Давай влюбимся ещё раз

Джиневра. Пыль повсюду. Чертова пыль, смешанная с песком, которая оседает на волосах, пропитывает ткань одежды, скрипит на зубах, вызывая желание залезть с головой под воду. Смыть с себя твердые колючие частицы, прилипшие к телу, разгоряченному сумасшедшим йеменским солнцем. Такие человеческие слабости, делающие нас глупыми. Желание избежать неудобств, желание комфорта и уюта. Презрительно усмехаюсь, облизывая пересохшие губы. Что чувствуют люди без души? Ничего. И немного раздражения. Стискиваю руки за спиной, стоя на шаг позади Менендеса, который сверкает довольством похлеще, чем чертово солнце у нас над головами. Купается в лучах обожания и поклонения толпы, волнующейся перед возвышением, на котором мы стоим, размахивает руками, руководя их настроением, словно опытный дирижер. — Cordis Die! Cordis Die! Cordis Die! — рев тысяч голосов плывет над площадью, руки вздымаются вверх, приветствуя лидера. Менендес оборачивается, делая шаг ко мне, подходит вплотную, заставляя поморщится от вторжения в личное пространство. — Скоро, моя дорогая Джина. Скоро все начнется. Или закончится. Как посмотреть. — его смех слышен даже сквозь крики последователей. Я не отдергиваю голову, когда пальцы Рауля впиваются в подбородок. Позволяю ему огладить кожу, очертить линию скул почти нежным прикосновением, смотря как разгораются огоньки безумия в глубине его карего глаза. — Молчишь, моя дорогая Джина. Всегда молчишь... Может мне даже нравится. Отводит руку, становясь снова жестоким ублюдком. Взмахивает головой, сбегая по светло-бежевым вытертым множеством ног ступеням и направляясь в здание. Иду за ним, как собачка на привязи. Ненавижу это место, пропитанное дыханием старины и оставшееся неизменным за все десятки веков, прошедшие с его возведения. Эти тонкие башенки, резные арки в арабском стиле, мозаика и песчаник, застывшие во времени и демонстрирующие ничтожность человеческой жизни по сравнению с вечностью. Убираю от лица длинные пряди темно-каштановых волос, выбившиеся из косы, сухие и выпаленные солнцем до золотистых бликов на кончиках. Менендес останавливается, скользя взглядом за моими движениями. Глубоко вдыхаю раскаленный воздух, думая о том, когда же он решит, что личная игрушка рядом лучше, чем телохранитель, которых у него и так десятки на любой случай жизни. И о том, что сделаю я тогда. Убью его? Себя? Усмехаюсь. Или просто позволю этому случиться, потому что людям без души все равно, что происходит с их телом. — Джина... — его голос вырывает из мыслей, и я поднимаю на Рауля взгляд, прослеживая грубый шрам, пересекающий его правую глазницу, щетину на лице, темные волосы с полосами седины на висках, зачесанные назад. — Что? — пересохшее горло с трудом выдавливает звуки. Ненавижу жару, ненавижу Йемен, и Cordis Die ненавижу тоже. Единственное, что во мне осталось. Тихая тлеющая ненависть, которая настолько понравилась Менендесу, что он не убил меня в той долбанной лаборатории. — Рядом будь. — склоняет голову набок, кривя губы в усмешке. — Ни на шаг не отходи. — Как и всегда. — я стискиваю губы, снова становясь за его спиной. Мысли возвращаются в прошлое. Я потеряла все тогда, три года назад, в той миссии в горах Мьянмы. Менендес только начал разрабатывать планы о создании кибероружия. Собрал команду ученых для изучения Целерия, и нашу группу послали для сбора разведданных. Конечно Дэвид был главным. Лейтенант-коммандер Мейсон всегда руководил отрядом и принимал решения. Даже когда мой брат сказал, что входить в лабораторию нецелесообразно, он решил, что нужно действовать. Даже когда Дэвид понял, что мы попали в засаду, он не дал приказа отступать, потому что появилась возможность уничтожить сервера с разработками. И когда я сжимала руку своего мертвого брата, думая, что умру вместе с ним под завалами из бетонных обломков, оставшихся после взрыва, я поняла, что умру, ненавидя единственного человека, которого любила больше жизни. Ненавидя Дэвида Мейсона, из-за которого погиб мой брат, а моя душа сгорела вместе с ним в пламени боли, ярости и отчаяния. Я не умерла в тот день. Наш отряд отступил, посчитав, что мы погибли. Харпер и Салазар силой тащили за собой Мейсона, я слышала их переговоры по радиосвязи и пыталась дышать, игнорируя боль в сломанных ребрах и зная, что лучше сдохну, чем позову его на помощь. Менендес нашел меня к исходу дня, когда я уже почти теряла сознание и еле различала реальность из-за полубредового состояния, в котором я находилась. Он присел рядом, отводя пряди волос от моего лица, проследил взглядом за моей рукой, крепко держащей холодную застывшую ладонь брата. Смахнул пыль с нашивок на наших униформах, читая одинаковые фамилии – Рейес, и что-то поменялось в его лице. Единственная его слабость – воспоминания о сестре Джозефине – и схожесть наших потерь не дали ему тогда нажать на спусковой крючок и закончить мои страдания. И еще та ненависть, что тлела во мне, прийдя на смену ярости и боли. Единственное, что спросил Менендес, когда я восстанавливалась в больнице в городе целиком и полностью принадлежащем ему, хочу ли я вернуться в ОКСО (Объединённое Командование Специальных Операций). "Нет"– одно слово, разделившее мою жизнь на до и после. Превратившее меня из солдата спецотряда Морских котиков в пособницу террориста. Рауль восстановил лабораторию, возобновил разработки. Два месяца назад отряд Мейсона снова разрушил ее, теперь уже окончательно, и забрал Целерий. Менендес радовался, как ребенок, получивший долгожданный конструктор на день рождения, и я даже подумала, что он окончательно рехнулся. Рауль же только посмеивался и говорил, что скоро все начнется. Я и сама готова была его пристрелить, чтобы прервать этот бред сумасшедшего. Если бы была настолько глупой, что думала бы, будто это возможно. Странный гул на грани слышимости возвращает меня из воспоминаний к реальности и заставляет поморщится. Какой-то знакомый, до боли привычный рокот. Узнаю через мгновение и делаю шаг к Раулю, доставая пистолет. — VTOL ОKCO (военный самолет) летят. Правительство атакует базу. Уходим. — говорю и вижу, как расплывается в белозубой улыбке его лицо. — О, нет. А как же веселье, Джина? Где твой авантюризм? — явно забавляется происходящим, и я начинаю раздражаться. — Рауль, это опасно. — В этом же и вся прелесть, моя милая защитница. Морщусь. Еще бы по щечке потрепал, как школьницу, рассказавшую стишок на утреннике. Псих придурочный. — Что делаем? — смотрю на него ожидая приказа, и он улыбается краем губ. — Идем к цитадели. Закатываю глаза. Ну кто бы сомневался. Легкая прогулка по городу, в котором, судя по звукам выстрелов и отчаянным крикам, уже начались уличные бои. Выхожу вслед за ним на улицу. Отлично, как я и думала. Нас окружает паникующая толпа, и мне приходится расталкивать их, орудуя пистолетом, чтобы расчистить нам с Менендесом путь. — Ты знал, да? — скриплю зубами, ударяя рукоятью очередного бегущего на нас, а Рауль отпихивает его в сторону, не переставая улыбаться. — Знал о чем, моя дорогая Джина? — О том, что ОKCO нападет на базу? — Ну я же всегда на шаг впереди. Хмыкает самодовольно, и я кусаю губы, чтобы сдержаться и не выдать ему трехэтажных матов. Впервые за три года, прошедшие со смерти брата, мои эмоции зашкаливают. Зло пинаю ногой подвернувшегося солдата Cordis Die, и Менендес издает короткий смешок, заставляя меня кипеть изнутри. Что чувствуют люди без души? Ничего, и немного ярости. — На шаг впереди, блять. — не получается у меня все таки сдержать недовольства. — Ты мог бы взять с нами Дефалко, или группу Мартинеса, нет? Я тебе не двухметровая горилла, чтобы толпу распихивать. — Нет. — смеется, запрокидывая голову вверх. — Ты точно не это, милая Джина. Но Дефалко мне в другом месте нужен. И из всех своих двухметровых горилл я только тебе доверяю, золотце. Фыркаю, бросая на него быстрый взгляд. — Какое сомнительное достижение. Порадуюсь этому, когда нас затопчут. — Ну ну, милая. Я вижу злость под этой маской вечного непоколебимого спокойствия? Какое приятное зрелище. Ухмылка Менендеса заставляет меня закатить глаза. Тоже мне, кукловод недоделанный, нравится за ниточки дергать и считать себя умнее всех. Выдыхаю с облегчением, когда добираемся все таки к цитадели. — Видишь, милая Джина, все точно так, как я планировал. Ты прекрасно справилась с ролью гориллы. — его теплое дыхание щекочет мне шею, когда Менендес наклоняется ко мне и шепчет на ухо, убирая от моего лица прядь выбившихся волос. Не чувствую ничего, по крайней мере того, на что он рассчитывал точно нет. Ни мурашек по коже, ни смущения, ни жара внутри. Разучилась это чувствовать к другим мужчинам, когда возненавидела того, от чьих прикосновений бросало в дрожь. Вижу вспышку недовольства в глубине карего глаза Менендеса, когда он встречается им с моими голубыми. Но она тут же сменяется привычной усмешкой, и Рауль отстраняется. — Снова моя бесчувственная Джина, да? А мне почти понравилось видеть эмоции на твоем личике, золотце. — проводит языком по ряду верхних зубов, обводя меня взглядом, и шагает во двор цитадели, а я направляюсь за ним и вижу Дефалко и его людей, обступивших плотным кругом кого-то, стоящего на коленях. — Я вижу, птички долетались, а? — смеется Менендес, и солдаты расступаются перед ним, а я замираю, на мгновение прикрывая глаза. Дефалко докладывает Раулю о том, как он удачно подбил из FHJ-18 AA (переносной зенитно-ракетный комплекс) два VTOL, а я делаю глубокий вдох, потому что стоящий на коленях Майк Харпер буквально пожирает меня взглядом, в котором плещется удивление вперемешку с неверием. — Джи... — Менендес не дает ему договорить. С размаху бьет Харпера по лицу, оставляя на коже щеки глубокую царапину из-за массивного перстня, надетого на безымянный палец, которая тут же начинает сочится кровью. Рауль наклоняется, вытаскивая пистолет Майка и взвешивая его в руке. — Как оно, знать, что сдохнешь от своего же оружия? По мне, так это как-то даже символично. Менендес усмехается, и Харпер прожигает его злым взглядом, сплевывая на землю кровь. Видимо сильно его мой босс приложил, хорошо хоть зубы не выбил. — Джина. — Рауль вытягивает ко мне руку, взмахивая пальцами в подзывающем жесте. Подхожу, стискивая губы в тонкую линию. Не могу перестать смотреть на Харпера. Если он здесь, значит и Мейсон тоже. Сердце начинает выстукивать бешеную чечетку в груди. Не хочу его видеть, до спазмов в желудке не хочу. Вздрагиваю, когда Менендес хватает мою руку, и забирает из нее мой пистолет, вкладывая вместо него пистолет Майка. — Устрани проблему, милая Джина. — шепчет, невесомым касанием оглаживая запястье. Смотрю в голубые глаза Харпера, его зрачки расширяются, затапливая радужку. — Джи, твою мать... — сипит хрипло, кривя разбитые губы. — Ты нашел время. — поворачиваю лицо к Менендесу, видя, как тот стискивает зубы до желваков на щеках. — Войска почти к цитадели прорвались, ты выстрелов не слышишь или что? Надо уходить. — Стреляй, я сказал! — рявкает, хватая за плечо, и встряхивает, толкая вперед. Зло рычу, дергая рукой и вырываясь из его цепких пальцев. Поднимаю пистолет в вытянутой руке, направляя его на Харпера. — Ну, блять! — отрывистое Менендеса, желающего меня ускорить, которое практически перекрывают звуки автоматных очередей. Солдаты ОКСО прорвались в цитадель, и Дефалко с его людьми рассредотачиваются по периметру, стреляя в ответ. Остаются только двое, которые следят за Харпером. Смотрю ему в глаза. Мы никогда не дружили. Даже близко не ладили. Сцеплялись по любому поводу и даже без него. Терпели друг друга, если честно, только из-за Мейсона. И все равно несмотря на это верит, что не выстрелю. Вижу это в его взгляде. Вижу, что не боится, чертов придурок. Усмехаюсь, взвожу курок, скалится в ответ окровавленными зубами. — Сука ты, Джи. Ты никогда в меня не... — жму на спусковой крючок. Харпер дергается от попадания. Вижу, как на плече расплывается кровавое пятно, пачкая ткань униформы. Заваливается на землю, шипя сквозь зубы, а меня хватает Менендес, сжимая одной рукой мою шею, а пальцами другой впиваясь в подбородок. — Я сказал, устранить. — склоняется так низко, что чувствую его дыхание на коже. — Промахнулась. — улыбаюсь, отбрасывая пистолет в сторону и думая, что Рауль пристрелит меня. Потому что это предательство в его понимании. Вижу, что хочет, даже несмотря на извращенные подобия чувств, что испытывает ко мне. Не успевает, потому что солдаты ОКСО наконец захватывают периметр, окружая нас плотным кольцом, и Менендес отпускает меня, поворачиваясь к ним и поднимая вверх руки. — Сдаюсь. Сдаюсь. — паясничает он, пока на него надевают наручники. А мое сердце пропускает удар, потому что замечаю его. Дэвида Мейсона. Мужчину, которого я надеялась больше никогда не увидеть в своей жизни. Смотрит на меня, пока солдаты надевают наручники и на мои руки. Смотрит, пока Харпер ему что-то объясняет, прижимая рукой рану на плече. Смотрит, и внутри меня все затапливает горечью от тоски во взгляде его серых глаз, и какой-то затаенной обиды и боли, заставляющей меня рвано дышать. Что чувствуют люди без души? Ничего, и немного вины.