Мальчик, Которому Нужно Бежать

      Пробегая по темным коридорам, что опасно загораются красным, темноволосый мальчик с ужасом осознает – ему нельзя останавливаться. Легко открывая дверь, он удирает за угол и, скользя, бьется о стену. Судороги сковывают тело, но он продолжает спешить, ища место, дабы спрятаться. За ним несомненно гонится он, догоняя и желая схватить, причинить боль вновь. Он помнит грубые руки и свою кровь на них же, безобразный голос, полный злобы и презрения, такие жуткие, пустые глаза. Воздух чувствуется спертым, лёгкие обжигает и ребенок с болью бежит, слыша вопли позади; если не убраться от сюда сейчас же, точно убьют.       По спине ударяет нечто твердое и мальчик с грохотом падает на пол, вскрикивая. Неожиданно он осознает, что его голос звучит совершенно незнакомо, а человеческие руки вдруг стали лапами, покрытыми фиолетовой шерстью. Из рта непроизвольно начинает валиться алый дым, как шею силком давят вещью вроде ловчей петли. Отмахиваясь ныне когтями и извиваясь кошкой, из толпы до него доносится: «КэтНап! Постойте, не причиняйте ему боль! Я могу успокоить его!». Он знает кому принадлежат крики и вспоминает, что «КэтНап» – его собственное имя с недавних пор. Не успевая даже подумать о происходящем, в плечо КэтНапу вонзается острое.

***

      Теодор видел небо только два раза в своей жизни: когда в пять лет его увозила служба по защите детей, и через небольшое окошко в машине мальчик безмятежно глядел на луну, звезды и черноту, которая навсегда отпечатается в радушке нестираемым пятном. Затем, на следующий день, получив приглашение в Сироткин Дом, что находился в «Playtime Co.», Тео в первый и последний раз увидит золотое солнце, греющее, словно любя. Свету придется потускнеть под тонированным стеклом, забирая заманчивый блеск в мальчишке, а нелепая подделка неба заставит его исхудать, побледнеть, обессилить, не по своей воле облачиться в фиолетовое и, напившись чаши горя сполна, духовно заболеть. Уже несколько месяцев он КэтНап, что порой, после пробуждений, забывает кем, является сейчас. Окутывает страх, будто он вновь ребенок в подвале, с воспалённой раной на лбу, синяками и немочью ко сну от пронзающей резью голову; мальчик, которому нужно бежать.       И вот взгляд размывается, КэтНап видит вдалеке оранжевую фигуру, в груди что-то ноет и он, изнуренный играми разума, теряет сознание.       Сон наступает колыбельной или миражом, как пейзажи пустыни: цвета гладко тают, перемешиваются, скользят яркой краской на периферии зрения, а впереди бесконечность с прилегающими тенями неясной картинки. Вскоре все обретает осмысленность, формируются освещенные поля, прохладный ветерок щекочет кожу, солнце сияет по-особенному очаровательно. Но видение резко заменяется, появляется серая комната с низкими потолками без окон и одной массивной дверью. В самом углу, сгорбившись, сидит детская фигура. КэтНап – это немой зритель спектакля собственного воображения и воспоминаний, он не может утешить маленького мальчика, что с придыханием плачет и слабыми, тонкими руками закрывает ссадины. Ребенок, одетый в старую майку, дрожит от холода и как бы КэтНап не хотел согреть его, кот не способен пошевелиться.       Догорает свеча, на полу поблескивают осколки стекла и капли крови чернеют в душном воздухе, отдающем затхлостью. Все последствие недавнего насилия, совершенного мужчиной, что входит и выходит из двери. Мальчик здесь с рождения, у него три книги, – азбука, толковый словарь и сборник рассказов Марка Твена, – сырое подобие матраса, пару свечей с зажигалкой и металлическая тарелка с засохшей кашей. Самостоятельно обучившись чтению и много раз перечитав книги, он не понимал скудное обустройство своего жилища, а внешний мир вовсе был незнаком и этим страшен. Окружающее воспринималось как болезненный вид нормы; будто комната – тюрьма, а тюрьмы существуют для кого-то непростительно провинившегося.       Через несколько минут ребенок успокаивается, потирает припухшие от слез глаза и, привстав настолько, насколько того давал низкий потолок, оторвал известку от пола и принялся записывать на стенах мысли, наполняющие голову. Мальчик, увлеченно выводивший каждую букву, случайно касается свечи. Та падает огнем прямо на ткань майки, которая мгновенно вспыхивает. В испуге мальчишка закричал, живо снимая майку и дрожащими руками туша пламя о металл тарелки. Голова поникши опускается, теперь по собственной глупости ему нечем прикрыть тело. Сожаления прекращаются, когда дверь сзади со скрипом приоткрывается и сквозь щель своими нездоровыми красными глазами на него смотрит он. Звучит тяжелое дыхание, мужчина не движется, лишь медленно позволяет свету проникнуть в комнату.       Помещение, где кот пробуждается, окрашено белым. КэтНап раньше был здесь, это место для временного содержания экспериментов, не имеющая и половины жути из сна; в сравнении она отдает идеализированным спокойствием. И КэтНап, еле дыша от кошмара, отдающем горечью и колкостью, на секунду слепнет. Спокойствие приходит не сразу: кот прижимает лапы к груди, рассматривает лиловую шерсть, заново привыкая к своему игрушечному обличию. Наверняка из-за сделавшегося прежде наругают, этого КэтНап не боится; слова не синяки.       Вход отпирается и у порога возникает фигура, что кот не ожидал увидеть, рефлекторно отползая ближе к стене. ДогДэй проходит в сопровождении нескольких ученых, его хвост в радости дергается, однако шаги неуверенные.       – Не бойся, КэтНап, это я. Как себя чувствуешь? Я убедил взрослых, чтобы мне дали возможность проводить тебя наружу, – он присаживается напротив, отводя взгляд и нервозно улыбаясь. – знаешь, они так разозлились на этот раз, в смысле произошел уже третий приступ за неделю, но в этом нет твоей вины! Взрослые всегда все преувеличивают, просто идем со мной, хорошо?       ДогДэй встает и, оглядываясь на людей сзади, протягивает КэтНапу лапу. Тот берет ее.       – Не делай резких движений, пожалуйста. Взрослые, типа, реально злы, – добавляет он шепотом. – так как себя чувствуешь, дружище?       – Нормально, – холодно отвечает КэтНап. – кто-то навредил тебе? Почему ты напуган?       – Не важно, в плане сейчас не важно, нам в первую очередь надо дойти до других зверят. Они так волновались за тебя! Ты же хочешь поиграть с нами?       – Нет, я хочу спать.       – Хорошо, не проблема. Тогда я провожу тебя до твоей комнаты.       КэтНап смотрит на людей, ведущих их по проходам лаборатории, с некоторой враждебностью, только ДогДэй смягчает ситуацию постоянным дружелюбием, правда беспокойство в нем напрягает. Места, касающиеся лабораторий, отличаются от мира Приюта: коридоры горят тусклыми желтыми лампочками, раздражая зрение; серые стены не покрыты рисунками, привычными КэтНапу. Сколько бы раз он не проходил под Сироткиным Домом, никогда не мог привыкнуть к оглушающей тишине, которая въедается глубоко под кожу. Игрушки доходят до выхода из статуи, взрослые уже отошли от них и КэтНап делает мысленную заметку, что на этот раз они ничего не сказали. Может быть из-за присутствия ДогДэя.       – Прикрой глаза, – говорит пес, дергая за ручку.       Яркий день обливает лучами Сироткин Дом, доносятся восторженные детские восклики; ребята в разгаре игры. Раздаются знакомые голоса – это Хоппи, ПиккиПигги и Бобби. ДогДэй машет им лапой, указывая на КэтНапа.       – Постой здесь, мне надо сказать им кое-что, – ДогДэй убегает в сторону девочек.       КэтНап вздыхает, усаживаясь в тени. Стоило начать идти, его плечо заболело от прошлого удара о стену. Он вглядывается в фиолетовую шерсть: на стыке надплечья и плеча порвались нити, выглядывает плюшевый мех и немного крови. Кот мысленно делает ещё одну заметку самостоятельно зашить руку. С остальными зверятами он в нейтральных отношениях, доверять им прикасаться к себе не стоит, особенно, когда иглой могут причинить вред. ДогДэя волновать нет желания, вид у него обеспокоенный из-за КэтНапа и его "приступов". Сама игрушка не понимает, как с ними справляться. Ведь стоит прилечь утром после пробуждения детей, веки в ужасе раскрываются, все становится словно в тумане, хочется убежать, а затем его хватают, усыпляют, и снова белое помещение встречает после кошмара. Ничего не помогает: ни предупреждение на стене, ни прочно закрытая дверь; иногда КэтНап жалеет, что умеет взламывать замки.       Рядом проходит КрафтиКорн. Стоит ей заметить кота, она отходит назад, за поле зрения, с неловким «ой». КэтНап поднимается, заглядывает за окружность статуи, но той и след простыл. «Теперь меня боятся, отлично» – в мыслях иронизирует он. С ДогДэем дружба сложилась вполне удачно исключительно по причине того, что знакомство произошло давно, а натура пса осчастливить каждого вселила в КэтНапа открытость и благосклонность, также надежду на искренность. При мысли об очередной огромной лжи, кот содрогается, начиная взвешивать вероятность подобного исхода.       – Эй, Нап, – издалека подозвал пес, – пошли!       Они направились в Дом Милый Дом. Попутно ДогДэй приветствовал детишек, благодарил их за рисунки, радостно хлопая в лапы и подбадривая фразами. КэтНап молчал, совершенно незаинтересованный в «дневных делах», исключительно видеть пса таким счастливым было приятно.       Так, остановившись в части Дома, принадлежащего зверятам, ДогДэй опять спросил:       – Ты правда не хочешь поиграть с нами? Ты бы мог просто посидеть поблизости, итак почти не выходишь из Дома Милого Дома.       – Я хочу спать, ДогДэй.       – Но вдруг ты проснешься и снова случится приступ? Я могу попробовать помочь тебе только если буду рядом, у меня нет такой возможности, я должен смотреть за детьми днем. Я мог бы попросить кого-нибудь из зверят понаблюдать за тобой, однако-       – Хорошо, проси кого-нибудь, я не против, – разом успокаивает друга КэтНап, немного приобнимая того.       – Ох, не думал, что ты согласишься. Ты же не особо любишь посторонних.       – Все еще не люблю, но доверяю тебе. Единственно скажи тому, кого выберешь, не заходить в мою комнату, просто побыть у входа.       – Конечно! – хихикнул ДогДэй, его хвост быстро замахал и он прижал кота к себе, заключая в полноценные объятия.       – Я усну прямо на твоем плече, если не отпустишь.       Пес, посмеиваясь, отстраняется, берет за кисть КэтНапа и полный решимости возвращается к пути. В комнате кота темно, лишь ночник слабо освещает заваленную подушками кровать и обои исписанные черным маркером. Несмотря на некоторый беспорядок, на столике КэтНапа вещи расставлены с удивительной точностью, как будто их не трогают вовсе, а книги на полу выстроены в столбы. Все пропахло лавандой и практически неуловимым ароматом мака.       КэтНап сразу ныряет в гору подушек, хвостом подбирая упавшие. Безопасное место заставляет расслабиться, слегка мурлыкая.       – Мне нужно укрыть тебя чем-нибудь?       – Не люблю одеяла, – зевая отвечает кот.       – Тебе удобно?       – Иди уже, дурашка.       Дверь закрывается, оставляя единственное синее свечение, что выглядит волнами на побережьях; их КэтНап видел на фотографиях. Задумываясь о кошмарах, которые поджидают в манящей черноте, дыхание перехватывает, но игрушка засыпает, вспоминая ДогДэя. Он разгонит любую тень – в этом кот уверен.