***
Холодный свет осеннего солнца выливался из зашторенного тюлем мокрого от каплей дождя окна, озаряя жёлтые стены детского дома и падая на бережно застеленные покрывала кроватей. На подоконнике стояло несколько цветочных горшков, один — с яркой фиалкой, второй — с душистой мятой. На стенах были налеплены различные плакаты и страницы из журналов. Над одной из двух кроватей, имеющихся в комнате, большинство постеров были с изображениями секс-символов: Брэд Питт, Леонардо Ди Каприо, Ален Делон и остальные. Над рабочим столом висело зеркало, на котором красовались уже девушки, в основном Агнета Фельтског из группы ABBA и Бритни Спирс. Весь стол был захламлён бижутерией, парфюмами и косметикой: помады, тени, и очень-очень много тональных кремов. На спинке стула висела поблескивающая в лучах солнца синтетическая майка в леопардовом окрасе. На соседней стене так же были увековечены сексуальные мужчины из глянцевых журналов нулевых, в том числе и участники рок-групп (видимо, владелец этой стороны комнаты фанат Брайана Мэя, гитариста группы Queen, потому что именно его фотография была в центре, как в церквях икона). Чтобы разбавить их прелестность, рядом с ними были наклеены картинки роскошных автомобилей, но в частности можно было заметить и вырезки модных журналов с красивыми и не очень новинками женской моды сентября 2003-го года. Женщина, лет пятидесяти, одетая в болотного цвета платье, нерешительно мялась у порога, сонная и истощённая от усталости, оглядывала залитую серебряным солнцем комнату. Полила цветы, с тоскою поглядела в окно, после чего села на кровать со стороны стены с музыкантами и тачками. В глазах, полных осознания безнадёжности, блестели кристальные слёзы, которые женщина тут же стирала, всё-таки, ей ещё предстоит целый день работать. Однако было очень сложно заставить себя успокоиться, когда от одного только взгляда на вещи владельцев этой комнаты накатывают тёплые воспоминания о них. Как они в первый раз пошли в школу, как резвились во дворе в непогоду, как делили территорию на детской площадке. Как они заражали всех своим смехом. Они были душой любой компании. И ликовали небеса, улыбался рассвет, когда они просыпались по утрам и шли будить остальных детей. Эти девочки — те яркие звёздочки в синем ночном небе, что сразу бросаются в глаза, когда задираешь голову. Эти звёзды исчезли с небосвода, и радость, которую они давали своим существованием земным людям, улетучилась, хотя казалось, что так будет всегда. Где они сейчас? Что с ними? Живы ли? Не раз эта женщина, слушая телевизор или радио, узнавала об умопомрачительных и тяжёлых судьбах пропавших без вести людей. Кого-то нашли совершенно безумным, кого-то нашли по частям, раскиданным по всей Америке и даже за её пределами. Кого-то продали в рабство или до смерти замучили извращенцы. Кого-то ищут до сих пор, но при этом у какого-нибудь больного и богатого человека появились из ниоткуда неизвестные доноры на новые, здоровые органы. Случаев не счесть. Их воспитательница, опекунша и по совместительству некровная мать, сидела, мрачно осматривая опустевшую, запылившуюся комнату, будто эта бессменная вахта могла восполнить все те меры предосторожности, которыми она и несколько других надзирателей пренебрегли в ночь перед пропажей двух девушек из их детского дома, в котором она работала уже очень много лет. И знала о выходках этих дур. И всё равно не застраховалась. А может, если бы они на пару дней раньше заявили в полицию о пропаже, их бы можно было ещё найти, спасти? — Мисс Ловетт, — обратилась к ней другая воспитательница, показавшаяся в дверях. Названная тут же кинула на неё взгляд своих сапфировых, налитых кровью глаз. В них читалось убийственное мучение, и чувство неизгладимой вины перед всем миром, перед самой собой, и, прежде всего, перед пропавшими. — Что говорят? — уже отработанный вопрос. Каждое утро повторяется одна и та же сцена: мисс Ловетт заходит в пустую комнату, поливает цветы, и садится в кровать, представляя, что её девочки сидят рядом и промывают косточки своим сверстникам. А затем заявляется миссис Нью с ежеутренним доносом, которую она спрашивает: «Что говорят?», подразумевая то, что она после завтрака пошла звонить в полицейский участок, чтобы разведать новости о результатах поисков их загулявших девочек. — Мисс Ловетт… — прискорбно вздохнула воспитательница. Высокая, вытянутая и тощая, престарелая. На носу с горбинкой диковинное золотое пенсне на цепочках, прикреплённых к воротнику. Она поправила его, после чего продолжила, — К сожалению, никаких новостей нет. Говорят, они искали везде. Перевернули всю Америку. Таможня не засекала их на границе. Расклейки с данными девушек тоже не принесли результатов. Звонят люди, конечно, но сведения дают… можно сказать, не дают ничего. Поисковые группы продолжают обыскивать леса, чуть ли не озёра осушают. Их… нигде нет… — Спасибо, Миссис Нью… — всхлипнула воспитательница, и слёзы отчаяния вновь накрапали с глаз проливным дождём, их она безуспешно вытирала носовым платочком. Она чувствовала себя бессильной. Может, пора подключать к поискам экстрасенсов? Ну надо же продолжать искать! Не потому что им может прилететь за халатность… а потому что эти девушки будто стали ей родными дочерями, и ещё с их детства она привязалась к ним, что противопоказано воспитателям в детском доме, и ручается, и бьётся за них, всегда готова помочь и пойти навстречу, — Что родители Томаса? — Они… — воспитательница всё-таки прошла в комнату, чтобы их разговор не подслушивали дети из коридора, — Всё, что мне известно — отец ушёл в запой. Мать… в ужасном состоянии. Бедная душа… Она не вылазит из церкви. Я… я один раз видела её. Мельком, но мне было достаточно, чтобы… в общем, она была… у неё была истерика. Она подносила руки к небу и кричала молитвы… Я боюсь, она… ну, сами понимаете. Мисс Ловетт совсем разревелась, окуная руки, покрытые словно веснушками старческими пигментными пятнами, в блондинистые пышные волосы. — Лэрин и Бригитта уже сбегали, и не раз. Но они должны были уже вернуться! Прошло уже две недели, а их нигде не видно. Детектив говорит, что с каждым днём шанс на то, что их найдут живыми, уменьшается и… — Миссис Нью! — не выдержав трепета тощей воспитательницы, вскрикнула она, чтобы перебить её сумасводящий лепет, — П-простите… Нервы. — Я всё понимаю… — старенькая воспитательница, еле сдерживаясь от жалостливых слёз, спешно покинула комнату, оставив безутешную опекуншу горевать.***
Коту даже больше нравится, знать, что, когда он вернётся, она сто процентов будет лежать в кровати, потому что привязана. Надёжнее всяких решёток. Единственное опасение, которое по-прежнему его терзало — с каждым днём Лэрин становится психически менее уравновешенной, и вследствие чего может наломать дров. Причинить себе вред. В своей голове, кот неоднократно выстраивал худшие сюжеты, представляя, что он увидит, вернувшись к Лэрин, в её клетку. Вскроет ли она вены, повесится, наглотается ли чего-нибудь. Или её заберёт кто-то другой… впрочем, кот следит за этим внимательно, и всякий, кто мог бы украсть у него его любимую рыжую игрушку, не сможет даже проникнуть на территорию Дома Милого Дома. А если и проникнет, то вряд ли успеет отыскать Лэрин до тех пор, пока его не отыщет кот. Не нужно быть гением, чтобы понимать, что никакой рассудок не сможет выдержать всего того, что пережила Лэрин. Кот знал, что она с недавних пор немного не в себе. Его рыжая девочка много плачет в последнее время, раздражённо озаряется на всех, мысленно проклиная. Почти не выходит из своей будки. Закрадывались подозрения, что её вид лишь отчасти такой болезненный, а на самом деле она нарочно давит на жалость, которой у кота нет и не было никогда. По крайней мере, по отношению к Лэрин. Тот безрассудный всплеск эмоций, когда она требовала сказать, где кот держит её нерадивых друзей, на целый день выбил его из колеи, и вроде как даже ситуация замялась на какое-то время. Лишь на какое-то время. Шло время, физическое состояние Лэрин странным образом приходило в норму, за исключением постоянной усталости, возможно из-за витающих в воздухе частиц макового газа, и озноба. Старые раны затянулись, оставив в качестве напоминаний об ужасных адаптационных временах уродливые шрамы. Кровоподтёк на глазу, к счастью для Лэрин, не лишил её зрения, как она того боялась. Розовел, розовел, пока не растворился окончательно. В местах, где концентрация красного газа была выше, чем в остальных, он ощущался сразу. Маковый газ кота обладал слегка пряным, немного цветочным и в основном медикаментозным запахом. Это выступало большим контрастом со всеми прочими запахами Дома Милого Дома. Лэрин не помнит, как именно пахнут маки, но возможно в этом газе есть что-то отдалённо напоминающее цветы. В принципе, Лэрин начала привыкать к своему новому распорядку дня. То, с чем она не могла мириться долгое время, стало ей вполне обыденным. Проснётся, выйдет в коридор, почешет репу, да поковыляет в туалет. Она нашла способ подогревать себе воду, используя электрический чайник, найденный в комнате надзирателей. Кофе ещё нашла, но он оказался червивым. И всё же, горячая вода всяко лучше ледяной. А переносная батарея прогревала комнату до того, что становилось слишком жарко. Поэтому Лэрин то включала обогреватель, то выключала. Таким образом она была готова к любым заморозкам. Кот стал появляться только для того, чтобы накормить Лэрин. Всё остальное время он либо пропадал где-то, либо отслеживал девушку на расстоянии. То есть, наблюдал за тем, что она делает, как себя ведёт, не подходя к ней. Разговоры у них, как всегда, не клеились. Лэрин не любит, когда он вот так просто таращится. Либо подойди и скажи чё надо, либо уходи. Лучше второе, конечно. Но иногда на рыжую накатывал прилив тоски, когда особенно хотелось внимания. Поговорить с кем-то, ощутить себя живой. В такие моменты кот обычно сразу уходил. Пресекал любые попытки Лэрин утеплить их отношения на корню. Лучше всего дела шли с обустройством жилища. С немого разрешения кота (а может и без), она переехала в комнату напротив, потому что она была больше и там было, на минуточку, уже целых две кровати. Лэрин возилась несколько часов, чтобы соединить их в одну двухместную кровать, тем самым осуществив свою старую детскую мечту. Пришлось пожертвовать одним ногтем. Но игра стоила свечей — теперь она жила в более комфортной комнате с широкой кроватью, лёжа на которой можно было бы вытянуться звёздочкой. И стены здесь не такие облезлые. Чтобы было больше места, она вынесла один из шкафов и один рабочий стол. Застилая кровать свежим постельным бельём, без пятен крови и прочей жути, Лэрин думала: какого хрена она занимается всей этой ерундой вместо того, чтобы наоборот, прокладывать себе путь наружу? Бунтарская личность Лэрин не давала ей покоя, упрекала тем, что она вместо того, чтобы прокладывать себе путь наружу, наоборот, обустраивается здесь поудобнее? Понравилось что ли? Другая личность, более рациональная, напомнила о долгосрочном плане. Быть паинькой, и действовать не с силой и эмоциями, а с холодным, расчётливым умом. Она даже не знает, где выход. Пройдя эти коридоры сто и один раз, она не запомнит, какой из них будет вести к выходу из здания Дома Милого Дома. Ладно, выбраться из Дома — вопрос удачи. А дальше? Без чьей-либо помощи она вряд ли дойдёт хотя бы до железнодорожных путей, по которым они пришли сюда с Бригиттой и Томасом. Поэтому… Не из чего строить план побега. Буквально не из чего. А Сэм рассказывал ей, что Дрёма не единственный улыбающийся зверь, оставшийся в приюте. Может, те… Хоппи-Попрыгуша и Пеклопёс… может, они окажут ей поддержку? Только если они не на стороне кота с его Прототипом. Но тогда они были бы еретиками, а значит, и в живых бы их уже не было, как остальных зверят. Или они еретики «под прикрытием»? В любом случае, полагаться Лэрин стоит только на себя. Она не знает, что за люди сидят в том кролике и том псе. Принимать душ регулярно было непозволительной роскошью, но при удобном случае она обязательно бежала мыться. И каждый раз собиралась хоть и торопливо, но учтиво, чтобы не приведи Господь забыть взять с собой что-нибудь. В этом событии, когда-то привычном и ничем не особенным, она находила великое счастье. Больше всего ей нравилось свежей, помытой, вкусно пахнущей ягодным мылом, улечься в кровать с остывшей простынёй, и нежиться в ней, как в объятиях любимого человека. Сон, мытьё в душе, рисование и обыск других комнат были любимыми занятиями Лэрин в её тюрьме. Пожалуй, потому и любимые, что единственные. Широкого спектра занятий ей не предоставили. Не заслужила. По выработанному алгоритму, она взяла все нужные вещи и, проследив, что кота точно нигде нет, отправилась в душевую комнату. Решётки точно были опущены, а вдали коридоров лишь мерцали напольные лампы. По всей фабрике, а в особенности в Доме Милом Доме, часто можно было услышать неизвестного происхождения звуки. Шорохи в стенах, в потолках, под ногами, и не до конца понятно, что это может быть. Может, крысы… хотя за всё время Лэрин не видела ни одного грызуна, Банзо не в счёт. Только тараканы — скорее всего, это они шуршат. Но что более вероятно — Лэрин просто бредит. Её психика заставляет играть во вредоносную игру — в фальшивое успокоение. Когда она любое непонятного рода явление объясняет легко и просто — галлюцинация. И не нужно ни о чём думать, нагружать и без того больную голову. Пол скрипел почти на каждом шагу. Причём, Лэрин заметила, когда ходит кот, под ним ничего не скрипит. Обычно не скрипит. Нельзя говорить с уверенностью… но он мог просто за все эти годы, что он живёт в приюте, выучить, где какая половица скрипучая. Лэрин молится всем, кому можно и нельзя, чтобы и ей не пришлось жить здесь так же долго, сколько кот, что аж выучишь каждую деревяшку этого здания. Каждый поход мыться её сопровождали мандраж, лютое переживание того, что ей могут помешать, причём серьёзно помешать, что потом век не будет в душ ходить; и сладостное предвкушение, что вот-вот её омоют прохладные воды, пусть и не самые чистые, с примесью коррозии, но это лучше, чем ничего. Только войдя в комнату, Лэрин закрыла дверь в душевую на шпингалет, и в комнате стало совсем темно, ведь свет от ламп из коридора не проникал вовнутрь. Она помнила, что рядом с дверью был выключатель, и рукой потянулась к нему. Неожиданное сбитое, глубокое дыхание встрепыхнуло кудри на её голове, и девушка оцепенела. Холодок пробежался по всей коже с ног до головы, и эмоции пробирающего до костей страха чуть не взяли верх над здравомыслием. Во-первых, как… как кот предугадал, что она будет делать в его отсутствие? Это же он, правильно? Лэрин почти не сомневается, что над ней в голодном ожидании воздыхает её фиолетовый монстр. Не иначе, как он проследил за ней. Ну и конечно, он заметил, что временами девушка становится чистая, как фарфоровая статуэточка, разумеется это не происходит само по себе… Во-вторых, что делать? Лэрин пребывала в смятении около пяти-десяти леденящих душу секунд, впопыхах выстраивая план действий. Она звучно, с ноткой досады, сказала себе под нос: «Блять, забыла…» — и, так и не дотронувшись до выключателя, впотьмах ринулась к двери. Страх вынуждал её пальцы предательски дрожать, когда она отщёлкивала шпингалет. Подсознательно Лэрин понимала, что это западня, и теперь, как бы она не исхитрялась, капкан не разожмётся и не выпустит её. Особенно, когда она так медлит с щеколдой. Лёгким на вид, тяжёлым по ощущениям движением лапы кот оттянул Лэрин от двери и отбросил в противоположную от неё сторону. Бежать некуда, но… просто страх. Страх потянул её к стене, ровно как в тот день, когда её на этом же самом месте исполосовали ремнём с донельзя болючей металлической пряжкой. Гематомы тогда разбухли размером с кулак… позже они превратились в красные пятна, пожелтевшее по бокам. Глаза зажмурились от резкого света, озарившего всю душевую комнату. Только первые две секунды свет был ярким, как и задумывалось при его создании, но дальше он потускнел втрое. Старость, плюс повышенная влажность в комнате… удивительно, что свет до сих пор работает. В кафельной стене, полу, в водянистых лужицах отражалась фиолетовая шерсть улыбающегося чудовища, кровожадно поедающего Лэрин взглядом. Он выглядел радостнее обычного. Очевидно, он так искусно подловил рыжую засранку. Долго ли он эту затею обдумывал, или спонтанно решился? — Послушай, я не делала ничего плохого. — Лэрин поднялась на ноги и вжалась в стену спиной. Все вещи, с которыми она пришла, лежали у неё в ногах. Её голос содрогался, и приближалась паническая атака. Она уже представляет, как пряжка ремня несколько раз подряд в быстром темпе отбивает ей одно и то же, как правило, самое мягкое и чувствительное место. Кот некоторое время бессмысленно оценивающе осматривал Лэрин, и если бы он мог, но бы точно смеялся над ней. Девушка начала дрожать, шататься на месте и коротко, но учащённо дышать. Сердце, до этого момента продолжительное время бьющееся в спокойном темпе, от тахикардии начало истираться в одну большую мозоль. Кот сделал один шаг к запуганной до бледноты Лэрин, вот-вот и волосы на её голове окрасятся в белый от ужаса. Она забилась в угол комнаты, закрывая руками плечи, но по-храброму не сводя глаз с кота. Нахмурив брови она глянула в сторону выхода. Мысль прошмыгнуть кота и пулей вылететь казалась ей привлекательной, пока она не поняла, что такой манёвр выполнять поздновато, ведь кот находится уже слишком близко. Тогда он схватил её за плечо и вытянул из угла комнаты. И бросил в душевую кабинку так, что душевая лейка чуть не отвалилась от хлипкого кронштейна. В момент столкновения свет моргнул, норовя угаснуть окончательно в любую секунду. Но видимо весь мир сейчас хочет увидеть продолжение издевательства, и лампы в потолке уже на последнем издыхании, но держатся, пленённые больным любопытством. — Перестань, пожалуйста, — просила Лэрин, вытягивая руки при обороне. Зелёные глаза бегали по всей комнате, стараясь не смотреть коту в глаза в ответ. И без этого ноги подкашиваются со страху. — Я не мешаю тебе. «Нет, мешаешь,» — хотела бы ответить Лэрин. Она всё же установила с ним прямой зрительный контакт, и кот с лёгкостью почувствовал, как она без слов обматерила его. Губы девушки зашевелились, не произнося при этом ни малейшего звука, кроме сбитого дыхания. Видимо, её нервный срыв пару дней назад не остался замятым, хотя кот особо не показывал, что был как-то задет или уж тем более обижен. Вероятно, он был в таком шоке с её поведения, что не знал, как и наказывать в таком случае. Мысли Лэрин спутались в один большой ком и состояние неприятия реальности снова налилось свинцом в голове. — Нет… — голова Лэрин дёрнулась вправо, будто судорога, вызванная электрическим током. На деле это был один из нервных тиков, которые обострились на почве стресса, — Нет, ну... нет. Ну… ну пожалуйста. Я не хочу. Когда бы его волновало, что она там хочет? Кот демонстративно оголил свои когти настолько, насколько позволяла их пугающая длина. Лэрин видела эти заточки и чуть в обморок не падала, представляя, как удобно ими кромсать чью-то плоть, например, её. И слышала, как они поскреблись об кафельный пол с омерзительным скрипом. — Или ты моешься, — тяжелым, шипящим голосом выдавил из себя кот, — Или я тебя побью. Застыв в паническом ступоре, Лэрин на миг потеряла сознание, но даже не успев понять это, она снова пришла в себя, и её мозг продолжил мыслительный процесс. Кот поставил её перед идиотским выбором сдохнуть или умереть. Ещё и слова подбирает такие… Он больше, чем просто пугает её, и низкий демонический голос играет ему на лапу, но словарный запас и манера общения почти такая же, как у детей. Либо он попросту не видит смысла изъясняться более подходящими словами. Он выражается проще некуда, и это вроде дополняет его устрашающий образ, но с другой стороны вызывает недоумение. У Лэрин это так же вызывает омерзение, особенно когда вдумается хорошенько в смысл его слов. Из двух зол выбирают меньшее. Свет с потолка моргнул уже наверное в десятый раз, пока Лэрин соображала, как действовать дальше. И ей не пришло ничего лучше, чем просто включить воду и стоять под ней, одетой. В теории, она сделала так, как он требовал. Ни дать, ни взять. Неприятно стоять в одежде, под холодной водой, да ещё и будучи строго надзираемой. Она с серьёзным выражением лица смотрела на кота, холодная вода затекала в бельё, текла по ногам, как бы оно двояко не звучало, вода обжигала своей морозностью. Но Лэрин стояла, как солдат, ноль эмоций и телодвижений. Такой расклад без всяких сомнений не устроил бы кота. Он плавно протянул к ней одну лапу и ухватился за её свитер, за грудную часть. Когти просочились сквозь одежду, и тогда он дёрнул девушку по направлению к себе. Лэрин поскользнулась и грохнулась на пол, чуть не ударившись головой. Свитер был безнадёжно порезан на лоскуты, и зашивать их равносильно связыванию нового свитера. Тягомотина, отвратительное душевное состояние нахлынули с головой и если бы в голове существовал пульт управления, Лэрин бы в тот момент просто отошла бы от него, психанув. Обездушенным бревном она неподвижно лежала на полу и даже не плакала. Абстрагировалась от мира, пока кот продолжал избавлять её от мокрой одежды, попутно оставляя множество новых царапин. Вернувшись с небес на землю, Лэрин начала пытаться убрать его лапы с себя, отползти, брыкнуться, да что угодно. Тем временем, новые увечья красовались на её уже ранее сотни раз искалеченном теле, как мишура на новогодней ёлке. Снова боль, снова внесознательное потерянное чувство вместе с чувством противной заполненности внизу живота. Девушка нарочно сохраняла молчание, и гробовую тишину нарушал только всё ещё работающий душ. Одной рукой она сжимала лапу кота, его фиолетовый мех, крепко державшийся на его коже. А ему доставляло удовольствие, в полумраке лицезреть, как она пытается не показывать свою боль, да и свои эмоции в целом. Кот же наслаждается не только от того, что использует её, но и от того, как она при этом себя ведёт: как истошно кричит, вырывается, как все бесы, сидящие в ней, выходят наружу через её сладостные стоны. Одним этим предложением можно охарактеризовать всё его отношение к Лэрин. Они переместились с пола к холодной белой стене, под ледяной душ со слабым напором. Вода стекала по дугообразной фиолетовой спине, позвонки которого выпирали, как шипы у стегозавра. Преувеличенно, но что-то похожее есть. Разгорячённое дыхание кота обдавало голые плечи Лэрин и кафельную плитку, которая запотевала от тепла их тел. Слёзы на щеках девушки, душу которой словно вывернули наизнанку, отколотили молотком и промололи в блендере, смешивались с водой из душа. Она текла, смывая кровоточащие царапины по всему телу. Рыжие кучеряшки застилали ей обзор, может, оно и к лучшему. Будто Лэрин мало кошмаров на целый день, усугублял ситуацию горячий смеситель для душа, который начал обжигать ей спину. Кот, как назло, только сильнее припечатывал её к стене. Усугублялась ситуация не просто потому, что ей зверски больно со всех сторон, но ещё потому, что каждый раз, когда горячее железо обожжёт ей кожу, она рефлекторно выгибается и обречённо скулит. Но кот-то не знает, что это её смеситель шпарит, а не он волшебным образом умудряется делать ей «приятно». Лэрин была очень и очень обезображена. Щёки горели от смущения, а глаза жмурились от сильных болей и спазмов. Ежесекундно ощущения такие, будто её сажают на кол и при этом ставят раскалённой кочергой клеймо на спине. Вновь и вновь она вынуждена прижиматься к коту, потому что если боль между ног получается сквозь слёзы и недомогание терпеть, то ожог — невозможно. Представляя себя со стороны, какая-то часть рассудка Лэрин каждый раз отмирала: она держится за его плечи, царапая шерстяную спину, покуда достанет, и при этом звучит, как прирождённая порноактриса — потому что спинку жжёт. Как ни крути, Теодор получал то, что хотел. Именно такой он мечтал видеть Лэрин постоянно. Он готов приносить ей лучшую еду, какую только найдёт, готов разговаривать с ней на любые интересующие её темы, готов позволять ей жить в той комнате, которую она сама выберет, лишь бы она снова простонала его имя. Вместе с окончанием изнуряющего процесса, лампа на потолке моргнула в последний раз и больше за загорелась. «Заполненную до краёв», измученную Лэрин опустили на пол, она сжалась в комок, обвив колени руками, и задрожала от холода и боли. Помылась, ёб-твою мать. Через темноту, девушка нашла приготовленную заранее новую одежду, в которую сразу же переоделась, когда появились на то силы. Кот всё время наблюдал со стороны, не помогая ей ни с чем, даже подняться с пола. — Когда ты… — хрипло начала говорить Лэрин, когда они вышли из неладной душевой комнаты, затем откашлялась, — Когда ты уже успокоишься… Ты хоть понимаешь, как мне больно? Когда это закончится, а? — Когда я увижу результат. — ответил ей кот, заталкивая её в новую комнату. Как хочешь, так и понимай, что за результат он ожидает увидеть. С другой стороны, всё предельно ясно. Сношение без предохранения обычно ведёт к пополнению в семействе… Лэрин страшится этой темы больше всего на свете. Она никого и ничего так не боится, как осознания, зачем кот так рвётся стать отцом. Даже смерть и вечные страдания не так ужасны, как… как это. Лэрин вытирала слезу за слезой. Только она думала, что ситуация начала выравниваться, а жизнь налаживаться. Как обычно найдётся тот, кто всё испортит. Как и обещал, Банзо вернулся к Лэрин спустя время. Они славно поговорили, хотя Лэрин была совсем не настроена на какие бы то ни было беседы. Сэм сам по себе такой человечек, от которого идёт приятная… аура что ли. И общаясь с ним, в гневе или в печали, начинаешь забывать про всякий негатив и концентрироваться на лучезарности этого крохотного, с три яблока ростом, кролика с милыми медными тарелочками и длинными заячьими ушками. Он спрашивал у Лэрин как дела. Она отвечала, что дела идут не лучшим образом, но в детали не вдавалась. Ему не за чем знать о тех непристойных ужасах, которые с ней творит кот… Лучше же сказать ему, что всё в порядке, и не создавать никому проблем. Не вскрывать гниющие раны, чтобы не болело по-новой. — Хочешь секрет? — как заведённый, вновь и вновь спрашивал Сэм. Кому-кому, а Сэму доверять личные секреты не стоит, всем растреплет негодяй. — Можешь больше не спрашивать это. Раскрывай мне все свои секретики, — наигранно хихикнула Лэрин, пока перебинтовывала руки по ходу их разговора. — Прототип… он что-то задумал. Я случайно узнал и теперь боюсь, что у меня будут проблемы… — Что… что ты узнал, Сэмми? — Лэрин пригнулась к кролику, чтобы лучше слышать его детский, тревожный лепет. — Прототип хочет, чтобы ты… В коридоре за дверью было тихо, но вдруг с грохотом начали подниматься решётки, и Сэм не успел предугадать, когда это должно было случиться. Никто бы не предугадал. Лэрин могла помочь ему лишь быстрее спрятаться под кровать.***
Весь день был на суете. Произошла драка двух мальчиков двенадцати и четырнадцати лет — как выяснилось, «дедовщина». Осеннее обострение. Застукали в туалете шестнадцатилетних девочек-близняшек с сигаретами. После отбоя младшие группы долго не могли уснуть: в тишине один ребёнок то хрюкнет, то пукнет, и остальные гогочут до уссыкания. Средняя группа не унималась, требовала устроить ночь в кино, пустить их в актовый зал. Старшие требовали объяснения ситуации с пропажей их одногруппниц, и бунтовали, выйдя в холодный коридор полураздетыми, без носков и тапочек, прямо на кафельный пол. Одним словом, немного более суматошный день в детском доме, чем обычно. С момента пропажи девушек и парня одной из них домочадцы словно с цепи сорвались. Сложно не заметить их пропажу так же, как пропажу, например, солнца в небе или воды в море. Впрочем, день наконец закончился и, после закрытия всех-всех дверей на сто замков, проверки безопасности окон и всех входов-выходов, поставив тысячу охранников на каждую дверь, воспитатели отправились кто по домам, кто по своим комнатам — зависит от графика работы. Мисс Ловетт натянула на себя плащ и закрепила образ милым бежевым беретиком. Перед выходом, она услышала, как раздался звонок в административном помещении. Обычно оттуда по утрам миссис Нью звонит в полицию. А вдруг это звонят следователи? Ей нужно немедленно ответить на звонок. Женщина поспешила к телефонной трубке, запыхаясь, спотыкаясь обо всё, что есть и чего нет на её пути. «Нашлись…» — с надеждой шептала она себе под нос. Весь этот кошмар наконец подошёл к концу. Кроме полиции, больше некому звонить в столь поздний час. Сняв кожаные перчатки, мисс Ловетт подняла трубку, противно звенящую на весь дом. Безусловно, она не должна отвечать на звонки в администрации. Она вообще не должна там находиться. Но дожидаться, когда администраторы вернутся с ужина, не было сил. Или звать кого-то терпения не было. Если не полиция, попросит повисеть на проводе, пока не подойдёт администратор. Дрожащим, уставшим голосом, она с надеждой заговорила в телефон. — Ало, детский дом штата Индиана, — обычное, что говорят сотрудники данного заведения, когда в нём звонит телефон. На том конце провода молчали, возможно, связь была ни к чёрту. Такое случается по ночам. Тем более, что сегодня ветрено, — Ало-о? Кто это? Мистер Фаруэлл? Надежда, что звонил следователь по делу пропавших детдомовцев, угасала с каждой секундой тишины их телефонного разговора. Мисс Ловетт стояла долго, алёкала и ждала, когда звонящий человек всё-таки ответит ей хоть слово. — Ало? Кто звонит? — Они. Никогда. Не вернутся. — по очереди сказали три совершенно разных голоса из телефона. Эти голоса просто констатировали факт. Но казалось, что в их словах звучало адское зло, издёвка и угроза, завуалированные под спокойствие, и как рекомендация перестать трепыхаться, разыскивать. Мисс Ловетт схватилась за больное сердце, не желая верить, что речь идёт о её подопечных. Не исключено, что это не маньяки, удерживающие девушек, а шутники, решившие поиздеваться над убитой горем мисс Ловетт. Слёзы снова подкатили к глазам, и она тревожно сжимала в запотевших от страха ладонях телефонную трубку. — Что?.. Вы кто? — срываясь на плачь, женщина обессиленно упала в кресло и продолжила умолять этих людей из телефона дать ей больше информации. Хотя бы о том, живы ли пропавшие. Раздались гудки — они повесили трубку. Ночь, одевшись в чёрную, траурную сутану, закрывала собой уснувший под ней невысокий город. Фонари, как свечи на могильном камне, освещали омертвевшие, пустые улицы, обдавали тусклым светом бетонные столбы электропередач, на которых от ветра колыхались листовки с чёрно-белыми изображениями и подробным описанием внешности Бригитты Лосадо, Томаса Хаддлстоуна и Лэрин Мёрфи.