Руки мои берëшь и греешь

сердце твоë здесь. бьëтся так часто всем назло твоим обещаниям. всë повтори за мной. [кукрыниксы — холодно]

— Маки! — зовëт он ещё издалека. Белизна его формы чужеродно вторгается в плывущее пространство, занимая всë больше места с каждым еë шагом. Глаза слезятся, и Маки смаргивает это, чтобы мир обрёл чёткость. Она останавливается в шагах шести, продолжая сжимать рукоять меча. За еë спиной смерть и смрад, грязь и боль. Юта говорит просто: — Ты сделала это. — Я сделала это, — повторяет она, глядя в его лицо. — Ты вся в крови, — обеспокоенно произносит он, шагая ей на встречу. — Ты не ранена? Она делает ещё шаг, и ноги подводят её — она падает и Юта едва успевает удержать еë. Пачкает белый пиджак грязью и подсохшей кровью. Пальцы, сомкнутые на рукояти, начинают неметь от вложенной силы. Она не отпускает, а он держит — еë. Всего мгновение. — Идëм, Маки. Юта с правой стороны удобнее подхватывает Маки под плечо, и перекидывает её правую руку через свою шею. Она двигалась на автомате с той самой секунды, как последний раз взглянула в полные ужаса глаза матери. Она убила еë. Она убила их всех. Момо осталась рыдать над безжизненным телом, Маки шла, шла, шла. Еë распирало от чистейшей силы и ярости, но теперь осталось лишь тупое понимание. Она убила их всех. Уничтожила. — Я могу идти сама, — говорит она и мельком вдыхает знакомый запах, ощущая успокаивающую стабильно-пастельную ауру. Передвигаться с опорой в виде Юты оказывается удобнее, и Маки вдруг осознаёт краем сознания: он бы понëс еë на себе, если бы она попросила. Если бы прекратила переставлять ноги, он бы делал это за них двоих. — Да, конечно. Я знаю. — Я в порядке, — упрямо твердит она. — Да. Они идут в направлении прочь от поместья Дзенин. Небо из персикового окрашивается в кроваво-лиловый. Когда спустя пятнадцать или двадцать минут перед ними вырастает пустующее одноэтажное здание, Маки не задаёт вопросов — они шагают мимо ресепшена по коридору с дюжиной деревянных дверей. Когда за ними закрывается дверь одной из дальних комнат, Маки продолжает молчать. Она разжимает пальцы на клинке, приставив его к невысокой тумбочке, и смотрит на белеющую ладонь. Ей нужно помочь остальным — Смертельная миграция, Кэндзяку, Тенген, слияние… Она думает об этом, но остаётся в состоянии между. Юта приземляет чехол со своей катаной около еë оружия. Он хлопочет над Маки, будто она смертельно ранена или… не Маки вовсе. Почти два года прошло, она давно распрощалась с паршивой жизнью в качестве служанки и мешка для битья, но принимать чью-то заботу всë ещë ощущается непривычным. Чуждым. Она никак не обвыкнется, это заставляет её чувствовать себя слабее, чем она есть. Вероятно, это не правда. Вероятно, дело в ней. А Юта всего лишь переживает, как переживал бы за любого в её состоянии. Она шагает к широкой кровати посреди небольшой комнаты и приземляется на еë край, роняя руки на бëдра. Наблюдает за тем, как Юта зажигает взятую откуда-то одинокую свечу. Маки провожает его широкую спину и выдыхает, когда она скрывается в соседней комнате. Отсвет свечи размазывается по стене тыквенным спокойствием, когда Юта из-за стены громко оповещает еë о том, что там находится ванная. Ей нужно помыть руки. Шею, волосы. Лицо. Хочется переодеться, да не во что. Чëрт с ним. Еë меч стоит скрестившись с чехлом Юты на фоне подрагивающего пламени. Как хорошо, что она стëрла с него кровь до того, как Юта еë увидел. Она дëргает головой, пытается заставить себя прекратить прокручивать в голове ощущения от его касаний и его обеспокоенные глаза. Еë разрывает между признанием своей слабости и отрицанием. Какое же она противоречие. И нужен был всего-то какой-то щенячий взгляд и это радостно-взволнованное «Маки!». Нужен был всего-то какой-то Юта Оккоцу посреди пропахших гарью пропащих верениц домов Дзенин, ждущий еë с поля боя. Слышится стук и грохот, нарочито бодрое «Всë окей!» голосом Юты, и Маки поднимает лицо от пола. — Сердце забрали? — Маи скептически вскидывает бровь. — Маки, ты такая врушка. Она думает: это не было ложью. — Ты так считаешь? — Маи отталкивается корпусом от стены, у которой она стояла, привалившись. — Этот идиот делает тебя такой мягкотелой. Как печенье в чае. Отвратительно. Маки наблюдает за её беззвучными шагами. — Ты прямо разваливаешься. Бульк. В комнате пахнет пылью и тишиной (как давно отсюда все исчезли?). Маки вглядывается в знакомые черты видения. Она была в каждом взмахе еë клинка, в каждом ударе, в каждой капле крови, упавшей на землю клана Дзенин. Маки думала, что оставила еë там. А она пошла за ней. — Мужчины, — вздыхает Маи с брезгливым снисхождением. — Тебе следовало быть более… — Отстань. Маи закатывает глаза, усмехаясь со своим фирменным выражением, и рассеивается в воздухе. Юта входит в комнату одновременно с этим. — Как ты? — спрашивает. Она не находится с ответом. Она на самом деле так, так чертовски вымотана. Юта подходит к ней, опускаясь напротив, и ставит рядом таз с чистой водой. Он терпеливо ждëт еë ответа, промакивая часть полотенца в тазу и беря руку Маки в свою, чтобы от самого плеча до запястья нарисовать на ней чистую полосу. За ней ещë одну. И ещë. Он оттирает засохшую кровь с еë ладони, когда она выдыхает: — Она рядом. Она всегда рядом. Полотенце почти целиком из бежевого становится грязно-коричневым, и Юта набирает воду на оставшийся чистый участок, чтобы поднести к лицу Маки. Он убирает еë чëлку назад, фиксируя мокрыми пальцами, и влажный холод касается еë лба, как компресс. Маки прикрывает здоровый глаз, когда полотенце стирает прошедший день с еë лица, из напоминаний о минувших неделях оставляя только рубцы от огня. Она думает глупые девчачьи мысли: вот они вдвоём, вот она держит Юту за свободную руку, а он катаной пронзает набухшее небо — разрезает вдоль, и оно, вскрытое, обрушивается вниз, и этого оказывается достаточно, чтобы очистить их (Маи над ней смеëтся; «врушка» эхом отдаëтся в ушах). — Ей не нужно было меня проклинать, чтобы стать моей вечной спутницей. Юта убирает полностью убитое полотенце в сторону. Он, кажется, понимает, о чëм она. — Это ведь не то, чего она хотела. Кладёт ладонь ей на сердце. Маки… Маки теряется. И еë тут же находят. — Пусть живёт здесь. У тебя такое большое и тёплое сердце, Маки. Там ей будет лучше. Дай воспоминаниям о ней достойный дом. Она замечает, что с её подбородка капает горячее и маленькое, отколовшееся от цельной боли в еë теле, только когда оно приземляется на запястье Юты. Юта смотрит на Маки снизу вверх, и она жмурится. — Я ошибалась. Думала, что знаю, как ей будет лучше. Это здание… Прогнило его основание. Ты знаешь, никакой ремонт бы не помог. Только под снос. — Построй на руинах новый. Лучший. Маки вновь смотрит на него, сжимая губы в тонкую полоску. — Совершенный. Она ведь тоже этого хотела? — Она хотела… — Маки сглатывает горечь и почти давится ей. — Не важно, чего она хотела. Она больше не сможет это увидеть. — Разве? Он перемещает руку на её щёку, заставляя вновь прикрыть глаз, и большим пальцем проводит по сомкнутым векам, мягко стирая с ресниц влагу. Маки ведёт от прикосновения, она чувствует внутри себя приглушëнный трепет. — Построй новый дом для вас обеих. Построй его для себя. Хочешь, я помогу? — У тебя холодная ладонь. — Правда? — Юта вздрагивает от удивления и издаёт какой-то звук, похожий на сдавленный писк. — Прости! Я… Он тушуется, но Маки выдыхает скопившееся напряжение вместе со смешком и наклоняется вперёд, все ещë чувствуя на своей щеке холодную ладонь, и упирается лбом в лоб Юты. Она смотрит куда-то между ними, в пол, в темноту. Большой палец Юты всë ещë около еë нижнего века, но касается ожоговых рубцов едва ощутимо, словно стоит надавить чуть сильнее, весомее — и Маки рассыпется, как хрупкий цветок или бабочка. Чувствует ли он движения ресниц, когда она моргает? Так странно. Она ведь вся наполовину — эти рубцы. — Ты изменился. Но не настолько, чтобы стать другим человеком. — Это хорошо? — Я этому рада. Ты стал сильнее. — Она чувствует, как губы слабо растягиваются во что-то вроде ухмылки. — Я так давно не видел твою улыбку, — шепчет Юта прямо в воздух между ними. — Каждый день я просыпался и думал о вас. Что вы сейчас делаете, не угрожает ли вам опасность. Я думал о тебе, Маки. — Рика-чан не ревновала? Так и не поднимая глаз, она чувствует, как Юта весь замирает на секунду и тут же содрогается в беззвучном смехе. Тепло растекается по еë телу, Юта кладёт вторую ладонь на другую щëку Маки и приподнимается, чтобы коснуться места чуть ниже рассечëнной шрамом брови Маки сухими губами. Он задерживает это прикосновение, и Маки вновь прикрывает веки. Ей не нужно видеть его, чтобы чувствовать. Она ощущает странное, позабытое спокойствие — будто Юта одним своим присутствием прогоняет все кошмары. Она медленно вздыхает, вбирая тепло и запах стали вперемешку с жасминовым мылом, и Юта нехотя отстраняется. Маки хочет думать, что нехотя, потому что сама дышит едва-едва, боясь разрушить то, что между ними, потому что это сделало бы их равными — она сама нехотя его отпускает и не тянется по-детски вслед за этими губами, сдерживаемая остатками наивной гордости. — Всë ещë думаешь, что я… Она умолкает, не зная, как закончить, и Юта светло улыбается, не нуждаясь в продолжении вопроса: — Я думаю, ты потрясающая. И очень сильная. Она узнаёт (ни с чем и никогда не спутает) эту уверенность полуторагодовалой выдержки — они в залитом солнцем классе, Маки впервые краснеет из-за чужих слов и позорно скрывается от них в коридоре, прокручивая в сознании снова и снова. На мгновение ей кажется, что самое нужное признание она уже получила, но она одëргивает себя. Махровая тишина обволакивает её одеялом, и Юта подталкивает это одеяло так, чтобы полностью скрыть Маки от всего вокруг, чтобы скрыть от неë это, дать вздохнуть глубоко и хотя бы недолго, но не беспокоиться о том, что будет, не думать о том, что было. Юта остаётся рядом, оставляя ей свои холодные руки, покрытие множеством ссадин и маленьких шрамов. Маки обнаруживает себя пригвождëнной к кровати внимательным взглядом больших глаз. Она рассматривает глубокую синюю радужку, почти полностью вытесненную тёмными зрачками, — тихую, живую и мерцающую, как отражëнное в океане ночное небо. Юта приоткрывает рот, намереваясь сказать что-то ещë, но не произносит ничего. У Маки в голове пусто. Она накрывает его ладони своими и прижимает их чуть сильнее к коже щëк всего на мгновение, тут же отнимая от своего лица. Юта обескураженно хлопает ресницами, когда Маки подносит его ладони меж своих ко рту и выдыхает на них тепло. Краем глаза она цепляет, как бледная кожа на его щеках розовеет, и от этого почему-то хочется самой спрятать лицо в ладони. — Как твои мама с сестрой? — А… Я не знаю. Не видел их ещë дольше, чем вас. Кусакабэ говорил, что их успели эвакуировать. Ч-что ты делаешь? Он выглядит потерянным и смущëнным, и Маки про себя с удовлетворением отмечает, что смущать других ей нравится гораздо больше, чем смущаться самой. Наверное, у неë комплексы. Она почти готова рассмеяться, но продолжает делать это — пытается тëплым дыханием отогреть его руки. — Ты вечно холодный. — А ты… горячая. Маки щурит глаз, и Юта вспыхивает сильнее прежнего. — В смысле, как сильное тепло! Я имею в виду ты, ну… — Меня поджарили в Сибуе. Конечно, я горячая. — Ты, — он поверженно выдыхает. Говорит: — Маки. Его взгляд — еë. И сам он здесь. Она фокусируется на нëм и на них в этом богом забытом номере заброшенного отеля. Юта смотрит так, словно готов принять абсолютно всë, что она решит ему дать. Она сдвигается назад совсем немного, но этого хватает, чтобы вспомнить о боли во всëм теле. От усталости Маки клонит в сон; она отпускает ладони Юты только чтобы потянуть его на себя за воротник пиджака, падая спиной на кровать. Юта удерживается от падения сверху, расставив ладони по обе стороны от еë головы. Маки замечает, как дëргается его кадык, и притягивает ещë ближе, выдыхая у самой его шеи. Юта произносит еë имя совсем сдавленно, и Маки ощущает в его теле дрожь. — Ха-а… Маи вздыхает с отвращением: — Чистая любовь? Маки отмахивается. — Сними его, — командует она. Пиджак слишком огромный. Мешает. Юта снова тормозит, и она расстëгивает за него — ему остаётся только послушно стянуть это со своих плеч, поочерёдно удерживаясь на весу с помощью каждой из рук, пока она выправляет свою заправленную в брюки майку. — И как только… Она не договаривает в очередной раз и направляет его левую руку, удерживая за запястье, к своей обнажëнной талии. Юта неотрывно смотрит на лицо Маки (словно если взгляд упадет ниже — она его треснет), и ей вдруг думается, что всë это выглядит донельзя по-дурацки. Юта упирается коленом в матрас между еë разведëнных бëдер, и Маки повторяет трюк с его второй рукой, касаясь участившегося пульса. Прохладные ладони едва-едва касаются кожи на боках, Маки делает строгое лицо. От макушки Юты вот-вот повалит дым. Маки сгинает ногу в колене и отталкивается от края кровати ближе к середине, чтобы Юта не мучился так с этой дурацкий позой. — Я что, на мумию похожа? — Что? — с очевидным усилием выдавливает Юта. — Почему? — Хватит думать, что от твоих прикосновений я могу рассыпаться. — Но я не, — Маки прерывает его, вновь накрывая ладони своими, чтобы сильнее прижать к своему телу. За окном темнеет окончательно. Только в комнате догорает свеча. — Я же теплее тебя. Грейся. Она перестаёт давить на его руки, и Юта скользит ими к еë спине, поднимая выше. Ощущение холода от его прикосновений медленно сменяется температурой, более приближенной к норме. Юта в полумраке блестит этими своими глазами, и Маки за футболку дëргает его на себя, едва не охая от внезапной тяжести. Его грудная клетка прижимается к еë и даже через два слоя одежды она чувствует биение его сердца. Он, наверное, чувствует еë. Наверное, у них синхронный ритм. Может, спутанный, как волосы Маки и еë мысли сейчас. Она поворачивает голову, чтобы носом коснуться носа Юты. — Тебе… не тяжело? — едва слышно спрашивает он, очевидно пытаясь выровнять сбитое дыхание. — Лень за одеялом тянуться. — Они на нём лежат, если на то пошло. — Всегда сплю с тяжëлым одеялом, даже летом. Не потому что мëрзну. Просто нравится. Юта сгибает большой палец, чтобы нарисовать им на коже Маки круг, который она не сможет увидеть. Жар от его лица и шеи усиливается, и Маки понимает, что это был не круг. Сердечко. Он обнимает еë выше, перемещая руки вверх, чтобы собрать всë доступное тепло, и, когда натыкается на ткань еë бюстгальтера, тут же одëргивает пальцы. Маки с трудом удерживается от того чтобы стукнуть его по лбу — просто потому что дурак, и обвивает его торс своими руками, удерживая на всякий случай, чтобы не решил отстраниться и сбежать. Он смотрит в еë лицо неотрывно, и даже в практически полной темноте Маки чувствует на себе этот взгляд. — Завтра, — говорит она и позволяет себе отключиться под тяжестью тела, обнимающего еë. «Врушка». Пусть.