As You Were

После встречи с Элли — или не встречи, но по-настоящему увидев ее впервые, Гарри начинает думать, что он слишком легко влюбляется. Не то чтобы он действительно был влюблен в нее. В любом случае, он не мог быть уверен в этом, не только из-за того отстраненного, болезненного отношения, которое он всегда испытывал к ней. И так оно и было. Со смерти Кассандры, с тех пор, как Элли внезапно стала лидером города, который не был готов к тому, чтобы им руководили. Он был слишком занят, наблюдая, как она расхаживает вокруг, золотистые волосы волочатся за ней, как какая-то прекрасная трагедия. Вероятно, было к лучшему, что он отказался от своей фактической роли политического соперника Кассандры. После всего, что произошло, казалось неправильным делать это снова с Элли. И все равно он едва мог с ней заговорить из-за этого напряженного, пустого голубого взгляда, который пронзал его изнутри. Она была так похожа на свою сестру, решил он, что это чудо, что он был так очарован ею. Кассандра была такой аккуратной, царственной, справедливой. Удивительно умной в том смысле, который Гарри ненавидел. Они были так похожи, за исключением чего-то неукротимого в Элли, что ему казалось, будто только он один видел ее в ночь беглецов. И теперь он даже не мог смотреть ей в глаза без того, чтобы его не переполняло чувство вины; чувство вины, которое он пытался проглотить таблетками Кэмпбелла или отоспаться в этом переполненном доме. Он не винил Элли за то, что она ненавидела его, но не мог не задаться вопросом, был бы у них шанс, если бы он не был таким невероятным засранцем. И он ненавидел то, как наблюдал за тем, как она в мгновение ока отдаляется от него и от того, кем бы они ни были. Не то чтобы он бросил все ради нее. Очевидно, в отношениях с Келли все еще оставались болезненные незаконченные концы, которые он не мог связать, независимо от того, насколько сильно они отчаянно этого хотели. Но Гарри не мог удержаться от того, чтобы та ночь снова не просочилась в его пьяные мысли, или даже в его трезвые. Этот дикий взгляд в ее глазах, ее глупая храбрость, когда она выпрыгнула из его машины в другую. Гарри всегда будет удивляться, как ему удалось заполучить шанс с Элли Прессман. Это была еще одна из тех ночей, когда Гарри впал в пьяное оцепенение, хотя все еще был достаточно трезв, чтобы убедить Микки оставить его одного дома на ужин. Он ненавидел себя всякий раз, когда ему приходилось это делать — иметь дело с сочувственными взглядами Микки и благонамеренными словами. Раньше он наводил ужас на таких, как он, и дело было не в том, что ему не хватало, чтобы его боялись, — ему не хватало, чтобы его уважали. Завидовали. Это было давно в прошлом. Снаружи шел дождь, оставляя улицы чистыми и тихими. Тишина нависла над ними, как предупреждение. Гарри больше не доверял тишине, не при том, как обстояли дела сейчас. Это наполнило его предвкушением и желанием проглотить еще одну из тех таблеток, от которых немело сердце. Он почти мог видеть огни кафетерия вдалеке, выглядывая из окна своего старого дома. Он не мог слышать людей, но мог представить их: болтающих о предстоящих выборах, или о голоде, или о том, какой фильм, по их мнению, покажут на этой неделе. Во всем этом не было никакого смысла, подумал Гарри, и все же его сердце сжалось при мысли о том, что он увидит всех. Увидит Элли. Как будто все было нормально. Мысль о выборах вызвала отдаленное беспокойство, охватившее Гарри, хотя и приглушенное выпивкой и наркотиками. Он не был лидером. Он мог сплотить людей, но он знал, что не он должен быть там, наверху, и принимать решения. Он все портил направо и налево, и даже он знал, что в конце концов будет беспокоиться только о себе. Слова Кэмпбелла каким-то образом перевернули его мысли, словно какая-то невидимая сила пригвоздила его к земле. Захваченным. Вот как он на самом деле себя чувствовал. С Кэмпбеллом, в его доме, во всем этом чертовом городе. Он смутно услышал стук во входную дверь. Он подождал, пока стук повторился два, три раза, прежде чем попытаться встать с дивана и избавиться от раздражающего беспокойства. Его ноги отяжелели, когда он шел, и он несколько раз моргнул, чтобы прийти в себя. Он хотел внести ясность, когда в тридцать второй раз послал Микки на хуй. Когда он открыл дверь, это был не Микки. Это была Элли. За ней не шел охранник. Никакой царственной позы, как у Кассандры, которая делала ее похожей на какую-нибудь принцессу Амазонок, готовую к нападению. Просто Элли. Ее щеки были красными. И она выглядела так, будто вот-вот заплачет, если уже не заплакала. Один только ее вид вызвал у Гарри чувство трезвости. Он почти возненавидел это, то, как обострились его чувства, и внезапно тоска и вина почувствовались так болезненно, как будто они никогда не покидали его. — Элли? — Мне жаль, все такие… Я не знала, куда идти, — ее голос прозвучал на удивление ровно, как будто она научилась сдерживать эмоции. Она, спотыкаясь, переступила порог и плюхнулась на диван, как будто это место принадлежало ей. Она была не первой, кто вел себя подобным образом, но это определенно был первый раз, когда Гарри не возражал против этого. Он последовал за ней и взял за руку, когда она схватилась за его ладонь. Он был немного шокирован. Элли не спешила проявлять привязанность, и определенно не по отношению к нему после того ада, через который они прошли. Он попытался отогнать то чувство, которое поднялось в его груди, когда она это сделала, вместо этого сосредоточившись на ней. — Что случилось? — Я не знаю, почему я здесь, — резко сказала она, наконец встретившись с ним взглядом. — Все в порядке. Ты сам сказала, я думаю, мы довольно хорошо знаем друг друга. — Это другое, Гарри, — она закатила глаза, но краткий блеск Элли, которую он помнил, снова померк. Когда она снова подняла взгляд, ее глаза были полны страдания. — Просто позволь мне помочь тебе, — сказал он немного тише. Немного искреннее. В ее глазах снова появилось то выражение, на мгновение они смягчились. — Эта идея с выборами. Это глупо. И я думала, что мне все равно, что я главная, но… Мне действительно, действительно не все равно. Я не хочу видеть, как все, что мы сделали для обеспечения безопасности людей, просто… исчезнет. — Слезы потекли по ее щекам, и она непроизвольно крепче сжала его руку. Сердце Гарри ушло в пятки. Выборы, на которых он уже пообещал баллотироваться против нее. Он не мог сказать ей сейчас, рискуя показаться еще большим засранцем, когда она выбрала его, чтобы прийти излить душу посреди ужина. Может быть, это потому, что она знала, что он будет дома. Вместо этого он просто кивнул, как идиот, проводя большим пальцем по ее и удивляясь, почему все, что он делал, в конечном итоге каким-то образом причиняло ей боль. Как будто вселенная ненавидела его. Может быть, он это заслужил. Вероятно, так и было. — Этого не случится, Элли. Они выберут тебя, — слабо предложил он. — Ты действительно хорошо справлялась с действительно дерьмовой работой в течение нескольких месяцев. Они доверяют тебе. — Хорошо справлялась? — она усмехнулась. — Ты ненавидишь то, что я делаю. — Нет, — быстро сказал Гарри, выпрямляясь. — Не ненавижу, я просто не согласен с некоторыми вещами. — Со всеми. — Не всеми. — Его глаза метались между ее глазами, отчаянно пытаясь прочесть мысли. Его обычное природное обаяние подводило его. С Элли он чувствовал, что это все равно не сработает. — Хорошо, — пробормотала она. — С чем ты согласен? Гарри внезапно осознал их близость. Она наклонилась к нему, чуть-чуть, но достаточно, чтобы у него закружилась голова. Он пытался придумать остроумный ответ, отвлекаясь на ее рот, слегка приоткрытый от любопытства. — Ты делаешь то, что считаешь правильным. Чтобы защитить людей, которых ты любишь, — тихо сказал Гарри. — И ты заботишься о них всех. Обо всем гребаном городе. Элли слегка наклонила голову, недоверчиво или весело. Он не мог понять точнее. Возможно, и то, и другое. — Гарри Бингхэм. Ты скрываешь свою хорошую сторону? — Сейчас она была почти невыносимо близко. Гарри отстраненно подумал, правильно ли это. Делаю это прямо сейчас, с ней вот так. Он собрал достаточно своего остроумия, чтобы возразить: — Каждая сторона — моя хорошая сторона. Она рассмеялась, совсем чуть-чуть, и в мире не было ничего лучше. — Не будь жалким. Я думаю, может быть, у тебя действительно есть что сказать поприятнее. — Я хочу, — практически прошептал он, сердце учащенно забилось в оглушительной тишине. Теперь ее лоб касался его лба. Это было почти интимно; далеко от выброса адреналина в их первый раз. Далеко не так, как это было когда-либо для Гарри. Он не мог припомнить, сколько раз останавливался, чтобы по-настоящему почувствовать что-то к девушке. — Элли, — сказал он, словно предупреждая. Это удивило его самого, потому что обычно он ухватился бы за такой шанс. Но теперь ему вдруг захотелось все сделать правильно, если он еще мог. Она покачала головой. — Все в порядке, — сказала она, а затем поцеловала его. Он сразу почувствовал это, как будто его кожа загорелась от ее прикосновения. Он почти инстинктивно запустил руку в ее волосы, слегка притягивая ближе, углубляя поцелуй. Она покрыла поцелуями уголок его рта, челюсть, шею. Если Элли просто искала утешения в каком-то существе, используя его как способ вернуться к нормальному прошлому, его это устраивало. Он притянул ее к себе, ее ноги обвились вокруг его ног, а руки вцепились в пуговицы его рубашки. Если они с Элли действительно так не подходили друг другу, как он себя убеждал, то почему он этого не чувствовал? И Боже, что с ним было не так? Почему-то он чувствовал, что ситуация, в которой он оказывался снова и снова, обернулась против него. Как будто он был единственным, кто остался желать чего-то большего. Задаваясь вопросом, сможет ли она когда-нибудь увидеть его таким, каким он видел ее. Может быть, если бы это было ради Элли, подумал Гарри про себя. Может быть, он мог бы быть другим.