Розуэлл

—————~ஜ۩۞۩ஜ~—————

Палеонтологический исследовательский институт;

Итака, штат Нью-Йорк.

      — В государственном парке? Вы серьёзно? Нашим работникам из Итаки до Розуэлла тащиться полторы тысячи миль, — мужчина лет пятидесяти чешет подбородок, заросший крашенной чёрной бородой, и держит автоматический карандаш с гравировкой «PRI» в свободной руке. — Там же всё вычищено, это зона отдыха. Окей, я отправлю несколько ребят к вам. Вышлите точный адрес на рабочую почту, — звонок завершен; доктор Дэвис, занимающий должность директора научно-исследовательского центра, озадачен: институте работает больше пятидесяти человек, и каждый из них закидан поручениями.       Ему совесть не позволит вешать на одного из своих ребят поездку в другой штат, после последних раскопок на территории Мэриленда вывезли больше тонны окаменелых костей, только над восстановлением скелета работают около десяти палеонтологов и анатомов, остальные разбросаны по точкам изучения и графики. Дэвис не так молод, чтобы возглавлять группу, ему бы пару мальчишек и девчонок отправить. Вскочив из-за стола с телефоном в руках, мужчина подходит к перилам, спасающим его от падения со второго неполного этажа. Внизу кипит жизнь лаборантов, бегающих от двери к двери в белых халатах с эмблемой филиала. У ограждённого плотным стеклом воссозданного из гипса и синтетического полимера скелета майазавра стоит одна из молодых сотрудниц, закончивших докторантуру несколько месяцев назад. Фам Ханни. Бывшая студентка палеонтологического факультета и теперь уже одна из работниц института.       — Эй, Фам, поднимись ко мне, — Дэвис подзывает девушку взмахом руки, и та, растерявшись, роняет телефон, в котором прохлаждалась после кипы документов с полученной информации от генетиков.       Соприкосновение невысоких каблучков на чёрных туфлях с плиточной лестницей оповещает о быстром подъёме. Ханни показывается полностью, переступив последнюю ступень. На её рабочем бейджике написано «Фам Ханни. Палеонтолог при PRI». Дэвис одобрительно кивает и указывает на приёмочный стул с нетолстой зелёной подушкой.       — Как протекает работа? — Ханни прикусывает нижнюю лаковую губу и качает головой. — Ясно. Лентяи.       — Кто бы говорил, — беззлобно отзывается девушка и лезет в большой карман у груди. — Мы не можем восстановить позвоночник. Графика показывает, что не достаёт двух позвонков между предполагаемым пятым и шестым, также в самом конце между двадцать первым и двадцать вторым, — доктор Дэвис лишь вздыхает, тарабаня пальцами по деревянному столу, закиданному бумажками с результатами, установленными сотрудниками за последнюю неделю. — Что-то уже случилось? Вы же не для этого меня звали.       — Наблюдательная чертовка. Звонили из Розуэлла, в Боттомлесс туристы нашли останки «чего-то большого», не хотите съездить туда на несколько недель с Нишимурой, Сону и Минджи? Вы и так прохлаждаетесь много. Эти двое паршивцев взяли отгул на несколько дней и никто не отвечает, — если бы не стол, то доктор Дэвис наверняка бы увидел, как Ханни быстро печатает сообщение на своём телефоне.       Закончившийся учебный год принёс с десяток новых научных работников с отлично сданной исследовательской диссертацией. В их образовавшейся компании из четырёх человек только один уже больше десяти месяцев пашет на Дэвиса как официально принятый на работу палеонтолог — Нишимура Рики, но коллеги зовут сокращённо — Ники. Ханни знакома с ним около пяти лет — один и тот же факультет под руководством Марка Дэвиса, нынешнего директора всего исследовательского центра. Времена его преподавания незабываемы, но теперь в учебном корпусе он появляется не больше одного раза в год. Минджи и Сону закончили археологию, отдельно для которой отведена четверть исследовательского корпуса.       Из-за озлобленности Дэвиса на Сону и Ники, внезапно пропавших из центра в разгар работы, Ханни не смеет отказывать в предложении. Всё-таки институт оплатит поездку и проживание полностью, вне зависимости от размера суммы. Ей самой не помешает развеяться от лабораторной работы, провести время только в компании близких друзей. Мужчина протягивает четыре давно распечатанных соглашения, которые обязан подписать каждый до конца недели и сдать.       С позволения директора девушка покидает корпус, забрав свои вещи из лаборантской, и с помощью пропуска в бейджике входит в общежитие. Работу и зажиточность филиала палеонтологии обеспечивает Корнельский университет, кампус которого находится в центре Итаки. У них, как у универсальных работников, нет разделения на мужское и женское, и комнаты в отличие от студенческого общежития предусмотрены для одного человека. Ханни стучит в первую по счету от выхода со стороны лестницы дверь и входит. У Минджи с переезда творится простор, девушка не особо зациклена на красоте и эстетичности. В комнате кроме односпальной кровати и стола с рабочим ноутбуком, стоит небольшой шкаф с личными вещами, а на стене — пробковая доска с заметками, оставшимися после учёбы.       — Я предпочитаю это называть не раскопки, а двух-трёхнедельный отпуск, — с выдохом говорит Ханни, заваливаясь рядом с девушкой и укладывая голову ей на грудь. — Где парни? Я давно не видела их. Странно, что именно Рики не выходит на работу. Сону и без разрешения прогуливать любит; не был бы любимчиком, Дэвис бы выписал ему штраф, — она поднимает глаза на Минджи и пытается считать эмоции: то ли радость, то ли замученность.       — Ники я видела на кухне с десяток минут назад, а Сону из своей комнаты выходит, только чтобы доставку забрать. Мне кажется, они в очередной раз разосрались, — пожимает плечами Минджи; у неё глаза ясные — ясно-чёрные. — Ты же только мне писала? — кивок. — В любом случае, они как дети, обоим почти под тридцатник, — Минджи закатывает глаза, поднимаясь с кровати, чтобы размять расслабившиеся после сна кости.       — Кризис среднего возраста, — не задумываясь выдаёт Ханни, вскакивая следом. Всё равно вместе пойдут соглашения отдавать.       У Сону комната дальше всех, около окна с видом на задний засаженный зеленью двор. И дверь украшена старой облезшей наклейкой из-под энергетика, которые он хлещет в свободные минуты, чтобы не заснуть во время работы с окаменелостями. В отличие от Минджи, он больше соприкасается с находками, отправляет слепки на экспертизу и воссоздает текстуру с помощью полимеров для дальнейшего изучения. Но быстро устаёт и уходит раньше положенного на час, а то и больше, чтобы отоспаться и ночью провести время за фильмами. Он единственный, к кому Ханни зачастую влетает без стуков и звонков до запланированного прихода.       Открыв неплотную дверь, девушки корчатся от резкого запаха пряностей и душистых сладостей. На полу рядом со шкафом стоит мусорный мешок, забитый коробками из-под еды с доставок. У них Ники предпочитает готовить, а Ханни и Минджи не привереды — работа высасывает даже силы на возмущения. На кровати, закиданной полупустыми пачками снеков, сидит Сону, погруженный в чтение книги. Он и звука открывающейся двери не уловил, а шаги подавно не слышит. Но сбивается, когда недовольная Ханни кидает в него какой-то сверток бумаги, найденный рядом с мусорным пакетом.       — Привет? — Сону откладывает книгу на тумбу открытыми страницами вниз и, поправив отросшие рубиновые волосы пальцами, наклоняет голову вбок. — Ты рано, Ханни. Уже всех распустили? — а девушка, не смея терпеть бесстрастное лицо, приближается к кровати, чтобы не кричать на расстоянии. — Эй, эй, что случилось уже?       — Чувак, тебя нет несколько дней на рабочем месте — это во-первых, а во-вторых, из-за вас двоих нам придётся лететь в Нью-Мексико на несколько недель, — Сону и заинтересованности не показывает. Ничего. Его разнообразия в эмоциях будто бы не существовало. — Подпиши эту хрень и отдай Дэвису до субботы.       — Это прям обязательно? — он пробегается глазами по строчкам с пояснениями для чего необходимы подписи и возвращается к Ханни, пытаясь всучить листок обратно. — Я не буду подписывать. Я собираюсь взять больничный и уехать к родителям на неделю, какая к чёрту поездка в Нью-Мексико, там кроме пришельцев на каждом шагу ничего нет.       — Слушай, Сону, я понимаю, что ты устал, но от работы не убежишь. Ты первый год здесь, а уже выставляешь свои правила. Тем более когда мы в последний раз куда-то далеко ездили хотя бы в составе двадцати человек? Ещё когда готовились к диссертации. Это было около полугода назад, — Минджи больше знакома с Сону и знает более действенный подход.       Оставив их наедине, Ханни выходит из комнаты. Ей бы поскорее найти Ники и увалиться спать на долгие пятнадцать часов. Дэвис не требует появляться на работе, если сотрудник готовится к экспедиции. У каждого из их группы есть несколько дней на моральный и физический отдых. С общей на весь корпус кухни, размером, как полноценная приёмочная гостиная, несёт перемещенным запахом, кажется, жареным в соевом соусе мясом и картошкой в масле и специях. Подходя ближе, Ханни слышит копошение, шаги из точки в точку и тихую музыку, приглушённую наушниками.       Их старший палеонтолог, больше всех преданный работе, возится на большой кухне и готовит ужин на несколько человек. Ники едва ли головой не бьётся о верхушку навесного шкафа с общей посудой. В резиновых тапочках, лёгких тёмных шортах и футболке без рукавов. Он чуток, привила работа, на приближающиеся шаги оборачивается, переключив плитку на медленный огонь, и стягивает большие звуконепроницаемые наушники. Ханни облегчённо выдыхает, убирая руки из-за спины и протягивая парню лист о соглашении.       — И куда? — Ники стягивает чёрные одноразовые перчатки, которые надевает во время готовки, и берёт документ, чтобы пробежаться по тексту. — Дэвис ничего про отгулы не говорил?       — Вас ждёт выговор. Ники, у нас дохрена работы, а вы просто взяли и свалили, — едва стонет девушка, отодвигая стул и занимая его собой. — После раскопок работы будет в два раза больше. Сотрудник исследовательского центра Розуэлла позвонил и сказал, что в туристической зоне туристы увидели торчащую из земли кость. Они не специализируются там на археологии и палеонтологии. Там же куда не ступи, везде что-то да и сказано об НЛО, — Ханни не замечает того, где Ники находит старую ручку и наспех подписывает каждую строчку, а внизу ставит роспись.       — Я не сомневалась в тебе, — Рики пожимает плечами и, выкинув старые перчатки, надевает новые, чтобы дожарить огромный стейк на плите. — У Дэвиса всё равно появись, он сказал лично до конца недели отдать.

—————~ஜ۩۞۩ஜ~—————

Международный аэропорт Итака. Штат Нью-Йорк. — Розуэлл. Штат Нью-Мексико.

      Вылет из Итаки назначен на раннее утро воскресенья; частный самолёт, принадлежащий Корнельскому университету, стоит готовый на взлётной полосе главного аэропорта города в зоне платного пользования. Несколько старших научных сотрудников из филиала палеонтологии и Дэвис, держащий руки на груди, — все стоят поодаль, наблюдая, как молодая команда исследователей забирается на борт самолёта с сопровождением персонала. Свободных мест больше тридцати, но Ники занимает самое отстранённое — ближе к концу, чтобы расслабиться. Последние дни, несмотря на безработицу, высосали из него силы до синих обезвоженных пятен на теле.       Первый год официальной работы дался ему легче, чем тот, когда в университет пришла партия новых сотрудников, с отличием защитивших диссертацию перед Дэвисом. Их институт не требует опыта — он требует преданности. Ники поступил в PRI около девяти лет назад, будучи юношей, желающим отдать свою жизнь науке. Любимчиком Дэвиса стал не сразу — после нескольких удачных выступлений с защитой собственных исследований после выездных практик. Директор по сей день говорит, что Рики единственный, у кого горит и не потухает страсть в глазах. Эдакое вечное пламя, сжигающее человеческие чувства. Учёные — нелюди, они не поддаются мироощущениям и живут не во имя себя, а во имя своей работы.       Самолёт взлетает, когда на часах смартфона семёрка заменяется на восьмёрку. К обеду они уже будут в Розуэлле в научно-исследовательском центре НЛО, чтобы получить оборудование и трейлеры для удобства работы в отдалённой от города местности. Ники зевает, повернув голову к иллюминатору, они высоко над землёй и движутся по направлению в Нью-Мексико. Впереди, собравшись в кучку из трёх человек, громко разговаривают друзья, даже Сону, таящий в себе задатки обиды. С каждым из них Ники знаком около трёх-четырёх лет, возможности не пересекаться никогда не существовало.       Дэвис зачастую и по сей день ставит их с Фам Ханни в пару для работы, а когда нужна группа, то заставляет и археологов выползти из своего корпуса. Ники не обидно, что никто из друзей не подходит к нему, чтобы позвать в разговорный круг. Они умеют сочувствовать, склонны к эмпатии, а Рики — нелюдим и отстранён большую часть времени. Иногда ему тяжело даётся понимание смысла общения.       За первые полчаса ему удаётся уснуть крепким и непривычно нечутким сном. По прилёте в аэропорт Розуэлла Ники за плечо теребит Ханни, в другой руке держа сумку с вещами первой необходимости. Девушка негромко сообщает о возможности выходить и убегает к остальным. Ники выбирается в свет под палящее солнце в плотной толстовке на бегунке и в чёрных джинсах, ноги его преют в кедах. Остальные, ответственно подошедшие к погодным условиям, в лёгких сандалиях и одежде. На выходе из самолёта их встречает один из сотрудников главного центра. Мужчина лет тридцати пяти со светлыми пшеничными волосами и очками, висящими на горбинке длинного носа.       — Нишимура Рики? — их гид на время раскопок по фотографии из сайта отыскивает Ники и пожимает руку первому. — Я доктор Эрнандес, но можете обращаться ко мне как Билл; Фам Ханни? — мужчина переходит к остальным, поочерёдно называя имена, чтобы не запутаться. — Итак, добро пожаловать в Розуэлл, город пришельцев, — доброжелательно говорит он и взмахом ладони указывает идти за собой вглубь аэропорта.       — Э… Билл, мы сразу поедем в Боттомлесс? — Ханни опережает остальных, добравшись до доктора Эрнандеса с небольшим чемоданом в руках, а сумку она отдала Ники.       — Сначала до главздания для выдачи оборудования, а потом в Боттомлесс. С сегодняшнего дня отгородили половину территории, чтобы не мешать процессу раскопок, — Билл резко разворачивается, перегородив собой выход из аэропорта. — Поблизости кроме ларьков со снеками нет ничего, поэтому наши сотрудники утром и вечером будут привозить по вашей просьбе всё необходимое, — объясняет он и толкает дверь.       Город мало оживлён, в основном все гуляющие — туристы, приехавшие в Розуэлл во время отпуска, чтобы лицезреть станище пришельцев, фигуры которых стоят у каждого здания. Группу исследователей забирает рабочий автобус на двадцать человек. Ники занимает место рядом с Минджи — с конца он вряд ли услышит объяснения Эрнандеса. Девушка достаёт из сумки-почтальонки четыре закрытые жестяные банки с пепси и тянется сперва к Сону и Ханни, сидящих на другой стороне у двери, и предпоследнюю отдаёт Ники.       — За то, чтобы мы приехали сюда не зря, — спохватывается Ханни и вскакивает с места: она поочерёдно чокается со всеми и отпивает четверть пепси, утоляя жажду.       В глазах Сону растерянность; видя её, Ники покидает желание тянутся к нему. Он остаётся сидеть на месте и возвращает своё внимание к Биллу, рассказывающему о городе и его особенностях, ведь группе придётся провести здесь около трёх недель. Если туристы действительно нашли что-то стоящее, то им придётся по обломкам собирать скелет, перед отдыхом покрывать его гипсом из бумаги, а после упаковать для транспортировки.       Их поездка, растянутая на полчаса, обрывается на парковке для рабочих машин рядом со зданием, отведённым под музей. Но Билл ведёт всю группу дальше, к исследовательскому корпусу через дежурный вход. Ники, войдя в холл, оглядывается: в Розуэлле не велик бюджет на содержание огромных государственных центров. Но остальным нравится, Ханни тащит за собой Сону к огромному зеркалу, разукрашенному имитацией зеленой слизи инопланетян, а Минджи не отходит от Ники, держа в руках сумку с лёгкими вещами. Пока сотрудники и погрузчики разбираются с оборудованием на складе, группу ведут в исследовательское отделение с возможностью увидеть работу лаборантов.       — Билл сказал, что будет два трейлера, ты с Сону? — Минджи, далеко не отходящая от него, поднимает глаза, оторвавшись от телефона. — Мне кажется, так будет удобно.       — Мне без разницы, — честно отвечает Ники, найдя в двух шагах железную лавку для персонала. — Пойдём посидим, пусть они пока бегают, — девушка, взглянув на Сону и Ханни, кивает.       Найдя где-то автомат с напитками, взбудораженные Сону и Ханни прибегают к ним, держа в руках по жестяным баночкам с холодным кофе. И их соприкосновение пальцев во время передачи питья — единственное за полторы недели. Взгляды пересекаются на несколько секунд, и в глазах Сону медленно тлеет обида, которую он смахивает поворотом головы в сторону Минджи. Кипит жизнь, несколько молодых сотрудников в белоснежных халатах с бейджиками на груди проходят мимо них, таща на железных носилках муляж, накрытый ситцевой тканью.       Не секрет — исследовательский центр НЛО продвигается за счёт дорогостоящих и качественных фигурок в человеческий рост. Неподалёку с главным зданием — именитый музей, состоящий всего на четверть из действенных доказательств существования инопланетных разумов. Ещё в детстве смотря телевизионные программы, Рики натыкался на прямые трансляции с места происшествий — следа посадки тарелки НЛО. Мода на зелёных уродов в прошлом, но для детей остаётся смехотворным. Розуэлл известен именно мультяшкой тематикой, множество кафе с лицами пришельцев, звёздное меню с частичками яблочной слизи и печенья в форме неопознанных летающих объектов.       Ещё одна проходящая мимо группа сотрудников затормаживает рядом с малознакомыми лицами, но бледноватая девушка с соломенным пучком на волосах и очками с толстыми линзами с доброжелательностью протягивает картонный пакет с печеньями, угощая новоприбывших исследователей. Говорит, что сама приготовила и взяла несколько пачек. Сону вступает с ней в диалог, подскочив со скамьи, и обсуждает всякое — Рики неинтересно.       — Итак! Ребята из Итаки, — хлопая в мозолистые ладони, освободившийся Билл входит отделение исследования, на нём не рабочая форма, а удобный для поездки костюм. — Готовы? У кого есть водительские права? — у него с кармана свисает два брелока с железными цифрами. И их он вынимает, прокручивая на пальце.       Первый трейлер с эмблемой международного музея НЛО на белой двери достаётся Рики, имеющему водительские права при себе, и Сону, который размещается на потрёпанном кожаном диване в салоне, перетащив вещи к общему выдвижному шкафу. А машина поновее отдаётся девушкам на растерзание, у Минджи вовсе нет прав, а Ханни катается на форде от центра до общежития.       Билл — их временный гид по Розуэллу, он едет впереди на собственном шевролете цвета мокрого асфальта. Покинув территорию музея, они сворачивают на главную дорогу, и Ники приходится поднапрячься, чтобы не упустить из виду Билла, ведь похожих марок — сотни. К водительскому месту осторожными шагами подбирается Сону, больше вынуждено, нежели добровольно, он волочет за собой напряженное тело.       — Диван раскладной, будем спать вместе? — коснувшись пальцами водительского кресла, Сону обращает на себя малость внимания Ники.       — Если хочешь я могу разложить себе кресло или лечь спать на полу, — просто отвечает он, нахмурившись, ведь Билл включает поворотник. — Как тебе удобно.       — Тогда вместе, — невесело усмехнувшись, Сону на одних пятках разворачивается и проходит в салон. Им не привыкать. — Не хочешь перекусить? Тут есть сэндвичи, — на небольшом столе стоят контейнеров с едой, видимо, приготовленной для них на время поездки.       — Сону, я за рулем, ешь сам, — в ответ молчание. Порой Ники не замечает, насколько очевидна его незаинтересованность       Им с неба шанс пал провести время вместе, и Сону понимает, а Ники — нет. Его зацикленность на работе порождает безразличие и застой чувств. Неизвестно сколько ехать до Боттомлесса, но не меньше часа — однозначно. В салоне трейлера свободно: середина пустует, под запахнутыми окнами стоит раскладной диван, на который Сону взбирается с ногами, скинув лёгкие сандалии под обеденный столик. Рядом с выдвижным шкафом невысокая дверца, за ней душевая комната с туалетом. А чтобы мыть руки, есть раковина, встроенная в кухонный минималистичный гарнитур.       Молчаливая поездка пробуждает сонливость, с которой Сону борется, заварив себе чашку растворимого кофе. Он, толком не спавший несколько дней, жмётся спиной к железной стенке трейлера и смотрит вперёд, на дверцу с белым рубчатым держателем. Внутреннее желание — не быть в тишине, одиночество гложет его, с подругами было легче переживать недосказанности. Если бы не задатки гордости внутри, он бы спокойно пробрался в водительскую часть и занял свободное место рядом с Ники.       И его болтовню бы мельком слушали, отдав предпочтение аккуратной езде по забитой городской дороге. Подняв которое жалюзи, Сону выглядывает в чистое окно, они неспеша сворачивают в сторону бескрайней пустоши, рядом с ними едет трейлер девушек, и Сону рассматривает Минджи, сидящую в салоне. Он подавлен и настроения нет открыть крышку взятого с собой рабочего ноутбука, а телефон вовсе в сумке, вибрирует себе тихо.       Сэндвич, который он предлагал Ники, лежит на пластмассовой тарелке нетронутым, но в него воткнута шпажка с неприглядным зелёным лицом и огромными чёрными глазами. К концу раскопок и по возвращении в Итаку Сону обязательно заблокирует все сайты и аккаунты с намёком на инопланетные разумы. Или он просто станет пришельцеподобным и будет ловить связи с космосом, чтобы не сойти с ума.       Ему нравится работа в исследовательском центре, нравилась и стажировка, но последний год разочаровывает. Разбираться с оборудованием и отправлять ошмётки с найденных вещей на экспертизу прежде не надоедало. С недавних пор Сону ощущает трудности, будто бы организм постепенно сдаётся и находится в состоянии полудрёма — как при защитной реакции. Его детская мечта выбраться из родительского гнезда и перебраться в Итаку осуществлена, но с возрастом серьёзный настрой сбился. Сону разваливается по кусочкам, стоит Ники глянуть на него и промолчать.       Для всех знакомых они близки, но Сону видит ту пропасть, на краях которой они стоят и не шевелятся. Его жизни, идущей под откос после связи с Ники, нет ни частицы радости на протяжении нескольких лет. Порой ему кажется: Рики ведь старше, опытнее, но почему он ведёт себя, как безответственный ребёнок. У них нет отношений и они не друзья — что-то среднее. Но Сону влюблён, сильно, словно в свои двадцать шесть лет проживает подростковый период, которого был лишён из-за юношеской нелюдимости. Не всегда он горел ярче прожектора в лаборатории.       — Мы приехали, — громкий хлопок железной водительской дверью, Сону вздрагивает, и смотрит в окно. Они недалеко от Восточного бездонного озера в зоне для кемпинга, которая отгорожена желто-чёрной изолентой.       Отыскав в сумке телефон с несколькими пропущенными вызовами от матери и Дэвиса, Сону, поднапрягшись, открывает тяжёлую дверь и морщится — солнечный свет выжигает непривыкшие глаза. В Розуэлле в несколько раз теплее, и лёгкие вещи не спасают от пекла. Ремешки сандалий болтаются и волочатся вслед за неспешными шагами, Сону выходит налегке, даже не застегнув пряжки. Девушки останавливаются в нескольких шагах от их трейлера, и Ханни выскакивает с водительского места, подбегая к группе.       — Вон там, где белый флажок, — Билл, поправив сползшие на нос очки, указывает ладонью на осыпавшуюся возвышенность, которая состоит из нескольких цветных земельных слоев. — Трогать было опасно, поэтому никто ни к чему не прикасался, мы всего лишь отгородили участок.       — Окей, — негромко отвечает Ники, повернувшись к сопровождающему. — Ещё что-то? — он не грубит, его привычная манера, но Билл теряется, пошатнувшись на месте.       — Нет, устраивайтесь, ребят, и приступайте к работе, я буду на связи, — Эрнандес машет на прощание и скрывается за дверью шевролета. Секунда — и машина сдвигается с места.       — Они все тут странные. Поехавшие на своих инопланетянах, — не сдержавшись, на выдохе произносит Ханни, убедившись, что поблизости кроме друзей нет никого. Она закидывает руку на плечо рядом стоящего Сону. — Надеюсь, пока мы будем ковыряться в земле, с неба не спустится никакой неопознанный летающий объект и не заберёт нас, чтобы пересадить мозги или встроить чипы в голову.       — Ты больная? — Минджи слабо улыбается, проталкивая руку в карман, чтобы достать телефон и сфотографировать местность для отчёта перед Дэвисом. — Хотя кого я спрашиваю, — Ханни ничуть не обижается, лишь закатывает глаза. — У нас вроде крыша выдвижная. Давайте пообедаем и обсудим план работы?       Предложение поесть и отдохнуть после поездки поддерживают все, и, распределив роли, каждый занимается своим: Ники, как самый высокий, вытягивает за рычажок железную крышу; Сону возится с раскладными стульями и столом, которые отыскивает в багажном отсеке рядом с оборудованием; у Ханни и Минджи дела обстоят легче — обе раскладывают еду по пластиковым тарелкам и исследуют шкафчики в двух трейлерах. Оказывается, электронный чайник один на четверых и находится он в машине парней возле двухстворчатой газовой плитки.       Розуэлл ничем не напоминает родной город, нет зелёных лесов, только маленькие ссохшиеся кусты и дряхлые ошмётки перекати поле, проносящиеся с лёгкими порывами тёплого ветра; вдали чуть крупнее песочно-земельные возвышенности. Каждый кусочек ощущается знакомым, пустыни и жёлтые леса Розуэлла, как кинозвёзды, по всем каналам ТВ. Они в государственном парке, в разгаре лета, им не избежать заинтересованных взглядов туристов, приехавших семьями на кемпинг.       — Ребят, я нашла несколько пачек чипсов с беконом у вас в кухонном ящике, — спрыгнув с выдвижных ступенек, кричит Минджи, а в руках у неё упаковки со снеками. — Интересно, они просроченные или нет, — затормозив, она вчитывается в мелкий текст. — Всё прекрасно.       — У нас кроме пакетиков чая и кофе ничего нет, — расстроенно говорит Ханни, подойдя к столику. — Я с собой брала несколько шоколадных батончиков. По сути, всё ещё утро, и то, что мы позвоним Биллу с просьбой привезти еды, будет правильным. Бля, вдруг они хотят заморить нас голодом и сделать потом чучела… — к ней поворачивается Сону, приподняв тёмную подкрашенную бровь.       — Ты идиотка? — беззлобно спрашивает он и последний разложенный стул ставит рядом с остальными тремя. — Надеюсь, они нас выдержат. Вообще, из нас можно было бы сделать человекоподобные образцы. Я бы отдохнул в бассейне из чистого формалина, — Сону падает на железный стул и вытягивает ноги, всё ещё не застегнув сандалии.       — Придурошные, — рядом ходящий Ники цокает. Он пытается дозвониться Дэвису, который, вероятно, на совещании в деканате.       — Мы хотя бы не дрочим на работу, — Сону осекается, заткнувшись, и поднимает глаза на замершего парня, но Ники просто шикает, увидев принятый вызов.       Чувство вины гложет всё то время, что Сону сидит рядом с девушками, пока Ники гуляет по местности, разговаривая с Дэвисом. С ним обычно диалог затягивается на несколько нудных часов. Сону грызёт заусенец на большом пальце, испепеляя глазами аббревиатуру розуэлльского музея, он нервничает, ведь не умеет читать Ники, не знает, что у него на душе — тот напросто скрывается за повседневной сосредоточенной гримасой.       Звук сброса слышно издалека, тяжёлые шаги — подавно. Ники, пытаясь запихнуть телефон в карман, выходит из-за трейлера и отодвигает низкий стул, приземляясь на него. И садится он так, что острым коленом вжимается в мягкое бедро, скрытое за грубой тканью. Сону прикусывает губу, а его растерянные глаза скрыты под отросшей влажноватой чёлкой. Рубиновые волосы на солнце поблескивают и отливают кроваво-красным у корней.       — Вы быстро. О чём говорили? — Ханни, толкая пластиковую чайную ложку в горячей воде, поднимает глаза на Ники.       — Ничего дельного. Он ноет, что у нас запара и мало сотрудников. В музее хотят установить скелет пирораптора, они закончили с моделированием, как я помню, не хватало бедренной кости, — тот сэндвич, который Сону предлагал Рики, разломлен на пополам, и шпажка валяется в тарелке. — Нам нужно сначала вскопать небольшой участок, Минджи, пройдёшься перед этим детектором по периметру? — девушка, попивая кофе без молока, бесцветно кивает.       — Было бы славно найти что-то новенькое. Вдруг это окажется костями какой-нибудь сдохшей дворняги размером с детёныша кенгуру? — Ханни неподдельно скучно, она съела пару крекеров с арахисовой пастой и сейчас размазывает майонез ложкой по тарелке. — Они должны будут выплатить за ложный вызов. Нахер они за это взялись, если идут в убыток.       — Даже если это и кто-то, например, из диплодоцидов, которые жили в примерно похожем климате, то им мало что перепадёт. Они не вели раскопки и территория не их, а государственная, — начинает Минджи, пододвинув к молчаливому Сону пачку чипсов. — Я вот что-то ни разу не слышала, чтобы на территории Розуэлла находили что-либо стоящего.       — В Нью-Мексико неоднократно находили окаменелости, в основном из семейства дроме… блять, как вы разбираетесь в этих названиях, — не договорив, Сону прикладывается лбом к нагревшемуся столу и выдыхает, чужая коленка вжимается в него сильнее.       — Дромеозавридов, — заканчивает за него Ники, обратив на себя внимание. — Семейство птицеподобных. Вероятнее всего, мы найдём кого-то из них. Пирораптор, которого мы нашли пару месяцев назад в Денвере, относится к ним же. Здесь могла быть и кладка…       У них в планах за оставшиеся часы сделать разметки на территории, измерить выпирающий из земли обрубок кости, который стоя у трейлера не видно. По параметрам и структуре уже выяснить к какому семейству может относиться древнее существо. Разгребая оборудование, Ники предполагает, что больше останков птицеподобных они не найдут; Нью-Мексико — плотоядная территория для выноски перьевых животных, которые зависят от палящего солнца. На своём палеонтологическом пути Ники изучил немало костей, его руками добыто больше нескольких тысяч осколков и восстановлено не меньше, он, отталкиваясь от полученных во время раскопок и теорий знаний, находит соответствия и точно может установить временной промежуток жития древнего организма. Дэвис относится к нему как к золоту из-за большого количества умений и мозговитости.       В смешанной почве неприятно рыться, дожди в Розуэлле — редкость, но земля и песок сохраняют влагу на продолжительное время. Минджи, снарядившаяся металлическим детектором с кожаными ремешками, топчет поверхность и под писки оборудования устанавливает флажки. Для них обед закончился быстро, насколько сильно они бы не хотели отдохнуть, но предугадать тяжесть работы невозможно. Из-за глубокого нахождения останков под землей они могут задержаться в Розуэлле на месяц. Если всё пойдёт гладко, то их экспедиция завершится в ближайшее время.       Рядом с ограждением на складном стуле сидит Ханни, протирая и высушивая новые инструменты, выданные розуэлльским центром. Она тонкой тряпкой ведёт по длинным деревянным ручкам и откладывает кисти с лопатками на поверхность чемодана из плотного пластика. В ушах у неё беспроводные наушники, включенные на несколько процентов, чтобы не прослушать наставления Рики. Сону чаще всего берёт на себя обязанности фотографирования объектов, находящихся на территории раскопок. Из-за курсов фотографии, пройденных в начальных годах обучения, у него чётко получается передавать картину естества природных достояний.       К вечеру верхний слой снесён и на оранжевом зареве блестят несколько оголенных крупных окаменелостей. Ники знает, что копать придётся глубже, хотя бы на несколько футов. Ещё на ночь закрепить лёгкой гипсой, чтобы не травмировать кости. Перед ужином к ним подъезжает небольшой рабочий фургончик, а из него выходит молодой мужчина с несколькими бумажными пакетами. Восемь бутылок слабоалкогольного пива на четверых, закуски, салаты и бургеры из кафешек на вынос.       Работа прекращается, когда фургон покидает территорию Боттомлесса, а местность перед озером загорается огнями от костров туристов. На улице темнеет быстро, оборудования спрятаны и своеобразная беседка установлена, Ханни крутится возле пакетов и достаёт пластиковые контейнеры с салатами. У Сону с собой небольшая ручная колонка, он на фон включает музыку из своего будничного плейлиста и присоединяется к Ханни, кинув взгляд на ограждённую территорию. Ники не выходит из неё и пальцем на прочность проверяет быстро застывающий гипс, сверху установлены полотна для защиты.       — Ники, иди сюда! Оно и без тебя застынет, — Минджи, выбравшись из трейлера с пледами в руках, видит Рики, копающимся за ограждением, и машет, подзывая к остальным. — На сегодня хватит, мы только утром приехали, — Ханни забирает у неё из рук тёплый плед и кивает, накинув покрывало на ноги.       — Это ничего, по правде, не меняет, — говорит Ники; его мучает жажда, и он берётся за бутылку пива, проскальзывая через Сону к своему месту. — Мы всё-таки работать сюда приехали, — если девушки отчасти согласны, то рядом сидящий Сону цокает, пропихнув меж губ остывшую трубочку, воткнутую в напиток.       — В чём смысл торопиться и переусердствовать, Дэвис нас убьёт, если мы что-то упустим, — с укоризной начинает Сону, а под столом расслабляет ноги, прижавшись коленкой к бедру Ники. — Лучше не напрягаться.       — Если у тебя есть желание пробыть здесь месяц, то можешь вообще ничего не делать, Сону, — от Рики веет спокойствием, пока резкие и грубоватые слова безжалостно вдалбливают головой в землю, как туповатого страуса.        Напрягается и Ханни, громко поставив бутылку с пивом на стол, из горлышка выплескиваются желтоватые хмельные капли, она прокашливается, приковывая внимание к себе. Сону поджимает губы и осторожно проводит ладонью по девичьей ровной спине, хлопая несколько раз, чтобы согнать давление в грудной клетке. Он понимает: Ханни глубоко ощущает их, желает минимум напряжение и пытается помочь, а меланхоличная Минджи только тёмными бровями ведёт, они с Ники похожи — как брат и сестра, которых оттащили друг от друга в раннем детстве. Первую бутылку пива Сону опустошает за несколько минут пятью втягиваниями через тонкую трубочку, ему ни хорошо и ни плохо, организм на гране эмоционального недомогания. Он глупит, пытаясь чувствовать на работе. Сону должен заниматься другим, например, — проверять сделанные за день снимки, чтобы отослать графикам на почту.       — Давайте встанем все к девяти, я, честно, хочу выспаться, но если кто-то хочет раньше, то валяйте, только меня не трогайте, — прервав природную вечернюю мелодию и людское молчание, Минджи озвучивает свои мысли, параллельно раскрывая сочный бургер с двойной говяжьей котлетой. — Я уверена, что из-за копошений и внеплановых просмотров сериалов Ханни не даст мне поспать лишних минут, — рядом сидящая Ханни хмурится и несильно бьёт по плечу.       — Что-то не нравится — вали к Ники, а я с Сону лягу, — Ханни закатывает уставшие глаза и отворачивается в сторону, поджав губы, чтобы не засмеяться.       — Я боюсь, он храпит, — раздасованно отвечает девушка, поддевая ноготком луковую нарезку, которую терпеть не может.       — Не храпит он, — неловко; Сону затыкает свой рот второй открытой бутылкой пива, но уже без трубочки. Сконцентрированность на питье не спасает от насмешек девушек, даже Минджи позволяет себе улыбнуться.       Острая коленка ощущается четче, она как кость впивается в ногу и проталкивается в самое жилистое мясо. Ники привычно молчалив, не любит говорить во время еды, больше симпатизирует слушать болтовню друзей. Они часто собираются в общежитии на кухне и без конца обсуждают новости или жалования. В основном болтают Сону с Ханни, перемалывая, как куриные косточки, любую тему.       — В любом случае я с ним спать не буду, без обид, Ники, но ты огромный, теснитесь как-нибудь вдвоём, — Минджи всё-таки выковыривает последний кружок лука и прячет его в салфетке. — Нахрена вообще нужна эта блевотина, — недовольно бухтит она, откусывая мягкую булку с кунжутом.       — Чтобы тебе скучно не жилось. Вот смотри: не будет лука, ты будешь меньше возмущаться, а я так обожаю смотреть на это! — шлепок по бедру, спрятанному под пледом. — Чертовка! — Ханни взвывает, облокотившись на Сону.       Ночью парк ощущается пустым и безлюдным, будто бы на противоположном берегу никого нет, а палатки — очередные фонарные столбы с табличками. При въезде на зону отдыха висит огромная карта с предупреждениями, в которых говорится кратко: нет диких животных, глубоко не заплывать, не пить воду из озера и аптечка есть у регистрационной будки. Находясь в Боттомлессе, они в безопасности даже больше, чем в Итаке. Никто не остаётся против просто смахнуть мусор в пакеты, а стол и стулья оставить в разложенном положении.       Но датчики движения они обязаны оставить хотя бы на изоленте, чтобы по сигналу вскочить и прогнать нарушителей покоя. Ники берёт задачу безопасности на себя, снарядившись небольшими коробочками и чувствительной прозрачной леской. Остальные же, уставшие и обессиленные с лёгким головокружением от пива, расходятся по трейлерам. Шум включённого душа слышен, Сону быстро ополаскивается и выключает свет в ванной комнате, занимая место у стенки. Им не впервые спать вместе, но на сердце тоска скулит. Они как незнакомцы, вынужденные делить кровать, или Сону привычно преувеличивает, сдаваясь и делая поспешные выводы на полпути. Прошло чуть больше двух недель с их недомолвки.       На старательное тихое скрипение железной дверью Сону не оборачивается, хоть и морщится — дерёт напряжённые перепонки. Ники опасливо медленно бредёт по лёгкой темноте, схватив сумку, и скрывается в небольшой ванной комнате. И душ принимает в тишине, насухо вытершись белым полотенцем. Его волосы сохнут быстро, и выходит он уже в спальной одежде и без капель воды на ней. Сону не выдерживает напряжённого молчания и поворачивается, включив встроенный в стену тусклый ночник. Свет режет глаза, он болезненно морщится, но взгляда не отводит.       — Я тебя разбудил? — обеспокоенно спрашивает Ники, присаживаясь на край разложенного дивана. Ответа от Сону он не получает, лишь нечитаемые лаковые глаза. — Сону?       — Ложись спать, я хочу выспаться, — грубо, но Ники не ощущает, не различает эмоций и обессиленно валится на свою холодную половину.       Несколько недель назад Сону бы прижался к нему всем телом и смиренно засопел, млея от объятий. Но сейчас от одной мысли о безвкусных прикосновениях его воротит. Былая чувствительность испарилась, хоть и тело неприятно ноет, от любого скрипа побаливает. Ники изнеможён не меньше него, быстро засыпает и ворочается, а Сону стену взглядом прожигает, прикусывая язык. Ему тяжело от мыслей, что конец так близок. За кульминацией следует развязка, а завершенная или брошенная — никому не известно.       Они плывут по течению, ведь не стремятся, как зрелые люди, решить проблемы вместе и разговорами. У Сону обиженность, а у Рики — неумение выражать чувства. Если он и любит, то не знает, когда проявлять внимание — оно не поддаётся понимаю.       С лёгким вздохом из приоткрытых губ вылетает тихое причмокивание. Время на экране смартфона близится к часу ночи, Сону не может заснуть. Его жрёт изнутри, больно и безостановочно. Ники, скинув с себя одеяло, двигается ближе, вжавшись грудью в широкую спину, Сону прикрывает глаза — тепло. Ему хочется прижаться, и он, сдавшись, поворачивается, утыкаясь лицом в плечо. Парень словно чувствует и осторожно обнимает рукой за плечо, пододвинув расслабленную тушу к себе.

—————~ஜ۩۞۩ஜ~—————

      Первое утро в Розуэлле начинается с визга, доносящегося с улицы, по ощущению, прямо под непрочным окном. Тело ломит от неудобного положения сна, а в глаза долбит противный испепеляющий свет, от которого Ники неудачно скрывается, накинув на лицо полупрозрачный плед. Рядом с ним под боком вздыхает Сону, зарывшийся носом в душистую подушку. В трейлер, широко отворив железную дверь, влетает Ханни, машина содрогается от тяжёлого и намеренного топота. Следом за ней забирается Минджи с распылителем в руках.       — Уже девять, харе спать! — вся вода, находящаяся в небольшом рабочем распылителе, выливается на парней. Минджи не жалеет: откручивает крышку и опустошает бутылёк; на солнце постельное бельё высохнет к вечеру, у них нет времени на дополнительный дневной сон. — К нам уже подходил маленький мальчик, которого потеряли родители.       — Надеюсь, он ничего не трогал, — Ники, подмяв под себя плед, одним глазом смотрит в сторону девушек и выдыхает. — Сону, встава-а-ай, — рука падает на обнажившиеся бедро под слоем бархатной ткани.       Подушечки пальцев заострённые мурашки ощущают с колкими бесцветными волосками, они давно не касались друг друга, Ники позабыл чувство удовлетворения от тактильного контакта. Но у Сону кожа мягкая, на ощупь как бархат, как плед, который они всю ночь перетягивали. Минджи быстро покидает трейлер, а Ханни задерживается, чтобы поставить чайник на кипение, но встретившись с подавленностью Ники, поспешно удаляется, закрыв за собой дверь до щелчка.       В их распоряжении несколько недель, они приехали в Нью-Мексико без ограничений, и Ники понимает, что тянуть время — входит в его возможности. С Сону в одной постели хочется провести и быстро текущие секунды. С детства тяжело чувствовать и поддаваться мироощущениям, но Ники старается, хоть его попытки неоднократно обесценивали. Порой он мечтает сдаться и уйти с головой в работу, которая не приносит удовольствие, но втягивает в меланхолию.       Сону приподнимается на локтях и осматривает трейлер слипшимися глазами, и, столкнувшись с Ники, он отчаянно стонет, зарывшись в подушку обратно. Чувство отвратное, головная боль ощутима, словно прошедшую ночь он без конца пил, а наутро проснулся в кровати с бывшим, но Ники… Его и бывшим назвать нельзя, скорее — коллега с привилегиями. В девять часов мысли нерациональны, в них нет логики, и каждое действие необдуманно.       — Кто первый в душ? — у Сону спальная футболка по ребра задрана. — Ладно, я первый, к чёрту тебя, — отрыв среди не разложенных вещей ещё одно чистое полотенце, он захлопывает железную дверь, скрываясь за ней.       Их ждут девушки, судя по крикам Ханни, сильнее обычного. Сегодняшний день по пунктам расписан, в квадратике которых Ники будет ставить галочки по завершению выполнения дел. Из техники каждый взял свой рабочий ноутбук, но ему пришлось захватить и планшет, чтобы не заморачиваться с блокнотом. На ещё один стук в дверь Ники реагирует сморщенным на секунды лицом, через окна видно — на улице пекло. Сону моется долго, а время не тянется, как качественная резина, оно плавится под солнечными лучами.       Висевшее на раскладной сушилке полотенце для лица Ники сдергивает, закинув на плечо, и с выдохом осторожно открывает железную дверь. С Сону они видели друг друга обнаженными неоднократно, даже делили на двоих тесную ванную и душевую кабинку в общежитии, чтобы сэкономить время на сборы на работу. Дэвис не поощряет опоздавших, может завешать поручениями: протереть стекла, выгрести мусор со склада или взять на себя должность разносчика кофе для коллег.       К нему Ники не собирается залезать, душ примет в середине дня, если целиком вспотеет, только почистит зубы и умоет сонное лицо. Кабина, как забитая густым туманом, видны лишь очертания. Шум воды заглушается, и Сону протирает запотевшее стекло, удостоверяясь, что не один в ванной. Присутствие Рики не смущает — не дети всё же, но отсутствие предупреждения раздражает. Ополоснув намыленную губку, Сону вешает её за петельку на крючок и отодвигает дверцы, ступая одной ногой на пробу на нескользящий коврик с ракушками.       Духота одолевает, оттянув ворот футболки, Ники зажимает меж зубов щётку и проводит полотенцем по шее, промакивая стекшуюся влагу. У Сону бледное худоватое тело с несколькими шрамами в районе бёдра, которых Ники не раз касался губами, они чувствительные. Тяжёлые периоды подкрадываются незаметно, и бьют тупым предметом по голове, и о каждом таком Ники наслышан.       Чистка зубов — пытка, взгляд прикован к зеркалу, отражающему происходящее сзади: Сону не спешит натягивать полотенце на нагое тело, лишь обтирается им и поглядывает в телефон, зажав кнопку включения. Ники, зажмурив глаза, сплёвывает, и темнота пропадает, а рядом — Сону, надевший лишь серые трусы, замочив их водой, не смахнутой с естества.       — Мог бы ради приличия предупредить, а не врываться просто так, — голос подрагивает, но сталь в нем тверда. Подцепив пальцами черную зубную щетку, Сону бедром толкает парня, чтобы увидеть свое отражение в зеркале целиком.       — Прости, — сочувствия в извинениях нет для слушателей, но Ники пронизывает его искренностью. — Девочки заждались, давай быстрее, — и вновь о работе; Сону раздасованно выдыхает и вслед за Ники кидает щётку в раковину, не смывая за собой пену.       — Ешьте без меня, я сегодня не завтракаю, — у Сону нежелание, его подташнивает. Находится с равнодушием в одной комнате — невыносимое насилие над ослабшей душой.       Его доводит Ники, несерьёзность и просто безответственность. И говорит он специально, чтобы получить хотя бы минимальную долю внимания, ведь Ники знает о нём всё: от любимого цвета до семейных тайн. Сону сдаётся — дверь трейлера открывается, а широкая спина Ники перекрывает вид на улицу.       — Гондон, — на выдохе; завалившись на не заправленный диван, он отворачивается лицом к стене, прижав к груди колени.       Как эмбрион динозавра под хлипкой цветастой скорлупой, без защиты и без возможности выглянуть наружу. Он приехал в Розуэлл, чтобы работать, но чувства издавна для него на первом месте. Если плохо — Сону бессовестно отказывается от планов и обещаний. Никто ему не даст закрыться на несколько дней, снаружи друзья — безбашенная Ханни, любящая горластые компании и громкий смех.       Дверь раскрывается, за ней и свет по мебели скользит, а лёгкий ветер бьёт по босым ногам. Невольный поворот — перед глазами поднос с питательным завтраком, Ники молчаливо оставляет еду и испаряется, а на телефон приходит сообщение. У него есть несколько часов, чтобы успокоиться и приготовиться к ответственной работе.       Давно их не отправляли на раскопки, в основном Сону обитает в лаборатории и порхает над артефактами, чтобы, обработав их, отправить заказным грузовиком в археологический музей. Их институт специализируется только на палеонтологии, но в их возможностях браться за исследование предметов древности. В лаборатории привычно, она для Сону — отдельный мир, в котором существует он и молчаливая Минджи, бегающая из кабинета в кабинет по просьбам Дэвиса.       Сону хочет обратно в Итаку, чтобы утонуть в повседневности. Там и ругань с Ники переживается легче, есть на что отвлечься и интерес к работе витает, хоть и быстро погасающий. На принесённом подносе пластиковая глубокая тарелка с шоколадными хлопьями и рядом бутылка молока на одну порцию, питьевой йогурт и крекеры с арахисовым маслом — Ники наизусть его знает. Ни Ханни, ни Минджи, а Рики, закрывший глаза на грубости, без нежелания опять пошел на поводу. С Ханни они лучшие друзья, а с Минджи учились вместе с первого курса, а Ники — чёрт его побрал.       Любимчик Дэвиса, ботаник-отличник и меланхолик по неволе. Сону судьбою прописано за ним носиться и любить, хоть и обижаясь, но до посинения любить. В лёгких сквозит, дыра зияет глубоченная, в ней фрагмента не хватает — сердца, смиренно бьющегося. Хлопья безвкусные и молоко химией отдаёт — самовнушение играет. Сону давится сухими крекерами, запивая апельсиновым соком. У него нет возможности взять отгул и день отсидеться в общежитии, ещё пара минут, и пора выходить на помощь.       На весь день кость в горле заточена, рвёт гладкие стенки и с места не сдвигается. Тело прячется за мешковатой светло-зелёной футболкой и чёрными шортами, а на ногах всё те же проветриваемые сандалии с незастёгнутыми ремешками. Сону настраивает камеру, выбравшись из трейлера, ему не нравится оживлённая работа: Ханни пристраивается под бок к Ники и рыхлит землю, а Минджи обтряхивает осколки костей, складывая в пластиковый контейнер.       Рядом с ограждением гуляют туристы, их любопытные взгляды напрягают, и Сону морщится, сбивая себя с мыслей нетактично прогнать. Голос ему повышать страшно — не прав ведь окажется. Любопытство губительно, но не в случае с беззащитной массовкой. Ники в плотной одежде и в чёрных кроксах стоит по колено в обвалине, которую самостоятельно создал, долбя лопатой грубую почву. Сону приходится повесить на шею фотоаппарат, чтобы перебраться через ленту и дойти до разрытой земли. Ханни, увидев его, улыбается и отходит, освобождая место для удобства съемок.       — Смотри, зуб! — в руках желтоватый обломок, заострённый на конце; Ханни крутит его в пальцах и осторожно кладёт на чёрную тряпку. — Бля, что-то мне подсказывает, что мы тут надолго. Почему они такие зубастые, сволочи!       — Не вопи, один из зубов стоит дороже твоих будущих винир, — усмехается Сону, припоминая ещё не сбывшуюся мечту девушки. — Есть предположения, что это за существо? Только вы двое ходячие глоссарии здесь, — невзначай; толкнув Ханни бедром, он направляет фокус камеры на найденные окаменелости.       — Слишком большие кости для пирораптора, их, конечно, не так много было найдено, но все примерно одинаковые. Тут одна бедренная кость, как вся птица, — Ники высовывается из вырытой ямы, держа в руке пару костей-щепок. — Нужны геологи, сейчас мы пока ничего не сможем установить, кроме предположений, — а в глазах страсть неподдельная, нравится земли касаться и искать, подрывая зрение.       — Эй, копатели! Пойдёмте кофе выпьем, я уже сгорела вся, — отлипнув от работы, Минджи показательно отдёргивает влажноватый ворот футболки, за которым кожа раздражённая и покрасневшая.       Сону не так давно вышел, работает час-два — мало для отдыха, но сдаётся быстро, вырубив фотоаппарат. Кроме апельсинового сока он не пил ничего, жажда под дых бьёт и на языке от рассосавшейся мякоти вяжет. Он знает: никто ему ни слова не скажет, возмущений не предъявить — стыдно. Минджи выбирается за границы скотча быстрее, стащив со стола чайник без воды, и забирается в трейлер парней, чтобы нагреть его.       — Этого недостаточно для палеоартов, — у Ники в руках телефон и непрямая связь с Дэвисом — по переписке в личных сообщениях. — Судя по дефектам и цвету костей, это меловой период, может, чуть поздний, — он не уставший, но громко вздыхает, роняя телефон на стол.       — Они халтурщики, всё им достаточно, — цокает Минджи, вернувшись с горячим чайником. — Дэвис даёт им поблажки, потому что сам даже печатать на компе не умеет. Иногда кажется, что обезьяна в нём по сей день живёт, — она смешит всех; даже Ники, сдавшись, улыбается. — Ну что? Правду говорю, неандерталец хренов, — горячая вода во всех кружках, а за растворимым кофе нужно идти обратно в трейлер.       — Он всю жизнь такой. О нём даже слухи пускали пару лет назад, когда он с женой развёлся, что она его бросила из-за безумия, — у Сону челюсти дрожат, он по неволе на расслабленное лицо смотрит, прикусывая губу, и, поймав на себе взгляд, тушуется. — Он уже не изменится.       — Да куда ему до эволюции, — отмахивается Ханни; у них у каждого по своей мелкой обиде на Дэвиса, но её они таят глубоко, чтобы не высовывалась и не мешала строительству хороших отношений. — Я слышала, что в одиннадцатом году его хотели уволить, потому что подумали, что он пытается украсть экспонат с выставки, а на самом деле он пытался облапать его, — девушка рассказывает с остановками, облокотившись на крепкий стол и переводя взгляд с Ники на Сону, но Минджи, не рассчитав силы, больновато ударяет её по ягодицам.       — Прижми задницу, — Ханни обиженно кривится, отвернувшись в сторону ограждения. — У всех свои причуды, просто у Дэвиса их навалом, — у Минджи взгляд обеспокоенный на девушку переведён, хоть она и знает, что Ханни больше драму разводит.       От непринуждённых разговоров за рёбрами щемит, но их приходится оборвать с приездом фургона, который доставляет им еду. Время летит быстро и до отбоя чуть больше пяти часов осталось. Найденные останки очищаются кистями и покрываются слоем защитного гипса. Сону не касается костей, ему импонирует фотографии делать и быть в движении, чтобы не прирасти к земле. Порой кажется, что потраченные семь лет на учебу — ошибка, которая является карой за забитое детство. Всё в его руках, но оно выпадает со сделанными вперёд шагами.       И вот они вчетвером за столом, изнеможенные и выжатые, ковыряются в тарелках с едой из азиатского ресторана в центре. Вилки валятся из рук и ломит кости, а сон кажется единственным спасением. Сону всё равно, что он не принимает душ, он с полустоном валится на свою часть дивана и с головой накрывается пледом, а вышедший из ванной комнаты Ники еле заметно улыбается, уместившись на оставленном свободном краю. Усталость приносит ему удовольствие и желанный сон с черным заревом и без цветастых сюжетов. Сону в неконтролируемых объятиях сжимается и сопит, липкой кожей касаясь чистой и выдыхая в шею.

—————~ஜ۩۞۩ஜ~—————

      Полторы недели наедине с палящим солнцем Розуэлла проскальзывают стремительно, темп работы прежний: сосредоточенный и умеренный, исходя из сил исследователей. Изнеможённых и высушенных на жаре не утащить под пекло, чтобы продолжать рыхлить землю ручными мотыгами. Глубина приличная — фута три с половиной. Представления, что за древнее животное ждёт под недрами земли, нет: кости скелета неодноразмерные. Новостей от Дэвиса и сотрудников PRI также нет. Сопоставление с пирораптором не помогают, количество найденных позвонков превышает прежнее.       Раскладывая кости на ткани, расстеленной на песочной поверхности, Ники с Ханни пытаются восстановить их последовательность, отталкиваясь от обществоведческих знаний анатомии динозавров. Сону с Минджи бессильны, девушка лишь выдвигала предположение, что животное не одно — их несколько. Но останки черепа в единственном экземпляре, который Рики вычистил под лёгкой коркой земли. Им по скайпу звонил Дэвис несколько дней назад, чтобы своими глазами увидеть протекаемость работы и составленный скелет.       Силы иссякают и женские руки в грубых мозолях, Ханни бегает в трейлер каждые полчаса, чтобы увлажнить кожу ладоней кремом, а перчатки не спасают, земля забивается в поры. Возвращаясь вечером в машину, дрожат конечности и голова отключена — Сону готов валиться спать и на полу, лишь бы покинуть реальность на время. Он не из тех людей, которым приносит удовольствие выезды на природу, он гибнет и энергия в несколько раз быстрее выплывает из его тела.       После очередного безвкусного ужина, желудок скручивает, и, приняв душ, Сону не находит себе места в небольшом трейлере. Духота везде: запершись в машине и выйдя на улицу — колошматит. Девочки сидят за столом дольше, и Сону, накинув на плечи тонкий плед, выходит к ним. У них своя атмосфера, но Ханни с удовольствием в нее втягивает и парня, даже не спрашивает о бессоннице. Она мучает всех около недели из-за болей в конечностях от физической работы.       — Хочу домой, — признается Ханни, являющаяся инициатором поездки; она не разочарована, яркие люди имеют право на монотонность. Устроившись головой на коленях Минджи, она вытягивает руки вперёд и встряхивает затекшие кисти. — Здесь круто, но я так давно никуда не выбиралась, привыкла к работе в лаборатории.       — Если все будут работать так же молчаливо, как и Рики, то сил будет больше. Он единственный, кто спит спокойно похоже, — наклонившись, мягкие губы соприкасаются с бледным лбом, отпечатывая бабочковидный след на коже, Ханни мягко улыбается, посмотрев на уставшую Минджи. — Возьмёшь на неделю отпуск, как приедем.       — Только если ты тоже, — между ними мягкость, у Сону боль за плотными ребрами. Девушки не так очевидны, они влюблены наедине друг с другом, и он предательски завидует.       Будь бы Сону новичком, он бы считал их близкими подругами, которые дополняют друг друга, но их дополнение — принятие слабых сторон, любви и поддержки. В тишине они наслаждаются проведенным вместе временем, а на работе молчаливы. Минджи, как чёрствый хлеб, Ханни — молоко, размягчающее его, Сону мечтает жить похоже: без долговременных недопониманий, каждодневных ссор и стычек по пустякам. У них с Ники нет веских причин ругаться, но Сону цепляется за мелкие возможности, лишь бы быть одарённым вниманием.       Сидя в нескольких дюймах от Ханни, он ощущает тепло, которое, смешиваясь со стужей, приобретает оттенок любви двух противоположностей. Не все сходятся на различиях, Сону боится их, но плавится под ними, находя отголоски разности в Ники. Не он один причиняет боль, Сону, не осознавая, касается открытых ран обиженными истериками.       — Вы поругались? — вопрос добивает, но Сону неуверенно переводит взгляд на Ханни. — Между вами такое напряжение. Просто сначала видеть, как вы в толчке зажимаетесь, а потом это… Как-то странно, — даже Минджи согласно кивает, обычно отчитывающая девушку за попытки лезть в чужую личную жизнь. — Можешь не говорить, правда. Просто мы переживаем, да и Дэвис тоже. Вы так резко пропали в одно время. Видимо, на Рики это тоже сыграло хорошее влияние.       — Все сложно, — на выдохе, Сону притягивает к себе полупустую бутылку с соком. — Мы не ругались. Это все произошло резко, так что я не знаю, что происходит. Думаю, мы слишком разные…       — Да брось. Только единицы могут ужиться со своей копией. А противоположности дополняют друг друга, создают одно целое. То, чего нет у тебя, есть у него… Ну, например, ты умеешь начинать разговор, а он поддерживать, и поэтому у вас получается что-то целое, — она изображает руками круг, как в подтверждение своих слов. — В любом случае, вам надо всё решить. Рики тоже человек и тоже чувствует, оболочка не всегда соответствует со внутренним миром.       — Спасибо? — Сону не уверен ни в чём, но слова Ханни его ранят, под корку лезут и уродуют изнутри. Он чувствует собственный эгоизм в потемках души, но боится пропасть без него. Изъяны — его основная составляющая.       — Ладно, мы пойдём спать, уберёшь, хорошо? — Минджи дожидается, пока Ханни встанет с её колен, и указывает на кружки на столе, Сону без сопротивления кивает, сон ещё не скоро придёт к нему.       Вторая бессонная ночь завлекает его, в прошлый раз он ворочался на кровати, а сейчас сидит за столом и смотрит на ночной Боттомлесс, освещённый тусклыми фонарными столбами вдоль дорог и береговой линии. В трейлере девушек гаснет свет и невысокая тень за жалюзи пропадает, уже спят или, может быть, болтают о жизни совместной с любованием смотря в глаза друг другу.       Вечно винить работу — губительно, сам выбрал крутиться в исследовательской сфере, сжирающий право на личную жизнь. Едва контракт подписал о безбрачии до средних лет. Пока он молод, он обязуется отдавать себя работе, а не жизни вне университета. Сону валится на стул, запрокинув голову, и зажмуривает глаза, лишь бы не видеть причин вновь подавиться слезливостью.       Телефон остался в трейлере, под смятой подушкой, со включённым режимом «не беспокоить». Сону и с ним находится не может — на заставке совместная фотография с Ники, сделанная полгода назад в порыве безделья после работы. На ней Ники повёрнут спиной к экрану, готовит ужин на четверых и бормочет под нос строки песен из повседневного плейлиста. Плед соскальзывает с плеч, и Сону не поднимает его — оборачиваться боится. В тишине хорошо, но наедине с чистой и искренне любящей душой — лучше. У Сону мурашки от воспоминаний, на памяти прикосновения непорочные и чувственные. Ханни, уходя спать, своими словами оставила сильный осадок, на душе гадко и скребёт.       Двери со скрипом открываются, едва слышимым, а Сону в мыслях погрязает — не слышит и медленных шагов. И поворачивается с быстро бьющимся сердцем, когда руки накрывают напрягшиеся плечи; Сону раскрывает глаза и встречается с сонным потерянным взглядом, обрушившимся на него, как смертный приговор.       — Время к двум подходит… — Ники, заметив испуг, убирает руки с плеч, но остаётся позади. — Пойдём спать, Сону.       — Тебя разве это волнует? — вновь слова вылетают быстрее разумных мыслей. Он хотел видеть Ники рядом, но пугается первой же возможности. — Иди спи, завтра же работа, — с нажимом, Сону выпрямляется и теряет зрительный контакт с парнем. — Иди, Ники, завтра рано вставать!       Там, за рёбрами, разрыв, сердце разлетается на части. Нет отпора, Ники не двигается и молчит, стоя за спиной, как не функционирующая тень. Он привык к Сону, к его порывности и умению высказываться, но не привык к манипулятивному давлению, которое Ники, даже не имея проницательности, ощущает всем телом.       — Что я сделал? Сону, тебе не надоело относиться ко мне как к дерьму? Я на всё глаза закрываю, может быть, налажал где-то, но тебе не кажется, что не только во мне проблема? — он прав, бесспорно прав, и Сону напряженно сжимает попавшуюся под руку бутылку с соком. — Я к тебе не лез всё время, чтобы ты обдумал всё, чтобы тебе было спокойнее.       А Сону не нужно свободное время без него, под боком должен находится близкий человек, тот, от кого сердце через раз бьётся и лёгкие сдавливает. Поднявшись с раскладного стула, он встаёт напротив, держа руки сложенными на груди. У Ники взгляд потерянный — непривычно и чувство вины бьёт. Сону правды слышать не хочет, сам знает, что основные проблемы именно в нём, а Ники лишь внешний раздражитель.       — А ну да, видимо, кроме работы, ты ещё и кайфуешь над игнорированием людей, — у Ники напрягается челюсть, сам он слышит скрип своих зубов. — А если ты не понимаешь, о чём я… хотя, конечно же, не понимаешь. Ты дальше работы ничего не видишь. Рики, почему? Тебе так сложно думать ещё и обо мне? Я понимаю, блять, что ты любишь свою работу, а меня? Меня ты любишь? Или так, просто стресс снять, — несуразица, но Сону не может молчать, натерпелся. — Знаешь, можно же как-то делить время… У всех получается, но у тебя… ты просто не хочешь. Тебя прикалывает иногда заявляться ко мне и расслабляться, когда совсем уже мозги поплыли.       Слёз нет, вышли ещё тогда — при первой истерике. Слегка потряхивает от повышенного тона и напряжённости. Сону смотрит в глаза, самовольно пытаясь прочесть эмоции, на которые пытается вывести. В его понимании без них нельзя, на чувствах построен человек, а Ники человек, хоть и лепит из себя робота. Сжав ладони в кулаки и поджав опухшие губы, Сону словно возрастает, вбивая Ники в землю, как беззащитное животное.       Между ними возведена стена из прочных окаменелостей, и состроили ее они вдвоем, руководствуясь недосказанностями и потаенными обидами. Сону не желает сделать Ники больно, но и не хочет нести весь груз в одиночку. Невыносимо тяжело, когда в теле, как паразиты, чувства вьются. А Ники молчит о том, что Сону не хочет принимать его особенности, жизненный уклад и принципы. Оба понимают: либо расставание, либо совместное решение проблем.       — Почему ты несёшь такую хрень? Как я могу догадываться, что тебе не хватает внимания, если ты молчишь? — внешне Ники спокоен, но внутри — там ему страшно. Спрашиваешь, люблю ли я тебя… — молчание, в глазах блеск, не знающий, в какую сторону светить: разочарование или надежда. — Люблю. Очень сильно, — первый шаг навстречу.       На кучу слов находится одно — успокоительное. Правда или неправда, но внутри цветёт. Сону нуждался в нём, в простом «люблю», если и лжёт, то пусть доведёт дело до конца. Недели молчания завершаются победными и заливистыми слезами, лёгкой тряской и отдышкой. Сону ошибается, рядом с Ники он не уверен в себе, ведь за него уверен он. Принцип дополнения двух противоположностей: частицы складываются и образуют одно целое. И Сону не хочет продолжать ссору, он желает сдаться и упасть на дно, а там и отоспаться, чтобы лишить себя отравляющих ферментов.       Собранные в кулаки ладони теряют напряжение, первый шаг со стороны Сону, и они в дюймах друг от друга, тела не соприкасаются, но ощущают взаимное присутствие. Сону громко выдыхает и замахивается ладонью, попадая четко в крепкую грудь. Бьёт, бьёт и бьёт, пока вся обида не выходит, а Ники молчаливо ждёт, облизывая ссохшиеся губы.       — Любит он меня… — удар по рёбрам. — Любит… идиот! Придурок! — кулаки соприкасаются с тканью футболки там, где уже оставлен след. — Нишимура, чтоб тебя!       — Ну всё, всё, тише, любовь моя, — поглаживания по голове успокаивающие, медленные и заботливые. Подняв глаза на парня, Сону прикусывает щёку изнутри, он чувствует его — тепло впервые за несколько месяцев. — Я облажался, очень… — Ники ладонями тёплыми щёки мягкие обхватывает и греет.       — Я тоже, прости меня, Рики, — Сону дорого стоит признавать вину, но ради Ники он будет ей давиться. — Но согласился ехать я точно зря, — горько усмехается, накрыв ладони своими. Ники наклоняет голову вбок, всматриваясь во влажноватые потрескавшиеся губы, и выдыхает.       — Ну целуй уже, вздыхает он, — от уверенности мурашки по коже бегут.       В темноте, лишь с отголосками света где-то вдалеке — не страшно. Губы вкуса не теряли, как прежде сладковатые, едва солёная карамель. Ники прикасается к нему на пробу, проводит языком по нижнему лепестку уст и возвращается к разглядыванию стеклянно-зеркальных глаз с нечётким отражением. Ладони так и покоятся на нагревшихся щеках, небольно сминая их, мягкость и податливость поражает. Сону, не получив отдачи, хныкает и привстает на носочки, вжимаясь во спелые губы, толкнув меж них язык. От резкости сбивается дыхание, а ноги ослабевают, Ники осторожно опускает руки на бока и сжимает, как опору, лишь бы не сорваться и не оступиться.       Они целуются с языками, жадно, словно разлука длилась годами, а тело истощилось и требует тактильности. Вновь вернув одну из ладоней на щеку, Ники с причмокиванием отстраняется, слизав с губы смешанную капельку блестящей слюны. Сону замирает, приоткрыв рот, но быстро сдается, поддавшись волне накатившегося смеха. А Ники не понимает вплоть до тычка пальцем в щёку, забавно выглядит. Шершеватые губы касаются мочки покрасневшего уха, Сону нетерпеливо кусает.       — Я взял с собой смазку и презервативы, не хочешь это всё использовать? — шёпот дурманит, у Сону голос кокетливый и взгляд пытливый. А Ники хочется вцепиться в него и сжать везде, чтобы ощутить наверняка. — Молчание — знак согласия? — кивок, причин для сопротивления нет.       Сону хватает за ворот футболки для сна и наматывает на расслабленный кулак, подтягивая к себе. В нём силы достаточно, чтобы разом завалить крупную тушу Ники на кровать, но он сдержанно ведёт за собой к трейлеру и оглядывается по сторонам. Кроме него, за Сону никто податливо не ползёт, один Ники, преданный и любящий. Осознавая покорность, в груди замирает сердце, готовясь к тяжёлым возбуждённым ударам.       Они не закрывают двери на железную щеколду и не опускают жалюзи, в голове нет места навязчивым мыслям. Сону, остановившись в центре, толкает Ники к дивану и медленно следует за ним, забравшись на упругие колени. Пальцы застывают на шее, а короткие ногти впиваются в кожу, загребая под себя бархатные складки. Ники выдыхает в губы, приоткрыв уста, и глаза его смотрят прямо, в расширенные зрачки. С молчаливого позволения он размешает ладони на ягодицах, проскользнув пальцами под кромку штанов, чтобы ощутить тёплую кожу. Сону, немного поддавшись и расслабившись, трётся промежностью об выпирающие очертания крупного члена. Он и забыл, каково чувствовать жар внутри и давиться вздохами, но помнит о покорности Рики во время секса. Ему нравится выполнять пожелания Сону: сдерживаться и молчать, не выходить из тела, не двигаться и греть член в промежности.       Соскользнув с колен, Сону, перебирая ослабшими и дрожащими ногами, доходит до полки, закиданной вещами, под которыми спасается от жары новый бутылёк смазки и несколько блистеров тонких презервативов. Вместе с ними он сгребает и тёмную ткань, кажется, чистую укороченную футболку. И, возвращаясь к парню на колени, Сону комкает вещь, а Ники наблюдает, сминая в руках задницу. Остывшие из-за холодного бутылька пальцы давят на подбородок, разлепляя влажноватые губы, Сону с наивной улыбкой толкает в рот комок из футболки и хватает за руки, заводя их за спину.       — Будь послушным и держи руки при себе, — предупреждает он, несильно толкнув на спину так, чтобы Ники затылком вжался в мягкие подушки.       Вздох впитывается во влажную черную ткань, а меж ног зудит и пульсирует. Сону, видя страдания, раздвигает острые колени, давит двумя пальцами на член, ведя от основания до головки, конец которой поблескивает и сквозь шорты. У Ники слабая выдержка: он пытается свести ноги, но сидящий между ними Сону мешает, нахмурив ровные брови.       — Не двигайся, я сказал же, — и Ники замирает, поддавшись давлению и желанию получить послабления после мучений.       Сону действует медленно, как птица: его движения плавные и уверенные. Пальцами подцепив кромку шорт, он сдергивает их с ног, забравшись обратно на колени. Серые боксеры пропитаны белёсыми выделениями, обильной смазкой от возбуждения и воздержания; он кончиком носа их касается, втягивая запах, от Ники всё ещё несёт шампунем и лосьоном для бритья. Чтобы подтвердить догадки, Сону проталкивает ладонь под нижнее бельё и гладит по бархатной коже.       В голове мысли рассеиваются — пальцы касаются влажного члена и мурашки тело пронзают. Сону прикусывает губу, обхватив плоть, и медленно ведёт, наблюдая за палитрой эмоций на нахмурившемся лице. Самодельный кляп впитывает слюни, скапливающиеся во рту от вздохов, с ним Ники выглядит безбожно красиво, вены на его лбу выступают, как корни деревьев прорастают.       Толчки навстречу побуждают рыкнуть и надавить локтем на бедра, оставив красные пятнообразные вмятины. Сону склоняется, кончиком языка коснувшись забитой уретры, на вкус предсемя пресное, но желание облизать не отбивается. Он полон издевательств, которые, зная Рики, превращаются в наслаждение. Член вжимается в воспалившееся расслабленное небо, а дальше — в стенки слизкой глотки. Причмокивания разносятся по трейлеру и вбиваются в уши, у Ники приятно кружится голова. Слюней много, ком во рту уменьшается в размерах, и влага струей катится по шее под ворот футболки, а руки за спиной, Ники едва локтями касается своих лопаток. При каждом вздрагивании головка члена бьёт по стенкам, а Сону в ответ щипает за обнажённые бёдра.       И против не пойти, одно неверное движение — Сону отступит и они обречены на прерванную ночь. Ники усмиряет дыхание и тряску, наблюдая за стараниями и удовольствием на лице парня: его щёки порозовевшие, а губы припухли, член вкупе с ними смотрится как влитый, недостающий фрагмент.       Они не знают времени, не следят за ним, и на тяжелый наступивший день глаза закрывают — вместе переживут. Истома от секса приятна, она — не боль от разлуки. Не доведя до оргазма, Сону отступает от члена, оставив на нём нить слегка запенившейся слюны. Он, не отрывая глаз от лица Ники, стягивает с себя футболку, оголяя бледную грудь со вставшими розоватыми сосками. Из уст вырывается вздох, у Сону силы иссякают, но он не отступает, ему нравятся прелюдия и тягучее удовольствие от телесных издевательств. И кляп он вынимает с сожалением, размазывая по лицу парня остатки не впитавшейся влаги.       Поцелуй в губы смазанный и торопливый, видно, что Сону потряхивает от перевозбуждения. К футболке позади валятся домашние штаны и заляпанные выделениями боксеры с черной упругой резинкой. Дома Сону бы позволил растянуть себя длинными и узловатыми пальцами, сразу тремя углубиться в жаркое нутро и вымучить его. Но здесь, в рабочем трейлере, Сону, не слезая с колен, разводит пухловатые ноги и тянется к смазке.       — Смотри и наслаждайся, — пропитывая пальцы смазкой, Сону смахивает с лица влажную рубиновую чёлку взмахом головы и приоткрывает губы.       Ники не может возразить, его в ступор вводит уверенность и раскрепощённость парня. То, с каким разрумяненным лицом Сону проталкивает два пальца в сфинктер, растягивая и готовя тело к проникновению, вынуждает жалко проскулить, ведь Ники бессилен: он не в праве повалить на спину и непринуждённо взять. Сону насаживается на фаланги, меж его коленных складок влага, из-за которой скрипит и трётся кожа, он загнанно дышит, терзая губы белыми зубами.       — Н…Ники… — он задыхается, а в нём четыре крохотных пальца, плотно прижавшихся друг к другу. — Хочешь? Если хочешь, то возьми. Я разрешаю.       Ладони теперь прижаты к изголовью, к мягким подушкам, промежность сжимается и разжимается вокруг прохладного воздуха, потеряв растягивающие её пальцы. Сону прикрывает лаковые глаза, повернув голову в сторону, и Ники расцеловывает шею, торопливо натягивая на член тонкий презерватив, который соскальзывает и не надевается до основания. Стоны его добивают, вздохи шепотливые и горячие, руки осторожно разводят ноги, закидывая одну из дрожащих на плечо, чтобы пристроиться плотью к промежности.       Сону принимает целиком, морщась от растягивания широким членом, ему не больно, истома привлекает. Поцелуи заполоняют кожу шеи, оставляя влажноватые слёзы и покраснения, спустившись губами ниже, зубы впиваются в выпирающие бледные ключицы. Нога ослабленно болтается на плече, Ники двигает бёдрами, вбиваясь в растянутый анус, кусаться продолжает, а Сону хнычет, поддаваясь навстречу. Он не чувствует, что член по основание в нём, ему хочется шире развести расслабленные стенки. Ники, читая по нахмурившимся бровям, пальцами стирает с бедра раскалённую смазку и проталкивает их в нутро, двигая одновременно с членом, латекс при соприкосновении неприятен.       — Любовь моя, — ушную раковину обжигает, язык скользит по мочке, Сону дёргается, расширенными глазами смотря словно сквозь. — Дыши, Сону, не забывай.       Они поменялись местами, и Рики бессовестно издевается над ослабленным и поддающимся наслаждению парнем. Пока член вместе с пальцами толкается в него, язык и губы не спускаются с мочки. Сону закатывает глаза, разлепив уста, и дышит с позволения. Переместив руку на член, Ники медленно ведёт, сложив пальцы в кольцо, а теми, которыми он растягивал промежность, лезет к своему лицу, проталкивая в рот. Демонстративно сосёт, языком слизывая смазку и проходясь между; видя, как Сону краснеет, он улыбается.        — Ты сладкий, — изверг, похлеще Сону пытает.       Оргазм скоротечно вяжется внизу живота, как крепкий узел, но с последним толчком распускается, а последствия — испачканная каплями спермы ладонь. Ники качает бедрами несколько раз, следом изливаясь в презерватив, находящийся в Сону. Он слетает с члена, и Ники вытягивает за резинку, показательно махая им перед лицом. У него сил остаётся побольше, но ноги дрожат, пока Сону отлеживается, Ники сползает на пол, находя свою футболку, и её скомканным подолом протирает бёдра изнутри и меж ягодиц, впитывая остатки смазки и спермы.       — Время почти четыре, — Сону телефоном тычет ему в лицо и откидывается затылком на подушку. — Спать?       — Давай завтра устроим выходной на четверых? Можем пройтись по парку, — предлагает Ники, завалившись рядом и вжавшись подбородком во влажное плечо. — Хочу провести с тобой хотя бы день, — снова лёгкие отказывают.

—————~ஜ۩۞۩ஜ~—————

Палеонтологический исследовательский институт;

Итака, штат Нью-Йорк.

      Разговоры с Дэвисом — борьба на смерть. Бесконечная болтовня и не связанные темы для разговора. Он как генерал выстроил подчиненных в ряд и ходит от первого к последнему, заключив руки за спиной в замок. С утра ему вынесли мозги на кафедре, заставили провести лекцию для первого курса и наведаться в главное из зданий Корнельского университета в центре Итаки. Сочувственно глядит только Ханни, кивая на каждое слово, будто бы вслушивается в него, а не ждёт окончания бессмысленной болтовни.       В Розуэлле они пробыли ровно три недели и вернулись в институт с грудой загипсованных костей, которые транспортировали рабочим самолетом. Сотрудники центра работали в полсилы, не имея возможностей делать выводы без останков, геологи только определили период и продолжительность жизни рептилии. Около семидесяти миллионов лет назад, в конце мелового периода — ожидаемо. Работы по восстановлению скелета много: сопоставление с имеющимися костями, графика, обработка и возведение во весь рост. Спустя несколько минут разговоров без отдачи, Дэвис выдвигает стул из-за стола и садится, схватившись за натертую душками очков переносицу.       — В конце месяца вас ждёт премия и выплата за раскопки. Хорошо постарались, — признает он, поглядев на работников. Одна Ханни победно хлопает в ладони и облокачивается на рядом стоящего Сону плечом. — Сону, Нишимура, я бы вас обоих штрафанул, но вы, засранцы, хороши. Отработайте хотя бы эту неделю и можете взять вчетвером отпуск на неделю, заслужили.       — А что мы уже сделали? — Сону наклоняет голову вбок, теребя висящий ремень белого рабочего халата.       — До поездки в Розуэлл вы устроили себе внеплановые выходные, в самый разгар работы, — недовольно выговаривается Дэвис, приподняв брови. — За вас все отдувались. Ладно ты, Сону, все уже привыкли, что ты любишь халтурить, но, Нишимура! — взгляд перескакивает на молчащего Ники. — Ты же знаешь, что я возлагаю на тебя большие надежды.       — На пенсию раздумываешь уйти? — подшучивает Минджи, она бессовестно всё время стояла и глазела в телефон.       — Ага, вас-то оставишь, — наигранно обиженно. Дэвис вновь поднимается на ноги и подходит к работникам. — До самой смерти буду вас мучить, а после неё являться во снах. Всё, свободны, катитесь к чёрту отсюда, лодыри!       Мужчина смешит всех и сам слабовато губы в улыбке разводит, смотря в спину группе молодых и способных работников. Он знает, что они могут стать его последователями, а Ники спокойно заменить и взять на себя руководство филиалом. В них огромный потенциал, умение работать в команде и идти друг за другом. На таких продолжит своё существование институт.       Спускаясь с широкой лестницы со второго этажа, между собой переговариваются Ники и Минджи, а Ханни запрыгивает на спину Сону, указывая рукой путь к кулеру с водой. В холле эхом разносится смех и вскрики неудачного приземления. Ханни разваливается на продезинфицированном полу, накрыв лоб ладонью, и наигранно стонет. Вокруг нее собираются остальные: Минджи вынимает руки из глубоких карманов халата и подает одну девушке, поднимая её на ноги; Сону подходит со стаканом воды, а Рики занимает железную лавку. До конца недели у них навалом тяжелой работы, они способны раскрутить Дэвиса на оплаченную институтом поездку в какой-нибудь из штатов, как послабление за труды. Честно признать, мужчина слаб перед ними и считает своими детьми, которых всю сознательную жизнь поднимал на ноги.       — Я не завтракала, может, сходим в буфет, а потом уже разойдёмся? — Ханни садится на лавку рядом с Ники, закинув ногу на ногу. — Ну что, свалим на неделю в Орландо? Я давно хочу научится серфингу.       — Ты быстро с темы перескочила, — усмехается Ники; он достаёт телефон и вбивает в поисковик отели для проживания рядом с Клондайк бич. — Выглядит безлюдно, — к нему под бок подбивается Сону, всматриваясь в картинки из официального сайта.       — Морские волны ждут меня, буду покорять их своим профессионализмом, — девушка улыбается и замечает, что на них сверху смотрит разговаривающий по телефону Дэвис.       — Боюсь, твой профессионализм останется в Итаке, — беззлобно поддевает Минджи, закинув руку ей на плечо и прижав щекой к своей небольшой груди. — Всё, пойдёмте уже. Нам скоро штрафные карточки начнут выписывать.

—————~ஜ۩۞۩ஜ~—————

Отрывок из статьи на официальном сайте филиала PRI:       На территории Розуэлла, штат Нью-Мексико, известного, как «город Пришельцев», туристами Боттомлесса были найдены останки взрослой особи пирораптора, живущего стаями на территории штата около семидесяти миллионов лет назад. В результате исследования оказалось, что найденные ранее останки в Денвере принадлежали более молодой особи, не успевшей сформироваться. Также было установлено, что динозавр погиб из-за сражения с более крупных хищником. Молодая группа исследователей во главе с Нишимурой Рики отправились в город для изучения и добычи оставшихся и ушедших под землю окаменелостей. Пробыв в Розуэлле двадцать один день, палеонтологи смогли установить только схожести с ранее найденными костями. По приезде с помощью остальных профессиональных работников получилось воссоздать скелет и прийти к выводу о прошлом ошибочном установлении возраста пирораптора. Всего на территории Америки было найдено четыре особи, двое из которых находятся в музее Корнельского палеонтологического центра в Итаке.       Доктор наук и директор филиала Марк Дэвис приносит извинения за ошибочные выводы и обещает впредь работать лучше.

Развернуть текст…