Seine bösartige Königin

Катерина...Катрин...Катюша...   Ночь давно вступила в свои права. Тьма тяжёлым покрывалом опустилась на ночную Москву. Небо было чёрное-чёрное, будто душа его. Звёзд нет; завтра будет дождь. Ветер был холодный и неприятно пробирал до самых костей. Начало мая выдалось каким-то холодным и мерзким. Она плотнее затянула шёлковый пояс халата на талии, зевнула, прикрывая рот рукой, и потерла глаза, все также продолжая смотреть на ночную Москву. Перед глазами все начало слипаться в одну нелепую картинку, как в калейдоскопе. Она давно перестала быть человеком, но всё равно усталость от очередного дня проявлялась к концу суток. От этого спонтанного приезда из Берлина в Москву ментальное и физическое  здоровье стали хуже. Другой климат, другое время, другой язык, другие люди, как же это все надоело! А ведь только прошла одна неделя! Она бы сейчас отдала все, чтобы вернуться в особняк, в Берлине на ***   Дверь скрипнула и она, с какой-то надеждой в глазах, повернулась, глядя на вошедшего. И надежда, такая крохотная, что была в её очах,  мгновенно потухла. Рыжеволосая девушка с зелёными глазами - она была прекрасна, да только портил все безобразный шрам на шее. Из одежды на ней был только передник, хоть бейся головой об стену, не носила Гелла одежды. — Катерина Ивановна, — голос у неё красивый, как колокольчик (Катерине нравится, но вот только Гелла больше предпочитает молчать) — не спите ещё, время позднее. Мессир будет недоволен. Катерина только вздыхает, жалобно смотря в окно, будто бы надеется увидеть там его. Да вот только Воланд не летает по небу. Катерина отходит от окна, садится на кровать, опуская голову вниз, закрывая лицо каштановыми локонами, что падают на лицо, а по щекам текут жгучие слезы, оставляя за собой мокрые дорожки. — Скажи, Гелла, зачем он так со мной? — Катерина Ивановна, женщина без фамилии, что так просто отдалась дьяволу, надеясь на вечность с ним и вечную любовь. Да, дьявол ведь любить не умеет. — Разве я достойна только плотских утех? Да что он мои чувства словно гадость какую-то отбрасывает. Обнимает какой раз, а я чувствую холод! Да даже губы у него, точно лёд, когда целует! — Не мне это знать, Катерина Ивановна. Ложитесь спать. — и Гелла уходит. Катерина отводит взгляд, видя её обнажённое тело. Для неё это слишком дико. Ко всему привыкла, да только обнажённая Гелла дико выглядит. Катерина снимает халат, кидает его на стул и ложится в кровать, накрылась одеялом. Любви! Так хочется любви! Хочется простого человеческого тепла, семьи ей хочется, ребёнка! А у мессира руки холодные, а у мессира губы поцелуи холодные на коже бледной оставляют, а мессир любить не умеет. Катерина лежит уставившись в стенку, глаза слипаются, но засыпать она не хочет. Ждёт. Да сколько уже прошло, а она все ждёт его по ночам! Годы, которые шли до безумия быстро, стали чем-то обыденным. Прошёл год, прошло два года, прошло десять лет, а её лицо все такое же молодое, не тронутое временем. Мессир обманул саму смерть, навечно привязав к себе душу Катерины, а потом обманул и саму Катерину. Он ведь дьявол, что она только ждала от него! Катерина сама не поняла когда заснула. Заснула одна на супружеском ложе, хотя должна была обнимая мужа. Да вот только муж её был самим Сатаной, может ли с ним быть что-то человеческое? Она проснулась утром, из-за шума, доносившегося с открытого окна. Город проснулся, люди шли на работы, автомобили гудели, а рабочие, что-то строили под окнами. Катерина отвернулась от окна, положила руку на другую часть кровати. Холодную, пустую. Она открыла глаза. Он так и не пришёл. Катерина закрыла глаза, начала кусать губы по привычке, а душа горела от обиды. Она положила голову на подушку мужа, на подушку, на которой, должен был он лежать, обнимая её ночью. Кровать прогнулась под чьим-то весом, чьи-то руки обняли её со спины, чьи-то губы поцеловали её в висок. Она его так ждала ночью, а он пришёл только сейчас. Воланд положил перед ней красную розу. — Ты опечалена чем-то, meine Königin¹.  — Воланд не спрашивал, он утверждал. Мессир читал её мысли, читал словно открытую книгу, что лежала перед глазами. — Ты не пришёл ночью. Я ждала тебя. — Катерина вздохнула, глядя на розу. Его объятья были такими холодными. — Теперь-то я тут, Катерина. — Воланд разворачивает её к себе. Целует, а поцелуи холодные, не живые. Он убирает одеяло, которое мешает ему, снимает шёлковую ночную рубашку, обнажая бледное тело. Он целует шею, покрывает холодными поцелуями девичью грудь. Сам Сатана предавался человеческим порокам. Похоть двигала им, когда он впервые увидел девчонку, что звонко смеялась с глупыми подружками, прогуливаясь по улицам Берлина, он хотел ей завладеть, хотел завладеть душой, что так рано стала испорченной. — Катерина...Катрин...Катюша. — нежно шептал он на ухо супруге, пока та изворачивалась в холодных объятиях. И тогда Катерине становилось жарко, тогда Катерина забывала, кто он, тогда мессир был просто её мужем. Она запускала пальцы в его волосы, так сладостно стонала, шепча его имя, как в лихорадке. Он уже  был с ней и ничего не нужно было. Мужа Катерина любила, любила, так сильно, что с ума сходила. Любила его глаза, что смотрели на неё то с холодом, то с желанием, любила руки, что так нежно, касались её тела, и пусть они были холодные, любила его запах - обнимала Воланда, Сатану, что стал её мужем, и вдыхала его запах, не могла насытиться. Она сходила с ума, когда его тёплое дыхание касалось её шеи, когда она слышала его тяжёлые вздохи и тихие стоны, а от того, как он назвал её "Катюшей" с немецким акцентом заставляло её тело покрыться мурашками. И он её любит тогда, любил целовать, любил обнимать, но всё это было слишком быстро и снова он одевается, а она сидит все ещё нагая и смотрит на него. — Я хочу сегодня погулять. В Москве последний раз была ещё при Александре III. — Катерина садится, смотрит на мужа, который застегивает до последней пуговицы белую рубашку. — Ты пойдёшь сегодняшний со мной. — он улыбнулся, глядя на неё. Его глаза были равнодушны, холодны, и от этого становилось страшно. — Будем считать это свиданием. Дверь распахнулась и в комнате тотчас появился Коровьев. Катерина вскрикнула и тут же прикрылась одеялом, отводят недовольный взгляд в сторону. — Не смотрю! Не смотрю! — Коровьев закрыл глаза руками и стал глупо прыгать на месте. Он повернулся к Воланду все так же закрывая руками глаза и  встав спиной к Катерине, что бы не смущать бедняжку ещё больше. — Мессир, завтрак готов. Прикажете подавать в опочивальню или на стол? — Ждите нас к столу. — Воланд кинул взгляд, на жену, что стыдливо прикрывалась одеялом. На его губах появилась усмешка. — Выйди, Фагот, ты смущаешь королеву. — Слушаюсь, мессир! — он засмеялся и выбежал из комнаты, все так же закрывая глаза руками. Но потом он остановился, вернулся, чтобы закрыть дверь и опять посмотреть в сторону Катерины. — Двери забыл закрыть! Ой! Ой! Не смотрю! Не смотрю! — дверь захлопнулась и только тогда Катерина смогла спокойно выдохнуть. — Ну что за бестакность! — Катерина встала с кровати, раздраженно откинув от себя одеяло, и направилась в ванную комнату. — Воланд, это ужасно! Гелла ходит в одном переднике! А Коровьев так бестактно врывается в нашу спальню без элементарного стука! А меня они даже в расчёт не ставят! Я уже не выношу этого Воланд! — Перестань, Катрин, — Воланд откинулся в кресле, не отводя взгляда от обнажённого тела жены. — обнажённый вид Геллы уже для всех стал привычным. Если тобой движет женская ревность, то она напрасна, meine Königin, только твоё тело способно так будоражить мой разум. А что взять с нашего старого Фагота? Не льсти себе, ему не интересны женские тела, а твоё особенно не должно волновать. В тебе говорит человек, моя милая Катрин. Люди видят в обнажённом теле похоть, провокацию, сигнал к совершению соития, на деле Гелла разве горит желанием кого-то соблазнить? Похоть - это людской порок, к нам он не должен быть преписан. — Но при этом похоть заполнила разум самого Сатаны, особенно когда тот глядят на нагое тело жены. — Катерина остановилась в дверях, ведущих в ванную, взглянув через плечо на мужа. — Разве это не есть людской соблазн? Если сам мессир думает обо мне так, то что мешает другим делать то же самое? — Им мешает, то, что ты моя жена, Катрин. — Взгляд Воланда встретился с её очами, тёмными, будто бы сама его душа в них отражение. Он оглядел её тело, и чувство, которое сам презирал в людях загорелось в нем, задело разум и чувства. Подумать только, девчонка, смертная, полная пороков и грешений, так сильно будоражила его мысли. Мессир встал, все так же неотрывно, глядя в глаза жены, он сделал к ней шаг, закатал рукава. Неужели сам господь Бог послал к нему её. Хотел посмеяться над ним! Мол, на, получи то, что так отчаянно презираешь! Широкие шаги Волада быстро сократили расстояние между ними. Катерина дышала, её грудь поднималась и опускалась. Она смотрела на него неотрывно, следя за глазами мужа. Взгляд его лихорадочно бегал по её телу и только когда он подошёл вплотную, то заглянул ей в темные очи. Не любовь это, это похоть! Нет любви в сердце самого Сатаны! Его холодные руки легли на её талию, он уткнулся носом в каштановые локоны. — Катюша, — шепот его был громче, любого крика. Он приник к её губам, целовал так нежно, так аккуратно, а Катерине казалось, что лёд касался её губ и боялся растаять  от прикосновения. — meine bösartige Königin². — он усмехнулся, эта ирония все годы вызывала у мессира только смех. Катерина, его непорочная и чистая, на деле оказалась, такой же, как и остальные, смешавшая свою душу с грязью. — Sie warten auf uns (нас ждут) . —Катерина не сопротивляется, она наоборот подставляет свое тело под его губы. Один господь Бог знает как она его любит, как она им грезит, как она им живёт! — Lass sie warten. Jetzt möchte ich bei dir sein.(Пусть ждут. Сейчас я хочу быть с тобой)— Воланд улыбается. Как просто было подчинить женский разум, настолько просто, что становилось смешно. — Woland, ich flehe dich an.  (Воланд, я тебя прошу). — Катерина тихо вздохнула и сжала его предплечья, откидывая голову назад. — Katjuscha  (Катюша), — он целовал её руки, целовал губы, любовь могла бы быть его такой нежной, да только нет в сердце мессира места для любви. — mein Liebling, mein Geliebter, mein Bösartiger.  (моя милая, моя любимая, моя порочная.) Он заводит её в ванную и закрывает двери. До чего мерзко было поддаваться человеческим нуждам, но как манило Воланда её тело, такое бледное-бледное, губы нежные, алые, она словно сошла со страниц романа. Его милая Катюша, его порочная королева.