as long as the late nights turn into sunrise (alright)

Когда они выходят из автобуса, уже темно, и она не замечает, что на ее запястье написано имя, пока Кассандра не указывает на него. — Гарри Бингхэм? — спрашивает она, указывая на грязные каракули и черные чернила на запястье Элли. — Это ты написала, или… И так все начинается. Она не единственная, у кого имя на запястье. Келли читает Уилла ЛеКлэра, а Хелены имя Люка, и, что стало сюрпризом почти для всех, на запястье Гризза аккуратно написано «Сэм Элиот». Не у всех есть имена, но у каждого есть идеи относительно того, что они означают. Избранные Богом. Знамение. Партнеры по проекту для урока английского. Никогда еще подростки Вест Хэма не были такими креативными. — Я не знаю, где наши семьи, почему они не ждут нас здесь, и у некоторых из вас есть имена на запястьях. Это что-то значит. Я знаю это, — говорит Кассандра, пытаясь взять ситуацию под контроль, как всегда являясь лидером. — Продолжайте пытаться связаться с родителями, и я уверена, что мы во всем разберемся. — У тебя есть имя на запястье? — спрашивает Гарри, проталкиваясь туда, где в центре толпы стоит Кассандра. — Потому что я знаю и думаю, что этот выбор людей должно быть первоочередной задачей. — Имена никого не касаются, если только люди не захотят рассказать о них, — командует Кассандра, и никто не подчиняется. На улице темно. Люди устали. Никто не знает, что происходит, но все находят совпадения в именах. После этого проходит меньше минуты, прежде чем кто-то произносит «родственные души». Элли не уверена, как она относится к этой идее. Видите ли, они с Гарри не совсем друзья. На самом деле сложно стать друзьями с главным соперником твоей сестры, так это не работает. И Гарри, Гарри с Келли. Часть ее едва помнит то время, когда его не было с Келли. Сама Элли действительно думает, что если вся эта история с «родственными душами» реальна, то она должна быть с Уиллом. Люди объединяются в пары. Есть только большая горстка пар, двадцать пять, может быть, тридцать. Больше людей поодиночке, чем вместе. Что это должно означать? Гарри мгновенно прижимается к ней. Она может сказать, что он заинтригован всем этим. Возможно, в другом мире все эти перемены напугали бы его, но, как ни странно, она думает, что в глубине души он всегда был немного романтиком. Она впервые бросает взгляд на его запястье, и в ответ на нее смотрит ее имя. — Это написано моим почерком, — говорит она, и он, в свою очередь, смотрит на ее собственное запястье. — Как и моё. Теперь до него начинает доходить реальность их ситуации. Родители не отвечают на текстовые сообщения, и сколько бы Кассандра ни предостерегала от этого, люди начинают расходиться. — Ну, я собираюсь домой, — говорит Элли, направляясь к сестре. — Но у тебя есть мой номер, верно? Ты напишешь мне? — Он кивает. Теперь все будет по-другому. - Мир стал меньше, ее родителей больше нет, а имя Гарри у нее на запястье. Все по-прежнему, и она не знает, что чувствует. Может быть, сбита с толку? Ее дом кажется пустым без мамы. Холодно и темно, и Элли не может уснуть. Попытки во всем разобраться утомляют. Это заставляет ее задаваться вопросами, на которые, она не уверена, что когда-нибудь будут даны ответы. Она хочет вернуться домой. То, где она сейчас находится, — не ее дом. Сначала он пишет ей в семь часов утра, спрашивая, встала ли она. Элли почти не отвечает, думая о том, чтобы проигнорировать это и остаться в постели, но ей нужно заполучить этот дом, и часть ее вроде как хочет его увидеть. Элли: угу, ты? Гарри: очевидно. кофе и завтрак у меня дома? Элли: конечно Кассандра уже встала. Кассандра всегда на ногах. Их общая неспособность заснуть, должно быть, передается по наследству. — Я ушла, — говорит Элли. — К Гарри? — Да. На секунду кажется, что Кассандра собирается сказать ей «нет», но вместо этого она даже не поднимает глаз от своего чая. — Хорошо. Будь осторожна. Она идет к дому Гарри. Это рядом, всего в одном или двух кварталах, и очень большая часть ее нуждается в прогулке. Выглянуло солнце, но воздух холодный, и она задается вопросом, когда же люди начнут просыпаться и кошмар начнется по-настоящему. Потому что она не может представить, что все обернется хорошо, оставив две сотни старшеклассников одних, без родителей, но с родительскими игрушками. И имена на запястьях, она не может представить, что это закончится хорошо. Она пыталась не думать об Уилле и Келли. Она видела, как они отделились от группы, могла бы даже поклясться, что видела, как они вместе возвращались к дому Келли. Элли, однако, не испытывает ревности, что заставляет ее задуматься о надписи на ее собственном запястье. Родственные души. И когда она приходит к нему домой, именно об этом она думает, о самой возможности всего этого. Она стучит, и он открывает почти сразу, заставляя ее думать, что он ждал у двери и что это был правильный выбор — не игнорировать его сообщение. — Знаешь, там есть дверной звонок, — указывает он, и она закатывает глаза. — Слишком громко. Слишком отдается эхом. К тому же, какой смысл, когда ты уже стоишь прямо там. Он кивает, поджав губы в тонкой улыбке. — Заходи. Я приготовлю кофе. — Вообще-то, мне лучше чай. Эрл грей, если у вас есть, или мятный. Я не привередлива. Еще один кивок, когда он ведет ее в свой дом. Она была там всего один раз, на вечеринке в честь окончания учебного года в прошлом году, но никогда не видела его таким пустым. Такое чувство одиночества. — Так почему ты встал так рано? — спрашивает Элли, присаживаясь на остров и глядя на него. — Не мог уснуть. Это было неправильно. — Все кажется неправильным. — А как насчет тебя, почему ты сейчас не спишь? — спрашивает он, доставая из шкафчика две кружки и выбирая кофе и один чайный пакетик. — Из-за того же, что и ты. В разговоре повисает пауза, пока вода наполняет чашки. Солнце уже полностью вышло из-за горизонта и слепит сквозь стекло. — Я не знаю, что это значит, — говорит она, проводя пальцем по имени. — Я не уверена, что я хочу, чтобы это что-то значило. Он делает глубокий вдох. Часть ее задается вопросом, так ли он сбит с толку, как и она. — Люди говорят, что это родственные души. — Хотя в этом, конечно же, нет никакого смысла, — отвечает она, и какая-то часть ее словно ломается. Элли не уверена, как долго они здесь пробудут, что бы здесь ни было, но она знает, что это будет надолго. Она это чувствует. — Ничто не имеет смысла, — кивает он, передавая ей чай, и она благодарно улыбается. — Ты хочешь, чтобы мы были родственными душами? — спрашивает Элли, у нее самой нет ответа, и она не совсем уверена, что хочет его услышать. — Может быть. А потом снова наступает тишина. Они не смотрят друг на друга, вместо этого предпочитают смотреть на свои напитки, прежде чем время от времени сделать глоток или посмотреть в окно на все еще голубое небо. Они не готовы к этому. Никто не готов. - Они едят рогалики, а потом вместе едут на городское собрание. По-прежнему тихо, но не неловко. Пока не хочется разговаривать. Он не может перестать смотреть на свой телефон, как и она, на самом деле. Все это так страшно, все это. — Мы не знаем, что происходит, где мы и что делать. Но обещайте, что вы все не наделаете глупостей. Пожалуйста, — Кассандра смотрит прямо на Элли. — Нам нужно быть осторожными. Нам нужно оставаться в безопасности. В этом мире все по-другому. Люди разные, их успокаивает мысль о родственных душах, некоторые завидуют сверстникам с отметками, а некоторые нет. Но это добавляет смысла их исчезновению. Внезапно появляется причина, по которой они здесь. Людей это утешает. — Пойдешь со мной домой? — спрашивает Кассандра, когда встреча заканчивается. Элли переводит взгляд с сестры на свою так называемую «родственную душу». Он смотрит на свои ботинки, ожидая ответа. Она не может сказать, хочет ли он, чтобы она пошла с ним, или он предпочел бы побыть один. Однако она не хочет быть одна, что заставляет ее сомневаться в том, чего он хочет. — Я, наверное, вернусь домой позже. Но я думаю, что прямо сейчас пойду к Гарри. — Окей. Напиши мне, — Кассандра отворачивается. Ей нужно научиться управлять городом, и быстро, иногда беспокойство о младшей сестре должно отойти на второй план. Горди ждет ее, пристально глядя, и Элли задается вопросом, есть ли у ее сестры имя на собственном запястье. Они едут обратно к его дому. Гарри не любит ходить пешком, но ему нравятся быстрые машины и улыбка Элли, когда они несутся по дороге. — Я хочу посмотреть, сможем ли мы уехать, — говорит она, и он подчиняется. В этом мире лес все еще здесь, нависая над ними всеми. Ее глаза расширяются, когда она видит его, и часть ее не хочет покидать машину. Здесь она чувствует себя в безопасности. — Блядь, — шепчет Гарри, и все начинает проясняться. Она не выходит из машины. Они выезжают из города всеми возможными способами на все более высокой скорости. Элли больше не улыбается; Гарри в бешенстве. Это не дом. - — Какой у тебя любимый цвет? — Она практически ничего о нем не знает. Она сидит на диване в его гостиной, уставившись на полупустую тарелку с сыром на кофейном столике, и пытается ни о чем не думать, когда осознает это. Все, что она действительно знает о нем, это то, что его имя у нее на запястье. Все, что, как она думала, она знала, теперь неправильно. Все не так, как было раньше. — Что? — Он поднимает взгляд от черного экрана своего телефона и смотрит на нее. — Любимый цвет? Я чувствую, что вообще ничего о тебе не знаю. — Синий. А твой? — Цвет меняется довольно часто, но сейчас он светло-розовый. Или нежно-голубой. Может быть, фиолетовый? Или желтый. Да, вообще-то, наверное, желтый. Он смеется над ней. — Тебе не нужно выбирать. Сейчас она тоже улыбается, глядя на него, а не на кофейный столик, и улыбается так широко, как не улыбалась с тех пор, как все это началось (вчера, но даже сейчас кажется, что прошло больше времени). — Ты прав. — Повисает пауза, пока они улыбаются друг другу, позволяя себе думать, что, может быть, все получится. — Хочешь испечь печенье? Его брови приподнимаются, но улыбка остается на месте. — В смысле? Элли вскакивает с дивана. — Печенье, — повторяет она, хватая его за руку и пытаясь поднять. — Кажется, я видела шоколадную стружку у тебя в кладовке, когда искала сырники, и печенье легко приготовить, и это вкусно, и нам нужно что-то сделать. — Хорошо, пока ты говоришь мне, что делать. Я безнадежен на кухне. — Я тоже. Печенье с шоколадной крошкой — единственное, что я умею готовить. На самом деле это довольно жалко. Гарри открывает ящик стола и достает два фартука. — Мы можем учиться вместе. Открыть бизнес и продавать еду голодным подросткам. — Я согласна, если ты тоже. Они все еще улыбаются. Она запомнила рецепт. Две палочки растопленного сливочного масла смешать с коричневым и белым сахаром. Ваниль и яйца, затем муку, разрыхлитель и соль. В конце добавить чашку шоколадной крошки. — Теперь добавь сухие ингредиенты, — инструктирует она, кивая головой, когда Гарри берет миску с мукой, пищевой содой и солью. — Подожди, не все сразу… — На их лицах появляется что-то вроде облачка и муки, и они оба смеются, не имея возможности остановиться. Это чувствуется нормальным. Может быть, именно поэтому им дали имена на запястье, чтобы у них был кто-то, за кого можно цепляться, кто-то, кто обеспечит немного столь необходимой нормальности. Ей это нравится, возможно, он ей нравится. Хотя пока ничего нельзя сказать наверняка. Она еще не знает, что ее сестра умрет меньше чем через месяц от рук разъяренного подростка, которого подтолкнули слова Кларка, а не Гарри, но которому помог Кэмпбелл. Что Кэмпбелл будет манипулировать Эль и оскорблять ее разговорами о том, что они одинаковые, и что отсутствие имен на их запястьях не поможет. Но она также еще не знает, что Бекка родит счастливую и здоровую девочку и что Гризз найдет участок земли, идеально подходящий для их выживания. Она пока ничего этого не знает. Все, что она знает, это то, что у них с Гарри может все получиться, и прямо сейчас это все, что ей нужно, чтобы хоть немного надеяться на будущее.