***
— Блять, Глеб, ну кыш отсюда, — недовольно спихивал с кровати тело Серафим, хмурясь наигранно и пытаясь сдержать улыбку. — Ну я лег та-ак удобно, — протянул Глеб, переворачиваясь на спину и с хитрецой смотря ему в глаза. Вздохнув тяжело, явно крутя в голове тот проклятый день, когда позвал его к себе бухать в далёком девятнадцатом году, Серафим упал на вторую половину, утыкаясь взглядом в потолок и чувствуя обвившиеся вокруг него руки-ноги. — Вообще-то через, — Глеб кинул взгляд на экран лежащего рядом телефона, — пять минут день всех влюблённых. Повернув голову набок, Серафим посмотрел недоумённо, не сдерживая улыбки. — И? — Глеб аж подскочил и резко сел в кровати, недовольно скрестив руки на груди. — А праздновать? — в его голосе сквозила какая-то глупая, детская обида. Даже губу нижнюю выпятил, всем своим видом показывая недовольство. Не выдержав, Серафим расхохотался, откидывая голову на подушки. Настанет ли когда-нибудь день, в который он привыкнет к вечным глебовским закидонам и перестанет удивляться его поведению? — Ну хочешь, доставку закажем и вина выпьем? — отсмеялся наконец Серафим, ловя пальцами запястье и притягивая к себе, вынудив вновь упасть рядом. Завозившись, Глеб наконец улегся, почти полностью навалившись на Серафима и задумчиво кусая губы. — Я ж не пью, — слышать такое было по меньшей мере непривычно, но эта фраза почему-то заставила всё внутри потеплеть. — Так безалкогольное, у меня есть, — Серафим запустил волосы в чужие кудри, улыбаясь как-то безмятежно и тепло. — Ой, блять, какие мы эстеты, — закатил глаза Глеб, подставляясь невольно под перебирающие волосы пальцы, вновь и вновь вызывая ассоциации с котом. Вредным таким, своенравным, но в глубине души тянущимся к теплу и заботе. — Так что, влюблённый, принимаешь условия? — Серафим хмыкнул. — Или ты не настолько влюблён, чтобы пить безалкогольное вино? — Я может хочу романтики, цветов там, — протянул лениво Глеб, не сдерживая хитрой усмешки. — Я тебе цветов на ёбаные тридцать тысяч купил несколько дней назад, че ты тут выебываешься, романтик? — спихнул его с себя Серафим, вставая с кровати и дотягиваясь до чужой пачки винстона. Подойдя к окну, он закурил, наслаждаясь горьким дымом, который теперь не имел ничего общего ни с чем, кроме Глеба. Зайдя в приложение доставки, он выбрал быстро что-то напоминающее ужин, когда почувствовал обвившие его за пояс руки и навалившееся сзади тело. — Ну ладно, — пробурчал куда-то в спину Глеб, — безалкогольное вино тоже романтично. А цветы все равно через пару дней будут мёртвыми. Улыбнувшись такой метафоре, Серафим затянулся во все лёгкие, не представляя, что через два года мёртвыми будут уже не цветы, а он сам. Докуривая, он наслаждался теплом рук и гулко бьющимся в спину сердцем, которое напоминало, что он рядом, даже несмотря на все слова и бесконечные падения. Что даже спустя время и ссоры из-за эгоизма в этот день они всё равно были рядом. — Сима, — разомкнул объятия Глеб, садясь на подоконник и доставая себе сигарету, — с днем ебаного Валентина. Не выдержав, Серафим расхохотался во весь голос, откидывая голову. Это было самым оригинальным поздравлением за всё время существования этого праздника из тех, что он получал. — Именно ебаного? — посмеиваясь, переспросил. — Ну конечно, — глубокомысленно произнёс Глеб, выпуская кольца дыма. — Европа же. Они там все ебаные. — Что-то ты нихуя на европейца не похож, а всё равно ебаный, — съязвил Серафим, улыбаясь и подходя вплотную, разглядывая чужие глаза, в которых танцевали черти вокруг костров. Подцепив пальцами явно ненужные сейчас очки, он стянул их осторожно, откладывая на край. — Ой, блять, — он закатил глаза, выкидывая истлевшую сигарету в окно. Наклонившись, Глеб поцеловал его, не сдерживая улыбки и обнимая за шею, заставляя подойти ближе. В отместку прикусив и без того потрескавшиеся губы, Серафим во все лёгкие вдохнув исходящий от него запах винстона и кофе, который въелся не только в одежду, но и в память, грозясь остаться там надолго, если не навсегда. Уложив руки на бёдра, он сжал их несильно, не желая оставлять синяков, и оторвался от покрасневших губ, заглядывая в чуть мутные глаза. — И всё-таки сегодня ещё не… — начал Глеб, пытаясь отдышаться, как их прервал звонок в домофон. Курьер был как раз невовремя, и Серафим открывал ему с недовольным лицом, раздосадованный тем, что их прервали. Хотя если бы бедный доставщик приехал во время того, как Глеб пародировал европейца, чаевых он бы не получил точно. Забрав пакеты с их пародией на праздничный ужин, Серафим зашёл на кухню, наблюдая странную картину — Глеб изучал взглядом бутылки с алкоголем в шкафу, явно пытаясь найти нужную. — Сверху стоит, — вспомнив про обещанное безалкогольное вино, подсказал Серафим, доставая еду из пакета. — Переросток блять, — негромко проворчал Глеб, доставая стул и дотягиваясь до верхней полки. С хитрой ухмылкой Серафим подошёл ближе, не удержав в себе шаловливый порыв ткнуть его под рёбра. Дёрнувшись от неожиданности, Глеб чуть не свалился со стула, крепко прижимая к себе бутылку и раздражённо глядя вниз, в светившиеся хитрецой глаза. — Ебанутый? Не посчитав обязательным подтверждать очевидный факт, Серафим помог ему слезть с гаденькой ухмылочкой и отошёл к микроволновке, чудом умещая там сразу три контейнера и ставя их разогреваться. — А бокалы где? — раздался из глубины шкафчика с посудой голос Глеба. Удивленно хмыкнув, Серафим опёрся поясницей на столешницу, вспоминая, куда их запихнул в последний раз. — Рядом с тарелками посмотри, — вроде, Андрей ставил их туда, но Серафим плохо помнил хоть что-то с того вечера. — А ты прям эстетично всё решил сделать? — Ну не с горла же хлебать, — выудил бокалы Глеб, чихая от скопившейся в них пыли. — Можно подумать, тебя это когда-то останавливало, — хмыкнул Серафим, наблюдая за оттирающим с посуды разводы Глебом. — Это не алкогольное, чтобы так пить было приемлемо. Покачав головой, наигранно кивая, Серафим не сдерживал улыбки. Ему бы хотелось отменить всевозможные туры и концерты, всю работу, лишь бы проводить такие вечера чаще. Лишь бы почаще перекидываться этими ничего не значащими шутками и подколами, лишь бы слышать это бесконечное ворчание и видеть хитрые ухмылки. Но Глеб никогда бы не согласился отменить туры, поэтому всё, чем приходилось довольствоваться — такими редкими моментами, когда срывались друг к другу с разных городов, запираясь дома и отключая телефоны хотя бы на несколько часов. — Ты чего залип? — бросил на него недоумённый взгляд Глеб, кивая на усердно пищащую микроволновку. Вино уже было разлито по чистым и сухим бокалам, а сам Глеб сидел за столом, листая что-то в телефоне. Опомнившись, Серафим достал еду, шипя от обжигающего пальцы пластика, и поставил на стол, кладя приборы себе и отложившему телефон Глебу. — Ну че, — изрёк он, садясь напротив и улыбаясь явно глупо со стороны. — с праздником ебаного Валентина? — Ебаного, но всё-таки святого, — кивнул с такой же тупой улыбкой Глеб, прикасаясь своим бокалом к его и делая большой глоток. — Терпимо, но обычное белое вкуснее. Ничего не ответив, Серафим едва заметно нахмурился, делая глоток. — Да нормальное, — он задумчиво посмотрел на плещущуюся в стекле жидкость. — я ожидал чего-то похуже. Поправив очки, Глеб закатил глаза и улыбнулся. Но, кажется, в этом безалкогольном вине всё-таки был спирт, потому что свои действия ничем разумным Серафим объяснить не мог. Не мог объяснить, почему так залипал на рассказывающем что-то Глебе, не мог объяснить эти странные, компрометирующие их обоих посты в канале, эти сторисы с валентинками. Просто улыбался глупо и пытался отшучиваться на подколки с его стороны, но оба понимали, что потерялся он страшно, безвылазно.***
И сейчас он не мог сдерживать той самой глупой улыбки, вспоминая те шутки в полумраке кухни, а под утро и в постели, с переплетёнными пальцами и охрипшими голосами. Забывшись, потерявшись в воспоминаниях, Серафим поднял глаза на сцену, но Глеба на ней уже не было. Слышно было лишь, как падает микрофон и прощальные крики толпы. Но он бы себе не простил, если бы не попытался. Поэтому теперь, чуть путаясь в ногах, Серафим брёл по длинному коридору МТС холла, направляясь мимо своей гримёрки к чужой, на которой гордо красовалась бумажка «Глеб три дня дождя». Улыбнувшись как-то грустно и тоскливо, он распахнул дверь, предварительно ударив по ней один раз в качестве вежливости. Стоящий в углу Глеб не выглядел, как человек, который был рад его видеть или был рад хоть чему-то. — Привет, — бросил Серафим, теряя разом весь запал. Стоило увидеть когда-то родные глаза ближе, на расстоянии одной небольшой комнаты, как сердце резко забыло, что ему вообще-то следовало биться, лишь бы мёртвыми оставались только цветы. — Чего хотел? — не стал церемониться Глеб, закуривая и не отводя по привычке взгляда. Но вот в голосе больше не было ничего родного, а в глазах не было ни грамма того тепла, которые было два года назад. Да и винстон, который навеки закрепился в его памяти за Глебом, тот променял на красный чапман. — Увидеться, — коротко ответил Серафим, прикрывая за собой дверь, чтобы их не подслушали. Не хочется потом видеть в телеграмм-каналах посты о них. Всё равно правду не напишут, а читать бесконечные строки о мерзотности Глеба Серафим больше не мог. Глеб не ответил ничего, продолжая смотреть на него этими ледяными глазами, явно мутными из-за алкоголя. И сердце Серафима болело сильно, обливаясь кровью, из последних сил делая удар за ударом. — Посидим где-нибудь? Давно не виделись, — начал издалека Серафим, скользя по когда-то родному лицу внимательным взглядом, пытаясь уловить хотя бы тень воспоминаний. Но напротив был давно не тот человек, которого он всё ещё любил. Лишь то, что осталось после запоев и марафонов. Уставшая тень. Но он не мог перестать верить в то, что в глубине души Глеб остался тем же. Не мог он так поменяться за один жалкий год. — Я устал после концерта, — едва заметно качнул головой Глеб, не выдавая ни одной эмоции кроме той самой усталости и заёбанности. От всего, и, видимо, в том числе от настойчиво лезущего Серафима. Но сам Серафим никогда бы себе не простил, если бы не попытался. Он не хотел верить в то, что их странная, зависимая и разрушающая любовь гниёт вместе с цветами. — Видел, у тебя концерт четырнадцатого. Приеду? — ну же. Вспомни, что три года в эту дату были рядом. Даже в том году, пусть уже тогда мефедрон выжигал в тебе всё живое. Вспомни, что когда-то это было важно именно тебе. Вспомни, что именно из-за тебя мы всегда его праздновали. Вспомни, что мне всегда было наплевать на этого ебаного Валентина, я делал это ради тебя. — Не надо, — отрезал Глеб, отворачиваясь. И, пусть и казалось, что заледенело давно, сейчас Серафим почти слышал, как внутри разбивается всё, сыпясь на мелкие осколки, разрывая внутренности. Кивнув зачем-то, он вышел из гримёрки, тихо прикрывая за собой дверь. Уже идя по коридору с четким желанием напиться, он не мог слышать, не мог видеть чужого искажённого болью лица, чужих слёз. Серафим знал только, что это конец. Бесполезно что-то говорить, пытаться исправить. Четырнадцатого он напьётся за двоих, а потом купит ту самую бутылку безалкогольного, вспоминая счастливого себя два года назад. И обязательно выкурит всю пачку винстона, наплевав на то, что сейчас наверняка Глеб пахнет красным чапманом и алкоголем, а не винстоном и кофе. Даже если Серафиму суждено утонуть в этом омуте памяти, он был готов к этому. Всё лучше, чем слышать ледяной голос и смотреть в бездушные глаза, где с каждым разом зрачки всё сильнее скрывали душу. К сожалению, теперь мёртвыми были не только цветы, но и он сам.