Поздно

      Пальцы замерли над виртуальной клавиатурой телефона. Лань Цижэнь перечитал строчку, в которой значились имена родителей Цзян Ваньиня. Проморгался. Потом перечитал ещё раз.       Пусть ситуация с дракой прояснилась без применения крайних мер, сообщить о ней родителям участников было необходимо — таков был порядок, отступаться от которого никак нельзя. Лань Цижэнь сам вызвался связаться с родителями Цзян Ваньиня. Ему казалось, что самому подобрать слова для объяснения ситуации будет гораздо лучше, чем если сделает это кто-то другой, далёкий и от произошедшего, и от самого Ваньиня. Вот только...       Впервые посмотрев в дело юноши (раньше в этом не было необходимости) и увидев одно из имён в графе «родители», Лань Цижэнь понял, что дело будет далеко не таким простым.       Это было слишком, даже для совпадения. Слишком удачно или слишком невероятно, сказать он бы не решился.       Прежде чем набрать выведенный рядом с именем номер, пришлось сделать паузу, чтобы взять себя в руки. В конце концов, ему не впервой общаться с родителями студентов — одно обстоятельство вряд ли меняет общую схему.       «Меняет», — пронеслось в мыслях, когда гудки в трубке прервались, не успев прозвучать даже дважды, и сменились низким женским голосом:       — Юй Цзыюань, слушаю.       Таким же, каким он был долгие двадцать лет назад. Лань Цижэнь вдохнул поглубже, стараясь унять волнения. Впервые в жизни ему захотелось отступиться от привычных и правильных схем в угоду собственному странному и совсем необоснованному желанию.

***

      В небольшом кафе недалеко от полицейского участка было на удивление спокойно. Глухо играла музыка (что-то современное, но всё же достаточно приятное слуху), немногочисленные посетители негромко переговаривались, иногда слышались яркие вспышки смеха, иногда — шум стучащей посуды. Ожидая и глядя на кружки с остывающем чаем, Лань Цижэнь невольно погрузился в воспоминания.       Они впервые встретились в городской библиотеке. Мероприятие, посвящённое истории развития международного права, оказалось не таким интересным, как его представляли, зазывая студентов поучаствовать: на лекциях материал рассказывали до жути монотонно и однообразно, демонстрировавшиеся в отдельных залах видеофильмы были далеко не самого лучшего качества, микрофоны и колонки подводили, создавая мешавшие слушать помехи — словом, совсем не то, что нужно, чтобы заинтересовать студентов, большая часть которых и пришли-то лишь потому, что их очень настойчиво просили (заставляли) преподаватели. Уже к середине в основном лекционном зале, сначала бывшим заполненным почти полностью, свободных место осталось больше половины.       Тем не менее, Лань Цижэнь, едва подходивший тогда к середине своего обучения в университете, даже несмотря на все причиняемые неисправным оборудованием неудобства, продолжал внимательно слушать, иногда делая небольшие пометки в блокноте. Тема его курсовой работы была близка к тому, что было заявлено в программе мероприятия, и он надеялся сделать как можно больше записей, отчего не обращал внимание ни на что и ни на кого, кроме докладчиков. Лишь когда на пустевший с самого начала лекции стул рядом с ним опустились, он позволил себе оторваться от записей.       Он собирался только мельком глянуть на того, кто к нему подсел, и снова вернуться к записям. Но взгляд его как тронул представшую перед ним фигуру, так на ней и замер.       На соседнем с ним стуле с идеально ровной спиной сидела девушка в форме курсанта полицейской академии. Её острый взгляд был прикован к выступавшему, подбородок был чуть вздёрнут, брови хмуро — то ли в недовольстве, то ли в напряжённой попытке разобрать то, что транслировалось через неисправные колонки — сведены к переносице.       От одного её образа исходило ощущение уверенности, властности, вместе отчего-то невероятно притягательных — и именно этим Лань Цижэнь оправдывал то, что никак не мог заставить себя оторвать взгляд и снова сосредоточиться на лекции. Впрочем, она уже и так подходила к концу, так что потеря вряд ли была велика.       В последнюю очередь он думал о том, что эта девушка, крайне сосредоточенная на том, что говорилось, вдруг решит с ним заговорить.       «Не надо на меня смотреть, как на зверушку в зоопарке, — она проговорила это негромко, повернув к нему голову не больше, чем на пару градусов. Но проскользнувший во взгляде блеск молнии говорил сам за себя. — Девушка в форме не должна так удивлять».       Лань Цижэнь от такой резкости опешил: вот так, с претензией, незнакомцы обращались к нему редко.       «Я вовсе не… — он хотел даже возмутиться, но вовремя себя оборвал. Ведь так откровенно рассматривать незнакомого человека и правда было невежливо с его стороны. Пришлось сделать над собой усилие, прежде чем сдержанно ответить. — Прошу прощения. Я это не из-за формы. И не из-за того, что вы девушка. Просто не ожидал, что ко мне подсядут: не похоже, что эта лекция много кого интересует».       «Но это не значит, что тех, кто пришёл узнать что-то, нет вообще, — она недовольно сморщила нос и вновь отвернулась к докладчику. — Там, где я сидела, слишком близко колонка, по ушам бьёт. Поэтому решила отсесть. Надеюсь, это не проблема?»       «Конечно, нет», — ему оставалось только согласиться и тоже повернуться обратно к докладчику. Хотя слушать и записывать уже было значительно сложнее. Взгляд, конечно, уже не так открыто, то и дело метался к сидящей рядом девушке. И чем дальше, тем настойчивее в груди клубилось какое-то странное воодушевление и… Интерес.       Когда лекция закончилась, он словил её у выхода из зала — и предложил угостить чаем в качестве извинения за свою бестактность. Предлог для знакомства так себе, но он никогда и не был в этом хорош (и не то чтобы был заинтересован в том, чтобы менять это). Девушка недоверчиво нахмурилась, посмотрела на наручные часы, то ли чтобы потянуть время, то ли проверяя, не опаздывает ли куда-то. И всё же после протяжного молчания согласилась.       «Только платить за меня не надо, я сама в состоянии это сделать, — категорично отрезала она, уже когда они вошли в расположившийся в здании библиотеки кафетерий. — А, и… — девушка вдруг остановилась (шедший следом Лань Цижэнь едва успел остановиться, чтобы не налететь на неё) и, обернувшись лишь в половину, не без гордости заявила: — Юй Цзыюань. И можно на «ты», думаю».       Тогда он даже не подозревал, что тот разделенный на двоих чайник зелёного чая станет далеко не последним.       Зазвенел колокольчик, оповещая об открывшейся двери и вырывая из воспоминаний. Лань Цижэнь сразу же перевёл взгляд на вход в кафе. Для того лишь, чтобы убедиться, что его ожидание подошло к концу — даже на пару минут раньше, чем было назначено. Пунктуальность из её характера никуда не делась, и это наблюдение почему-то радовало.       Юй Цзыюань, в строгом брючном костюме и с сумкой в руке, стремительно вошла в помещение и острым, цепляющим каждую мелочь взглядом, осмотрелась. Лань Цижэнь поднял руку, привлекая к себе внимание. Заметив его, она коротко кивнула и уже целенаправленно двинулась к столику у окна. Такой же походкой, как много лет назад.       Когда она садилась напротив него за стол и отставляла на соседний стул сумку, он вдруг подумал, что она совсем не изменилась.       — Ты должен гордиться тем, что, так внезапно появившись, смог вытащить меня на встречу тогда, когда тебе вздумалось, — без приветствия (к чему, если не далее чем пару часов назад они уже созванивались?) заявила Цзыюань, устремляя на него не потерявший в резкости за эти годы взгляд. — У меня плотный график, обычно нужно договариваться минимум за неделю, чтобы я освободила нужный вечер. У тебя максимум час, чтобы рассказать мне всё, что собирался.       — Я учту, — Лань Цижэнь смиренно кивнул. Он думал, что у него и этой возможности не будет, так что жаловаться было не на что. — Знаю, что ты не любишь, когда тебя угощают, но всё же в этот раз позволил себе заказать чай, — с этими словами он пододвинул к ней одну из стоявших на столе чашек. — Компенсация так себе, но всё же.       — Хм! — губы Юй Цзыюань изогнулись в кривой усмешке, но возражать она всё же не стала и поднесла ко рту чашку. Едва она сделала глоток, брови её в удивлении подскочили вверх. — С имбирём… — она опустила чашку на стол и подняла на мужчину насмешливый взгляд. — Решил с порога подкупить меня?       — Просто подумал, что вряд ли твои вкусы сильно изменились, — Лань Цижэнь сдержанно улыбнулся в ответ. Начало было хорошим. По крайней мере, он пока не чувствовал неловкости, к которой уже успел подготовиться.       — Феноменальная память! — даже чересчур наигранно восхитилась Юй Цзыюань, явно совсем не имея намерения его похвались (у неё для этого и причин не было). А затем вдруг разом посерьёзнела и, прогнав из глаз последние искорки смеха, посмотрела тяжело, холодно, без долгих прелюдий переходя к делу. — Что он натворил?       Ей не нужно было уточнять, о ком идёт речь: Лань Цижэнь с самого начала в общих чертах объяснил, о чём хочет поговорить (и подозревал, что именно это побудило Цзыюань согласиться на эту внезапную, предложенную совершенно спонтанно встречу). И всё же такая формулировка — и такая резкая смена настроения — не понравилась.       — Почему сразу натворил? — конечно, приведшая к этой встрече драка подходила под подобное определение. Но такая уверенность в том, что рассказывать ей непременно будут о чём-то плохом… Кто бы подумал, что заступаться за своего студента придётся теперь и перед его матерью.       — Как будто преподаватели звонят родителям для того, чтобы рассказать, какие их дети замечательные и хорошие, — в голос Юй Цзыюань просочился яд, который в следующих словах как будто только проявился ещё ярче: — Хотя, честно говоря, в то, что преподаватели всем родителям предлагают встретиться где-нибудь и обговорить дело в нейтральной обстановке, я верю ещё меньше.       Лань Цижэнь стиснул челюсти и шумно выдохнул, прикрыв глаза. Он надеялся, что если эту его вольность — чудовищную слабость, потакание своим желаниям — и заметят, то хотя бы не станут акцентировать внимание. Но, похоже, Цзыюань и правда ни капли не изменилась. Всё ещё говорила то, что думает. Всё ещё не жалея ни себя, ни других утыкала собственные слова иглами обиды и язвительности.       — Пообещай не перебивать, — после паузы твёрдо произнёс он, вновь поднимая на неё глаза. Юй Цзыюань вспыхнула сухой спичкой.       — Когда я?..       — Всегда, когда поддаёшься эмоциям, — Лань Цижэнь не стал давать ей разгораться и дальше. Она сама говорила, что времени у них немного, так что тратить его на споры не было никакого смысла. Видно, тоже это осознав, Юй Цзыюань с заметным усилием заставила себя остыть.       — Ладно, — она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, продолжая сверлить его взглядом. Даже не думая скрывать недовольства. — Молчу и внемлю.       Лань Цижэнь выдержал небольшую паузу, собираясь с мыслями, — а после начал говорить.       Цзыюань и правда слушала со всем вниманием и не комментировала ничего, пусть по её лицу и так всё было видно: удивлённо приподнятые брови, когда впервые прозвучало слово «драка»; недовольное цоканье, стоило прозвучать имени Мэн Яо; смиренное покачивание головы, когда он рассказал о том, чем закончился разговор с деканом. Лань Цижэнь старался рассказывать подробно, чтобы она видела полную картину и не судила собственного сына лишь по обрывочным фактам, — в конце концов, для этого ведь он и попросил передать родителям новость самостоятельно. Но всё же о части событий позволил себе умолчать. Весь разговор уже в его аудитории уместился в одно предложение — ведь Цзян Ваньинь вряд ли бы захотел, чтобы о нём стало известно кому-то, кроме них самих, а Лань Цижэнь всё же умел отличать личное от того, что можно говорить родителям.       Хотя, если мыслить такими категориями, узнай юноша о разговоре, который происходил сейчас, тоже не обрадовался бы.       — Мэн Яо, конечно… — скривилась Цзыюань, когда он закончил рассказ. — Как знала, что однажды именно из-за него Цзян Чэн вляпается в неприятности. Он совсем не умеет выбирать друзей.       — Я бы не сказал, — Лань Цижэнь медленно повёл головой из стороны в сторону. Мэн Яо и в самом деле сложно было назвать однозначным, в нём было достаточно черт, которые могли вызвать неприязнь, и такое отношение было даже понятным… Но сегодняшние события всё же заставили укрепиться во мнении, что хорошего в этом юноше тоже не так мало, как могло бы. — Со мной давно не спорили студенты. Тем более, заступаясь за кого-то другого.       — Это не показатель, — она закатила глаза, явно не впечатлённая таким аргументом. Лань Цижэнь тяжело вздохнул. Она оставалась такой же упрямой и неподдающейся убеждению. Не то чтобы у него была такая цель, конечно. В крайнем случае, умение её сына выбирать друзей он точно обсуждать не собирался.       — На всякий случай уточню, что я рассказал это не для того, чтобы ты вечером накинулась на него с руганью, — добавил он, видя, что пока продолжать не собираются. Юй Цзыюань бросила на него озадаченный взгляд. — Если можешь, вообще не упоминай об этом, хорошо? Он и так за сегодня натерпелся.       — Мне кажется, что за то время, что мы не виделись, я совсем перестала тебя понимать, — Юй Цзыюань оторвалась от спинки стула и придвинулась чуть ближе, пронизывающим насквозь взглядом вглядываясь в него. — Зачем же ты тогда рассказал мне? Не хочешь же ты в самом деле, чтобы я его за драку ещё и похвалила, потому что — как ты там сказал? — «заступиться за друга — благое намерение»?       — Во-первых, это моя обязанность как преподавателя: сообщать родителям, что натворил их ребёнок, — Лань Цижэнь встретил этот взгляд стойко, глядя в ответ не менее уверенно. Хотя бы стараясь смотреть так.       — А во-вторых?.. — брови Юй Цзыюань подлетели вверх. Она подгоняла, желая скорее докопаться до сути — и ему ничего не оставалось, кроме как поддаться ей.       — Мне это показалось неплохим поводом поговорить, — Лань Цижэнь выдохнул и, сцепив руки перед собой в замок, тоже подался чуть вперёд. — У вас в семье… Всё в порядке?       Это, наверняка, звучало как дежурный вопрос, который задают учителя, привыкшие списывать неуспеваемость и неудовлетворительное поведение детей на то, что происходит дома, и ответ на который, на самом-то деле, мало что менял, каким бы он ни был. Но в голосе его, вдруг ставшем тише, в этот момент прозвучала искренняя вовлечённость — и он честно не знал, что из этого, форма или содержание, заставили Юй Цзыюань зло нахмуриться.       — Что ты имеешь в виду? — в её голос просочилась сталь, черты лица словно ещё больше заострились, тело окаменело в напряжении. Лань Цижэнь без слов понял, что перешёл черту, — но отступать уже было некуда.       — Не пойми неправильно, но… — он изо всех сил постарался говорить мягче, остудить внезапно накалившуюся обстановку. Но даже так с каждым следующим его словом в позу, в глаза Цзыюань просачивалось всё больше враждебности. — Ваньинь очень замкнутый и неуверенный. Постоянно боится сделать что-то не так, сказать не то, ошибиться. Словно постоянно ждёт подвоха. Прошло достаточно времени, прежде чем он перестал замыкаться в себе и начал свободно делиться со мной своими идеями и мыслями. Так часто бывает, если в семье неспокойно, вот я и подумал, что лучше будет…       — Лань Цижэнь! — Юй Цзыюань вдруг хлопнула раскрытыми ладонями по столу и резко поднялась, едва не опрокинув чашку чая. В их сторону повернулось несколько человек, но она даже не обратила на это внимания, продолжая. Громко, возмущённо, вряд ли подбирая слова: — Ты просто невыносим, ты в курсе? Звонишь вдруг спустя двадцать с лишним лет, предлагаешь встретиться, я перекраиваю график из-за тебя — и для чего? Чтобы ты рассказывал мне, какая я плохая мать? Думаешь, ты знаешь, что происходит у меня в семье, лучше, чем я? Решил, раз педагог, можешь меня поучать? Не слишком ли много ты на себя берёшь для человека, который ничего не смыслит в чувствах?       Юй Цзыюань смотрела на него гневно, остро, почти отчаянно. Так же, как больше двадцати лет назад, когда они виделись в последний раз. Лань Цижэнь непроизвольно стиснул зубы — и чуть приподнял подбородок, чтобы не терять зрительный контакт. Ему должно бы оскорбиться, ответить таким же возмущением. Но даже последняя фраза пролетела мимо ушей, затмённая одним единственным фактом.       Она всё ещё помнила. Она всё ещё злилась на него за нерешительность.       «Мне сделали предложение», — её слова звучали громом среди ясного неба, когда немногим позже своего выпуска из академии Цзыюань вдруг решила сообщить ему эту (ужасную) прекрасную новость.       Его вмиг словно окатило холодной водой, смыв этим все мысли. И, наверное, именно тогда Лань Цижэнь впервые и ощутил это странное, неправильное, почти непристойное чувство. Ревность.       Встречи, долгие разговоры, случайные касания рук, от которых дрожь пробегала по телу, а в груди разливалось тепло… Это всё, происходившее между ними последние годы, конечно, не было чем-то сверхъестественным, не выходило ни за какие рамки. Но каждое пересечение взглядов было для него каким-то особенным, не поддающимся никаким описаниям, — и по чужим усмешкам, со временем становившимся всё менее и менее ядовитыми, ему казалось, что для Цзыюань это тоже важно, что она чувствует что-то похожее… Пусть никто из них и не произносил ничего вслух.       Так как же так вышло, что рядом с ней вдруг появился кто-то другой? И почему он этого не заметил?       «То, которое руки и сердца?» — он спросил тогда невпопад, совсем по-глупому. Как будто всё ещё хватаясь за мысль о том, что он мог не так понять. Надеясь на это.       «Конечно, какое же ещё? — Цзыюань фыркнула и опустилась на стул напротив. Оперлась локтями, полностью игнорируя лежавшие на столе конспекты и распечатки, подперла руками голову. — Я попросила дать мне немного времени перед ответом, но пока думаю согласиться».       Она улыбалась одними уголками губ, но как будто неестественно, глазами между тем внимательно следя за его реакцией. Она как будто пыталась что-то выведать, ждала от него каких-то действий. Но тогда по юности лет он не придал этому значения. Ведь если Цзыюань хотела что-то узнать — она всегда спрашивала прямо.       Земля ушла из-под ног, а пальцы сильнее сжали карандаш, едва не ломая его. Не послышалось. Ещё и согласиться. Что ж… Ему как правильному… другу нужно было порадоваться, верно?       «Здорово. Рад за тебя», — это прозвучало совсем неискренне, как он ни старался скрыть недовольство. И, наверное, именно из-за неестественности в его голосе Цзыюань тогда так взвилась.       «Что, даже не спросишь кто, где познакомились, сколько времени прошло? — она подскочила, заставив листки на столе колыхнуться от поднявшегося ветра. — Тебе вообще всё равно, с кем я хочу связать свою жизнь?»       «Это ведь твоё решение, — он возразил, честно не зная, убеждает этими словами её или себя. — Если ты всё обдумала и решила…»       «А если не обдумала? — её голос вдруг стал значительно громче, почти перешёл в крик. В глазах пылал пожар и почему-то отчаяние. — Если я сейчас сделаю самую большую ошибку в своей жизни и обреку себя на страдания? Даже так не станешь отговаривать меня?»       «У меня нет права лезть в твою жизнь, — ему бы тоже хотелось в ответ накричать, может, даже что-нибудь бросить в стену. Но он мог только смотреть на неё, неизвестно почему едва не кипящую от гнева. Чего она добивается? Даже если бы ему захотелось (ему хотелось), он бы не смог сейчас ничего предпринять. Он не воспитан так, чтобы уводить девушку прямо из-под венца. Если всё решено, что он ещё может сделать? — Я не понимаю, почему должен тебя отговаривать».       «Всё ты понимаешь! — встретившись с его лицом, разлетелась отдельными листами первая попавшаяся под руку Цзыюань стопка бумаги. Его магистерская, которую он распечатал только этим утром. — Просто боишься признаться. Даже сейчас, когда самое время сказать хоть что-то! А я ведь тебя правда… — она запнулась на полуслове. А после губы её изогнулись в кривой горькой усмешке. — Хотя кому я говорю? У тебя в голове одни «правильно» и «надо». Сухарь».       Она ушла, громко хлопнув дверью, а он не стал идти следом — знал, что им нужно время. Ей, чтобы остыть, ему, чтобы всё обдумать. Но с тех пор, сколько бы он ни надеялся, встретиться им так и не удалось.       Юй Цзыюань винила его в чёрствости и бесчувственности — но лишь оттого, что внутри неё самой всегда бушевал ураган, сдержать который не могла даже её сильная воля, который всё равно вырывался в резких словах и грубости.       Он был хорош в том, чтобы читать лекции и объяснять материал, но чувства для него всё ещё оставались загадкой, ведь они не подчиняются никаким законам и правилам — а сам он подчинялся и представить себя без них не мог. И всё же в груди что-то дёрнулось, когда он вновь увидел этот взгляд. Не изменившийся и за годы — но от его молчания постепенно потухающий, проясняющийся.       Цзыюань вдруг замерла, осознав сказанное. Она медленно опустилась обратно на стул, растерянно опуская взгляд, и поджала губы. Вся её уверенность вдруг куда-то испарилась, и это не столько было видно глазу, сколько ощущалось кожей, когда привычно резким голосом бросили рвано:       — Извини. Случайно вырвалось, — она на него всё ещё не смотрела, нервно покручивая массивное кольцо на указательном пальце, ещё в студенческие годы доставшееся ей от тёти, — и больше говорить ничего не стала.       Лань Цижэнь не торопил. Ещё в юности усвоил: ей нужно время, чтобы собраться с мыслями. Дать себе выдохнуть. Ещё раз всё обдумать. Хотя после того, как это «время» однажды растянулось на десятки лет, возможно, стоило бы и усомниться в действенности этого правила.       — Ты не думай, я тебя не виню. Просто… Иногда, вспоминая, по привычке раздражаюсь. Хотя понимаю, что глупо тогда было ждать хоть чего-то. Да и вряд ли бы у нас что-то вышло, — Юй Цзыюань начала лишь после большой паузы. Взгляд направлен в пол, губы всё ещё напряжены так, что, не будь на них цветной помады, было бы видно их бледность. — Фэнмянь, он… Очень хороший человек. Я его уважаю, у него достаточно черт, которых не хватает мне, и мы вроде как неплохо дополняем друг друга, но… Мы не сошлись целями. Я хотела строить карьеру и оказалась не готова бросить это стремление, даже когда появились дети: едва выйдя из декрета сразу же вернулась к работе. Он… Фэнмянь хотел семью. Спокойную и покладистую жену, которая будет заниматься детьми и домом и встречать после тяжёлых дней. А ты знаешь, что я не такая.       Губы Лань Цижэня дёрнулись в понимающей, ностальгической улыбке. Он знал. Её амбиции, сложный, многогранный характер, умение и желание вести за собой, а не подчиняться... Заботясь лишь о детях и доме, она бы зачахла, попросту сошла с ума в монотонности рутины. Поэтому он и не решился предлагать ей ничего много лет назад. Поэтому был удивлён, когда услышал от неё о согласии на чужое предложение.       — Я знаю, что мы не образцовые родители, — продолжала Цзыюань. — Напоминание об этом зовёт меня матерью и каждое утро здоровается со мной, а потом на целый день уходит, не желая возвращаться домой до позднего вечера и каждый раз находя кучу отговорок, — она вздохнула и отпустила кольцо, вновь повернулась к Цижэню, посмотрела твёрдо и серьёзно, в самые глаза. — Если ты думаешь, что я не замечаю, что это из-за нас, то ты очень ошибаешься. Но в наше время не было книжек о том, как правильно воспитывать детей — а сейчас и вовсе поздно что-то менять, к скольким советам ни прислушайся. Цзян Чэн не захочет идти на встречу — мы не сможем сделать первый шаг. Всё. Здесь нечего решать.       Она говорила твёрдо и категорично, но между строк он слышал горечь. Такую же, какая проскальзывала в голосе Ваньиня, когда речь заходила о его семье.       Кажется, теперь Лань Цижэнь понимал, что значило то «мы с мамой с годами становимся всё более похожи». Одни интонации, одни слова… Один взгляд, с напускной колючестью, со спрятанным за ней отчаянием.       С губ сорвался протяжный вздох. Вот они и пришли к тому, из-за чего им пришлось вновь встретиться.       — Не обязательно что-то менять резко, — Лань Цижэнь медленно протянул вперёд руку, осторожно накрыл её ладонь своей. Мягко успокаивая, как в прошлом, теперь кажущемся невозможно далёким. Кожи холодом коснулся металл кольца на её безымянном пальце. — Ваньинь очень способный юноша. Может, некоторые вещи и усваивает не так быстро, но лишь из-за того, что проникает в самую суть, а не скачет по верхам. Он очень старается. Было бы хорошо, если бы это замечали и его родные. Для начала уже этого может хватить.       Он смотрел на неё внимательным, всё подмечающим взглядом, ждал реакции. Юй Цзыюань молчала, поджимая губы, блестящими в свете ламп глазами глядя на лежащие на столе руки. Спустя несколько бесконечно долгих мгновений она осторожно освободилась от веса его ладони — но лишь для того, чтобы сплести их пальцы вместе, чуть сжать в поиске поддержки. Самое большее, что могла бы ей позволить гордость.       — Никогда бы не подумала, что однажды вот так буду снова с тобой откровенничать, — горькая усмешка на её тонких губах смотрелась уже почти привычно. Но даже несмотря на неё, Юй Цзыюань склонила голову чуть набок, глянула на него из-под длинных ресниц снисходительно-насмешливо. Он не позволил себе увидеть в этом взгляде нежность. — И всё же ты изменился. Пытаться подступиться к замужней женщине через её ребёнка… В прошлом ты бы так точно не поступил.       — Кажется, приписывать мне мотивы, которых у меня и в мыслях не было, — это семейная черта, — Лань Цижэнь тяжело вздохнул и медленно расцепил их пальцы, убрал руку (ему не хотелось признавать, что это стоило некоторых усилий). Но, пожалуй, она была права: не стоит ему совершать таких неоднозначных действий, когда у неё на безымянном пальце тонкое серебряное кольцо, а за их спинами общая несуразная и так неправильно-странно закончившаяся история. — Я узнал о том, что Ваньинь твой сын, только когда сегодня посмотрел в его личные данные. Он для меня ничем не отличался от остальных студентов ни когда я предлагал ему работу, ни когда заступался за него. Моё расположение — то, что он заработал своими усилиями, но никак не происхождением.       Цзыюань прикрыла глаза и неглубоко кивнула. Она даже не столько верила — с самого начала знала. Понимала. Та фраза была лишь попыткой пошутить, разрядить обстановку… Хотя вышло скорее наоборот.       Они с минуту посидели в молчании — а затем Цзыюань наконец встала из-за стола.       — Мне пора. Я тебя услышала. Вернусь домой — обсужу с мужем.       Она накинула на плечо сумку и, кивнув ему на прощание, собралась уходить. Но, не сделав и нескольких шагов, вдруг снова остановилась и обернулась к нему.       — Цижэнь, — Юй Цзыюань позвала его, но в этом не было нужды: он и так смотрел ей вслед. Она, заметив это, вновь поджала губы и быстро спрятала взгляд. Следующие слова прозвучали после запинки, словно ещё нужно было решиться их произнести: — Спасибо, что дал Цзян Чэну эту работу. Общение с тобой явно идёт ему на пользу.       Едва проговорив это, она быстрым шагом двинулась к выходу. Звякнул колокольчик — и дверь за ней с хлопком закрылась, как и много лет назад.