Мальчик, Которому Нужно Бежать

      Наверное, КэтНап только сейчас начал понимать, что с ним что-то не так. Ночью его одолевали ужасы и мерзкие видения, а вскоре стал слышать то, что априори не могло находиться рядом: щебетание птиц, шум радио, который везде звучал одинаково громко, голоса взрослых и тяжелое дыхание, будто кто-то был прямо за спиной. Сомнений нет – это галлюцинации от отсутствия сна и напугали кота не звуки, а возможность сойти с ума; он уже неторопливо теряет разум. Обстановка перед глазами тогда получилась размытой, неразборчивой, мысли смешались и в уме образовался поток воображений, подозрений и прочей дряни. КэтНап даже не осознал, кричали дети или вопли существовали в его голове. Сколько времени он провел в этом состоянии тоже не известно, ничего не вспоминается. Единственно когда ДогДэй пришел по утру забрать ребят, то были нежные касания, слова поддержки и совет пойти поспать, что немного помог КэтНапу сориентироваться в пространстве.       На самом деле коту казалось, что с ним что-то не так еще при реабилитации в общество, будучи ребенком; он отличался буквально всем и не знал совсем ничего. В то время как другие дети являлись растущими личностями, кем-то уникальными, тот черноволосый мальчик, чье имя начиналось на «Т» толком ходить не умел. У него были кривые ноги от долго житья в помещении с низким потолком, шрам на всю руку, из-за которого мальчика кличали психом, тощее тело в гематомах и ссадинах, а волосы росли неоднородно. Как-то раз к «Т» подошел взрослый и, завидев проплешины на голове, надел на него кепку, с улыбкой сказав, что его локоны – это «не красиво»; позже без злосчастной кепки мальчик не осмелиться выйти из спальни. Также «Т» почти не разговаривал, часто вступал в драки, боялся темноты и замкнутых пространств, в особенности прикосновений, о любом неприятном действе в свою сторону не сообщал, а шипел. Это основное, о чем удается вспомнить КэтНапу о прошлом себе, остальное словно растворилось и не уловишь вновь, а сам «Т» давно воспринимается как отдельный человек, старый друг, что в некоторый момент просто исчез. Кот малость раздумывает, что имеет в виду под «исчез», останавливаясь на пропаже без вести. «Т» – пропавший без вести и никто не намеревается его искать.       Ныне ситуация приобретает иные обороты, и КэтНап с новой силой замечает свою нездоровость; он всегда не в порядке, однако в последние недели все предстало совсем жутким. В его душе беспорядок, действия перестали быть последовательными и день преподносит неожиданности, а коту такая жизнь претит. Все должно ровно, по правилам, без сюрпризов, но желания КэтНапа никогда не имели значения. Теперь снова на кровати, думает, пока состояние отдает привычным «никак». И вставать не хочется, и спать не хочется, и говорить не хочется – вообще ничего не хочется, слишком он устал. В тени угла мерещится что-то, а до ушей доходит единственно бесконечный писк, как от сломанного телевизора. Подобным образом проходит каждое утро, отвратительно и исчерпывающе. Коту нехорошо.       В усталости он закрывает глаза, двигая ноги ближе к туловищу и лежит абсолютно неживой. Обычное действие причиняет боль, охватил озноб и слуховые галлюцинации не дают покоя. Желается убежать, но сил на бег нет, все чувства и стремления закончились в миг осознания, что и дышать тяжко. Кажется, он сгниет в своей постели. Слышится какой-то грохот, голоса и это КэтНап приравнивает к галлюцинациям. В дверь кто-то стучит, знойно и неприятно, точно хотят ворваться и избить, однако он игнорирует звуки извне, закрывая лапами уши и молясь, дабы кошмар наяву оборвался. Отказ от окружающего продолжается, пока до кота не доходит говор за пределами комнаты. Тогда он привстает, прислушивается.       – Я-я же говорила, он спит. Не надо было так г-грубо стучаться, – говорит некто шепотом.       – Блин, ну вдруг он там жертвоприношение устраивает или ваще вешается, от таких типов как Нап можно че угодно ожидать.       – Теперь я не знаю, стоит ли заходить или нет.. что если с ним что-то с-стрялось?!       – И что? Он не слабенькая овечка, по крайней мере доказал это поцарапав мое крыло.       – Тш, мы д-договорились не упоминать тот инцидент.       Тогда КэтНап наконец встает, чтобы увидеть персон, надоедливо стоящих у его комнаты. Он еле доходит до двери, отпирая ее и, сквозь яркость, видит КрафтиКорн и КиккенЧиккена. Морда единорога за мгновение выражает стыд, ее плечи ссутуливаются, в то время как цыпленок выглядит оскорбленным, словно одно присутствие кота порочит; пусть они и вынудили его выйти.       – М-мы тебя разбудили? Прости! Сейчас же уйдем, – Крафти берет Киккена за крыло, готовая удалиться в любой момент.       – Я не спал.       – И не слышал как я стучал в твою дверь? Серьезно, проверь слух, – Чиккен загорается усмехающимся презрением и КэтНап вздыхает от такой глупой ненависти. Его дозволительно невзлюбить за более серьезные вещи, которые как бы решают не замечать, а заслуженные унижения сводятся к шуткам и детским заявлениям – меньшей формой наказания.       Единорог просит цыпленка быть вежливее, а кот ощущает происходящее как кино или театральная сценка, которой он не принадлежит. Мысленно его в этом пространстве не существует, КэтНап где угодно, но не здесь и это резко забирает воздух. Он без церемонно захлопывает вход, падая на колени и кашляя в попытке вздохнуть. Сзади очередные стуки об дерево, что лишь издергивают, поэтому, дотягиваясь до замка, ему легче закрыться. Исчезнуть, прямо как «Т».       Вскоре все утихло и место стало отчасти мертвым, разлагающимся; КэтНап надеется, что так останется хотя бы на сегодня. Этот день до боли плох, надо постараться его пережить. Сколько еще плохих дней будет впереди? Он не хочет знать ответа. Вместо размышлений кот идет к дальнему углу спальни, к неизвестной мебели, накрытой одеялом. Взмахом снимая ткань поднимается небольшая пыль и открывается зеркало, старое и где-то разбитое. Единственное, что КэтНапу нравится в нем – это рамка из дуба, вырезанная подобно античной архитектуре и в узорах как текущая вода, неповторимая и живописная. Обращен он к отражению, столь неузнаваемому и обособленному: фиолетовый мех, кулон в виде луны и тело в принципе – все не его, нисколько человеческого или схожего с ним. Чужая фигура перед стеклом, не он. Кот в порыве разочарования кидает одеяло на зеркало, то покачивается от напора и падает диким треском. Ткань невзрачно лежит на нем, словно напуганное дитя собирающее осколки любимой вазы матери; сравнение для КэтНапа отталкивающее. Ему думалось, что отражение утешит и, вероятно, с последнего раза смотрения в жалкое полированное стекло, которое не выполняет свое предназначение и оказалось забытым, что-то изменилось. Он был не прав, теперь остатки этого бессмысленного недоразумения развалились на полу и кот не собирается их убирать. По крайней мере, до того как не наступит на один.       Кто-то обязательно захочет посетить КэтНапа, однако он жаждет оттянуть это мгновение. Опять предстанет обузой и слабой натурой, что не перенесет малой трудности, заслуженной трудности. От этого его когти оттопыриваются, прижимаются к шерсти предплечья, но кот не давит, останавливаясь на леденящей остроте, которая при неудачном касании порежет. Необходимость погубить себя ранит больнее и вот когти впиваются в плюш, рассекая. Наступает короткий шок, пару алых капель стекает и он словно просыпается, оттирая кровь простыней. Рана вышла малой, никто не заметит, но в ней собрался весь апофеоз сумасшествия. КэтНап не позволит себе заниматься подобной дуростью; слишком мерзко, его будут осуждать.       Стук в дверь появляется как незванный гость. КэтНап узнает ДогДэя в заботливой, немного хриплой речи: «Нап? Ты, возможно, не захочешь открывать, но я просто хочу убедиться, что с тобой все нормально, – проходит время и кот не способен издать и слова. – ну же, дружище, все хорошо. Скажи что-нибудь, пожалуйста». От отчаянных нот в просьбе он как в тумане отпирает замок, в мрачность входит свет вместе с псом.       – Как себя чувствуешь? – в тишине       ДогДэй произносит поразительно тонко и высоко, почти симфония. Звучание будто весенней трели достигает сердца КэтНапа, «никак» заменяется на горькую грусть, которая пронизывает. Он приникает к шее друга, тот вздрагивает и заметно горячеет, но не отказывается от внезапной нежности. Кот желает, дабы ДогДэй никогда от него не отказывался. – у тебя зеркало разбилось? Я же говорил, что оно когда-нибудь упадет, а ты отмахивался. Но все нормально, главное ты не поранился, ты же не поранился? Так или иначе в Доме Милом Доме будут проводиться работы, поэтому он будет закрыт на половину дня. Не хочу расстраивать, но похоже тебе придется перебраться куда-нибудь на ближайшие несколько часов.       Болтовня пса отвлекает от упаднических настроений и КэтНап берет лапу ДогДэя, чтобы проверить его рану. Бинты белые, новые – это приводит к идее самостоятельно поменять их как жест заботы. Но больше внимания кот уделяет их позе, схожей с постановкой вальса и слегка поэтичной. ДогДэй согласился бы станцевать с ним? А если бы согласился, то какую музыку предпочел? Может джаз? Не стоит думать о таком.       – Ты сам как? – спрашивает КэтНап, друг стал для него воодушевлением.       – Поправляюсь! Только Бобби постоянно спрашивает про самочувствие, даже чихнуть при ней нельзя. Вы двое просто лучшее, что было в моей жизни, пусть каждый со своими причудами.       «Двое» – разве кот никогда не был один в самых лучших у ДогДэя? Нет, вопрошать такое слишком по-собственнически; он вычитал в книге, что это не есть норма. Но печаль не утаить, как и подтверждение тому, что КэтНапа могут заменить. Опять ему плохо, что рядом с псом он предпочитает скрыть, отойдя и пряча взгляд.       – Я, наверное, останусь в библиотеке до окончания работ, – кот желает найти психологические исследования там, дабы немного собрать пазл себя.       – Отлично! Я тебя провожу, мне нужно кое-что взять. И, Нап, – интонация пса меняется на проникновенную, настораживающую, – будь осторожен, пожалуйста. В последнее время происходят странные вещи, которые просто сбивают меня с толку.. но думаю, пока ты рядом, я могу справиться с этим.       – Я буду осторожен, обещаю, – его лапа дотрагивается до плеча ДогДэя. – кстати, у тебя температура поднялась.       – Ой! Я не заметил.       – Ты тоже поосторожнее с этим. Звезды нагреваются на последних этапах своей жизни, – КэтНап обхватывает хвостом лапу ДогДэя, выходя из помещения.       – Звучит как угроза, – он хихикает и чуть бьет КэтНапа в бок, когда догоняет. Ничто в нем не выдает друга, что он узрел вчера: ранимого, изможденного. И если его дрожание, хрупкость тогда были инородными, ныне, когда все стало заурядным, дать веру здоровью пса нелегко. Делается мысленная заметка: «ДогДэй спокойно спрячет всякую боль».       – Это предупреждение, – так же легкомысленно отвечает кот.       Независимо от того, что настигает скепсиса, в улыбающемся ДогДэе все для него прекрасно.       В библиотеке, что находится в Школе, несколько книжных шкафов стоящих друг за другом, пару стульев и много подушек, сложенных в сиденья. КэтНап по-особенному любил это место за его уединенность, отдельный мир. Книги, строго сложенные по размерам и авторам, – кот даже уследил закономерность в цветах, – не обделяют библиотеку толикой эстетизма, что и читать не хочется, поддавшись элитарности. Усаживаясь на пол подле подушек, кот наблюдает как ДогДэй вдумчиво перебирает литературу.       – Сколько книг отсюда ты прочитал? – спрашивает он, захлопывая очередную книгу.       – Не скажу точно. Библиотека пополняется каждый месяц и обычно их отдает мне Мисс Приятность, ведь я люблю хранить прочитанное в коллекции. Кстати, не повреждай корешок обложки, это кощунство.       – Какие мы грозные, – пес комично складывает лапы на груди, выдавливая голос в более грубый и передразнивая, – мне кажется, ты заботишься о книжках больше, чем о самом себе. Ладно, я бы хотел что-нибудь почитать детям, можешь посоветовать?       – Возьми сборник Доктора Сьюза.       – О, я помню как читал его раньше. Хотя мне больше нравилось рассматривать рисунки, а не вглядываться в текст чтобы его разобрать. Я же говорил, что у меня была дислексия?       – Неа.       – Так вот, буквы для меня буквально скакали по странице! Стоило немного отклонить книгу в сторону – на ней снова были неизвестные каракули. На совместных чтениях я сидел в сторонке из-за того, что предложения читал по минуте. Было мне, выражаясь в мягкой форме, стыдно.       – Поэтому ты не хотел читать по ролям?       – Да, до сих пор считаю, что ты возненавидишь меня за постоянные запинки, а еще в последнее время у меня падает зрение и это очень мешает.       Совместные чтения всегда проводились для детей взрослыми, позже их стал вести Бубба. Также ДогДэй выражается в прошедшем времени, а стыдно ему как игрушке, не отвечающее за образование быть не должно. Поэтому КэтНап мысленно создает теорию, что решает подтвердить или опровергнуть:       – ДогДэй, все, что ты мне рассказал, происходило когда ты был человеком?       Пес замирает, крайне опешив, и кот думает о статуях, на которых похож друг в оцепенении.       – Нам нельзя о таком говорить, Нап, – он тише в предрассудках, от коих КэтНап подрагивает, но продолжает настаивать.       – Просто ответь на мой вопрос. Присаживаясь, наклоняясь к КэтНапу так, словно ДогДэй собирается открыть самый потаенный секрет, он тихо говорит:       – Да, я был ребенком, человеком тогда. Не упоминай об этом при взрослых, хорошо?       – Но, ДогДэй-       – Никаких «но», ты обещал быть осторожным, поэтому прислушайся ко мне. Я знаю, что ты иногда не принимаешь запреты в серьез, однако здесь лучше сохранить молчание, это не шутки, – пес притягивает кота к себе лапами, и тому делается неловко от объятий с некой горечью. – я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.       Скрип двери заставляет отпрянуть игрушек друг от друга, кто-то с громкой беседой заходит. ДогДэй ходко поднимается, беря книгу, что откинул, обменивается с КэтНапом добрым взглядом. Как же кот ненавидит нарушение вкрадчивого молчания библиотеки, а иное возмущение вызывают небрежно оконченные объятия. Почему псу есть дело, перед кем они обнимаются? Многие друзья обнимаются и ничего зазорного. Только ласковый вид ДогДэя опускает злобу, поэтому после его ухода, ради приветствия вошедших лиц, КэтНап опрокидывает голову на подушку сзади, мечтая. Сверху замечается название сказки: «Красавица и Чудовище» Шарля Перро, от чего кот кратко усмехается.       Однако фантазии исчезают, стоит коту услышать Киккена и Крафти. Та недавняя сцена с неуважительным запиранием и события, что происходили ранее морочат и КэтНап единственно вздыхает. Он видит КрафтиКорн, робко выглядывающую из стеллажа.       – П-привет, КэтНап, как твое настроение с-сегодня? – она нервно постукивает копытцами.       – Привет. Нормально, – он отодвигает подушки, предлагая присесть, – сама как?       – Так нервничаю по поводу р-работ в Доме! Из-за чего они? Что если у нас завелись к-клопы или хуже.. мыши? Они переносят болезни!       – Мне кажется, что по причине вчерашнего возгорания.       – Может быть, однако это не отменяет д-других вариантов! Но, если у нас завелись мыши, я могу попробовать нарисовать их.. – при мысли о рисовании единорог становится спокойнее, заикание пропадает, сама она словно и не в реальности вовсе. – КэтНап, ты охотишься за мышами?       – Я бы никогда не занялся таким. Мыши очень маленькие, это, как минимум, нечестно, а также жестоко.       – Ох, д-да, глупый вопрос. П-прости. Просто я постоянно ищу р-референс, как-будто бы неосознанно. Наверное, из-за того, что я карандаш из копытц не выпускаю.. но разве м-могут увлечения так влиять? Хотя все в жизни на нас влияет.. прости! Опять мои г-глупые размышления.       В разум бьет воспоминание подобно боли от удара. КэтНап не успевает опомниться, когда каждая клеточка тела чувствует те мучения, как встарь. Его били, резали, душили и ныне это точно отпечаталось: шрамы напоказ, неизлечимые изменения тоже, деформированные кости навсегда такие и разум поломан – это и есть то влияние? Он будет чувствовать последствия того насилия до смерти? Ему придется день за днем вспоминать то, что давно ушло? Заточение закончилось, однако кот ни свободен, ни здоров, его настоящая болезнь лишь началась. Нет никаких шкафов полных письменности, исключительно азбука, толковый словарь и сборник Марка Твэна на сером, бетонном полу. И спасения нет; в представлении КэтНапа его не существует.       Грохот рядом рассеивает эпизод как стекает вода воронкой в слив, быстро и необратимо. Киккен кладет небольшую стопку книг и в не сфокусированной картинке КэтНапа цыпленок виднеется желтым пятном, схожим с омлетом; это смешит.       – Короче, принес как ты и просила. Тут ботаника с цветными картинками и прочая научная ерунда, – Чиккен определенно был далек от творчества с этим надменным отношением и отсутствием созерцания. Кот предполагает, что он в библиотеке из-за Крафти, ведь так горд от ее благодарностей.       За отношениями других он с пытливостью наблюдает, ведь перед КэтНапом милые взаимодействия – романтическое кино; идеальная любовная выдумка, которой верить не обязательно. Любовь для него тема неоднозначная и спорная, невозможная за границами фантазии. Разве может искреннее, чистое чувство произойти в мозгу человека к другому человеку, да так, что за своего возлюбленного ты готов сделать любое безвозмездно? Фантастика и вымысел. КэтНапа точно никто не полюбит, да и сам он собой брезгает. Как-то подкрадывается мысль о смерти в одиночестве, но кот ее отгоняет. КрафтиКорн пропадает за стеллажами и он с КиккенЧиккеном оказывается один на один. Тот мирно садится с книгой в крыльях, однако КэтНап полон подозрений, ведь недостижимо, чтобы личность с пылким характером забыла рану, сделанную им. И те фразы, что он сказал с утра не были брошены без повода. Присутствие фигуры, которая имеет мотивацию нанести ему вред наполняет паникой. Проходит минута, две, только Киккен кажется.. не обращает на кота внимания?       Когда давление, создаваемое неотрывным взором КэтНапа нарастает, цыпленок поворачивается к нему.       – Что не так? Думал, я читать не умею? – Чиккен не раздражен, скорее самоироничен, что повергает в замешательство.       – Нет.. твое крыло еще не зажило? – возможно, он просто потерялся во времени и прошло больше, дабы Киккен остыл.       – Конечно нет, сегодня только четверг.       – Ясно.       Очевидно, это какая-то шутка или ловушка, которую КэтНап пока не разгадал. Еще будучи «Т» он попал в своеобразную мышеловку: какие-то дети пригласили его поиграть, а после заперли в темной, тесной кладовой. Тогда пришлось просидеть там до утра, до того как тихий плач «Т» услышал другой сирота. Он пошел с теми ребятами, потому что хотел веселиться как остальные и его беспечность привела к издевательствам, допустила их. Тем не менее кот цепляется за другую деталь, ибо сирота, что освободил темноволосого мальчика, не был безымянным или безликим. Память покидает из-за хмыка Киккена. Это намек? Ему уйти? Или спросить напрямую, применив всю храбрость?       – Ты.. разве ты не злишься? – КэтНап старается быть стойким, слабость опасна с особами вроде Чиккена.       – Нет, мы же помирились. Или ты про мои утренние слова? Если что, я просто шутки шутил, да и был раздражен из-за того, что меня как кабанчика туда-сюда шлют. Прости, наверное. Я пересмотрел свое мнение по поводу тебя, поэтому не волнуйся или как болванчиков типа тебя поддерживать надо, – его речь совершенно не подходила под образ, что успел выстроить кот в голове. Киккен даже отличался от своей мультипликационной версии, что является архетипом вычурного задиры. Здесь он.. дружественный.       – Ладно, – в задумчивости КэтНап говорит односложно.       – Кстати, я не удивлен, что мне кто-то в итоге врезал. Я реально часто выпендриваюсь, как-то раз аж ДогДэя довел, – цыпленок словно карикатурный персонаж меняется в морде. – не повод для гордости.       Кот не уследил ни одной отрицательной эмоции в разговоре Чиккена, разве он не должен как минимум опасаться КэтНапа после драки? Разве он позволяет себе не волноваться? А где КрафтиКорн? Она выглядит безопаснее, по крайней мере, более боязливой.       – Куда ушла Крафти?       – К мисс Приятность. Она пообещала достать мне пропуск в видеосалон, в прошлое посещение я сломал проектор и теперь в черном списке. У нас услуга за услугу, хотя я просто хочу, чтобы она научилась без страха говорить со взрослыми.       Нет, это несомненно издевка, извращенный юмор, который КэтНап не понимает. Он немедленно встает, уходя за другой книжный шкаф; ему нужны научные исследования о психологии, а не излишние переживания. Силясь сосредоточиться на названиях книг, на ум снова приходит нежеланные отрывки травли, которые испытал «Т». Такие противные, позорные, от них жжет горло и коту мерещится будто кто-то вновь смеется над ним, поэтому он быстро хватает случайную книгу, садясь и скрываясь от собственных галлюцинаций.       Вскоре КэтНап слышит пришедшую Крафти, ее разговор с Киккеном. Он тщетно читает аннотацию, нервозно заламывая лапы. Стук копытц, приближающийся к нему, ужасает вместе с последующим окликом:       – КэтНап, т-ты хочешь пойти с нами в видеосалон? Мы обычно с-смотрим документальные фильмы, ну, если тебе такое нравится, м-можешь присоединиться.       Если откажется, то окажется трусом, при согласии – наступит неизвестность. В видеосалоне КэтНап был с ДогДэем единожды, он не знает, что сделает, оставшись там взаперти. Но есть шанс презентовать себя, что избавит кота от неприятностей в будущем.       – Пойду с вами, – впредь его голос не имеет права раскрыть беспокойство. Идя позади цыпленка и единорога, КэтНап в последний раз спрашивает себя, насколько это правильное решение.       Спускаясь по ступенькам в беспросветный киносалон, кот теряет всякую уверенность. Небольшое беспросветное помещение, содержащееся в темноте для работы проектора и сохранения кассет вселяет жуть и расстройство. Киносалон не различался с местами, в которых КэтНапа запирали, от чего он стоит у порога не в состоянии дышать. Когда Крафти включает тусклый светильник, кот ступает к столу с проектором в центре комнаты, пока Киккен разбирается в шкафах с кассетами.       – Здесь д-довольно страшненько, но сейчас все подключим и будет самый настоящий кинотеатр! – КрафтиКорн вдохновленно настраивает линзу, регулируя устройство, что транслирует белый прямоугольник света на настенном полотне.       – Как идея посмотреть видео про солнце?       – Киккен, ты ставишь его третий раз п-подряд!       – Я вообще КэтНапа спрашиваю, так что ты в пролете, – он подходит и с любовью треплет ее по гриве. – не волнуйся, мы посмотрим документалку про богомолов на выходных.       – Мне кажется, что солнце – это интересно.       – Отлично!       Чиккен шустро передает пленку Крафти, та неуклюже вставляет ее в отсек. Лампу выключают и краски проектора сияют ярче, видео воспроизводится вправду как самый настоящий кинотеатр. За кадром звучит голос диктора, который разобрать трудно, он полон помех. КэтНапу процесс чувствуется почти колдовским, ведь даже телевизоры не имеют настолько великого экрана, а проектор транслирует кассету по-волшебному. Ему не важны информация и бывшие подозрения, привлекает устройство механизма, сам факт, что подобное происходит. На других игрушек действо производит сходное впечатление.       Появляются фотографии солнца, его вид для человека, находящегося на земле: голубое небо, свежая трава, облака и светило, подающее ощущение ностальгии или дежавю – эта чистая магия, едва приметная для людей наверху, грезы кота, его самые сладкие сновидения и священный трепет воплоти. Но слайд заменяется, восторг гибнет бесповоротно. Ему нужно это солнце, оно неумолимая обсессия и аддикция; КэтНапу также нужен ДогДэй.       – Т-тебе не надоело видеть одно и то же? – спрашивает единорог Киккена.       – А почему должно? Солнце же такое, – Чиккен мечтательно не отводит взгляд от экрана и предложение не продолжает. Крафти, точно лишь оборванное описание дает понимание, замолкает. КэтНап чужой персонаж в их романтическом кино. – мне вот интересно, если солнце большое и светит, то насколько сильно оно греет?       – Наверное, как обычная лампочка, ну, в-выглядит оно обычной лампочкой. Кот впадает в раздражение, ведь светило нельзя сравнить с лампой; звезда требует гораздо лучшего почитания. Он же наблюдал своими глазами, осязал кожей, чуял и опровергнет заблуждение:       – В отличие от лампочки солнце греет все тело, – он говорит тихо, не зная, хочет ли быть услышанным.       – Сам проверял? – в юмористической манере Чиккен до сих пор добр.       – Да. Я видел солнце, – серьезный ответ вводит игрушек в ступор, они немного пялятся на него и КэтНап жалеет о сказанном, желая зашить себе рот. Цыпленок ухватывает его за плечи, дыхание пропадает.       – Какое оно? – он настойчивый, нешуточный ныне, что отдает КэтНапу страхом и радостью. Он знал о присутствии угрозы, он не ошибался!       – Я почти не помню солнце. Это было лет десять назад, – может быть, его спровоцирует неполный ответ. Может быть, он разозлится от предвзятого тона кота. Может быть, он ударит его.       Крафти мелькает где-то сзади, не останавливая Киккена, значит помощи КэтНап не дождется; это возбуждает азарт. Сердце трепещет, подступает горячность и чудаковатое увлечение, он в бреду. Крылья Чиккена сжимают фиолетовый мех.       – Круто.. я хотел попросить рассказать поподробнее, но по идее нет смысла, ведь ты мало помнишь,       – он буднично отпускает его, разговаривает с КрафтиКорн, словно ничего не произошло. Кот сдерживается, дабы не вонзить когти в свое горло.       – К-КэтНап, как ты думаешь, для рисования солнца подойдут белые или желтые краски? – разве они должны спрашивать его мнение?       – Мне кажется, обе. Вы, художники, используете все цвета, не? – разве они не должны подставить его, унизить?       – Я не т-такая уж и художница, – она принижает себя, вместо него?       Здравомыслие дает трещину и КэтНап выговаривает слова потерянно, хлипко:       – Почему вы мне верите?       – А почему нам тебе не верить? Ты вроде ровный пацан, а если и соврал – это на твоей совести. Да и разное случается, вероятность, что кто-то из нас видел настоящее солнце есть. Короче, давайте досматривать и по делам, – Киккен прибодряюще похлопывают его по спине, отчего кот сильнее дрожит.       Покамест все уставились на видео, КэтНап неясно воспринимал окружение, как сквозь сон помогал убрать разбросанные цыпленком кассеты и смутно беседовал. Подобно роботу, запрограммированному на определенную программу, он двигался, не осмысливая. А внутри пусто, бездонная дыра размеры коей не описать, лишь постигнуть чувствами: холодом, апатией и душевными томлениями. Скверные предвкушения зародили безвестный допрежь запал, его жестокое отнятие оставило ничто. Коту боязно признаваться о том, что хотел не благость, а глумление, которое заставило бы почувствовать себя живым. В его голове действительно что-то неправильно.       Проходя вверх по лестнице КэтНап неповоротливо удаляется из киносалона последним, лапы тревожно сомкнулись на кулоне луны, спина сгорблена. Он терзается угрызениями, однако сказать, за что опять возненавидел свое нутро не сумеет. Кот обвинит во всем ноги, что в мгновение споткнулись. Защитили от травмирующего падения чужие желтые крылья, успевшие поймать его.       – Ты чего? – КэтНап не различает поддельность или честность при обеспокоенном лике Чиккена, который вцепился в него и не отпускает. Он не дал ему упасть. – не ушибся? – выдавливая «нет», кота немного поддерживают в продолжении ходьбы. – давай левой, правой. Вряд ли ты хочешь получить Премию Дарвина.       – Отпусти меня.       – Фигню не неси. Разные штуки происходят и это не повод расшибить себе череп, упав с лестницы, – негодуя, он вскоре присмиряется. – понятия не имею, насколько советы эффективны в твоем случае, но просто плыви по течению. Все своим чередом пройдет, да и ты, по-моему, не одинок.       Дверь перед КэтНапом не закрывается, его первым выталкивают на свет и вопрос об их запаздывании задала КрафтиКорн. Он прощается, дабы побыстрее выйти из Школы и осознать, что его не заперли. Кот, не верящий, озирается, ищет изъян в округе – нет иллюзий, он в красочном Приюте. Не запертый, без следов унижений, вполне живой и даже необычно радостный. В недолгом приступе смеха, раздумывает с чего смеется больше: с собственной глупости или с того, что до сих пор не признает гуманность по отношению к себе. Он делает заметку обновить характеристику Киккена и записать его фразу на обоях подле напоминания Бобби. Нежданно КэтНап вспоминает о встрече с Прототипом, которое было запланировано на утро; он опаздывает, что некультурно и караемо. Подорвавшись с места, приходится бежать, стараясь не попасться кому-нибудь на глаза. Планы сразу не удаются, доносится возглас:       – КэтНап! Подожди! – ДогДэй догоняет его, берет за лапу и жизнерадостно машет хвостиком. – я думал, ты будешь в библиотеке до окончания работ.       Коту в благо видеть друга, однако следует торопиться, поэтому он мягко высвобождается из хватки.       – Там слишком шумно, решил перебраться в Игровую, – лгать перед псом непросто. Его беззаботный, прелестный взгляд и радушие делает КэтНапа нелепым.       – Тогда хорошенько отдохни и зайди ко мне вечером. Взрослые, вместо того, чтобы вызвать меня, передали план и указания в письменном варианте из-за неполадок в системе. Есть новости по поводу тебя, – ДогДэй информированием вгоняет в паранойю; если руководство узнало об общении с Прототипом и то, что кот покидал Приют, его мигом ликвидируют. – все хорошо! Состоится обычная проверка, объясню позже.       – Не пугай так.       – А что-то произошло для того, чтобы ты пугался? – он говорит с малым подвохом.       – Нет. От взрослых можно что угодно ожидать, вдруг им надоумит устранить меня. Редкостное, безвыходное удивление на псе замечается, пока не прячется под суетливостью.       – Дружище, не думай о таком. Я не дам никому избавиться от тебя, клянусь, – но тут он вглядывается назад, припрыгивает. – о, наконец-то Бобби возвращается. Как я выгляжу? – пес поправляет оранжевую шерсть, улыбается сильнее, движется здоровее.       – Нормально, – недопонимая изменение друга и вопрос, КэтНап растерян от счастья ДогДэя при БеарХаг. Пес больше счастлив с ней.       – Тогда я побежал. Увидимся, не скучай! – он уходит и кот тоже маленькими шажками идет, из-под ног выбили землю.       Причин переживать нет: ДогДэй счастлив, его улыбка правдива, лучезарна – исключительно КэтНап реагирует будто был брошен, откинут. Ревность напрасна, а сам он не такой хороший друг, дабы требовать приоритет. Нос от печали морщится и одиночество привязалось, риск потерять единственную персону, которую кот смог немного полюбить и допустить к себе, тошнотворно пугает. ДогДэй оставит его при первой возможности, поэтому, как былое время, в Приюте исполненном весельем и колоритом, КэтНап в тягостном одиночестве. Опаздывать позорно и заходить в тупик, или же слепую зону, совестно; он сам виноват. Совет Киккена не успокаивает, ведь лучше было бы «расшибить себе череп», чем находится здесь, сокрушаясь. Сил ощущать мир нет, КэтНап рассеяно прикрывает глаза, но заветный сон не наступает.       – Ты поздно, – Прототип, говорящий всегда льдянно, напоминает строгого и одновременного доброго, солидного взрослого. С ним кот провинившееся дитя.       – Прости, я забыл о нашем уговоре. Больше такого не повторится, – нельзя допустить, чтобы Прототип ушел, иначе одиночество будет неизбежно.       – Не извиняйся. Все нормально. Ты молодец, что пришел, – хвалу КэтНап не заслуживает, однако торжественен в следствие. Ему нравится представлять, что Прототип может улыбаться, когда озвучивает ему беспричинные комплименты. – твой щенок рассказал тебе о результатах моих усилий? Неполадки в системе – это не маленькая ошибка. Их система слежки отключена мной. Ныне щенок намного лучше, а стоило всего-то дать взрослым другой объект внимания. Я спас его. У тебя остались сомнения, 3-0-0-8? – возникают вопросы по отношению его деятельности и ДогДэя, которые кот задаст позже. Сперва надо покинуть Приют.       – Спасибо, что помог. Сомнений у меня нет.       – Чудно. Иди в Игровую, встретимся у той же двери. Нам есть что обсудить. Передвигайся внимательно. Нам не нужны проблемы, – приказ или просьба у Прототипа чувствуется чинно, КэтНап не может им не повиноваться.       Дорога к Игровой скучна, кот только посматривает на детей и ДогДэя вдали, за статуей. Он мечтает быть с ним. Это неосуществимо.       Вторяя распорядок с прошлого дня, КэтНап достигает пределов Приюта. Ему как-то удалось прочитать в работе некого ученого о том, что пределы вселенной неизвестны и переступая порог детского мирка, погружаясь в грязную неведомость, он, для себя, познает тайны около мирозданных. На сооруженные платформы кот не наступает, они ветхие. Прототип, чья рука величественно тянется из расщелины, подталкивает его.       – Иди. Я хочу показать тебе дальнейшее. Не пугайся, – он подбирает более нежные голоса игрушек. КэтНап постепенно свыкается с тем, что у Прототипа нет голосового модуля и мириться с использованием им фраз ДогДэя.       – Если тропа снова обвалится, ты не сможешь опять меня поймать.       – Это единичный случай. Иди. Не будь упертым ребенком, – концы пальцев с легкой осторотой впиваются в спину, побуждая двинуться. – я знаю, ты хочешь увидеть то, что впереди.       И это правда. Глубже – влекущая тьма, в неотесанности которой кот ловит великолепное; по сравнению с идеальным Приютом, пещера очаровала скверностью, свободой. Прототип указывает путь, перемещаясь где-то вверху по туннелям, пока КэтНап колеблется идти за ним. Нового приятеля очернять не хочется и даже если Киккен является не тем, кем показался, Прототип имеет вероятие быть благой персоной. Прерывая ход кот намерен узнать:       – Беря то, что ты сказал ранее, я хочу спросить, ДогДэй болеет из-за взрослых?       – Это не болезнь. Отделался испугом и раной. Это мелочь. Но ты мыслишь правильно.       – Погоди, почему он ничего не сказал? – КэтНап произносит мысли вслух, платформа вместе с его сознанием покачивается, не разрушаясь.       – Он глупый. Все идет от его легкомыслия, которое сведет его в могилу. Я поражен, что такой умный образец как ты общаешься с куском ваты, ткани и органов, – от неназойливой кровожадности, завуалированной с напускной тактичностью, у него мурашки по коже.       – Не говори так о ДогДэе, ты не знаешь его, – кот шипит, пусть не злится на Прототипа.       – Может быть. Понимаешь, 3-0-0-8, я не умею врать. Мне это не дано. Все что я говорю, является для меня истиной, исходящей из разума. Я не отрицаю того, что твой щенок, вероятно, хорош. Однако для меня он бесполезен. В моей действительности такие как он не выживают. Я жив за счет того, что мои эмоции иссякли. Я могу полагаться на интеллект. Нечему более следовать, – пояснение трагичное, вселяющее сострадание, от которого КэтНап припускает уши.       – Что с тобой случилось? Кем ты был до Прототипа?       – Не имеет значения. Иди. Нам нужно спешить.       Прототип приводит его к приотворенной двери, за ней вонь, зеленость и сырость, присущая канализациям. КэтНап с грохотом закрывает вход.       – Я туда не пойду!       – Это единственный проход. Иди и не кричи.       – Там же ужасно пахнет. Я не подписывался ходить рядом со стоками полными черт знает чем!       – Не думал, что там настолько плохо. У меня нет рецепторов. Но, 3-0-0-8, любая особь может пересилить отвращение при желании. Платформы ты уже прошел. Смрад не большая проблема, – следующую фразу Прототип заимствует у ДогДэя, словно пытается найти границы дозволенного: – пожалуйста, иди.       – Не используй его голос.       – Ладно. Прости. Суть ты уловил.       Туннели канализации оформлены потрескавшимся кирпичем, обросшим грибком и тонкими пластинами мха; растениями, что кот никогда не видал. Заходя в черноту, он прикрывает нос лапой, ведь запах и место для него, привыкшего к стерильности, отвратны. Раздается царапанье сверху и КэтНап смекает то, что так характеризуется передвижение Прототипа – словно иглы точат камень.       – Как выглядит твое тело? – интересуясь, кот рефлекторно поднимает голову к потолку.       – Лучше не знать. Подчеркну, что на него легко цеплять вещи. Мое тело, если я могу называть его подобным образом, наполовину состоит из отбросов. Я собирал все, дабы укрепить себя.       «Если я могу называть его подобным образом» прозвучало и КэтНап вспоминает события, протекавшие во время приспособления к новому виду. Именно тогда было занавешено зеркало, определилось мнение о себе и ситуации, а также сложилась дружба с ДогДэем, что в первые месяцы помогал коту освоиться, не оставляя одного. Очевидно, у Прототипа маловероятно кто-то был.       – Ты не принимаешь свое тело?       – У меня нет понятия «принимаешь» или «не принимаешь» относительно тела. Оно со мной навеки. Неотделимая часть. Если ты говоришь о любви к себе, то я не смогу ответить. Я не способен на любовь. Максимум скучаю по самому себе. Меня настоящего растерзали до клочьев. Его не существует больше, – в тоне, кажется, слышится тоска, однако того быть не может: его голос лишен настроений, как и сам Прототип. КэтНап, того не подозревая, очеловечивает образ нового приятеля, сочувствует.       – Я, наверное, понимаю тебя.. Прототип, ты вообще ничего не испытываешь? Даже физические ощущения?       – Не совсем. Испытываю редко и поверхностно. У меня есть желания и мысли, они не подкрепляются эмоциями. Хотя я замечал исключения. Из физических ощущений лишь боль, которая теперь притупилась. Не уверен, могу ли я до сих пор ее чувствовать.       – С какой-то стороны это полезно. Лучше ничего не чувствовать, чем страдать.       – Для тебя лучше? Ты не знаешь, о чем говоришь.       – Тебе постоянно нужно отвергать мои желания, вопросы и точку зрения?       – Нет. Просто у меня больше опыта, то есть информации. Я просматривал архивы. Нашел твою биографию. Не думай, что мои выводы пусты. Я знаю, ты мучался. У тебя отняли детство. Однако сейчас все относительно стабильно. Я честен. Не лукавлю. Так что повторю: ты пока не знаешь, о чем говоришь.       Колкость пресекается и КэтНап ускоряет шаг, не рассчитывая находиться в болотной канализации дольше. Прототип имел доступ в архивы? Может ли он сказать что-нибудь о «Т», хотя бы пустяк в виде имени?       – А в архивах было указано мое прежнее имя? Со времен, когда я был человеком.       – Я не запоминаю имена. Только порядковый номер или определения. Имеет ли твое прошлое имя значение? Ты уже не человек. Дети довольно любопытны и глупы, однако давай не заниматься бессмыслицей. Я расскажу тебе о том, что имеет вес в данный промежуток времени.       Прототип как строгий отец, учащий жить и устремляющий к своему понятию блага; как по-своему добрый родитель, которого у КэтНапа не было. С осознанием присутствие Прототипа, его порой жесткие морали становятся задушевными. Ему приглянулись эти запреты, что дают почувствовать себя совсем маленьким, не принимающим решения. Ведь Прототип не отличается от кота тем, что сделал радикальные выводы, коим предан, следовательно, противиться напрасно.       Оказавшись в тупике, кот стоит рядом с дверьми, что за ними – неизвестно и Прототип на зов не отвечает. Сбоку внезапно отпирается одна и КэтНап чуть не поскальзывается, видя как стальная рука выходит из проема, подзывая движением. В помещении, что Прототип открыл, тяжелый дух, единственный источник холодного света. Ничего не рассмотреть и только когда кот наталкивается на металлические полки, он вскрикивает от увиденного.       – Для детей важны показательные примеры. Это Утиль, – пальцы Прототипа притрагиваются к порванным плюшевым игрушкам, с легкостью протыкая и наводя на КэтНапа. – здесь хранится сломанное. Проходи дальше. Не пугайся. Игрушки неодушевленные. А даже если были бы, то давно умерли.       Глядя на поломанные, исцарапанные маленькие версии маскотов «Playtime Co.» ему противно. Утиль, сродни кладбищу, а торчащие из стены полки – могилам обладают неистовой пустынностью, отшельничеством и невыносимой ветхостью, будто твердящей о неизбежности смерти. Мертвецкие оттенки грызут жизнь в коте, его нрав угасает.       – Понимаешь, 3-0-0-8, любая игрушка может быть брошена в мусорку. После того как ты связался со мной, процент увеличивается. Взрослые против меня и если они прознают, что ты разговаривал со мной. Взаимодействовал. Они без колебания убьют тебя, – пальцы Прототипа разом сжимаются и случайная мягкая игрушка рвется как в капкане.       – То есть, меня ликвидируют? – с опаской спрашивая, отшатываясь, он наблюдает как нечто, что ранее было милой безделицей, падает на пол полностью исковерканным.       – Да. Но живых игрушек, например тебя, сначала разберут. А потом сожгут. Заживо, – КэтНапа передергивает в ужасе, он неосознанно надавливает на свою шею. – я предполагал, что игрушка может жить некоторое время после «разборки». Я не знаю, насколько это работает, ибо главнее продолжительность жизни, нежели ее качество. Однако с большей вероятностью ты будешь в сознании до самого сожжения.       – Что ты имеешь в виду под разборкой?!       – Удаление органов. У меня их нет. Меня специально собрали таким. Без идеи быстрой смерти. Поэтому не уверен, сможет ли обычная игрушка существовать так. Не расстраивайся. Я предупреждаю тебя. Я не знаю твоего щенка. Если ты расскажешь ему про меня. Он может, сам того не понимая, дать взрослым причину умертвить тебя. Это неприятно. Ты не хочешь умирать, не так ли?       Ноги подкашиваются и кот опирается на стену сзади, сползая и складывая лапы на груди, у аритмично пульсирующего сердца. Прототип располагает руку рядом, позволяя рассмотреть переплетение проводов и человеческую кость меж них, которой КэтНап в прострации не придает внимание. Отвлекаясь и утихая, ему больно находится здесь, горестно от вопроса и предупреждений о ДогДэе, что появились конфузом в уме.       – Иногда я хочу умереть и не хочу умирать одновременно, – выговаривает он кратко и подавленно.       – Ты не понимаешь смерти, 3-0-0-8. Вряд ли представляешь что это такое. Поэтому считаешь, что она нужна. В конце концов ты ребенок, дети не должны хотеть умереть, – копотливо касаясь кота, Прототип утешает, не избавляя от мысли о разрезанной игрушке. – знаешь почему я заговорил с тобой? Остальные игрушки были созданы для детей. А ты просто дите. Умное и грустное дите. Из них всех ты единственный, кому я захотел по-настоящему помочь. Дети заслуживают помощи гораздо больше чем взрослые.       – Какого ты вообще возраста?       – Я не знаю. Я знаю нынешний год. Но это ничего не дает. Я все равно не помню ни одной даты из жизни. Единственно хочу спросить. Летающие машины, как предсказывал Генри Форд, не появились?       – Я не был снаружи много лет, ты серьезно думаешь, что я что-то знаю про это? – КэтНап принимает это за попытку пошутить, поэтому прыскает и разрешает Прототипу плотно прислонить механическую ладонь к своему плечу. Пожалуй, это тот взрослый, что не хочет навредить несмотря на ожесточенность в темпераменте.       – У тебя есть любимые вещи, которые проблематично достать? – железный холод и колкость на шерсти не кажутся опасностью, кот хочет чтобы о нем позаботился кто-то взрослый.       – Наверное фотографии природы. Их почти нет в энциклопедиях, только иллюстрации. А еще я бы хотел посмотреть на снимки людей..       – Занятно. Так или иначе, отсюда ты можешь брать что угодно. Этот хлам никому не нужен.       Он, подавая руку, помогает встать и КэтНап стирает пыль с полок: в темноте плюшевые игрушки правда мусор, грязный и брошенный. Среди диссонанса цвета, глаз привлекает желтый, берясь за предположительно хвост, он достает Кошка-Пчелу, чья мордочка уродлива и печальна из-за плохой покраски, материал выцвел, усико надломилось. Кажется, никто не старался над ней, так что кот принимает ее в свои лапы, немного убаюкивая. Быть в Утиле душераздирающе, как если человек окажется в морге, желается скорбеть по молчаливому миражу гибели.       – Нужно уходить, – рука Прототипа проскальзывает в вентиляцию. – кто-то рядом. Будь быстрее.       Слышится гудение ламп, что в мгновение слепят, болтовня слышится за стенами и бренчат ключи, крутя заевший замок. Подбегая, наваливаясь на дверь, падая на пол канализации, но закрывая хвостом вход, он с головокружением поднимается и лихорадочно пошатывается при начале ходьбы. Его могли заметить при ошибке, что бы с ним стало? Сделали то, о чем говорил Прототип или хуже? Отряхивая Кошка-Пчелу, рисуются самые ужасные исходы, вызывающие нервный смешок; все произошло настолько скоро, что кот даже не устрашился в полной мере. Прототип спас его – это единственное о чем думается.       Снова в Игровой, прежде чем пойти к ДогДэю, КэтНап воодушевленно спрашивает:       – Прототип, а мы сможем встретиться завтра?       – Может быть. Я сообщу, – слов хватает, дабы кот искренне приподнял уголки улыбки.       Встреча с псом началась странно: уже около его спальни, тот, после минуты стучания открыл дверь и, попросив подождать, ее захлопнул, через время дав войти. В комнате ДогДэя постоянно пахнет освежителем для воздуха, так, что становится душно. Ароматы лимона, мяты и свойственной для пса ванили вобрались в предметы, мебель, укрепившись даже в стенах. Друг КэтНапа имел привычку приносить всякий хлам, поэтому стол полон бессмысленными вещицами – мусором, как называет сам кот. Он садится на кровать, отодвигая плюшевые игрушки в виде зверьков, учитывая, что среди них игрушки-КэтНапа нет; она находится у изголовья постели и берется в лапы кота. Когда ДогДэй подсаживается, КэтНап насмешливо кладет безделушку ему на колени.       – Зачем тебе нечто такое прямо у подушки? – он с подстебом тычет хвостом по плечу пса, сладко прижимаясь.       – Не могу уснуть без чего-либо под лапой, уж прости. Насчет взрослых, они проводили проверки и выяснилось, что маковый газ несколько взрывоопасен, поэтому завтра вызывают тебя для уменьшения его концентрации. Но была еще одна вещь, – взяв лапу друга в свою, ДогДэй шепчет: – есть женщина, которая часто помогает мне и она поделилась странной информацией о том, что взрослые установили слежку в вентиляциях. Я не знаю, о чем она говорила, поэтому отрицал свою причастность, тогда она сказала «предупреди КэтНапа», именно тебя!.. из-за этого я взял обещание утром. У меня нет права требовать контекста и причин, просто, дружище, береги себя.       Нет сомнений, что рано или поздно обнаружат нарушение протокола, но встает тема нынешней безопасности Прототипа, КэтНапа и, по-видимому, ДогДэя. Кот не знает, сколько известно взрослым, – Больших Лиц он никогда и не видел, – поэтому останавливается на идее того, что они лишь предполагают. Незнание политики компании пугает вместе с возможностью втянуть друга в собственные неприятности. Лучше замолчать, произнести то, что отвлечет.       – В какое время будет корректировка газа?       Не отвечая вскоре, ДогДэй вместо уточнения слышит согласие на вовлеченность КэтНапа в делах, которые отразились на новом устройстве Дома; можно понять по его широко раскрытым глазам. Наверное, ему думалось, что кот броситься в признания или слезные отвержения, но ничего не произошло. Псу приходится кратко потупить в пол, дабы ответить.       – Не упоминали. Скорее всего произойдет оповещение и тебе лучше услышать его, – пес принюхивается. – Боже, что с твоим запахом?       – Я лазил кое-где.       – Нет, таким ты точно к взрослым не явишься. Вставай, пойдем в душ!       – У меня смена через час.       – И что? Ты хочешь всех детей распугать? Поднимайся и пошли.       Настойчивость заставляет кота утомленно поплестись за ДогДэем, который, по наружности, вовсе не устал от работы, болезни и самого КэтНапа. Враки и игра в прятки не приведут к хорошему концу, однако эгоистичное хотение побыть в утешении с псом откладывает сознание о нарушении протокола; он истолкуется позже, в уединении или вслед за хорошим сном. Беря друга за лапу, на что он не противится, кот заверяет себя в хорошем будущем. В конечном счете КэтНап не делает плохого, вредящего, а Прототип хорошая персона.       Душ наделен необъяснимой гадкой природой: голубые, бледные плиты, пар, скользкость и вид сродни больнице подается с не гостеприимством. Взбодряется невроз, что напрашивается либо из-за плесени, либо ржавчины на металле труб, в сути атмосферы неочевидной грязи, которую КэтНап как-то увидел и не забывает. Сидя на холодном, мокром полу, пока ДогДэй ищет мыло в раздевалке, он прикрывает веки. Бодрствовать ужаснее и ужаснее с новым часом, голова болит, ноги едва стоят. Главное пес приходит к нему, в привычке хлопая в лапы.       – Ты не снял кулон?       – Я его никогда не снимаю. И почему я не могу помыться сам?       – Ну, в прошлый раз ты не смыл с себя половины пены, пробыв в душе часа три под предлогом того, что тебя «обуревали мысли», – высмеивания ДогДэя приподнимают уголки рта КэтНапа. – ты единственная известная мне личность, которая может иметь полный порядок в комнате, при этом абсолютно не заботясь о собственном внешнем виде.       Теплая вода льется из душевой лейки, растекаясь. Кот наблюдает за процессом, словно это самый занимательное во всем мире. Постепенно становясь мокрым, чувствуя твердость мыла, он сонно прислоняется к плечу пса, сидящего рядом. Ворчание вроде «теперь и я намок», принуждает посильнее прижаться к ванильной шерсти. Он любит милые моменты с ДогДэем, спрашивая что-то на самом деле незначительное.       – Зачем ты постоянно бегаешь к каждому зверьку с информацией? Не легче устроить собрание или типа того?       – Нап, у меня не настолько много свободных часов в отличие от тебя. Взрослые мизерно увеличили их по причине болезни, однако на следующей неделе они снова ограничатся. У меня нет времени собирать вас всех, с учетом того, что важные новости появляются в любой момент. Плюс, твои свободные часы предназначены для сна, ты все равно не будешь присутствовать на этих условных собраниях.       – Тебе нужно больше отдыхать.       – Наоборот! Я должен трудиться еще лучше. Взрослые наконец-то доверяют мне сложные и ответственные задачи, я не могу разочаровать их. Да, бывает тяжело, но я обязан справиться с этим.       – Тогда жалуйся мне на тяжести.       – Хорошо. У меня снова начались мигрени, хотя я полагал, что они окончательно пропали после двенадцати летия. Еще у меня ужасно болит спина, когда никаких поводов для этого нет! А со своим зрением я еле могу рассмотреть предмет за несколько метров. У меня ощущение, как будто в свои шестнадцать я в миг постарел.       – Будем стареть вместе, – КэтНап гладит его по шее, не нарочно облизывая ключицу в связи с чем ДогДэй самую малость отторгает друга.       – КэтНап, не стоит.. – краснея, он отводит кота ровно напротив себя. – или.. может быть, – придвигаясь к нему, пес тоже кратко лижет мех КэтНапа навлекая ошеломление и тягу в сердце; как будто убивают и благословляют одновременно.       – Зачем ты-       – Просто чудаковатая идея, не бери в голову, – он беспечно продолжает мытье, не смотря в широко раскрытые глаза кота, на его горячность, на распространяющуюся вульгарность.       Со смущением приходит осознание того, что КэтНап желает продолжения. «Продолжения чего?» – допрашивает он себя безответно.       – У тебя царапина тут, – ДогДэй прищуривается к его предплечью, желая прикоснуться, чего кот сделать не дает.       – Я не заметил. Наверное случайно порезался об осколки зеркала, – вранье заставляет думать о рассекречивание реального происхождения капель свернувшейся крови и малой, безобразной раны. Нервность выдает его, пес уже точно догадался о том, что КэтНап ненормальный дурень.       – Надо убрать эту битую бедняжку из твоей комнаты, а рану зашить, – плавность и спокойствие прерывает тревогу, а вода окатывает морду приводя в размеренность.       – Бедняжку?       – Да, меня с детства учили, что у каждого предмета есть душа. Помню, учительница рассказывала о карандашах и их свойстве стачиваться, находясь вниз грифелем в стакане. Мол, им больно в таком положении, – неожиданно кот слышит тихий скулеж ДогДэя, его мимика изменяется глубокой горечью. – не люблю боль.       Наступило безмолвие, сопровождающееся рокотанием воды. Обволакивающая дымка слегка намочила пса, его шерсть прилегла, очерчивая очаровательные изгибы, которые взбудоражили в КэтНапе нечто, что он сам не сумеет поддать определению. В испуге от таинственной вспышки, ноги прижимаются к туловищу и хвост неистово бьется об плитку. Он не уразумевает хорошо ему или плохо, сходясь на мнении, что очередной приступ паники одолел.       В завершении вода выключается, ДогДэй касается КэтНапа пытаясь придать ему лучшую прилежность и касания эти опаляют, кажутся неприемлемыми; он терпит их, прибывая в состоянии самом ужасном и благовейном. Выходя в прохладную раздевалку чувства приостанавливаются, скамейка подле шкафчиков скрипит под весом кота, что инертно горбится в следствие недавно пережитого, пока пес дергает за рычаг активирующий принудительную вентиляцию. Подходя, он кидает полотенце на макушку КэтНапа, посмеиваясь с его нерасторопной реакции и отряхивая влагу.       – Это твое полотенце, – замечает кот благодаря терпкому ванильному аромату ткани. Он не брезгует, прислоняя полотенце.       – Ну да, у тебя нет своего. Ты душ раз в полгода принимаешь! Вяло склоненная голова, медлительность более не смешат ДогДэя, он располагается рядом.       – Все нормально?       – Ага. Только устал. Сон был беспокойным, – КэтНап сдерживается, дабы сообщить о том, что в принципе не спал.       – Зато у тебя прекратились приступы, – ДогДэй притягивает его лапами и как бы дает прилечь на себя, придерживая. – КэтНап, – строже, но с лаской он обращается, – если что-то произойдет, ты можешь довериться мне, хорошо? Ты мой лучший друг, не нужно закрываться.       КэтНап мучается одним вопросом, задумываясь о том, сможет ли пес доверять в ответ. Решение выяснить некоторую ситуацию расползается, разрастается, вытесняет неудобство. Он вкладывает твердость, мужественность, дабы сев ровнее, перед ДогДэем, усомниться:       – Ты ушел с вечеринки во вторник под предлогом того, что пойдешь ко мне; об этом сказала БеарХаг. В итоге ты соврал зверькам и не пришел. Почему? – кот говорит размеренно, пусть боится уличать пса в чем-либо, являясь безнравственным лжецом. И когда тот хмурится, он жалеет о промолвленном.       – Я не врал! Я бы никому не соврал без надобности! – повышение голоса целиком запугивает КэтНапа, он отклоняется в сторону, ударяясь локтем об стену, вскрикивая и рефлекторно закрывая морду. – Боже, Нап! – ДогДэй не приближается к нему, не норовя устрашить. Только после того, как кот опускает лапы, нервически подрагивая, он придвигается. – не сильно ударился?       – Нет.       Растирая ушиб, ругая себя, КэтНап украдчиво надавливает на него. Как никогда раньше вкушая болезненность своего разума, ему удрученно. Различные взаимоотношения наравне с укусом, терзают и калечат, а проявленная смелость – повторяющийся капкан жизни; плыть по течению не удается, он тонет на мелководье.       Мех просох и чист, что не избавляет от грязности в сердце, а неутихающая одинокость когда-нибудь убьет.       – Я правда хотел увидеться с тобой, не смог по вине обычного недуга перед болезнью. Мне стало дурно и прочее, – пес в том числе приунывает, но быстро оживляется. – эй, давай пойдем в мою комнату. Зашьем твою царапину, перемотаем мне бинты, ты лишь нос не вешай. Все будет хорошо, – у него есть довольно своеобразная способность осчастливить любого и кот идет ей на поводу, ослабляя самобичевание. Нет, Прототип был не прав, он никогда не послужит причиной его смерти.       Единственно, стоит ДогДэю снять намокшую марлю, КэтНап, глядя на зашитое, безобразное повреждение, вокруг которого ожог с легким воспалением, удостоверившись повторно: это не обыденный порез.       Уже в спальне ДогДэя, который силится бережно зашить рану кота, порой забавно присматривается, пока КэтНап глядит на него и представляет, как будут носиться очки на этой хорошенькой мордашке, а затем взгляд падает на увечье на запястье друга и приятные мысли тают подобно свече под алым огнем. Бинт, наложенный кропотливо, будто инородный и недопустимая потребность нанести себе значительных порезов подымается, расстраивает, так же скоро опускаясь по причине явственного позора; если пес узнает о возникновении этой царапины, он исказится омерзением.       – Так, можешь теперь помочь мне замотать бинт на своей ране? Опомнившись, кот кивает и берет марлю, которую дает ДогДэй. Волнительно беря его лапу, КэтНап ощущает покалывание от пришедшей провинности и ответственности, поскольку не уберег друга. Действо оказалось совсем не романтичным: забота в его движениях не читается, исключительно непрерывная скованность, а, казалось бы, ничего сложного в накладывании бинта нет.       – Посмотри, у нас будто бы парные браслеты, – пес самостоятельно завязывает узел марли, резво хватая кота за лапу; достаточно резво, чтобы тот дрогнул.       – Ужасное сравнение, – на удрученный комментарий КэтНапа ДогДэй смеется, кладя голову на его плечо.       – Ты не представляешь насколько я люблю тебя, – слова отозвались в коте небесной музыкальностью. Приливает бархатное возбуждение и становится тепло, желается плакать, но не из-за грусти, а смятения.       Мгновенно забывая угнетающие заботы, суровая действительность увядает, изглаживаются из памяти различные наказы. ДогДэй с ним, он греет и сверкает подле, расточая неприкосновенность КэтНапа, делая его уязвимым к любви, что проскальзывает по плоти. Он в сладком замешательстве дотрагивается до груди пса, жаждя почувствовать, что все подлинно. Сердцебиение того каждым стуком показывает бесконечное обожание и ДогДэй крепче приникается к КэтНапу, точно разрешает амурный контакт.       Врасплох застает гулкое оповещение о скорой ночи, которое принуждает кота отслониться, всполошиться.       – Я ненавижу Приют! Какого черта они делают эти оповещения такими громкими?! – он беспокойно ударяет хвостом по простыне кровати.       – Не разбрасывайся словами, – с ребяческой злостью восклицая, ДогДэю стоит громко вздохнуть, дабы вернуться в счастливость. – а мне здесь нравится, это же наш дом. Меня любят дети, у меня есть друзья, ты, в конце концов. Чего еще желать? Может быть, все не идеально, однако я хочу быть здесь. Сидеть с тобой, выручать твою надоедливую физиономию, – пес подносит лапу к щеке кота со страстью, сразу отдергивая, обрубая чувства на корню. – в общем, меня все устраивает. Мне другого и не надо.       Необъяснимое влечение, некая тяга побуждает КэтНапа взять лапу ДогДэя, притянуть к потеплевшей щеке и умильно замурчать; как вчера, но осознанно. Тот завороженно моргает глазками, любуется и с робким смешком остается неподвижным.       – Ой, я совсем забыл!– неохотно отрывая лапку, он тянется к тумбочке. – у меня есть одна вещица для тебя, дай мне пару минут, – пес вручает кожаный блокнот с застежкой и закрепленной к нему ручкой. – я видел твои надписи на стенах и подумал, что дневник куда практичнее обоев. Ты можешь не пользоваться им, но я рад, если как-то помог.       – Конечно я буду пользоваться им. Выглядит солидно, спасибо. Только вот где мне его носить, – КэтНап, пораженный учитыванию мелочи и случайному подарку, невнятно придирается.       – Об этом я не подумал. Так или иначе просто держи его в своей комнате, вряд ли получится сделать сумку, взрослые не разрешают изменения во внешности игрушек без веской причины, – ДогДэй немного подправляет мех кота, тщательно силясь совершить все безупречно, словно готовя друга к важной встрече, – а сейчас тебе стоит не опоздать на смену. Сегодня обязательно приду.       В псе выступает преданность и привязанность, мимолетное уважение, что КэтНап не проявляет к нему обманывая, придуриваясь. Притворство и надувательство ему чуждо, однако без преград высказать все непросто. Если он не скажет правду, то предаст себя, а если признается, то предаст Прототипа. Кот начинает с малого, говоря тихо, как будто посторонние подслушают и обязательно раскроют.       – Подожди, ДогДэй, я хотел спросить кое-что. Тебе знакомо имя «Прототип»?       ДогДэй вопросительно поглядывает, потирает затылок усердно вспоминая.       – Это кто-то из игрушек? Я не совсем понимаю о чем ты говоришь.       – Он.. ладно, забудь, – в немочи продолжить откровение он ставит временную точку, понимая, что пес не заслуживает быть в неведенье. На последок ДогДэй обнимает его, провожает до двери и когда та закрывается, кот осуществляет первую заметку в блокноте: «поставить в известность ДогДэя».

***

      Ночь привычна: проверка удачна, газ распылен, дети заснули и вот ДогДэй вновь с ним, машет хвотиком, обвивает лапу КэтНапа своими и увлеченно рассказывает о ерунде, которой кот, совершенно не вдаваясь в диалог, поддакивает. Ему напряженно, ведь дети опять закричат, а с ним пес, чью реакцию предугадать нельзя. В делах работы он бескомпромиссен и суров; если ребята будут страдать, ему нетрудно проявить грубость, чуждую повседневной добродушности. Кот устало зевает и, не сыскав сил, давит на виски, чтобы вернуть малую энергичность.       – Ты меня слушаешь?       – Нет, прости. Задумался, – КэтНап истощено ссутуливается, на что ДогДэй понимающе улыбается.       – Ничего страшного, я тоже часто пропускаю информацию мимо ушей, фокусируясь на ненужных вещах. У меня с детства проблемы с концентрацией внимания, хотя иногда случается наоборот.       – Например?       – Однажды я выучил имя, возраст, дату рождения, врожденные заболевания, аллергии и предпочтения в еде каждого ребенка за ночь. Не спать было не лучшей идеей, но знания оказались вполне полезными.       Присутствие пса, что тесно притыкается к коту, опасно и так же приятно. В какую злость или милость претворятся условия незнамо, поэтому КэтНап желает убедиться в единственном:       – ДогДэй, ты никогда не покинешь меня?       – Я не могу обещать, но уверен, что не расстанусь с тобой в ближайшее время! Ты же почти ангел.       Клятвы, увенчанные бутонами расцветающей любви, разрываются криком. Пес неспокойно говорит неопределенные вещи, сменяясь осуждением при безучастности и сухости кота. Все проходит по инерции, как по сценарию и КэтНап не принимает явь, действуя не удивленно, а ДогДэй сильнее переживает с кошмаром нового ребенка, в какой-то момент просто подталкивая друга к реакции. Но кот от отвратительного шума перестает сосредотачиваться на творящемся, завидев мрачные галлюцинации, которые распознать невмоготу, лишь уловить черты тирании и багрового произвола; словно место открылось пыточной с призраками-тенями подверженными вечной казни аналогичной скотобойне.       Едва Дом Милый Дом покрывается тишиной, у лап ДогДэя появляется тремор, он, обескураженный, старается сохранить вид.       – Почему ты ничего не делал? Ты будто был не здесь, стоял и смотрел. В чем дело?       – Я.. – КэтНап не контролирует то, что видит и, когда кто-то иллюзорный сзади сжимает горло, он впивается когтями в фиолетовый мех, надрывно шипя.       – Эй-эй, все хорошо, не теряйся в пространстве, – подергивая плечи кота, пес озадаченно подбирает слова, – я с тобой, я хочу помочь. Дыши, ладно? Отвечай на мои вопросы по мере возможности. Эти кошмары у детей.. они не частые? Просто, я помню как то же самое случилось в понедельник и мне надо чтобы ты назвал продолжительность.       – Около недели. Регулярно.       – Господи, если кошмары продолжаются достаточно.. и ты ничего не говорил.. ты же пытался разобраться? Нап, ты хотя бы можешь посмотреть на меня?! – нападки пса становятся грозными и кот глубоко вдыхает, пробует угомонить встрепенувшееся сердце и изречь замечание.       – Ну, я, возможно, знаю почему они видят их, – он задыхается, пробирается страхом перед язвительностью пса и отдаляется.       – Так скажи! – ухватываясь за его запястье с толикой насилия, ДогДэй не дает отвернуться; собирается навредить?       – Я не могу. Это тяжело, – в тени рисуются неправильные человеческие фигуры, будто после жестокого избиения и кот неотрывно пялится на чудовищное, отвечая невразумительно. Ему предстоит рассказать о том, как собственный отец издевался над ним с самого рождения и теперь это перешло на детей? От воспоминаний уже тошнит.       – КэтНап, от этого зависит благополучие детей, тебе лучше рассказать все сейчас. Ну же, соберись, просто начни, я не стану отвергать тебя, – но КэтНап молчит, не справляясь с уродованием материального. Галлюцинации истязают и кот исподволь теряет самообладание, – иначе мне придется нажаловаться взрослым. Они не будут церемониться, – твердо добавляет ДогДэй.       Крепкое удерживание, проблеск досады в глазах пса, разрушающееся бережное общение трескают что-то в натуре КэтНапа. Он придвигается к другу, испуская маковый газ и ДогДэй, даже не осознав, засыпает. В трансе поддерживая ныне обмякшее тело, опускаясь на пол, кот укладывает его на свои коленки. Съедающая пустота возвращается, видения надвигаются, делается безразлично и морозно.       Совершил ли он трагическую ошибку?