ТОДЖИ ФУШИГУРО
Каждый раз, когда я оставляла нашу дочь с ним наедине, моё сердце обливалось кровью. Я всегда думала, что он уложит её не вовремя спать, забудет покормить, не закроет дверь, забудет выключить плиту, и дочь залезет туда пальцами. Мои опасения появились только потому, что Тоджи в целом не был в восторге, когда узнал, что я беременна, к тому же он был не совсем ответственным человеком. Тоджи играет с дочерью в игрушки на полу, когда я заглядываю в комнату. — … я чудовище, я тебя съем! — не слишком громко из-за низкого голоса говорит он, чтобы не напугать малышку. Тоджи обнимает её одними ладонями и утыкается лицом в её живот, делая вид, что и правда хочет её съесть. Полуторагодовалая Мия смеётся так громко и долго, что у неё краснеют щёки. Тоджи замечает, что я смотрю на них, и успокаивается. Он перестаёт улыбаться и молча протягивает Мие плюшевого зайчика. И даже слегка хмурится, словно хочет показаться суровым мужчиной, который не умеет улыбаться. — Я ушла! — кидаю я Тоджи и ухожу из дома. Я ещё свечусь тихим счастьем после того, как увидела Тоджи и Мию, которые так тепло веселились вместе. Я возвращаюсь домой после прогулки с подругой спустя два часа. Я не слышу ничего, кроме тишины. Я осторожно, с напряжением снимаю обувь и куртку и стараюсь слишком сильно не шуметь. Я заглядываю в комнату. Тоджи лежит на полу, разложив по обе стороны от себя подушки. Его голова повёрнута набок, а одна рука обнимает нашу дочь Мию, спящую на животе на его груди. Мия обняла своего папу руками, тихонечко сопела и иногда вздыхала словно от усталости сквозь сон. Я легла рядом с ними, но на диван, и свесила вниз руку. Чтобы не разбудить Тоджи, я лёгким движением убрала прядь его волос, которые мешались на глазу. Я улыбаюсь, складываю руки под щёку и не замечаю, как сама от усталости и семейного уюта проваливаюсь в сон.***
НАНАМИ КЕНТО
Я много сплю после тяжёлых родов, так как организм требует восстановления. В эту ночь я крепко сплю, что даже не замечаю, как проспала больше двух часов, пропустив кормление. Я проснулась так резко, словно у уха ударили барабаном. В тишине я подскакиваю и вижу, что кроватка пустая, а постель рядом со мной была холодной. Я встаю с кровати и иду на кухню. Я вижу, как Нанами ходит медленными, плавными шагами по всему периметру кухни и держит в руках бутылочку. Сын на его руках лежит с закрытыми глазами и причмокивает соску, как котёнок. Моё тело расслабляется, меня снова начинает клонить в сон. И в то же время чувство стыда опалило мои щёки. Нанами и так слишком много устаёт на работе, чтобы наша семья ни в чём не нуждалась, так он ещё решил пожертвовать своим сном. — Ложись спать, — шепчу я Нанами и целую его в плечо. Я протянула руки к сыну, и тот начинает недовольно кряхтеть. — Это ты иди ложись спать, — Нанами осторожно целует меня в губы, затем в лоб, словно хочет проверить мою температуру. — Отдыхай. Я завтра всё равно выходной, я покормлю его сегодня. — Правда? — спрашиваю я почти сквозь слёзы, которые возникли от усталости. Я каждую ночь просыпалась каждые два часа от крика голодного ребёнка, мне был необходим полноценный отдых. Нанами улыбается и молча кивает в сторону спальни, отправляя меня обратно в кровать. Перед уходом возле двери я ещё раз гляжу на мужа. Он наклоняется к сыну и целует его лоб, еле касаясь. Я улыбаюсь и ухожу обратно спать.***
ЧОСО
Я лежу на кровати после выписки из больницы, рядом со мной лежит наша новорождённая дочь. Я чувствую слабость в теле, у меня болит буквально всё от мышц до костей. Но я стараюсь держаться, чтобы лишний раз не показывать, как мне плохо. Чосо сидит на коленях у кровати и совсем близко смотрит на спящую дочь. Младенцы слишком несуразные, как гадкие утята: красные, сморщенные, опухшие, но такие любимые, что кажутся самыми прекрасными на свете. Я смотрю на Чосо. — Она такая маленькая, — Чосо счастливо ухмыляется, и я вижу, как вы его глазах блестят слёзы. Я улыбаюсь в ответ. Чосо пытается протянуть руку, чтобы коснуться дочери, но не решается, словно боится сломать её даже кончиком пальца. Чосо утыкается в кровать лицом и тяжело вздыхает. Он прячет от меня слёзы. Я слышу, как он шмыгает носом. — Это какое-то чудо просто. Это ведь наш общий человек. Так можно говорить? — он понял, что сказал глупость, и посмеялся сквозь слёзы и шмыгающий нос. — Не наш человек, а… Ну ты поняла меня. — Он протягивает снова руку и гладит указательным пальцем маленькие, хрупкие пальцы дочки. Они у неё бордово-розовые, крохотные и ещё оттёкшие. Её обхвата не хватит, чтобы обнять ладошкой хотя бы половину пальца Чосо. — Спасибо, — шепчет он и целует мои руки, взяв их в свои ладони. — Она на тебя похожа… Такая же милая и любимая.***
САТОРУ ГОДЖО
Сатору сидит с двумя четырёхлетними мальчиками и разговаривает с ними. Для своих лет они довольно сообразительные, от чего более болтливые и слишком любопытные. Все в отца. Мальчики — копии друг друга. Сатору научился различать их только год-два назад. — Это — курица! — говорит Коичи и тычет в детскую книжку. Он злится, смотрит на своего отца и хмурит брови. Он забавно топает ногой, ещё не умея в полной мере контролировать всплески эмоций, и снова тычет в книгу. — Да где курица-то?! — возмущается Сатору. — Это петух! — Это ку-ри-ца! — по слогам говорит Коджи, второй брат-близнец. Я пытаюсь не засмеяться от того, как Сатору на полном серьёзе спорит с двумя четырёхлетними сыновьями. — Петух! — говорит Сатору. — Пап! — кричат оба мальчика на него и прыгают на его ноги. — Ты что, глупый что ли? — Коджи смешно трясёт рукой, подняв внутреннюю сторону ладони вверх, и смотрит нежно на папу, словно и правда считает его глупым и милым. — Так это петух или курица? — Сатору смотрит на меня и ждёт, что я подтвержу его слова. Я улыбаюсь, хитро заглядываю в книжку и вижу картинку птицы. Мне хочется смеяться, все мои мальчики смотрят на меня так, словно я судья, который сейчас скажет свой вердикт. — Это курица, — говорю я правду. Коджи и Коичи заливаются смехом и начинают тыкать в Сатору руками. — Ты что, куриц никогда не видел, пап?! — с возмущением спрашивает Коичи. Сатору начинает его щекотать, оба смеются, и их папа падает на пол, что было его ошибкой. Коичи и Коджи наваливаются на него и в ответ начинают щекотать рёбра, подмышки, шею. Сатору начинает пальцем тыкать в их бока, мальчики истерично кричат сквозь громкий смех и отбегают. А я смотрю на это всё со стороны, впитываю через себя этот постоянный шум детских игр и смеха, от которых я даже устала. Но я рада, что в нашем доме редко слышно слёзы, что чаще тут слышны смех и весёлые споры благодаря такому замечательному и любящему отцу.***
СУГУРУ ГЕТО
Я встаю часов в двенадцать ночи, проснувшись от недолгого сна. Сугуру нет рядом со мной. Я прохожу на кухню и слышу, как доносится какой-то еле слышный шум из гостиной. Я продолжаю пить воду, так как у меня пересохло в горле, и иду со стаканом в сторону звуков. Я заглядываю через арку внутрь и вижу, как за спинкой дивана перед телевизором торчит голова Сугуру. На экране еле слышно шёл фильм. Судя по тёмным кадрам и резко сменяющимся звукам, это был какой-то ужастик. Я медленно подхожу к Сугуру, заглядываю за его спину и вижу, как на его коленях лежит двенадцатилетняя дочь. На столике перед ними стоит огромная тарелка чипсов, на полу — бутылка яблочного сока. Оба не слышат меня, и я понимаю, что если сейчас дам о себе знать, то они напугаются. Но я начинаю сердиться, поэтому не могу больше молчать. — И что это у нас тут такое? — спрашиваю я. Сугуру и Коу подскакивают, вскрикивают от испуга и оборачиваются. — Мам! — возмущаясь, говорит Коу и садится на колени в мою сторону. Она прижимается руками к дивану, и я вижу, что она умоляюще смотрит на меня. Явно просит не ругаться и разрешить досмотреть кино. Я вздыхаю. Коу была не так виновата в этой ситуации, как Сугуру. Во-первых, он разрешил ей смотреть ужасы, а во-вторых, они делают это ночью! — Ну пожалуйста, — Сугуру повторяет позу Коу, кладёт подбородок на спинку дивана и наигранно дует губы. — Завтра же выходной. — Можно было не делать это за моей спиной! — я скрещиваю руки на груди, кидаю взгляд на мужа и дочь и не могу больше сердиться. — Ладно. Но только сегодня! — Получилось! — говорит Коу, и они радостные дают друг другу «пять». Я улыбаюсь, не удивляясь поведению Сугуру. Он слишком многое позволял Коу, порой даже чересчур. Я не была строгой мамой, но старалась держать хотя бы минимальную дисциплину. Наверное, Сугуру просто хотел, чтобы она насладилась детством сполна. Он с самого её рождения проводил с ней много времени на выходных и даже после работы, если не был слишком уставший. Наверное, поэтому я не могу злиться. Я сажусь с ними рядом. Коу падает между нами, но голову кладёт на отца, будто думает, что он сможет защитить её, если в нашу реальность из экрана вдруг вылезут монстры из фильма.