Кат

— Пороть! — грозно прозвучало за директорской дверью, и Эрик поджал задницу. Неужели он заслужил? Вроде бы ничего такого не делал. Если только… Он вспомнил, что забыл почистить историю посещений в компьютере дня два назад. На утро все исправил, но… Нервно покусывая губы, Эрик устремился в свой кабинет, который делил с девятью такими же работниками. Наказания исполнял Глеб Станинский — сорокалетний мужчина среднего роста и крепкого телосложения. Суровый, аккуратный, вежливый. У него была своя собственная комната, оборудованная разными странными приспособами для наказаний. По углам стояли поддоны для стояния коленями на гречке или горохе. Причем, стоять надо было с поднятыми руками. Хватало минуты, чтобы понять, насколько жестоко это наказание. «На крупу» попадали грубияны и скандалисты. Особо отличившимся в рот вставляли шарик-кляп, который оставляли и после наказания, до конца рабочего дня. Впрочем, такой шарик начальник отдела мог одеть любому болтливому подчиненному и без всякого гороха. Пойманным за развратными действиями в туалете выписывали пять «поездок в седле». Наказанный садился верхом в седло на специальное дилдо, которое вибрировало и трахало в течении определенного времени, не обращая внимания на протесты седока. Обычно недели таких процедур хватало надолго, если не навсегда, чтобы отбить желание трахаться в неположенных местах. За большинство остальных провинностей пороли. Существовала градация сколько ударов за что. Провинности суммировались. Отягчающие обстоятельства сказывались на инструменте для порки. Эрику пока везло. Его шлепал Станинский собственноручно, заголив и перегнув через колено. Эрик попадал на наказание редко, но каждый раз был неимоверно волнующим. Так как день наказания следовал за днем назначения, Эрик успевал помыться и выбрить все, что могло хотя бы теоретически зарасти волосами. Иногда он даже тратился на профессиональную эпиляцию, когда были свободные деньги. Потом в ход шли скрабы, маски и крема, чтобы кожа стала нежной и белой, без раздражений и высыпаний. Фото наказанной задницы выставляли в холле на всеобщее обозрение, и Эрик не хотел позориться, как некоторые. Постучавшись, он толкнул массивную дверь, просачиваясь в полутемную приемную. Станинский сидел за столом и что-то печатал в компьютере. — У меня, вот, предписание, — дрожащей рукой протянул запечатанный конверт Эрик. Станинский оторвался от экрана, перевел на него внимательный взгляд, забрал конверт, вскрыл костяным ножом для бумаг, прочитал назначение. — Проходите, переодевайтесь, — указал на одну из дверей. Эрик поклонился, быстро юркнул за указанную дверь. Там была раздевалка. На стене ряды крючков, в специальном шкафчике одноразовые комплекты одежды: безразмерные розовые штаны на резинке и рубашка типа распашонка, запахивающаяся на спине — для женщин, и белые штаны для мужчин. Первым на крючок отправился пиджак, потом галстук, следующей стала рубашка. Сняв ботинки и носки, Эрик поежился и принялся расстегивать брюки. Руки тряслись, пуговица никак не желала пролезать в дырочку, наконец он справился, позволяя брюкам упасть к щиколоткам. Дрожь предвкушения перекинулась внутрь. Эрика пороли редко, но каждый раз был… незабываем. Оглянувшись на дверь, он быстро снял боксеры и натянул штаны для наказаний. Скатанные трусы сунул в карман брюк, брюки повесил на крючок за шлейку. Больше причин медлить не было. Он вошел через другую дверь в слабо освещенную комнату для наказаний, обитую толстыми, звукопоглощающими панелями, и встал в круг света, обозначая свою готовность. Стоять пришлось довольно долго. Эрик уже весь извелся от ожидания и немного замерз, когда в дальнем углу зажегся фонарь над стулом, обозначая место наказания. Неспешной походкой, потирая руки, вошел Станинский, скинул пиджак, оставаясь в рубашке и жилетке, подчеркивающей его стать и мощь. Прихватил со столика у стены короткий пэддл, удобно уселся на стуле, раздвинул колени и жестом пригласил прилечь. Стараясь не суетиться, но и не тормозить, Эрик устроился на крепких бедрах. Его положение стало таким уязвимым. Грудью он лежал на одной ноге Станинского, а животом на другой. Подставив зад для наказания. Станинский, а попросту — кат, палач, огладил его ягодицы, помял через ткань, слегка похлопал. Он никогда не начинал лупить по холодному. Всегда разомнет, подготовит, приговаривая: — Что же это вы так неосмотрительно, голубчик. Правила нарушать нельзя. А нарушил — терпи. Пэддл легко прошелся по одной ягодице, потом по другой. Эти удары не считались. Отсчет начинался, когда кат стягивал с зада жертвы штаны. Горячая, сухая и немного шершавая рука огладила одну ягодицу, потом другую. Эрик мучительно покраснел от стыда. Его, взрослого мужчину, вот так заголяют, чтобы отшлепать, как провинившегося мальчишку. — Считайте, — велел Станинский и ощутимо шлепнул ладонью. — Один, — начал Эрик. После каждых четырех ударов кат гладил раскрасневшиеся ягодицы, давая немного отдохнуть. Кожа уже горела, рука ощущалась прохладной и какой-то… ласковой что ли. Эрика скручивало от сочетания боли и ласки. Где-то после сорокового удара член встал и больно уперся в ткань штанов, пачкая их влажным. Выкрикивая числа, Эрик скулил и задыхался, подаваясь то назад, то вперед, расслабляясь на удерживающих коленях, и подпрыгивая, когда ладонь сменял пэддл. Кат видел его мучения и довольно хихикал, все откровеннее оглаживая меж ягодиц. Кончики его пальцев проходились по анусу, и Эрик краснел, все активнее подаваясь им навстречу. — Экий вы нетерпеливый, однако, — усмехнулся кат и вдруг запустил руку Эрику в штаны, выворачивая назад истекающий член. — Оу, как все запущено. Он коснулся головки, размазывая предэякулят, Эрик чуть не свалился и заскрипел зубами, выгибаясь. — Ну-ка, встаньте, — велел кат. Эрик не сразу встал на подгибающиеся ноги. Спереди штаны держались только за счет стоящего члена. Кат внимательно посмотрел на мокрое пятно, преувеличенно серьезно покачал головой, осторожно, двумя руками, взялся за резинку и освободил член от ткани, стянул штаны до щиколоток, параллельно оглаживая ноги Эрика. Того уже откровенно трясло. Он хотел продолжения, он хотел разрядки, он хотел искупления всех грехов разом, только чтобы порка продолжалась. Предательское тело разразилось жалобным «Пожалуйста». — И вам не стыдно вот так стоять голым передо мной? — Стыдно. — И наказание ваше еще не закончено. Или, может, хватит? Эрик замотал головой, не в силах выдавить из себя ни слова. Щеки, уши, шея, грудь, все пылало огнем. Согнутой в локте рукой он прикрывал то глаза, то рот, чувствуя себя безобразно нуждающимся, испорченным и мерзким. — Ложитесь, молодой человек, будем вас лечить, — велел кат и чуть развернулся к маленькому столику, стоявшему сбоку от его стула. Эрик видел, как он выдавил немного масла на ладонь из металлического серебристого дозатора. Понимание, зачем именно он это сделал, прострелило новым залпом возбуждения. Не особо заботясь о красоте движений, Эрик вновь лег на колени ката и замер, ожидая продолжения. — Считайте, — велел кат. — Сорок пять, сорок шесть, сорок семь… Теперь кат шлепал с оттягом, заставляя вскрикивать и вцепляться в штанины его идеальных брюк, комкая в кулаке дорогую ткань. В перерывах скользкая рука ласкала звездочку ануса, мошонку и член, подводя Эрика к краю. Пауза в несколько секунд, чтобы оргазм немного отступил, и новые удары, чередующиеся с ласками. Иногда пэддл ложился совсем рядом с яйцами, а то и чуть задевал их, а потом терся своей теплой бархатистой или холодной деревянной поверхностью по нашлепанной коже и между ягодиц, заставляя Эрика замирать в страхе и предвкушении. — Так тоже хорошо? — поинтересовался кат, внезапно пошлепав пэддлом прямо по вывернутым назад яйцам. — Спасибо, — прохрипел сорванным горлом Эрик, сильнее разводя колени и приподнимаясь на согнутых ногах. — Промытый? — Да. — Хорошо. Опять звук дозатора, и в анус вкручиваются сразу два пальца, метя ровнехонько в простату. — Господи! — взвыл Эрик, выгибаясь. — Можно просто «господин Станинский», — усмехнулся кат. Вряд ли Эрик был способен как-то отреагировать на шутку. Он видел луну и звезды под зажмуренными веками. Ему было очень приятно и от этого еще больше стыдно, что теперь он не просто с голой задницей, а еще и чужими пальцами внутри. Которые растягивают и ласкают его, потираясь в самом сокровенном месте, которое не демонстрируют налево и направо. Однако кат его видит, трогает и посмеивается, доводя почти до предела, но не давая кончить. — Как же нам продолжать? В таком положении неудобно. Может вот так? Скрипнул ящичек у столика, фыркнул дозатор, и к разгоряченной дырке Эрика прижалось что-то гладкое и холодное. — Это стеклянная пробка. Она отлично заменит пальцы на время, не зажимайтесь. Легко ему говорить. Это же не в него толкают пузатую дуру. Эрик зажмурился сильнее, когда кат поднажал, проталкивая в него игрушку. Мышцы плотно сошлись на узкой шейке, внутри расперло. — Продолжаем, считайте. При каждом ударе пробка дергалась внутри, прижимая простату. С члена уже текло ручьем. Яйца распирало от желания кончить. До сотого удара оставалось всего-ничего. Зад нестерпимо горел, ноги болели от напряжения, казалось, в Эрике нет ни одного места, которое бы не напряглось в предвкушении. Спина взмокла, с бровей капал пот. После девяностого удара кат принялся чередовать: удар — вытягивает пробку до самой широкой части, трахает, запихивает внутрь, еще удар, опять растягивает. Еще и приговаривает: — Вот она причина всех бед, бесстыжая, голодная дырка. Такая жадная, такая большая. Как же вам не стыдно, батенька, заставлять ее голодать? Посмотрите, как она истомилась по ласке, по крепкому члену. Разве можно так? Стыдитесь. Скоро пробка стала ходить совсем легко, мышцы растянулись и не смыкались, демонстрируя розовое нутро. — Дадим вашей дырке сметанки? — запуская сразу три пальца, спросил кат и повернул руку, дразня распаленного Эрика. — Да, — с надеждой выдохнул он, быстро сообразив о какой сметанке идет речь. — Тогда вставайте и держитесь за стул крепче. Эрик мгновенно встал в требуемую позу. Кат вжикнул ширинкой и въехал сразу на всю длину, крепко хватая Эрика за талию. — Ну-с, поскакали, — деловито сообщил он и привдарил, будто и правда сразу сорвался в галоп. Если бы кат не держал настолько сильно, Эрик непременно врезался бы головой в спинку стула, а может и стену протаранил, но держали его на совесть, да и не пришлось долго скакать. Оба были настолько возбуждены, что и пяти минут не прошло, а может и того меньше. Толкнувшись до предела, кат замер, кончая. Эрик схватил себя за член и тут же тоже кончил, забрызгивая кожаное сидение стула. — Стоять, — строго велел кат. — Фото на память. Эрик замер, послышались щелчки камеры. Только потом он подумал, что теперь все увидят его растянутую, растраханную, дырку с потеками чужой спермы. И тогда ему останется только провалиться от стыда. Он станет рассеянным, начнет совершать больше ошибок и опять попадет на порку. Отличная перспектива. Ради такого можно и потерпеть дурацкие шутки сослуживцев. Совершенно обессиленный, он сел на пол и положил голову на стул, проваливаясь в забытье. Слишком много эмоций в один день. Надо отдохнуть. Глеб сходил за одеялом, завернул разомлевшего парня, отнес в небольшую комнатку, где у него стоял удобный, кожаный диван, уложил, сел рядом, отвел с лица мокрые волосы, полюбовался профилем. Красивый мальчик и такой яркий. Надо брать.