Seine bösartige Königin

Мелькающий за окном вид из нового лимузина уже порядком надоел. Воланд был прав; не было в Москве больше ничего интересного, словно вместе с царской семьёй погибла и её прежняя красота. Катерина откидывается на спинку сиденья, обитого чёрной кожей. Глядя на бесконечную стройку и грязь, которой стало после ночного дождя ещё больше, Катерина вспоминает балы, что раньше были в Москве: званые вечера, мероприятия, поездки в театр, роскошные залы, все это было словно приятный сон. Сейчас, смотря на новую Москву, в СССР, не верится, что раньше была какая-то другая жизнь, другая Москва. Возможно, сейчас бы Катерина трудилась с людьми на улице, княжна потерявшая всё в ходе революции. Или бы вышла замуж за обычного мужчину и осталась бы в Берлине. У неё могли бы быть уже внуки, дети. — Куда мы едем? — Катерина повернулась к мужу, который с наигранным интересом смотрел в окно. — На Патриаршие пруды. — он улыбнулся, глаза его были холодны, настолько, что Катерине было сложно в них смотреть. Не было в его глазах той нежности, с которой муж смотрит на жену; его взгляд был как из преисподни, страшен, темен, который Катерина ненавидела всей душой, особенно спускаться на балы и смотреть на бесконечный поток душ, сливающийся в единый перед королевой бала. — Воланд, — Катерина смотрит на него, а её глаза горят любовью, ласки от любимого просят, блестят верностью. Она словно преданная собачка, что заглядывает в глаза ему. — обними меня, пожалуйста — Зачем? — ответ его холодный, жёсткий, а удивление такое искреннее, будто бы она глупость какую сказала. Затем он кривит губы в полуулыбке, — Катерина, в тебе говорит человек, коим ты не являешься. Ты просишь тепла и нежности, но разве тебе, жене дьявола, нужно это? Чувства проявляются в наших взаимоотношениях и мыслях, а ты просишь пустых слов, прикосновений, объятий. Это глупо. — объяснял, так спокойно, будто Катерина была несмышлёным ребёнком. — Воланд, пожалуйста, обними меня, пожалуйста. — опять она просит, а в груди больно. Она смотрит на него, будто собака на любимого хозяина, и этот жалобный взгляд вызывает у него только усмешку - злую и холодную. — Катюша, — он дотрагивается рукой в кожаной перчатки до её щеки, проводит пальцем по бледной коже. А его "Катюша", такое мягкое, с насмешкой и немецким акцентом, трогает её душу больше всего. — это самое глупое, что ты можешь у меня попросить. — он подносит её руку к своим губам и целует. — Я могу дать тебе всё угодно, а ты просишь лишь объятий. Твои человеческие потребности в близости мне до сих пор не понятны. Он притягивает её к себе, гладит по волосам, запутывая пальцы в темных локонах. Катерина прижимается к нему, обнимает в ответ, вдыхает запах, что стал самым родным и близким, ищет в нем тепла, а объятия Воланда такие холодные-холодные, будто совсем чужие. На его губах появляется усмешка, Катерина, его Катюша, такая верная и только его. Это льстило, радовало душу дьявола. — Мессир, — машина резко остановилась. Коровьев развернулся назад, оглядывая Катерину в объятиях Воланда. Фаготу Катерина не нравилась, смертная девка, которую Владыка вознес, считай, до небес. Женился, подарил вечную жизнь и молодость, лишь потому, что она когда-то понравилась ему среди многих. — мы на месте. — Коровьев выскочил из машины и тут же открыл дверь со стороны Катерины, сделал наигранный до нельзя поклон и протянул руку. — Катерина Ивановна, позвольте. Несмотря на ночной дождь, сегодня солнце не только ярко светило, настолько, что Катерина сразу щурилась от света, и ей пришлось достать очки из сумки, но при этом неприятно грело. — Сегодня чудесная погода! — Воланд подошёл к Катерине, подав той руку, шепча нежное и тихое на немецком — не находишь это правдой, meine königin? — Нет, mein König, я нахожу сегодняшнюю погоду жаркой до ужаса. Май в Берлине мне был по душе намного больше. — Катерина взяла его под руку, и они пошли в парк. Воланд держал ее под руку, они шли в одну ногу, перекидываясь изредка бытовыми фразами, по поводу того, что будет на ужин. Взгляни на них со стороны, они бы сошли за обычных супругов: муж, который занимает какую-то важную должность, потому и одет в дорогой костюм и катается на новом лимузине, который могут позволить себе лишь единицы, и красавица-жена, что ждёт его вечером дома, гуляет с подругами, ходит по кафе и одевается по последней моде, а по вечерам, в выходные дни, они ходят в театр, затем в ресторан. Со стороны они выглядели так, на деле же Воланд был Сатаной, а Катерина его женой, которую в народе называют "Лилит". Они остановились у пруда, и Катерина оперлась на перила, глядя на уток и лебедей, плавающих в воде. — Давай поедим в Берлин. — Катерина выпрямилась, поворачивая голову в сторону Воланда. — Мне нравится Берлин и наш дом. — Катюша, — Воланд подходит к перилам и смотрит на жену. В карих глазах отражалось солнце, делая их насыщенными и до безумия красивыми, её тёмные локоны блестели на солнце, а бледная, фарфоровая кожа становилась ещё бледнее от света солнца. — если я буду так часто оставлять преисподнею без присмотра, то там начнётся полная анархия. — Помнишь ту женщину, которая работала в нашем доме в Берлине? — Катерина улыбнулась, вспоминая пару месяцев, которые они провели в Берлине, после их с Воландом "свадьбы" — Она готовила потрясающие roulades¹! А какой у нее был шницель! — Я помню. Она была хорошей домработницей, почти наравне с Геллой, да вот только говорящий кот и хозяин, что оказался дьявол, нарушили её эмоциональное состояние. — Воланд усмехнулся — жаль, что ей пришлось заканчивать свой век в больнице для душевнобольных. — Пусть Гелла приготовит на ужин шницель. — Катерина отвела взгляд от пруда и взяла Воланда под руку. Они пошли дальше. Воланд взглянул на часы, а затем улыбнулся. — Аннушка скоро пойдёт в магазин. — Аннушка? — Катерина удивлено посмотрела на него. — Ты скоро все сама увидишь, Катрин. — и он опять весело улыбнулся. — Товарищ, купите цветы для спутницы. — к ним обратилась пожилая женщина, мимо которой они проходили. Воланд повернулся и с улыбкой посмотрел на женщину. Такое он видел редко: на улицах Берлина не встретишь старушек, что продают самые обычные цветы, без упаковок и гармонично собранных в букет. Катерине стало неловко от того, с каким интересом он смотрел на женщину, которая предлагала ему цветы и собрать букет. Он смотрел на неё так, как смотрят только на интересный эксперимент. И сейчас, мысль того, что они обычная супружеская пара, которая приехала из Берлина на несколько недель в Москву, сразу исчезла. — Wir können niemals gewöhnlich sein, meine Königin (Мы никогда не сможем быть обычными, моя королева). — Воланд усмехнулся, а в глазах его отражалась преисподняя, которая стала домом Катерине на долгие 25 лет. Воланд протянул женщине несколько купюр, которые только что появились в кармане его пиджака. Увидев сумму, которую отдал ей Воланд, да ещё отказался от сдачи, глаза женщины засияли. — Спасибо, товарищ, спасибо! Дай Бог вам здоровья! — восторженно лепетала женщина, пряча деньги в карман. Услышав её слова, Катерина тут же потянула мужа в сторону, сжимая в руках букет из сирени, которую он ей только что дал. Воланд тем временем смеялся, причём так искренне, будто ему рассказали очень смешной анекдот. — Мне такого ещё не желали, — он вытер слезы, которые выступили от смеха. — Скажи, Катрин, ты ведь сама была когда-то человеком, зачем вы это желаете? Я дал ей всего лишь деньги, а услышал такую благодарность, словно вернул жизнь... не знаю даже...её любимому мужу, например! Это же так глупо, Катрин! За деньги такие слова! — Если она продаёт цветы с собственного сада на улице, то значит в её жизни все не так хорошо. Деньги всегда были важны для людей, и сейчас ничего не изменилось. Так было всегда. Не мне тебе об этом рассказывать, дорогой. — Der Glaube der Menschen an Gott lässt viel zu wünschen übrig, aber gleichzeitig ist ihr Glaube an Geld, dass sie die Haupt quelle des Lebens sind, so unerschütterlich, dass ich neidisch werde! Selbst an mich glaubt niemand so sehr. Weißt du, Schatz, das klingt alles nach einer schlechten Geschichte über ein verfluchtes Königreich und die Menschen, die darin leben. Die Leute sind übrigens auch verdammt! Ich würde es lesen, es ist notwendig, darüber nachzudenken, Gogol! Er schafft es, mit einem so traurigen Motiv zu schreiben. (Вера людей в Бога заставляет желать лучшего, но при этом их вера в деньги, и то, что они и являются главным источником жизни, так непоколебима, что я начинаю завидовать! Даже в меня никто так не верит. Знаешь, дорогая, это все звучит, как плохая сказка о проклятом королевстве и людей, что живут в нём. Люди, кстати, тоже прокляты! Я почитал бы это, нужно подать мысль об этом Гоголю! У него получается писать с таким грустным мотивом). — Воланд усмехнулся. Он взял Катерину под руку, и они пошли дальше. улица была пустая, а значит необходимости говорить на немецком не было, чтобы лишние уши не слышали их разговор. — Dieses Leben, Voland (это жизнь, Воланд), — Катерина слабо улыбается. — Ein einfaches, menschliches Leben. Der menschliche Moment zur Ungerechtigkeit ist kurz, natürlich für uns. Sie glauben, dass das Leben für alles ausreicht, damit sie an Gott glauben können, an dich, das ist, weißt du, wie leidenschaftlich sie sind. Und Geld wird für die gleichen Produkte benötigt, um sich zu ernähren, für Unterkunft, für Kleidung, dafür arbeiten sie. Ihr Leben ist schnell, sie verbrennen genauso schnell wie ein Streichholz. Aber sie wollen alle leben! Sie merken nicht einmal, dass Sie nichts mitnehmen können. Im Allgemeinen ist es schwer, sie an Geld zu glauben, besonders für dich...und ich höre schon auf zu verstehen, wie alt es ist, zu planen, zu wissen, dass es keinen solchen Tag mehr geben wird und dass der Tod mit jeder Stunde einen Schritt näher kommt. (Простая человеческая жизнь. Людской миг до несправедливости короткий для нас, разумеется. Им кажется, что жизни хватит на всё, поэтому они верят в Бога, или в тебя. Это, знаешь как увлечение. А деньги нужны на те же продукты, на еду, на жилье, на одежду, ради этого они и работают. Их жизнь быстротечна, сгорает буквально, как спичка. А жить хочется всем! Они даже не понимают, что с собой ничего не заберёшь. Их веру в деньги сложно понять, особенно тебе... И я уже перестаю понимать, какого это - стареть. Планировать, зная, что больше не будет такого дня, и что смерть с каждым часом становится на шаг ближе.) Воланд опять улыбается, человеческая жизнь всегда казалась ему до ужаса глупой. Тратить время, которое так скоротечно, на такое, а потом, после смерти, они начинают жалеть о том, что кто-то кому-то не успел сказать, что любит, кто-то не успел провести время с родителями или детьми. Люди, попадающие в преисподнюю, или, проще говоря в ад, как один: все плачут о том, как коротка жизнь, и как были глупы их решения. — Какая глупость их жизни, но, возможно, они когда-нибудь научится жить жизнью, а не деньгами и работой. — Воланд опять улыбнулся, — Но такими их сделал тот, в кого они не верят. — Воланд взглянул на часы и поднял указательный палец левой руки вверх. — Аннушка уже пошла в магазин за маслом! — он хлопнул в ладоши. — Мне нужно отойти. Катрин, дорогая, иди к трамвайной остановке и жди там. Скоро всё увидишь. — он коротко целует её в щеку и уходит, весело махая из стороны в сторону своей тростью с набалдашником в виде головы пуделя. Катерина качает головой, сжимает в руках сирень, проводя по веточкам пальцами. Это вполне можно считать его работой. Дальше Катерина идёт одна, осматриваясь вокруг. Людей почти нет, тишину нарушает только пение птиц и шум машин, который доносится с улиц. Отсутствие людских глаз и голосов вокруг только радует. Катерина стоит на трамвайной остановке совершенно одна, сжимает в руках букет сирени и верно со стороны выглядит, как юная девочка, что ходила на свидание. 20 лет назад она такой и была, влюблённой, смущённой от внимания со стороны взрослого мужчины, которого тогда считала обычным, даже мысль в голову не приходила, что он окажется Сатаной. — Извините, — из мыслей Катерину вырвал чей-то голос. Она повернула голову, глядя на парня, который пытался засунуть кучу листов в сумку. Катерина улыбнулась; он был молод, лет 25, как бы не меньше, волосы русые и отросшие, чёлка прикрывала темно-зеленые глаза. На нем были чёрные брюки, белые рубашка, рукава задраны, а в руках, помимо потёртого портфельчика, он держал такой же потрепанный коричневый пиджак. Наконец-то справившись с бумажками, он поднял взгляд на Катерину и тут же неловко его отвел. — девушка, а трамвай ещё не проезжал? — Нет. — Катерина усмехнулась, глядя на его смущённость и опять вернула свое внимание к букету сирени. — А вы тоже его ждёте? — тем временем парень пытался продолжить разговор. Он тут же тихо чертыхнулся, понимая какой бред, должно быть, только что сказал. — Ну конечно ждёте.... Глупый вопрос. — он попытался исправить положение. — Нет. Я не жду трамвай. — Катерина усмехнулась и кажется поняла почему Воланд так странно реагирует на людей. Они слишком долго провели время внизу. — Ваш вопрос логичный. — Понятно. — он замялся, пытаясь придумать как продолжить разговор. — У вас было свидание? — Я не знаю даже вашего имени. — Катерина опять улыбнулась. — Не лучшая идея делиться своей жизнью с незнакомцем. — Извините, — парень неловко отвёл взгляд, а на его щеках появился румянец. — я Никита. — Катерина. — глупая улыбка опять появилась на её губах. Как же были эти люди чудны! — Катя получается? — тут же спросил Никита. — Нет, Катерина. И у нас ничего не получается. — Катерина подняла правую руку, привлекая его внимание к кольцу на безымянном пальце. Огонёк в глазах парня потух. — Извините. — он прикусил губу, выпрямил спину, старался быть уверенным перед ней, но при этом сам сгорел от стыда. — Просто вы так молоды, а уже замужем. И я просто... — Понимаю. — Катерина подняла руку, боясь, что сейчас последует бесконечная речь с извинениями. — Вы работаете в театре? — вопрос вырвался сам. — Да, режиссёр, а как вы поняли? — Никита поднял на неё заинтересованный взгляд. Неужели по нему так видно? Или может она увидела, что у него в руках текст пьесы? — Угадала. Можете считать меня ведьмой. — Катерина усмехнулась, пожимая плечами. Не станет же она говорить ему, что прочитала мысли. Никита рассмеялся, и смех его был таким простым, юношеским, чистым. — Вы похожи на ведьму. — он улыбнулся. Улыбнулся тепло, глаза горели весельем, он улыбался как человек. — Если бы я писал спектакль, где нужна ведьма, то она выглядела бы как вы. — Тогда я приду на премьеру вашего спектакля. — Катерина рассмеялась. И смех её был звонкий, чистый, весёлый, будто она снова была человеком. — Это будет долго. — Никита подавил улыбку и начал говорить более менее серьёзно. — В эту субботу в театре будут показывать мою пьесу - «Князь Тьмы». — Вы должно быть хотите, чтобы я пришла? — Катерина улыбнулась. Как ведьма. — Про что ваша пьеса? — Ну, — он запнулся, пытаясь подобрать слова. — она про Сатану, ну в смысле, как бы про его быт, если проще говоря. — Хотите показать на сцене семейную жизнь Сатаны? — Катерина ели сдерживала смех. В голову приходила только картина, где сам Сатана сидит в кресле, в своем любимом халате и читает второй том мёртвых душ, или где он играет по вторникам в шахматы с Петром 1. — Нет, — Никита неловко опустил руку, в которой держал свой потертый портфельчик. — Про его жену Лилит можно написать только роман, который вряд-ли будет издаваться вовсе. Я написал про его быт, Сатана будет выслушивать исповеди знаменитых исторических личностей, у него будут свои монологи и конечно же мораль. — его лицо сделалось серьёзным, и он перешёл на шепот. — Признаюсь, у изначальной пьесы текст был другой, пришлось многое поменять, что бы поставить на сцене. — Ваша пьеса походит на реальность. — Катерина опять улыбается. — Теперь интересно узнать насколько совпадают ваши исповеди с настоящими. — Я не очень понял вас. — Никита нахмурился. Послышался сигнал трамвая и лицо Никиты стало каким-то грустным. — Мне уже пора, приятно было с вами поговорить, я надеюсь увидеть вас в эту субботу, начало в семь! — он пытался перекричать гудок трамвая, который звучал слишком много раз. Катерина уже было хотела ответить ему, что она придёт, но тут же послышались крики, трамвай резко остановился, скрипя тормозами, а к ее ногам прикатилась чья-то голова. Никита отошёл на пару шагов назад, в шоке глядя на окровавленную часть тела. Катерина же не говоря ни слова, быстро направилась прочь. Как только она отошла от трамвая, неожиданно появился Воланд, который тут же взял её под руку, после они рванули прочь. — Чудесно! Просто чудесно! — радостно начал он. — Дела обстоят хуже, чем я мог подумать! Веселье уже начинает, Катюша, здесь мы не заскучаем!