Горящий нимб.

      Под куполом Приюта снова горит грязно-жёлтый дневной свет, а из динамиков, укрытых в пластиковых деревьях, лилась приятная песнь электронных птиц. При выходе из Дома Милого Дома на веранду свежесть слабого сквозняка ударила в нос воздушной стеной. Даже сквозь простуду, она смогла унюхать странное сочетание холодного кислорода, почти как на поверхности, и пыли. После долгой отсидки в четырёх душных стенах, это ощутимо улучшает состояние здоровья. А от лучей искусственного солнца Лэрин действительно почувствовала тепло, как от настоящего. Оно не было фантомным, это освещение с эффектом подогрева, похоже. Всё лучшее для деток…       Лэрин не хотела спешить, и посему нарочно хромала, чтобы замедлить их путь. Тем более, что она не знает, куда они направляются. Точно не в медпункт, он в другой стороне — уже хорошо. Хотя вряд ли он приведёт её куда-то в хорошее место.       Ей больше всего сейчас хотелось бы в ресторан, где они с Томасом впервые попробовали лобстеров. Этот ресторан окружало много фонтанчиков, там пахло едой и роскошью, и официанты все были любезные и сногсшибательно сексуальные. Заведение недешёвое, поэтому Лэрин посетила его всего раз, разделив счёт с Томасом напополам. Ещё она мечтала проснуться у себя дома. Услышать доброе утро от мисс Ловетт, самой милой из воспитательниц. Разбудить Бригитту ударом подушкой, чтобы вместе пойти умываться, а потом на завтрак. За столом они бы обсуждали те конченные сны, которые им приснились, и накидывали бы планы на день. Воспоминания грели душу.       — Куда мы идём? — спросила Лэрин, когда кот свёл её с главной тропинки на вечно зелёный газон, где конечная — железная дверь в разукрашенной декорациями стене. Над дверью была многообещающая красная надпись «EXIT».       Лэрин уже была приучена передвигаться по территории фабрики конкретным способом. Отходить дальше полутора метров ей запрещалось, поэтому она шла почти впритык, под головой кота, а символ луны на его шее нередко цеплялся за рыжие волосы. Останавливаться и превышать скорость без весомых причин чревато серьезными последствиями; например, он мог подвернуть ей ногу, чтоб она упала самым болезненным образом, если не сломала бы себе что-нибудь. Лэрин уже не ждала от него ответов. Может он не понимает, что она говорит? Не слышит? Ему громче надо говорить?       Подкралось осознание, что спустя время Лэрин стала внешне подходить этому месту. Только придя, она была свежая, яркая и чистая, от чего она выбивалась из местной кладбищенской обстановки. Нахождение на фабрике, в принудительных отношениях с чудовищем, исказило её прежнее великолепие. Она грязная, не умытая, поблеклая, вся в гематомах, искалеченная, перевязанная бинтами. Один глаз вообще с красным кровоподтёком на белке. Начали спадать джинсы, а значит, она в добавок похудела — неудивительно. Если от Лэрин что-то осталось с безмятежных времён, так это её упрямость, самолюбие и выносливость.       Пройдя через тёмный, кирпичный коридор, они вышли в огромное помещение с тремя гигантскими прозрачными цилиндрами посередине, в правом из которых содержалось красное густое газообразное вещество. Эти три сосуда были частью внушительного размера компьютера. Девушка настолько завороженно смотрела на эту машину, что споткнулась о воздух. Ей было интересно, зачем в Приюте такой аппарат. Связано ли это с лабораторией? Однако кот обошёл компьютер мимо, держа курс к комнате справа, проход в которую заблокировали трухлявые и ржавые рольставни.       Довольно быстро кот разобрался с ними и они вдвоём вошли в крохотное помещение. Вдали комнаты Лэрин увидела пролом в полу, прямиком в ад. И кот пихал её именно туда.       — Не надо, — упиралась рыжая, сперва желая узнать, что её ждёт при спуске вниз.       Не церемонясь, кот столкнул её в этот провал. Внизу было помещение, по высоте такое же, из которого она выпала. Поэтому столкновение было не таким сильным, как ожидалось. Причём пол был мягким, как будто из подушек. Но это не сделало падение абсолютно безболезненным. Потирая ушибленные локти, Лэрин беззвучно крыла кота трёхэтажным матом. Так воспиталки в детдоме ругались. Говорят, говорят, а потом звук пропадает, и читай по губам, как они матерятся. А потом продолжают говорить в привычном официально-деловом стиле. Лэрин стала тем, над кем смеялась.       В кромешной тьме она совсем дезориентировалась. Два белых глаза спустились к ней, чуть ли не припархали, и рывком за рукав куртки подняли с пола.       — Да что происходит?! — вскипела Лэрин, как только поднялась с пола. И буквально оттолкнула кота от себя, потому что тот был слишком близко, ведь в помещении мало места для них двоих. Она не упускала любую возможность отстоять личные границы, при этом не быть наказанной, такая себе пассивная агрессия. А в кармане до сих пор лежит и колет в бок вся активная агрессия, которую Лэрин никак не выплеснет.       Кот пропихнул её вперёд, где света не было ну хоть глаз выколи. Кажется, у кота в глазах ночное зрение оборудовано. И не понимает, почему Лэрин идёт с особой осторожностью и за всё хватается. Она ж очкарик, вот поэтому.       Впереди была уготовлена ещё одна западня. Лэрин толкнули со спины и она влепилась в стену прямо перед ней.       — Да ёб-твою мать! — выругалась она, стукнув по стене кулаком. Обернувшись, она столкнулась с белыми глазами, находящихся в считанных сантиметрах от неё, — Я не сдвинусь, пока ты не…       Удар по ногам заставил её вновь свалиться на подушечный пол, а затем её пнули в сторону тесного проёма. Лэрин попробовала ускориться, поднялась на четвереньки и поползла вперёд. И ругалась, говорила обрывисто: «Ты, блин…», «Я тебе ещё…», «Я вот щас как…», пока снова не столкнулась со стеной лбом. Зло подогрело замёрзшие руки, они так и тянулись в карман, за ножом. Но Лэрин одёрнула себя в последний момент. Это она в темноте его не видит, а он-то может видеть её прекрасно — в том и загвоздка. Поэтому это не самый лучший момент для поножовщины.       Они свернули налево, и ползли дальше вдоль тёмного туннеля в кромешной тьме и тесноте, пока они не вылезли в более широкое помещение, с никудышным бледным освещением люминесцентных ламп. Лэрин встала на ноги и обтёрла руки о штаны, избавляясь от грязи, собранной по дороге. Кот не дал времени нормально оправиться, притесняя Лэрин в продолжение открывшегося коридора.       — Хватит толкаться, — буркнула она, за что её назло толкнули ещё раз с удвоенной силой, так, что аж зубами щёлкнула. А если наоборот попросить толкать чаще, он назло перестанет это делать? Очень-очень навряд ли. Нужно просто делать, что он требует. Без оговорок, без промедлений.       Пол был… относительно мягкий. Может, на пух внутри подушечек попала какая-то жидкость, от чего они частично затвердели, как чёрствый пряник. В восточной части комнаты было что-то на подобие тюремной камеры: стальная решётка, большие двери с щелями для ключа. В северной части комнаты был главный проход, устремляющийся вдаль, и где Лэрин тоже увидела решётки по бокам. Но кот опять свёл её с главной дороги, а именно к той массивной клетке. Ключей не понадобилось, чтобы она открылась.       — Мы в тюрьме? — спросила Лэрин. Кот пинком открыл ворота, и они со скрипом отворились. Ишь, джентльмен, подумала рыжая, раз он за неё двери открывает.       Вся клетка вдоль и поперёк была покрыта миллионами царапин, мягкие стены были вспороты, из них сочились комки смольного пуха. Не нужно обладать гениальным умом, чтобы понять, чьими когтями была изуродована клетка. Пол был пробит, арматуры и бетон торчали во все стороны, как иглы дикобраза.       Аккуратно Лэрин прошмыгнула под торчащими железными прутьями и выползла в бетонную, грязно-серую комнату, все стены которой, включая пол и потолок, были исполосованы царапинами тех же когтей. Посередине лежал большой мат в форме кошачьей лапы нежного персикового оттенка. За лежанкой вдоль стены были уложены подушки в виде морды персонажа Кота Дрёмы. Лэрин подумала, что это комната её фиолетового монстра, но сомневалась, потому что она находится на приличном расстоянии от Дома Милого Дома. Может, он тут и жил. Когда-то. Спрашивать об этом девушка не стала, зная заранее, что ей никто не ответит.       Вся комната выглядела жутко неопрятно: с полотка свисали провода, а от кучи мусора, занимающей в основном правый угол, напротив мата, шла просто убийственная вонь. И среди ниточек запахов из всего этого вонища она узнала большую часть, такие как кровь, разлагающееся мясо, плесень, и всё в этом духе.       Проходя мимо этой груды хлама, она заметила в ней смятую, замызганную синюю хлопчатую ткань в чёрную клеточку, порванную, с торчащими нитками. Местами проглядывалась паутина, а в складках прятались от света тараканы. Это была рубашка. Хоть и не так отчётливо, но было видно рукава, пуговицы, воротник. Лэрин этот предмет одежды показался знакомым.       В другом углу странной комнаты располагалась красная дверь, в которую они и зашли. Они оказались в узком коридоре, по левой стороне которого было две другие дверцы. А впереди был раскопанный проход, по периметру которого так же торчали арматуры, а дальше тьма и только тьма. Девушка уже просто молча шла и ничего не говорила. Она всё никак не могла вспомнить, откуда знает эту рубашку. Ну, пожалуй, кто-то из её знакомых носил похожую. Другого объяснения на ум не пришло.       Тюремное помещение в детском доме. Какие-то громадные компьютеры с цилиндрами красного газа. Эти аккумуляторы, грэб-паки, эксперименты, лаборатории, и просто на каждом углу по два плаката, настаивающих соблюдать технику безопасности, вечно опасаться, «делать шаг так, будто он последний». Разве в Приюте, где живут маленькие дети, может быть всё это, может быть так небезопасно? Многие ответы уже были в её руках, она видела их воочию, Лэрин знала, что это всё правда, и всё равно Лэрин упёрто не хотела верить. Это ж какую систему информационной безопасности нужно иметь, чтобы вся эта дрянь не просочилась в свет? Хотя какой там, фабрика же закрыта. Вот. А значит, прикрыли лавочку. Монстров оставили, а что ещё с ними делать. Голова кружится.       В давящей темноте были слышны их шаги. Одни были совсем обычными, тихими, а другие — тяжёлыми, грозными и с донельзя противным шкрябаньем когтей по полу. Лэрин старалась не обращать внимания, но это раздражало примерно так же, как звук чавканья или скобления вилкой по тарелке. Отдаляясь от той комнаты, вонь исчезала, и повсюду пахло… весьма обычно для данного заведения.       С каждым шагом тревога вместе с паранойей всё сильнее зашкаливали. Лэрин, неосознанно для себя, уже не замедлялась, а торопилась, потому что идти впритык с монстром чрезвычайно некомфортно. Хотя бы потому, что постоянно было предчувствие, что он толкнёт или опрокинет её. Или за голову укусит. Вследствие своих опасений, она шла на расстоянии вытянутой руки от него.       Над головой в каждом пустынном коридоре шумели кондиционеры, многие из них были настолько уже устаревшими, что висели на паре винтиков и хлипком проводе, метясь свалиться точно Лэрин на голову. Дальше им стали попадаться высокие коридоры: они были одновременно никакие, простые, высокие, и одновременно жуткие, будто прячущие в себе такие тайны, раскрыв которые сердце непременно остановится от ужаса. Их бесконечность и простор внушали гнилое чувство безысходности. Смутно верилось, что когда-то здесь работали люди и процветала жизнь.       Такого размера пещеры Лэрин не доводилось видеть даже на картинках. Причём ходы в них были щедро оборудованы, между частями фабрики над скалистыми обрывами в пещере проложили мостики. Со времён последнего рабочего дня фабрики стояли экскаваторы и бурильные машины с грузовиками. И всё было покрыто просто невообразимым покрывалом из пыли. В такой зябкой и сковывающей, как перед смертью, атмосфере, рыжая не стремилась продвигаться дальше, лучше было в зоне Приюта, где преобладают светлые, добрые цвета. Там было теплее и воздух был свеж, а здесь сыро и темно. Промежуток пути, лежащий через шахты, девушка, переступая страх и лютую неприязнь, старалась быть ближе к своему монстру. Под ним, как под зонтиком. Пусть на него все камни падают.       Через непроглядную темнотищу взор начал обретать видимые черты. Пахло мокрядью, землей, мхом, гнилью, а откуда-то издалека слышалось, как течёт и капает вода. Оранжевое сияние старой, изжившей себя сто лет назад, но по-прежнему яркой лампы, прорезало пещерную мглу, освещая бетонную платформу и сталагмиты, кольями вырастающих из пола, как зубы морского чёрта. Ступив на каменную плиту, она начала чувствовать себя настолько не по себе, что захотелось спрятаться в том проклятом Доме Милом Доме, потому что даже там приятнее находиться, чем здесь.       А осмотрев каменный выступ в скале, платформу, на которой они оказались, Лэрин потеряла контроль над своим телом. Она отпиралась, таранила кота в сторону обрыва, не чтобы скинуть его — у неё бы не вышло это при любом раскладе — а чтобы уйти самой. Но он стоял твёрдо, не давал ей ступить ни шагу назад, воспротивясь, толкал в сторону колоссальной по размерам твари. Оно, как монумент, держало неподвижную позицию, надменно наблюдало, как эти двое приближаются к нему.       Совладав с эмоциями, Лэрин поняла, что это не живое существо. Это ветхое сооружение из металлических обручей вместо грудной клетки, трубами вместо позвоночника, а в качестве руки служила продолговатая деталь какого-то механизма, похожая на автомобильную запчасть, а по форме — на штангу. Вся конструкция была увенчана прикреплёнными к ней игрушками улыбающихся зверят; они, как одежда, закрывали срам из покрытых коррозией железок. И в завершение, что привело Лэрин в немой ужас эффектнее всего: на месте, где по задумке должна быть шея, была приделана массивная игрушка голубого мопса-гусеницы, этот персонаж нарисован чуть ли не на каждой стене фабрики; а из его рта высовывался обглоданный до белизны человеческий скелет с шахтёрской каской на черепе. Этот монумент олицетворяет истинный лик смерти.       Повиновавшись, девушка встала более-менее смирно, но всё ещё отводила глаза от ужасной статуи. Она глубоко дышала, шаталась, как маятник, с надеждой смотрела на кота, может, он хотя бы потрудится объяснить, что они здесь делают.       — Мне очень страшно. Я не хочу быть здесь, не знаю, как ты, но мне хватит. Давай…       — Лэрин. — вдруг обмолвился он шипящим голосом, впервые обратившись к ней по имени. Названная проглотила язык от изумления. Помнит же ведь, хотя она представилась не так уж и недавно, да ещё и при таких обстоятельствах, когда не до знакомств было, — Ты видела Прототипа. Теперь ты не можешь просто быть здесь.       Это самое длинное предложение, которое Лэрин слышала от него. И всё равно она не поняла суть. Ладно, она поняла, о каком прототипе речь. Тот глазастый робот, который чуть не насадил её на свои игольчатые руки. Плюс, он не много не мало упоминался в документах про Теодора. Но почему он говорит, что теперь её пребывание здесь «за просто так» невозможно?       — И что… что теперь будет? — рыжая застыла, как надгробный камень.       — У тебя одно спасение. Уверуй в Прототипа.       Его голос разносился эхом по всей шахте, от него дрожали стены, и тряслись сталактиты наверху. Выше, поодаль, прямо над обрывом, простирался железный хлипкий мост. Взглянув на него, Лэрин увидела, что одна за одной крохотные версии улыбающихся зверят рассасывались вдоль моста, увлечённо наблюдая за происходящим, как зрители в кинотеатре. Их было много, как муравьёв в колонии. Лэрин ошарашенно забегала глазами, этих малышей было не счесть. Кот тоже их заметил, и, кажется, был этим недоволен. Они двигались… самостоятельно, их никто не дёргал за ниточки. Кто-то перешёптывался, другие молчали, остальные хихикали, в точности, как маленькие дети.       — Прототип нас спас. Люди сделали нас такими. Убирали непригодных. Ты видела документы. Все, кто здесь есть, когда-то был похож на тебя. И я, и все они. — кот мотнул головой в сторону живых игрушек на далёком мосту. Лэрин настораживает то, как кот неожиданно разговорился.       — Это всё… правда? — вымолвила Лэрин. Кот наконец-то заговорил с ней, видимо, тема, которую он проповедует, для него важнее жизни. По неведомой причине он делится всем этим со своей заложницей, к которой всегда относился не иначе, как к самому заклятому врагу. Раз он сказал, что ей нельзя здесь быть, может, он хочет напугать её перед смертью? Или хочет этим разговором подвести её к чему-то, что бы ей помогло, позволило остаться?       Лэрин никогда не привыкнет к этому ужасному голосу. В документах говорилось на этот счёт, но также там упомянули, что ничего исправить нельзя: либо он совсем потеряет голос, либо он потеряет возможность испускать маковый газ. Решили оставить, как есть.       Сердце болит и ёкает, не желая принимать реальность. У неё не было причин не верить, что на фабрике процветало нечто нездоровое. Что дом сироток и лаборатория связаны так же, как ферма и мясокомбинат. Перед глазами всплывали фотографии внутренних органов, которые она видела в папке, в офисе. Видела тело юноши аккурат перед операцией. Операцией по превращению в монстра. В какое же варево она влипла.       Самые худшие предположения Лэрин оказались истинными. Кот сел перед ней, поникнув. Он никогда в принципе не был весёлым, а сейчас он особенно мрачен. Его глаза, белые точки, обратили свой взор на сооружение с человеческим скелетом.       — Прототип. Он наш спаситель. Он знает всё. Благодаря нему прошёл час радости. Он освободил нас всех.       Кот говорил отдельными предложениями, после каждого делая небольшую паузу, будто набираясь сил и попутно формулируя свою дальнейшую речь.       Час радости. Название этого события написано на многих стенах то кровью, то маркером, то нацарапано когтями. Если пораскинуть мозгами, то радостного в этом часе ничего нет на самом деле. Сложилась такая логическая цепочка: компания Playtime работала → эксперименты проводились → прошёл «час радости» → компания уже лет восемь как закрыта. Они отрешённо смотрели на сооружение. Прототип устроил массовую зачистку в компании? Или что произошло.       — Что за «час радости»? — негромко, робко спросила рыжая, сжимая руки от волнения. Кот промолчал около минуты, думая, как лучше преподнеси ей ответ.       — Нас держали в клетках. Мы хотели жить. Быть свободными. Они забрали нашу свободу. А мы забрали их жизни.        Ещё не дойдя до этой платформы, Лэрин потеряла значительную часть своего рассудка, что уж говорить и теперь. Она обняла себя за плечи и замотала головой, что являлось признаком того, что психика невозвратно поломалась, и она более не в состоянии перерабатывать информацию, в форсированном темпе прибавляющейся в её голове до отказа. Кот долго ломал стены в её сознании, пока не добрался до несущей.       — Уверуй в Прототипа. — повторил он, приблизившись к её лицу, таким образом обратив на себя её резко рассеявшееся внимание. Кот требовал от Лэрин ответа своим проницательным взглядом. Исчезли и шорохи из темноты. Весь мир тогда замер в голодном ожидании.       Стеклянные глаза, наполняющиеся слезами, глядели ему в ответ.       — Я… Я всё сделаю, — прежде чем сказать это, Лэрин коротко покивала, надеясь, что этого будет достаточно. Лэрин наспех вытерла все слёзы и надрывисто вздохнула.       Она не знала, о чём говорит. Однако ей было предельно понятно, что если она хочет выжить, то предпочтительно плясать под их дудочку. Лэрин знает себя, ни на кого уповать она не будет, как бы её не заставляли. Но врать ей за милую душу. По крайней мере, сквозь помутнений рассудок, Лэрин понимала, что кот буквально воодушевлён всей этой мракобесией, и это увлечение есть ключ к сближению их отношений.       — Дай мне нож, которым ты хотела меня убить.       Отрешённо, девушка сделала неловкий шаг назад. Откуда он узнал? Он же не лазил ей в карманы! И точно не ощупывал. И она виду не подавала… или подавала? В общем, какая разница уже. Может, с другой стеклянной рамкой всё получится. Раз на раз не приходится. Его внимательности любой бы позавидовал.       Испепеляюще посмотрев на кота исподлобья, она досадно вздохнула. Ну, пусть этот бой он выиграл. Но война ещё идёт, полномасштабно. Девушка лениво достала из кармана свой самодельный нож, который в лапе кота показался занозой.       Но протягивая ему стекло, он не сразу забрал его. Он крепко сжал лезвие между своей могучей лапой и ладонью Лэрин, и только затем, не ослабляя мёртвую хватку, молниеносным движением вытянул стекло. От пореза Лэрин издала короткий вопль, но больше не от боли, а от страха. Их кровь, смешавшись, потекла по руке девушки тоненькой полоской, впитываясь в рукав куртки.       — Ты клянёшься делать всё, что скажет Прототип?       — Что «всё»? — на грани истерики, переспросила Лэрин.       — Всё, что угодно. Если нарушишь клятву, — окровавленное стекло в свободной лапе кота многозначительно сверкнуло, судьба ей как бы намекает, что её ждёт в случае похода на попятную, — Ты пожалеешь.       Если она хочет жить, ей нужно дать клятву, так подсказывает ей остаток сознания. Лэрин не может обещать то, в чём не уверена. Она толком и не поняла, на что подписывает свою жизнь. В любом случае, её ждёт смерть. Просто сроки разные. По жизни она была атеистка и никогда не клялась от всего сердца. Даже если Бог есть, Прототип, Иисус, Аллах, да кто угодно — он видит, что в душе она скрестила пальцы, сделав свою клятву фиктивной. Они кровью взяли друг с друга обещание: Лэрин будет следовать воле Божества, а кот — ручаться за неё; и убить, если она окстится, сойдёт с пути истинного.       — Хорошо…       Пустого ответа ему мало. Кот вогнал свои когти, острее битого стекла, под кожу Лэрин, заставляя её согнуться от боли и с концами отдаться истерике.       — Да клянусь я, клянусь! — не устояв на ногах, девушка упала на колени.       Верх унижения и покаяния был достигнут, и она утопала в болоте безумия и отчаяния. Вынужденная отдать свою жизнь в распоряжение этих тварей, девушка понимала, что хуже не придумаешь. Ещё и на публике.       В промежутке между плачем, она подняла голову и заметила не одного кота, а ещё два красных глаза, глядящих ей в душу из-за кошачьей спины. Лэрин сослалась на то, что ей это кажется. Галлюцинация. Кот знал о присутствии третьего на платформе, и безропотно позволял руке с острыми пальцами этого железного существа по-хозяйски касаться, гладить его. Лэрин опустила голову и закрыла глаза, чтобы не видеть этого, и в тот момент над головой послышались приятные для ушей звучания. До последнего она не верила, что слышит, как этот фиолетовый монстр довольно мурлыкает.       — Отныне, это и твой дом, — донёсся спокойный мужской голос. Это и был Прототип, их Божество. Боль со страхом отпустили Лэрин на то время, что она смотрит в эти гипнотические красные огни. Голос один за одним сменяли друг друга, составляя цельное предложения из кусочков других, — Ты не покинешь его. Ты так решила, не я, и даже не Теодор. И имей в виду, что тебя никто не ищет. Я знаю это.       Кот забрал у неё оставшиеся стеклянные крошки, заныканные в шкафу. Он не ушёл далеко, потому что Лэрин находилась в том состоянии, когда лучше быть рядом. Сидя в кровати, она кусала щёки и закапывалась в одеяло. Болезнь, подорванная психика прибавляли седых волос на немытой голове, а свалившиеся события, эти клятвы на крови, Прототип… добили окончательно. Совершенно безумная, Лэрин глядела в пустоту и много думала. Кот изредка проходил мимо комнаты, она даже не замечала этого. Это теперь обычное дело. Это её дом…       Он врал, что её никто не ищет. Мисс Ловетт, воспитательница, обязательно подняла бы всех на уши, потому что, как сказал Теодор в ходе небольшого разговора по дороге в комнату, она находится на фабрике точно больше недели. Просто он таким образом хотел лишить её надежды на возвращение. А если не врёт? Лэрин же… никто. Она не является каким-то важным человеком, чтобы кто-то ручался за неё, чтобы её искала полиция. Серая масса. До этого момента она не разрешала себе глубоко задумываться над никчёмностью своего бытия. Сам Прототип, лико Божие, ей в глаза сказал, что она ничего не стоит в своём мире, там, наверху. У неё нет родителей, ни одно живое существо во вселенной ею не дорожит.       Следующий день она провела в агонии. На почве стресса простуда только разбушевалась, а лечиться, кроме как молитвами, было нечем. Большую часть своего времени она проводила либо лёжа на кровати, либо блуждая от комнаты до туалета и обратно. Если приходил кот, она не обращала на него никакого внимания, не задавала вопросов и даже не смотрела в его сторону. И тот не навязывался.       Лэрин как можно на подольше оттягивала момент, когда пойдёт спать. Однако же, выспавшись, вопреки её опасениям ни сны, ни кошмары ей не приснились. Девушка смогла уснуть самостоятельно, так сказать, без допинга. И чувствовала она себя значительно лучше. От простуды остался только насморк, горло больше не болело и она не кашляла. Только ментальное состояние никак не улучшалось. Ей не хотелось ни о чём думать, а особенно о клятве и… Часе радости.       Сил не было встать, хотелось валяться днями напролёт, пока эти силы не появятся. Весь свитер был уделан не пойми в чём: в грязи, в крови, в ещё чем-то, что и нюхать страшно. Как бы то ни было ужасно, Лэрин понимала, что под лежачий камень вода не потечёт — ей нужно хоть как-нибудь себе помочь. Лэрин твёрдо решила переодеваться.       Вонь, исходящая от одежды, стала хорошей мотивацией подняться и найти способ устранить её. Порыскав по ближайшим комнатам, она не нашла ничего подходящего. Конечно, эта розовая водолазка ей не по размеру: короткая, узкая — но зато в рукавах села хорошо. Со штанами вопрос стоял куда более серьёзный. Все были детские и налазили ей лишь на руку. Из одежды по размеру были короткие шорты и юбочки. В таком, как минимум, холодно ходить, а как максимум, неприлично и наперекор принципам. Тогда придётся щеголять в старье, пока что-то достойное не попадётся.       Лэрин озадаченно стояла на перекрёстке, где можно повернуть направо и попасть в санузел, и где можно пойти прямо и выйти за пределы решётки, которой пока нет, что свидетельствует о том, что кот где-то неподалёку, раз не подстраховался. В комнатах прямо по коридору она ещё не бывала, соответственно, там найдётся для неё что-либо полезное. Может она наткнётся на комнату детей постарше или даже воспитателей.       Несмело, она шла к следующим комнатам. И в первая же комната за перекрёстком, по левой стороне коридора, отличалась от других тем, что кровати были длиннее, шкафы меньше, а на одной из тумбочек вообще стоял телевизор. Небольшой такой, с кассетоприёмником. Старый и пыльный, как дома у дедули. Лэрин решила отложить проверку работоспособности телевизора до лучших времён, занявшись первоочерёдными задачами.       Стены были исцарапаны знакомыми когтями. Как и пол, и двери, и деревянные части кроватей. Подушки были вспороты. Сразу ясно, кто облюбовал комнату. В комоде, а не шкафу, она нашла одежду, идеально подходящей Лэрин по размеру. Похоже, это комната взрослых. Логично, что она здесь есть, потому что не могут дети быть на этаже абсолютно одни, без присмотра.       Чтобы не тратить время впустую на возню, всё-таки, она не в магазине в примерочной, она набрала всю одежду в руки, сколько уместилось, и побежала в свою комнату, чтобы там уже со спокойной душой всё осмотреть внимательнее. В несколько заходов она перенесла всю верхнюю одежду из комнаты взрослых в свою, прихватив немного нижнего белья и средств личной гигиены.       Переодеваться сразу не входило в планы. Сперва она стала ждать, когда кот уйдёт надолго и закроет решётки. А пока она решила заняться очками. Ходить со сломанной оправой, с окосевшими очками, ни разу не удобно. Найдя клей и изоленту, Лэрин как можно более ювелирно принялась чинить свои глаза. К сожалению, теперь придётся очень аккуратно с ними обходиться, не сгибать и вообще не трогать.       Приняв невозмутимое выражение лица, она раскладывала вещи по шкафу. Изображала бурную деятельность. В какой-то степени, этим она хотела продемонстрировать, что оправилась от недавних потрясений и её можно спокойно оставлять одну. Так и вышло. Начала создавать лёгкий шум, ходить туда-сюда, в общем, подавать признаки жизни — и коту сразу куда-то понадобилось. До чего же мнительный, промямлила Лэрин, наблюдая, как он уходит, за закрытыми решётками. А может ей кажется, что он следил за её состоянием. Напридумывала себе чего-то.       Дверь в душевую комнату поддалась не с первого раза, видимо, заклинил замок. Помещение внутри ей уже знакомо, несколько дней назад здесь её пытали током и били ремнём. К сожалению, электрошокер не валялся на кафельном полу.       Между каждой душевой системой находилась перегородка из твёрдого белого пластика. Девушка попробовала включить воду, перед тем как умыться ею. Пошла оранжево-алая вода, но посливав её несколько минут она лишилась всякого окраса, как и свойственно воде. Душем никто не пользовался очень давно, удивительно, что он до сих пор рабочий.       Алой вода снова стала после того, как Лэрин направила её на себя. Это была и кровь, и грязь — всё в сливное отверстие. Свою одежду Лэрин решила выбросить, потому что… ну она в слишком плачевном состоянии. Вода была ледяная, как бы не подпортилось здоровье. Впрочем, на то, чтобы нормально, с мылом, умыть всё тело и голову, ей понадобилось всего лишь десять-пятнадцать минут.       Переодетая в свежую одежду, в зелёный свитер с енотом на животе и коричневые штаны-джинсы, она укуталась в одеяла. Впервые она почувствовала умиротворение. Если бы все раны, которые она промыла и стерилизовала, не болели, она бы даже порадовалась за себя. И на радостях простила бы всех и вся.