Мальчик, Которому Нужно Бежать

      Когда КэтНап просыпается, сразу вскакивает, готовый защищаться, но никого подле не оказывается. Мир во взгляде размывается, в висок стреляет болью, кот силится сфокусироваться на чем-нибудь. Лапами трогая шелковую простыню, чуть выпирающий узор обоев, собственный мех и приглядываясь к названиям книг, четко примыкающим к стенам, он долго приходит в себя, восстанавливая дыхание. Одним взмахом выключая ночник, комнату окутывает мрак, так необходимый, дабы успокоиться сейчас; ему надо привести мысли в порядок, побыв с самим собой в тихом одиночестве.       КэтНап не знает, сколько дремал, – часов нет из-за их раздражающего тика, – однако сон выдался спокойным. Он сжимает раненое плечо и морщится от тупой боли, которую решает проигнорировать, припоминая, что бывало хуже. Кот замечает мелодичное пение больше схожее с колыбельной за дверью. Будто кто-то твердо увлечен делом и по привычке начал напевать, только этот «кто-то», похоже, не собирается уходить. В голове проясняются слова ДогДэя, и все складывается в четкий пазл, давая выдохнуть. Единственное, что ныне беспокоит КэтНапа – кто именно по ту сторону. Голос определенно девчачий, подобный щебетанию птиц или журчанию ручья, теплый и заботливый. Игрушка подходит к закрытому входу, малость затяжно, чтобы подумать о своих действиях, если поющая персона окажется враждебной. Лапа с волнением дергает за ручку и КэтНап жмурит глаза от света.       – О, наконец-то ты проснулся, – слышится бархатный голосок.       Кого еще мог выбрать ДогДэй, окромя Бобби БеарХаг? Это чистое сочетание нежной любви с выраженными материнскими манерами в вельветовом покрове. Медвежонок, словно живо раскрытый бутон, благоухающий всем на радость. И от ее милой наружности коту захотелось тотчас захлопнуть дверь, спрятавшись. Для него она выглядела как идеальная подделка с подвохом, который КэтНап не может разгадать, поэтому сердцебиение усилилось, тело напряглось; он уже пожалел, что согласился на предложение ДогДэя.       – Сколько времени? – не нашел лучшего вопроса кот.       – Примерно шесть и, так как до ночи есть уйму времени, мне срочно нужна твоя помощь, – с заманчивым видом говорит БеарХаг, держа лапы за спиной и едва покручиваясь из стороны в сторону. – ты же знаешь, что у Хоппи завтра день рождение, во вторник? – КэтНап отрицательно воротит голову. – мне, нет, нам нужно, чтобы ты помог подготовить праздничную комнату!       – "Нам"?       – На подготовке будут присутствовать я, КрафтиКорн и ПиккиПигги. А ты нам нужен, потому что ДогДэй попросил занять тебя чем-нибудь, также ты изворотливый.       Теперь КэтНап жалеет вдвойне. Ноги подрагивают от одной идеи прибывания с практически незнакомыми, даже неизученными личностями наедине. Непредвиденное сможет случиться благодаря им, а кот и не успеет что-либо предпринять.       – Ты чего? – Бобби кладет лапу на плечо КэтНапа. – о Божечки, у тебя нитки разорвались! Я могу пришить обратно, если хочешь.       – Нет, я пришью cам позже.       – Хорошо. Но все равно, ты поможешь нам? Будет весело, обещаю.       Ее веселые глаза, близкие искренним, дают КэтНапу осознание, что он хочет попробовать довериться ей. Уверенность в том, что настанет скорбное разочарование заполняет, ведь по другому быть не может. ДогДэй – исключение, в которое кот до сих пор окончательно не поверил, так с чего кому-то еще быть добрым к нему? КэтНап не знает.       – Веди, – внезапно для себя произносит он.       – Отлично, не отставай.       Оказавшись в комнате для предстоящего праздника, КэтНап делает заметку в голове о необходимости уборки и, по канонам день рождений, красок. Никого кроме двух игрушек еще нет, оттого кот проходится по помещению, прикидывая примерный размер в шагах, попутно разметая концом хвоста пыль.       – Нужны метлы и тряпки точно, здесь слишком грязно. Когда придут остальные?       – С минуты на минуту, я думаю. Как раз попрошу Пикки сходить за всем, что просишь, – БеарХаг немного посмеивается, наблюдая за задумчивым КэтНапом. – я рада, что ты присоединился, честно. Тебя почти не видно днем. Кот только хмыкает; он уже слышал эти фразы.       Спустя время подходит КрафтиКорн с рулонами цветной бумаги, карандашами и другой канцелярией, а за ней ПиккиПигги, которую сразу отправили на склад. Немного запыхавшаяся единорог с еле уловимым страхом смотрит на КэтНапа, шепча на ухо медведице:       – Б-бобби, ты не говорила, что КэтНап будет с нами, – расслышал кот.       Ответ БеарХаг был не разборчив, но она определенно заверяла подругу в том, что КэтНап может быть полезен, из-за чего КрафтиКорн как-то неловко посмотрела на него, скорее не по причине признания предвзятости, а со скептицизмом и опасениями. КэтНап не реагировал, ведь так же глядит на окружающих, только несколько враждебнее. Вновь делая заметку, что большинство это улавливает, к нему подходит ПиккиПигги, сходу вручая КэтНапу метлу и бутерброд.       – Мы должны хорошо поесть, прежде чем начинать работу! – восклицает она, раздавая оставшуюся еду каждому.       – Я не голоден, – отрезает кот, таращась на предложенную пищу с подозрительностью.       Воспоминания бьют в голову, будто знакомый, мужской, сильный кулак. Перед глазами все предстает поддельным, как глубокий сон, и кровавый смрад обволакивает место. Лапы КэтНапа, нет, руки мальчика трясутся. В его еде тараканы: некоторые перебирают лапками, некоторые лежат вверх брюхом; делается отвратно, определенно стошнит. Он в личной, маленькой тюрьме, в которую попал за неизвестный проступок. Где-то таится его вина, что предстоит найти и признать, однако, почему после всякой угасающей свечи, надежда поиска ослабевает?       Кто-то настойчиво сжимает плечи и КэтНап кашляет от боли, отталкиваясь назад. Высокие голоса дерут слух, в груди коробит, горло обжигает – в такие моменты он думает, что умрет. Вскоре чувства притупляются, а мир продолжает казаться подделкой по-иному, словно накрыло мягкой дымкой.       Кот обнаруживает себя на полу, за лапу его взволнованно держит Бобби, а близ сидят КрафтиКорн и Пикки.       – Ты меня слышишь? – КэтНап поворачивается к БеарХаг. – слава Богу, мы уже думали звать ДогДэя, – она помогает ему встать. – если тебе плохо, не стоит мучить себя, лучше иди в свою комнату.       – Я в норме. Останусь.       – Уверен? Тебя так неожиданно начало трясти! – говорит ПиккиПигги, разводя передние копытца в стороны.       КэтНап угукает, равнодушно глядя в неопределенную даль; после паники окружение приобретает равномерный вид, клонит в сон, но он берет метлу. Девочки тоже молча берутся за дела. Ещё минут тридцать уборка проходит безмолвно, звучал только шорох грубой щетины и стекающей с тряпок воды, как кота еле-еле трогают по спине.       – КэтНап, можешь ли ты сходить за подушками? С тобой пойдет КрафтиКорн, – Бобби указывает на встревоженную Крафти, застенчиво постукивающую копытцами.       – Ладно, – легко соглашается он, отбрасывая любые риски вследствие душевной хрупкости единорога и определенной ничтожности ее поведения. Подходя к КрафтиКорн, КэтНап видит, что она чуть ли не в стену вжаться готова, дабы не контактировать с ним. Это кажется знакомым.       – Знаешь, где здесь ближе всего общие комнаты с подушками?       – Н-нет, – Крафти робко опускает голову, – я редко хожу по Дому Милому Дому одна. До этого заблудилась раз десять. А ты знаешь?       – Я здесь каждую ночь за детьми смотрю, большую часть естественно знаю, просто долго идти не хочется. Следуй за мной.       – Ох, хорошо.       В помещении, куда пришли игрушки, был включен телевизор, будто кто-то недавно вставил кассету и сразу же ушел. С начала серии мультфильма не прошло и минуты три. КэтНап приостанавливает эпизод с толикой отвращения: ему тошно от осознания того, что это шоу может транслироваться за пределами «Playtime Co.», прямо там, где побывать уже не сможет. Пускай он сомневался в силе желания оказаться под настоящим открытым небом еще когда потерял человеческое обличие, утраченная возможность издергивает.       КэтНап берет несколько подушек лапами и одну хвостом, торопясь вернуться. КрафтиКорн беспримерна в своей молчаливости здесь, она задерживается, но подходит к коту стоящему рядом с проемом.       Шагая по пока пустому Дому Милому Дому, единорог с озадаченностью посматривает на подушки в виде маскотов в своих копытах.       – Т-ты когда-нибудь видел других игрушек? Ну, ХаггиВагги и прочих, – ее речь колеблется в неуверенности.       – Наверное нет. Не помню.       – А я помню, как нас посетили Мамочка и Папочка Длинные Ноги. Они не отдавали особенное предпочтение какому-то ребенку и играли со всеми, а потом так же заботились. Тогда я впервые в полной мере почувствовала себя л-любимой. Это, наверное, так замечательно – иметь семью, прямо как в сказках. А ты что думаешь?       – Уж лучше одному остаться.       – Но ты почти везде с ДогДэем..       – Именно «почти». Он не является моей семьей.       – Семья – это не исключительно про родственную связь. Семьей может быть и родная персона, ну, я так полагаю.       «Не заставляй меня допускать то, что и ДогДэй когда-нибудь ударит меня» – хочет сказать КэтНап, однако сохраняет мнимое молчаливое согласие. Он знает, что тот мужчина, приходивший в мрачную каморку и издевавшийся над ним, его отец; в конце концов, так сказали взрослые. А значит, этот мужчина был семьей, в которую КэтНап отныне никогда не попадет и никого не запишет.       – Я считаю зверят своей семьей, но немного другой, – продолжает Крафти. – она не вызывает во мне чувства, близкие тем, что я испытывала при посещении Мамочки и Папочки. Как будто не хватает крепкой руки родителя, что меня защитит.       – Крепкая рука родителя может сделать обратное. КрафтиКорн растерянно замолкает, продолжая идти за КэтНапом. Собрав слабую смелость, она спрашивает:       – Почему ты так г-говоришь? В книгах пишут, что все мамы и папы любят своих детей, просто иногда делают ошибки!       – Не твое дело, – вспылил кот, повернувшись к единорогу. Когти рефлекторно вышли с быстрым лязгом, прорезав ткань подушек до маленьких отверстий.       КрафтиКорн взвизгнула, немного попятившись и в страхе закрывшись от КэтНапа, словно безжалостного хищника. Он убрал непреднамеренно вылезшие недоразумение, одинаково остолбенев. Как же похожа Крафти на него с этими напуганные до чертиков глазами, однако в них врагом был сам кот. От этого начало мутить и он, в провальной попытке оправдаться хоть как-нибудь, выдает виноватое «пошли».       Остальная подготовка проходит скучно и КэтНап укрепляется в мысли о том, что зря тратит вечер, который мог посвятить сну. Ему оставалось стыдно проходить рядом с единорогом и быть в роли «принеси-подай». Отрада была в рисовании плаката-гирлядну с надписью, что позже Бобби принесла с просьбой.       – Так, КэтНап, ты можешь повесить вывеску? – БеарХаг отдает коту плакат, указывая на табурет поодаль, – сначала скотчем с одной стороны, а затем с другой. Только будь аккуратнее.       КэтНап забирается на чуть неустойчивый стул, закрепляя один конец вывески, но когда лапа протягивается ко второму, он слышит треск, характерный для рвущихся ниток. По телу стреляет хлесткая боль, сменяющаяся ломотой и онемением. Кот падает, хватаясь за плечо с шипением и выгибаясь в спине. В глазах темнеет, в ушах писк, разум сковывает животный страх, что сокрушает здравомыслие и действия извне. Кто-то прикасается к нему, обжигая, и КэтНап в ужасе отползает, а после, немедля поднимаясь, убегает. Обстановка искажается, коридоры Дома Милого Дома точно ломаются, в нездоровом взгляде становясь безграничными и давящими, усугубляя ощущение повсеместной угрозы. Кот ранен, оттого все принимает вид смертельной опасности, не давая вздохнуть. Вваливаясь в свою комнату, игрушка захлопывает дверь едва не падая на пол. Примкнув тылом к кровати, он сильнее сжимает рану, абсолютно растерянный.                   Переменчивые догадки саднят крепче травм и КэтНап перебирает в памяти события. Его когти вонзаются в порванный шов от допущения подозрения: «что если это было запланировано?». Что если над ним хотели посмеяться? Что если его хотели обидеть? Что если дружеские разговоры были ложными? Что если ДогДэй замешан в этом? Что если ДогДэй ненавидит его? Что если ДогДэй врал? Что если все здесь является нереальным? Что если он сам нереален? Конечности дрожат, кот с тошнотой понимает свою беззащитность теперь. Разве он не постоянно такой? КэтНап не сможет оборониться, – никогда не мог, – а значит обречен. В груди колит, опять содрогая; порванные нитки расходятся, фиолетовый мех выдергивается.       Вход открывается и КэтНап вжимается в мебель сзади. Отворачивая голову, закрывая морду его сердце бьется так, как не билось давно. Эти мгновения проходят с краткими размышлениями о ошибках, повторении действ из прошлого и, в особенности, о заслуженности прошедшего и будущего. Его предплечье ласково трогает малинового цвета лапа.       – Ты не против, если я зашью шов? – Бобби немного поглаживает шерсть КэтНапа, боясь спугнуть.       Кот не отвечает, замирая на миг и поворачиваясь к БеарХаг. Ее брови жалостливо склонились, лапа держит швейный набор.       – Зачем?       – Каждый достоин заботы и любви. Ты не исключение. КэтНап растерянно водит головой, отрицая. Все словно кружится, напоминая о тошноте.       – Я могу уйти или попросить-       – Нет, нет, – с трудом проговаривает он, – просто зашей, пожалуйста.       Бобби отходит включить свет, открывает набор, вдевает нитку в иголку, пока кот впал в небольшую кататонию, лишь изредка посматривая на нее. Стежки медведица делает кропотливо и бережно, движения наполнены трепетом. КэтНап устало выдыхает, когда чувствует всеобъемлющую любовь чуть ли не на подушечках лап БеарХаг, невольно представляя ДогДэя. Он должен обыкновенно прийти сегодня ночью, по прошествии пятнадцати минут с того, как дети уснут; кот считал.       – Вот и все, – торжественно оповещает Бобби, завязывая узел, – если что-то такое повториться, можешь обращаться ко мне, – она берет свой комплект для шитья. – тебе нужна помощь еще с чем-нибудь?       – Нет. И спасибо. Мне скоро нужно будет идти, до этого я хочу побыть один.       Медведица кивает, шустро вставая и прощаясь перед уходом. Оставшись в уединении, КэтНап гасит лампы, зажигая ночник. Обожаемый узор волн переполняет комнату, заливая гармонией и покоем, что утекают до самой души.       Прокручивая в уме совершенное ранее, кота одолевает несколько иное спокойствие – безопасность, которое испытывать удается столь редко. Беря маркер с тумбочки он записывает на обоях: «извиниться перед КрафтиКорн» и «возможно, каждый заслуживает любви. И, с некоторой вероятностью, я могу быть не исключением».

***

      Сосредоточившись на подсчете детей, КэтНап наконец опускает мысли о произошедшем, что настойчиво забивали разум несколько часов. Заканчивая просматривать спальни каждого ребенка, кот расслабляется, упираясь о стену. Стоит ему выпустить маковый газ, он проносится по вентиляции, распространяясь. Сейчас надо проверить всех на сон. Оканчивая обход, КэтНап видит ДогДэя, махающего лапой и прикрывая другой нос.       – Газ уже рассеялся. И закрывать морду от него бесполезно, только противогаз поможет, – подходит он, еле держась на ногах, когда пес напрыгивает с объятьями.       – Я так скучал! Думал и думал о тебе. Как все прошло? Ну, с Бобби, я правда старался над выбором. Как поспал? У тебя не было новых приступов?       – Все было нормально, – незамысловато отвечает КэтНап, прижимая к себе ДогДэя, будто завороженный.       Вдыхая аромат ванили, он полагает, что бы делал без этого теплого, преисполненного жизнью щенка, от которого по-хорошему щемит в ребрах. Кот обвивает друга хвостом, удерживая, прося остаться в объятиях на пару минут дольше, чем привычно. Вместе с этим возникает расплывчатая тоска, необъяснимо проявляясь при осмыслении факта того, что им когда-нибудь придется расстаться; не в эту секунду, а через неопределенное количество времени. Последний раз крепко охватывая, КэтНап отпускает пса.       – Что-то случилось? В смысле, ты редко обнимаешься так упорно без причины.       – Не совсем, просто тоже скучал.       – Так, расскажи подробнее. Рывком садя их на пол, ДогДэй прислоняет кота к себе и тот начинает пересказывать половину дня, предпочитая умолчать о паре моментов.       – Ты же пойдешь поздравлять Хоппи? – спрашивает пес, покручивая чужой кулон в виде луны.       – У меня нет подарка, во-первых. Во-вторых, я больше никогда в ту комнату не зайду.       – Почему? Все же хорошо прошло, а мой подарок мы можем отдать как совместный.       – Потому что, в-третьих, я не люблю толпы. А еще тогда буду следить за детьми, слишком уж поздно вы решили устроить вечеринку.       – Семь зверьков – это толпа?       – Да, притом не самая приятная.       – Я тоже участник этой "не самой приятной" толпы, если что.       – Ты просто в наибольшей степени выносим.       ДогДэй шутливо отпихивает КэтНапа и второй разливается искренним смехом. Приобнимая якобы обидевшегося пса, он поглаживает его по макушке.       – Не думаешь пойти спать? – кот растрепывает оранжевый мех, расчесывая обратно гладкой стороной когтей.       – В этот день останусь здесь, буду лежать на тебе.       – Если твою рыжую голову опять заметят взрослые, нам обоим не поздоровиться.       – Все равно. Скажи им, что я дурак, который решил прогуляться по коридорам Дома, увидел тебя, навязался и вот итог.       – Похоже на правду, так и скажу.       Вскоре КэтНап слышит сип улегшегося на его колени пса, обдумывая то, как приятно при случае наблюдать за спящими; так, что никакое развлечение не нужно, чтобы дождаться утра. Созерцание неаккуратно прерывает визг, происходящий из далекой спальни и разрезающий молчание. ДогДэй тут же порывисто вспрыгивает, с дурнотой оказываясь на ногах.       – Что это было? – он встревоженно подает коту лапу, чтобы он встал.       – Я.. я не знаю. Дым должен усыплять почти намертво, и даже если ребенок проснулся, почему он закричал? Нам надо поторопиться или мне надо.. тебе не стоит идти со мной, вдруг взрослые захотят узнать, что стряслось. И, в общем-       – Тихо, дружище. Я пойду с тобой, все будет хорошо. Кажется, крик шел с правой стороны.       Они идут, внимательно прислушиваясь к звукам. Проходя мимо одной двери, КэтНап останавливается, до него доходит плач. Приоткрывая и заходя за порог, он видит маленькую беловолосую девочку, что крохотными руками потирает глаза от слез. ДогДэй так же заходит в комнату, подходя к кровати.       – Эй, это ты кричала? – девочка кивает. – что-то случилось или тебе приснился кошмар?       – К-кошмар. Там был мужчина и темная маленькая комната, – она хныкала и объясняла, – и было так страшно! Мужчина был очень злым, хотел ударить меня, а потом я проснулась и закричала.       КэтНап в недвижимо стоит в ступоре, покуда пес успокаивает девочку.       – Тебе надо умыться, давай отведу в уборную, – ДогДэй берет ее за ладонь, отводя за пределы спальни, где кот их не слышит.       Он, сползая вниз, утыкается мордой в лапы; воспоминания появляются как гром, но не берут контроль. Описанный девочкой кошмар был слишком схож с его, что привело КэтНапа в смятение, деформирующееся в горечь от приключившегося. Проедающая тоска – то, что он переживает повсеместно ночью, в не способности более паниковать из-за усталости. Его подозрения по поводу девочки перерастают в тяжелые чувства о собственном существе и почему все с ним случается неудачно. Кот успевает отвергнуть и рассмотреть возможность того, что ребенок увидел его сны, а позже убедить себя в глупости таких рассуждений, прежде чем слышит приближающиеся шаги.       Поднимаясь и отряхиваясь, он видит ДогДэя, ласково беседующего с беловолосой девочкой. Тот тоже переводит взгляд на КэтНапа, как укладывает ее в кровать.       – ДогДэй, можешь выйти и закрыть дверь? Мне нужно распылить газ.       – Нет! – восклицает девочка, – что если мне снова приснятся кошмары? Я лучше сама засну или вообще спать не буду.       Она надула румянистые щеки, бойко сложив руки на груди. КэтНап лишь вздыхает.       – Ладно, только ведешь себя тихо и из комнаты не вылезаешь до оповещения, – он обматывает хвостом предплечье пса. – пошли.       – Пока! Если, что приходи! – ДогДэй ногой захлопывает дверь, сердито уставившись на друга. – а ты, случаем, не нарушил правило?       – Конечно нарушил. Ты тоже нарушаешь, кстати.       – Но разве наша задача – не забота над детьми?       – Я слишком намучился сегодня утром, чтобы разбираться с каждым. Тем более, сейчас не твое время морочиться об этом, – кот приостанавливается, – так или иначе, спасибо, что успокоил ее, – зная, как благостно действует всякая похвала, с несвойственной мягкостью в интонации говорит он.       Игрушки уселись на место, где были прежде, а ДогДэй принял позу как раньше. Теперь идиллия никем не обрывалась, КэтНап мог расслабиться в этом просторном спокойствии. Единственно мешал странный механический шум за стеной, близкий к перебиранию спиц.