впредь только так, никаких «господинов». Одежду можешь отдать девчонке. Будет лезть в штаны, не реагируй. У нее дурная болезнь.       Вообще-то нет, просто не хотелось, чтобы случился скандал. А он обязательно случится, когда Гренн кинется с кулаками на мужика вдвое (как минимум) его старше. А этот стервец кинется, тут даже гадать не надо — эти полукровки, что дикие котята, злющие и кусачие. Красмин знал это, сам был таким. «Надо все-таки поговорить с ним — и лупануть в ухо, чтоб запомнил».       И когда он зашел на кухню, ему представился такой случай.       — Ведра, котел, — сказал он после, потирая костяшки и одергивая манжеты. — Горячая вода.       — Ага, — пробубнил Гренн, потирая ухо и зашнуровывая штаны.       — Не «ага», а быстро, — прорычал Крас, и когда пацан убежал, обернулся к оправляющейся Туоне. — Где вино?       — Здесь, господин, — проговорила Туона запыхавшимся тоном, судорожно поправляя выбившиеся пряди за уши. — Господин должен знать, что рагу не осталось, и я буду делать новое. Господину и его другу придется немного обождать.       — Значит, обождем, — проговорил Крас, перебирая бутылки, словно бы раздумывая, какую взять.       На деле, он выводил девчонку из равновесия. Гренн трижды успел сбегать наверх и обратно, а Туона все возилась с пережаркой. Это забыла, того не хватает… А Крас все перебирал бутылки и перебирал. «Ладно, хватит её мариновать», — решил он, когда девчонка уронила на пол уже вторую картофелину. Подошел к ней вплотную и положил руку на плечо — так, что темные когти мягко ткнулись в позвонок у основания шейки. Туона крупно вздрогнула и замерла испуганной ланью.       — Зелье пьешь? — шепнул Крас ей на ухо. — Чтоб живот не вырос?       — Д-да, господин, — пролепетала Туона, часто закивав. — К-конечно. Хозяйка будет ругаться, ежели…       — Умная девочка, — без улыбки перебил Крас, мягко поглаживая теплое плечико. — Слишком умная, чтобы творить ерунду, правда?       Туона бросила на него взгляд из-под ресниц, жутко покраснела и опустила глаза долу. «Ох, до чего обманчива бывает природа». На вид — невинное дитя, а на деле вертихвостка, на которой клейма негде ставить. Краса это и бесило, и веселило, и восхищало, и возбуждало, и вызывало печаль. Словом, девчонка ему нравилась.       Собственно, поэтому его рука покоится у нее на горлышке (во всех смыслах).       — Этот мужчина наверху — человек очень, очень не простой, — вкрадчиво произнес Крас. — Не залетный малый из «Стопки». Не твой уровень. Совсем. Не лезь. Не подставляй Гренна и сама не подставляйся. Поняла?       — Да, — выпалила Туона, вся побелев. — Да, господин.       — Умная девочка, — повторил Крас — на этот раз с улыбкой. Поцеловал золотые кудельки на ее виске — и хохотнул, когда Туона подпрыгнула. — Ну, все, козочка, все! Ухожу! Как закончишь, принеси поднос наверх. Доброй ночи, милая.       — Доброй ночи, Красмин, — произнесла Туона, мотнув головкой.       «Ух, какая. Пару лет пройдет, будет из мужчин веревки вить». Поймав Гренна на лестнице, Крас одарил его кривой улыбкой, приказал «угомониться» — «ты решил половину колодца вычерпать?» — и поднялся наверх.       Комната встретила его абсолютной тишиной. Оглядевшись, Крас пожал плечами и взялся зажигать масляные лампы. Одну поставил на ящик около кровати, заменявший ему и тумбочку, и сундук, и небольшой шкаф, другую — посередь обеденного столика. Была еще одна, но эту зажигать не надо было — она уже горела. Ширма, хоть и старая, сделана была на совесть, так что подглядывай не подглядывай, ничего не увидишь, даже силуэта. «Что-то как-то тихо, — подумал Крас, выждав пару мгновений, сидя на деревянном стуле. — Он там живой вообще?» Промаявшись еще несколько минут — а по ощущениям вечность — парень тихонько подкрался к ширме и заглянул за нее.       Рафаил спал. Голова слегка запрокинута, руки сложены на груди, коленки торчат из-под воды. На ровном лбу крупные капли, волнистый локон прилип к щеке, потрескавшиеся губы приоткрыты. «Разморило болезного». Отрубило, как от молота по затылку. Надо бы, наверно, уйти, но ноги, как приросли к полу, а глаза так и забегали по всему этому… ну, всему. Морщины разгладились от сна, шрам побледнел от теплой воды, ресницы слиплись от пара. Левая нога то и дело дергалась, на колене Крас увидел шрам — почти такой же, как на лице. «Кто-то его знатно отделал». Рафаил время от времени хмурился во сне, слегка морщился и вздрагивал всем телом. Худой? Нет! Стройный, ладный, когда-то, должно быть, поджарый: Крас видел остатки мускулатуры на руках и ногах. «Не выйдет он. Из воды. Вытаскивать придется». Руки уже чесались, равно как и язык. «Мышцу потянешь» или «надо тебя в тепло поскорее», или просто «держись за меня, сейчас уложу». Как сухо-то в горле, ох…       Дверь заскрипела, и наваждение прошло. Тяжело сглотнув, Крас обернулся. Туона с подносом.       — Я помогу, — бросил Крас и добавил, когда она нахохлилась. — Не спорь.       Девчонка упрямо мотнула головой, но послушалась. Расставив тарелки с кружками и разложив блюда, Крас проводил Туону, закрыл дверь на засов и вернулся к ширме. Хотел сначала, как дурак, постучать, но потом решил, что это бред. Чего он там не видел?..       — Просыпайся, добрый человек, — чуть громче прежнего произнес Крас. — Ужин.       — М-м-м, — Рафаил приоткрыл слезящиеся глаза. — Хаар?.. Ох. Адова сера…       — Плохой сон? — хмыкнул Крас, присев около лохани на корточки.       — О, нет, — прохрипел Рафаил, глядя прямо перед собой. — Совсем наоборот. Прошу простить меня гос… Красмин, я весь ушел в себя и прослушал — что ты сказал?       — Ужин, Рафаил, — произнес Крас, любуясь им исподтишка. «Хорош он все-таки. Очень хорош». — Встать сможешь?       — Кхм, — ответил Рафаил.       Повел ногой из стороны в сторону — и тихо зашипел. «Ясно». Крас сорвал полотенце с ширмы, мягкое, тяжелое и огроменное, будто на огра шили (еще один подарок коллег по опасному крышевательному бизнесу), и закинул его себе на плечо.       — Так. Я тяну, ты встаешь, — произнес Крас и подхватил его под спину. — На счет три. Раз, два — тр-р-ри!       Рафаил не сопротивлялся, даже наоборот — словно бы жаждал, чтобы за ним поухаживали. Стоило Красу его поднять, вцепился в плечи и держался за них, пока его не обтерли, не закутали и не повели к столу. Усадив все еще слегка сонного Рафаила на мешок (для такого человека только шелк и пух, никакого дерева с железом), Крас взялся хлопотать по столу — немного рассеянно, надо признать, отвык за время холостяцкой жизни.       — Бокалов нет, — произнес Крас, нахмурившись. — Из кружки пить будешь?       — Да хоть из бутылки, — проговорил Рафаил, приосанившись. — Вино?       — Красное, — кивнул Крас, протягивая ему кружку. — Рагу с мясом и овощами. Извиняйте, вашество, мы люди в сущности нищие.       — Не прибедняйся, — поморщился Рафаил, криво усмехнувшись. — Мы с тобой знаем, как выглядит настоящий нищий.       Крас счел за лучшее промолчать. За едой он — не смог отказать себе в удовольствии — то и дело поглядывал на Рафаила. И, пока поглядывал, окончательно убедился, что эта птица очень высокого полета. В карих глазах легко читался неподдельный голод, в тонких пальцах вилка ходила ходуном даже от самого малого куска, кадык так и прыгал под тонкой кожей, когда Рафаил тяжело сглатывал. Сглатывал — но не спешил. Держался так, словно он на обеде у городского старшины, жевал медленно, без интереса, словно пробовал эти блюда каждый день, пил мелкими глотками, спокойно, словно хлебал вместо вина воду. Крас смотрел на него — и видел аристократа, вельможу, человека видного и влиятельного, знающего цену себе и своему времени. Это всегда видно, это то, что въедается в кровь и оседает у корней волос и ногтей, так что не вытравит никакая городская помойка, что не скроет ни тряпье, ни грязь, ни шрамы. Красу это было так же знакомо, как паладину слова молитвы. Он жил среди таких. Он научился таких узнавать. Аристократы различны, как различны породистые собаки. И, как и породистых собак, их можно рассортировать по признакам и, при желании и должной внимательности, по этим же признакам опознать.       «По всем имеющимся на данный момент признакам перед нами очень большая и очень значительная проблема».       — Мясо суховато, и лук жестковат, — заметил Крас, глядя исподлобья.       — Тебе так кажется? — невинно приподняв бровь, произнес Рафаил. — Как по мне, изумительное блюдо. С удовольствием расцелую золотые ручки госпожи Туоны, когда встречу ее в следующий раз.       «Внимательный черт. Быстро подмечает и схватывает на лету».       — Вино кислое, — сказал тогда Крас, поморщившись — почти непритворно. — Не люблю такое.       — Так подсласти, — пожал Рафаил плечами и добавил вкрадчиво: — Сахаром, медом, сладким сиропом. Да клади побольше, не жалей! Вкушай жизнь, наслаждайся ею! Пока тебе еще есть чем наслаждаться…       «А взгляд-то косит». При всех воистину героических попытках держать марку, мужчина начал поклевывать носом. Видно, заметив это, Рафаил откинулся назад и положил больную ногу на здоровую. Эффект был бы более впечатляющим, не пролей он немного вина на грудь, и не дернись у него рот от боли.       И не только от боли, судя по глазам, метнувшимся к красному пятну, медленно растекающемуся по полотенцу.       — Поел? — спросил Крас, решив его отвлечь. — Ложись на кровать. Я на сундук лягу.       — Само благородство, — протянул Рафаил, слегка скривив губы. — Подобрал меня, как вшивую собаку, и носишься теперь, вне себя от гордости и довольства, не так ли?       «О-о-о. Началось». Винные пары таки добрались до мозга. Крас приподнял бровь и пожал плечами. Говорить с пьяным отпрыском благородного рода всегда бессмысленно — а с пьяным опустившимся отпрыском еще и опасно. Да и… не хотелось особо. Что толку? Ему явно живется лучше, чем этому бедняге. Пускай выговорится.       — Не выношу собак, — болезненно сморщился Рафаил, поигрывая вином в кружке. — Что может быть скучнее их простодушной всепоглощающей верности? Мне куда милее коты, злобные, эгоистичные твари… Дражайший папаша знал за мной эту слабость. Из-за нее я хожу, опираясь на трость.       — Нет веры вору, шлюхе и хромой собаке, — выпалил Крас быстрее, чем смог сообразить.       — О, вижу, ты тоже знаток афоризмов. Именно, — протянул Рафаил, густо сдобрив свой голос лютейшей злобой. — Я вор, ибо те крохи, на какие живу, мои не по праву. Я шлюха, ибо раздаю себя всем подряд, чтобы не уснуть с пустым брюхом. Я припадаю на левую ногу и выпрашиваю ласку, тонко поскуливая.       «Я пал, а потому жалок», — вот, что стояло за словом его. Крас решил придерживаться старой тактики — тотального молчания — но тут Рафаил вперил в него горящий взор и процедил сквозь зубы:       — И все-таки я наградил бы тебя. О, да! Непременно! Будь при мне моя сила, ты бы уже ходил в тончайших шелках, нежно ласкающих твое тело, и пил сладчайшее вино из тяжелых золотых кубков. Впрочем, ты строишь из себя скромника, так что, быть может, тебе не нужна роскошь. Ты практичный человек. Тебе нужно нечто большее, нечто существенное. Сила, влияние, власть. Я бы дал тебе все это. Без контракта, без обязательств. Просто, чтобы… чтобы…       Рафаил моргнул. Веки тяжело опустились и так же тяжело поднялись. Крас отвел взгляд, невольно покраснев. Этот жест задел его сильнее, чем он хотел бы признать.       — Ничего мне не надо, — произнес он спокойно. — От тебя — ничего.       — Лжешь, — раздраженно отрезал Рафаил. — Не мне, так самому себе. Всем что-то нужно, уж я-то знаю. Всегда знал. Мне известно много мерок, какими отмеряют человеческие души. В свое время я испробовал их все.       «Родственник старшины? Сын крупного дельца? Банкира? Ростовщика, выбившегося в люди? Бывший сводник? Сутенер?..»       — Ты торговал людьми? — спросил Крас напрямик — и во многом наобум.       — О, нет, мой друг, — произнес Рафаил с кривой ухмылкой. — Я торговал с людьми. Я играл ими, как марионетками, скупал их души за бесценок, ломал, переделывал, коллекционировал, ставил, как украшение, на полку или сбывал с рук по спекулятивной цене. Я был их другом, их противником, их спасителем. Они ненавидели меня, они обожали меня. Так и было — о, да! Так и было…       «Но прошло». Крас поерзал, охваченный жгучим любопытством. А потом еще раз, и еще — и все это молча. Ну, давай же, давай! Расскажи мне!       — Спроси, — резко приказал Рафаил, с грохотом поставив полупустую кружку на стол, — и добавил шелковистым голосом: — Спроси меня. И я отвечу.       «Спать не хочешь?» — так и просилось на язык, но Крас решил не испытывать судьбу. Ему нравился его голос. Ему нравился такой Рафаил.       — Что произошло? — спросил Крас наконец. — Что это было?       — Стечение обстоятельств, — безапелляционно, с жаром заявил Рафаил, и глаза его вспыхнули, точно два горящих угля. — Прихоть, жестокая шутка судьбы. Все было продумано, план был идеален. Оставалось всего ничего — исполнить его с должным усердием и терпением.       — А поконкретнее? — влез Крас, склонив голову на бок. — Что случилось?       Рафаил чуть помолчал, видно, подбирая слова. Все его тело, казалось, звенело от напряжения, пару капель пота выступило на висках и над верхней губой. Шрам на лице потемнел от прилива крови.       — Я… заключил сделку с одним… человеком, — процедил Рафаил, почти выплюнув последнее слово. — Это была хорошая сделка, выгодная для нас обоих. Мой партнер, — еще один плевок, — не отличался кристальной честностью и не был образцовой второй стороной, однако я не оставлял надежды, что наше сотрудничество будет успешным и крайне плодотворным.       Театральная пауза. Глаза горят, крылья носа трепещут. Крас с удивлением осознал, что нетерпеливо бьет хвостом и, слегка усмехнувшись, обвил им ножку стула.       — Пожалуй, это был первый раз, когда я по-настоящему ошибся, — весь пылая от злости и унижения, произнес Рафаил. Он вскинул палец: — Подчеркну, это не была моя первая ошибка, — едкий кокетливый смешок, — конечно, нет. Но столь… болезненная…       Тонкопалая длинная ладонь слегка провела по дрожащему колену. Крылья носа снова дернулись, но уже не от злости.       — Впервые, — припечатал Рафаил, точно требуя, приказывая признать — это было именно так, и никак иначе. Он сел, выпрямив спину, расправив плечи и сложив руки на коленях, точно принц на допросе во вражьем плену, и произнес ровно и веско: — Вот, что случилось.       «Мда уж. Ни бельмеса не понять». Разве что так, схематично.       — То есть ты заключил с кем-то сделку, — медленно произнес Крас. — Он попытался тебя кинуть, ты решил ему помешать, а он, не будь дурак, отделал тебя так, что ты еле живой ушел. Правильно понимаю?       Судя по пошедшему красными пятнами смуглому лицу и ледяному огню в прищуренных глазах, да. Правильно.       — Несколько утрированно и грубовато, — процедил Рафаил. — Но в целом верно.       — Дерьмово, — сказал на это Крас. — А на улицу кто тебя выгнал? Тоже партнер?       — Отец, — выпалил Рафаил — видно, быстрее, чем смог подумать. Прикусил на миг язык, но все-таки продолжил: — Меня выгнал отец. Так уж вышло, что тот контракт был… некоторым образом связан с моим дражайшим родителем. Что ему очень сильно не понравилось. И он решил меня наказать. Очень… сильно.       Крас приметил, как дернулся нерв на впалой щеке, как дрогнуло колено под тонкокостной ладонью.       — Видно, твой отец известный человек, — сказал он как бы невзначай.       И получил в ответ порцию долгого заливистого хохота… отдающего чем-то надрывным, почти истерическим.       — О, мой дорогой, — стирая слезы с глаз, протянул Рафаил. — Ты и представить себе не можешь насколько. Такой известности позавидовали бы некоторые боги. Как минимум трое из них.       — Как же твой дражайший родитель тебя наказал? — невозмутимо поинтересовался Крас.       Все веселье сдуло порывом морозного ветра, карие глаза от него точно остекленели, подернулись инеем.       — Отнял у меня все, — тихо произнес Рафаил. — Все, чем я владел от рождения и что заработал сам. Все, до последней крупицы.       — Ему позволили? — Крас приподнял бровь. — Вот так обойтись с родным сыном? У тебя не было… хороших товарищей?       — Мой нерадивый партнер их извел, — процедил Рафаил. — Кого переманил к себе, кого просто прикончил. Что до «родного сына», — он презрительно фыркнул. — Ни густота крови, ни степень родства не стоят ничего, пока на твоем лбу каленым железом выжжено слово «бастард».       Это было как удар под дых, аж дыхание перехватило.       — Факт, — прохрипел Крас и быстро, чтобы не дать Рафаилу понять, что он почти сцапал его за… самое дорогое, выпалил: — Как ты выжил вообще?       — Не без… определенных трудностей, — слегка ухмыльнулся Рафаил, но почти сразу же стал серьезен. — Первое время я тешился надеждой, что смогу быстро наладить новые связи. Обзавестись информаторами, сплести шпионскую сеть, обрасти полезными знакомствами. Однако, — он примолк на миг, тяжко, со злостью вздохнул и продолжил, — без моих старых… ресурсов эти надежды оказались пустышками. Довольно быстро я понял, что лишился самого главного — продукта обмена. Мне больше нечего им предложить. У меня ничего нет. Только мое тело.       «Я вор… Я шлюха… Я припадаю на левую ногу…»        — День ото дня становится все хуже. Несчастья, кажется, стремятся перещеголять друг друга в мерзостности. Не успел я глазом моргнуть, как сухой угол стал роскошью, полный желудок — благостью, а час мирного сна — мечтой. Каждое утро я просыпаюсь с ноющей болью в ноге и тупым страхом в сердце — что принесет день грядущий? — в хрипловатом тягучем голосе стоическая мрачность смешалась с безбрежной тоской. — Время утекает песком сквозь пальцы, на горизонте нет даже тени надежды, и я ощущаю это как никогда полно.       — Наша жизнь почти никогда не принадлежит нам целиком, — пробормотал Крас. — Такова уж смертная доля.       Ответом ему был пронзительный взгляд. Рафаил резко открыл рот — и тут же закрыл со звучным стуком, плотно сжав губы. «Какие белые зубы, — внезапно отметил Крас. — Здоровые, крепкие». Должно быть, его улыбка прекрасна, очень бы хотелось увидеть его искренне улыбающимся…       — И все-таки ты осмелился взять одну такую на поруки, — вдруг произнес Рафаил, и глаза его вновь загорелись. — Без сомнений, без сожалений, храбро и уверенно, точно зная: ее собственник не посмеет тебе отказать. Почему? Почему?! — взревел он во всю мощь легких. И закончил тишайше: — Почему ты помог мне? Говори правду, Красмин, — и только правду.