На миллион моры

Секунды тянутся часами. Тело пробирает дрожь от каждого нового возгласа из большого зала. Оттуда сквозь плотные бордовые шторы льется яркий свет. Золотыми полосами по полу, по решеткам, по клеткам, по узникам в них. Дилюк сидит напротив, смотрит прямо в глаза. Алое сжигающее пламя. Абсолютно спокойный, готовый ко всему прямо сейчас, к тому, что он сотворит после, когда выгрызет себе свободу. Но сейчас его руки связаны, ноги скованы тонкой цепью, а во рту шелковая лента, мешающая говорить — они знают, что Люк не будет кричать, она только для красоты, для еще одного доказательства власти. Рыжие уши и хвост неподвижны, тоже скованы — ожиданием, как и весь их хозяин. И как бы долго ни тянулось время, оно все равно… беспощадно утекает сквозь пальцы. Кайя крупно дрожит. Хватается пальцами за железные прутья. Они с Дилюком слишком далеко друг от друга, в разных клетках, не дотянуться, никак не добраться. Страх сжимает горло, когда один из этих людей шагает внутрь, раздвигая тяжелые шторы. Шаг за шагом, все ближе, и останавливается напротив. За его широкой спиной не видно Люка, не видно алых глаз — ужас охватывает все его существо. Их продадут по отдельности. Человек вытаскивает Дилюка из клетки за кружевной ошейник — резко вздергивает на ноги, заставляя встать рядом. Осматривает Люка похабным взглядом, довольствуется его наготой, его беззащитностью, своей вседозволенностью. Кайя рычит и вопит, когда человеческие руки касаются талии и поясницы Дилюка. Мужчина смеется, оборачиваясь через плечо: — Ты уже лишился глаза, тебе все мало? Злоба пробирает до самых глубин души, шерсть на ушах и хвосте встает дыбом: он разорвет их всех, каждого, кто тронет Люка. Каждого. Он уже убил одного. И да, этого было мало. Клыки во рту чесались, требуя крови каждого причастного к этому рынку. Крови тех, кто поймал их, кто посадил их сюда, кто издевался и продолжает делать это прямо сейчас. Дилюк не отбивается, стоит неподвижно, но наклоняет голову так, чтобы вновь видеть Кайю, чтобы их взгляды снова пересеклись. И глаза Люка все такие же: ни одной эмоции, только огонь. — В отличии от твоего рыжего дружка, — продолжает веселиться человек, разговаривая с Кайей, но не отрывая своих грязных рук от Дилюка, — ты будешь в конце торгов. Даже не увидишь это милое личико, когда его купят. А ведь это последний раз, когда вы видите друг друга. Кайя не может вдохнуть, он знает это, он прекрасно знает. Но ничего не может сделать. Это конец. Отчаяние горькой дрожью разливается по телу, Кайя не может оторвать от Люка взгляд. Глаза в глаза. Будто можно остановить время. Если бы можно было изменить хоть что-то, Кайя отдал бы все. — Но ты мне нравишься, Рыжик, — улыбается человек и шепчет это в самое ухо Дилюка. — Если хорошо попросишь меня, я выведу вас на торги друг за другом. Кайя вцепляется в решетку еще сильнее — пальцы ломит и сводит от боли. Люк с секунду не двигается, но после дергает пушистым хвостом и шагает еще ближе к человеку, вплотную. Высоко поднимает уши, хватается связанными руками за человеческую рубашку, трется о чужую грудь щекой и спускается ниже. Носом по животу, к паху, утыкаясь в него, пока человеческая рука зарывается в его волосы, довольно поглаживая и вжимая в себя сильнее. — Хороший мальчик. Жаль, не могу развязать твой рот, скоро уже твой выход, — улыбается мужчина, пока Дилюк перед ним на коленях продолжает тереться лицом, выпрашивая это снисхождение для них. — Ты всегда был послушным. Миловидный и податливый. За тебя много дадут. А за эту синеволосую сучку нет, — человек отплевывается, встречая ненавидящий взгляд Кайи, и снова возвращается к Дилюку. — Хорошо. Так и быть… выведу его за тобой… Кайя видит, как Дилюк весь напрягается и расслабляется в одну секунду — плечи опускаются, как и уши. Человек проводит по ним грязными пальцами, прежде чем кто-то окликает его из большого зала. И он снова вздергивает Люка за ошейник на ноги, утаскивая за шторы к сцене. Сердце совсем прекращает биться, когда Кайя ловит последний взгляд алых глаз. Все его существо сходит с ума. Человек не возвращается слишком долго. Кайя рычит во все горло, бьется плечами о прутья, вопит настолько громко, насколько возможно. И этого все еще недостаточно. Его душа кричит в тысячу раз громче, этот рев невозможно заглушить. С новыми ударами прутья клетки привычно не поддаются, но и Кайя просто не может сдаться. Даже если это бессмысленно. По венам течет пламя, оно не дает остановиться. И человек приходит. Кривится в омерзении, из его рта льются лишь пошлости и грязь, но руки открывают клетку. Кайя рычит от хватки на своем ошейнике, от грубости, с которой его тащат к шторам. Но идет сам, босыми истерзанными ногами еле успевая за человеком. Рык все еще теплится в груди грохочущим рокотом, но затихает, стоит Кайе увидеть Дилюка. В центре сцены и свете огней. Слышатся цифры, перекрикивания, заливистый смех ведущего, размахивающего небольшим молотком. Секунды снова тянутся бесконечно долго. Сердце стучит в ушах. Это последний шанс. Не важно на что. Но он не сможет простить себе сдаться без новой попытки. Кайя задерживает дыхание — решается, поджидает момент, а после резко ударяет головой назад, точно по носу человека. Тот стонет, а пальцы на ошейнике разжимаются. Кайя делает новый вдох и вылетает сквозь приоткрытые шторы. Сейчас он может бежать — на ногах наконец нет цепи — раны от нее начали гнить, людям пришлось ее снять, нацепить на ноги Кайи эти капроновые тряпки, будто способные скрыть все уродства, оставленные их жестокостью. Нет, шрамы останутся навсегда. Но прямо сейчас он может бежать, и длинными прыжками он несется по сцене. Сил на это почти нет, есть только цель — ало-рыжим огоньком впереди. Дилюк оборачивается на него, в глазах мелькает бушующий пожар, и сам бежит на встречу. Секунда, и Кайя роняет их на пол, перекидывает через Люка руки, прижимается всем телом сам, оплетает хвостом — он не отпустит, ни за что не позволит разлучить их. Разлука — та же смерть, жизнь порознь в неволе просто не имеет смысла. Только Дилюк. Теплый и прижимающийся в ответ. Кайя не касался его уже много недель. Все его существо вопит и мечет, он вгрызется клыками, если потребуется. Но не отпустит. Никогда. — Ох, господа, прошу нас простить! Милые котята никак не могут расстаться друг с другом, — отходит от увиденного ведущий, вновь громко крича и смеясь. — Ну, что ж, это нам в целом не помешает. Первый лот продан за двадцать миллионов! Но синий кот также участвует в торгах! И его начальная цена со скидкой! На миллион моры дешевле! Итак, милостивые господа, продолжим! — Я куплю и этого, беру двоих за пятьдесят миллионов, — звонко раздается откуда-то с первых рядов, но Кайя не видит, только цепляется за Люка, как только возможно, и чувствует когти Дилюка на себе в ответ. — Пятьдесят миллионов за двоих! Раз! Два! Три! Продано! Поздравляю Вас с замечательной покупкой, Ваше Благородие! А после все сливается в одно большое пятно. Кайя с трудом понимает, что ему вкололи какое-то успокоительное, чтобы оттащить от Дилюка и увести их обоих со сцены. Но больше их не сажают в разные клетки, уводят совсем не туда. В залах по пути чуть светлее, длинный коридор, мягкий ковер под болящими ступнями. И Дилюк шагает рядом, придерживая за предплечье и касаясь хвостом бедра. Кайя хочет прижаться к нему, просто лечь рядом, сплестись хвостами, но его собственный сейчас вовсе не слушается, бессильно болтаясь позади. Все тело ощущается обмякшим и ватным, да и шаги с каждой минутой даются все труднее. Их оставляют ждать в каком-то маленьком помещении. Минут тридцать, час, а может и два — время течет слишком медленно. Под головой плечо Люка. И это впервые бьет яркой мыслью: Их купили вдвоем. Они рядом. Весь пережитый стресс оседает в голове тянущей болью и пустотой. Лишь краем сознания Кайя понимает, что происходит вокруг. Что чуть позже снова начинается возня. Где-то в соседних комнатах слышатся голоса, снова возгласы и смех. Торги закончились. Люди расходятся, вдоволь наигравшись. И после кто-то толкает их с Люком в сторону двери, на улицу. В лицо ударяет ледяной порыв ветра, а под ступнями внезапно оказывается снег. Кайя сжимает и разжимает пальцы на ногах. Действительно белый пушистый снег, обжигающий собой кожу даже через тонкий капрон. Но разве… была не осень? Холодок пробегает по шерсти, а мысли продолжают то течь, то застывать. Только теплый Люк прижимается к боку. Все чувствуется, как сон. Все еще кошмарный. — О, бездна! Вы надо мной смеетесь? — раздается звонко совсем близко, и Кайя испуганно поднимает взгляд на подошедшего человека со светло-рыжими волосами. — Минус десять! Или вы считаете, что эти чулочки да колготочки спасают от холода? Тц… Снимай пальто. Кайя не сразу понимает, что этот еще совсем молодой человек обращается к мужчине позади них, тому самому, кто вывел их со сцены и привел сюда. Мужчина явно старше, но перед этим юношей внезапно робеет, не сразу находя, что сказать. — Ваше Сиятельство, я… — Снимай пальто, — повторяет рыжеволосый человек, и Кайя краем глаза видит, как то самое пальто оказывается на плечах Дилюка. — Другое дело. Можешь идти. Как в замедленной съемке мужчина ретируется, а юноша наоборот подступает все ближе. Будто по привычке, как-то интуитивно, опережая собственные мысли, Кайя выходит вперед, рычит и прикрывает спиной Дилюка. Он знает, что не сможет сейчас защитить, не в таком состоянии. Сейчас они не смогут убежать. Мир вокруг и вовсе кружится, так и норовя сбить с ног. Кайя встречается взглядом с пустыми синими глазами и скалится только сильнее. От них почему-то становится страшно. В них не отражается абсолютно ничего. — Такой злой, — вздыхает молодой человек, но встает рядом, начиная расстегивать застежки на своем меховом плаще. — Эта дощечка в твоем рту, чтобы ты не кусался, да? На вид клыки и правда острые. Ты молодец. Защищать близких правильно. Но вот рычать на меня — нет. Кайя чуть затихает, когда на его плечи накидывают слишком тяжелый плащ. Ноги подгибаются, и Дилюк ловит его под руку, как и человек, теперь смотрящий на Кайю еще более хмуро. Говорит что-то о карете. О том, что скоро их довезут до теплого особняка. А после развязывает ленту на лице Дилюка. Та падает к ногам, по подбородку Люка стекает капля слюны, и он на пробу пытается пошевелить засохшими, онемевшими губами. Но не произносит ни звука. Человек не имеет ничего против. Только достает из сапога совсем маленький нож. Кайя дергается, боясь сейчас чего угодно, но юноша только берет руки Дилюка в свои и разрезает путы. Люк молча трет запястья, а после удобнее накидывает на себя пальто, слишком большое для него. — Я очень надеюсь, что вы не вгрызетесь мне в глотку прямо сейчас, — смеется человек, не выглядя хоть немного напуганным этой мыслью, и повторяет все те же самые махинации с путами на Кайе. — Особенно ты. Перед новыми битвами стоит сначала восстановиться, согласен, котенок? — Если ты посмеешь… — начинает Кайя со злобным рокотом, но Люк перебивает его быстрее: — Ему необходимы лечение и отдых. Пожалуйста… Ваше… Благородие… Юноша наклоняет голову, разглядывая их обоих слишком внимательным, но ничего не выражающим взглядом. На фоне все люди разъезжаются, один экипаж за другим. Небольшие фонарики мерцают желтым светом за стеклами с тонкими занавесками. Кучеры что-то кричат, бьют поводьями лошадей. И снег крупными хлопьями засыпает собой все вокруг. Медленно. Вновь убаюкивающе. Сил совсем не остается, мысли застывают, как тонкий ручей при первых заморозках. Скоро один экипаж подъезжает прямо к ним. Этот рыжий человек довольно улыбается, и открывает перед ними дверь. Дилюк идет первым, и Кайе остается только последовать за ним. «Я сяду впереди, пока не буду вас стеснять», — хмыкает юноша и закрывает за ними дверь. Внутри полутемно, но зрение быстро подстраивается под такое освещение. И стоит им наконец остаться только вдвоем, Кайя не удерживается от того, чтобы скорее приблизиться и снова вжаться в Дилюка. Тот крепко обнимает в ответ в ту же секунду, зарывается пальцами в волосы, гладит. Хрип из горла вырывается сам по себе. — Мы сбежим, — шепчет Кайя в шею около огненно-рыжих прядей, как только повозка трогается. — Выпрыгнем и убежим. — Ты слаб, а он заметит, — совсем убито отвечает Дилюк, продолжая мягко поглаживать темно-синие волосы. — Я справлюсь, у нас даже есть теплая одежда. За окном лес, спрячемся там. Переждем… — На моих ногах цепь, Кай. Я не смогу бежать, тем более по сугробам. Мы либо замерзнем в снегу, либо он поймает нас, закует новыми цепями и больше никогда не снимет их. Кайя жмурится и жмется ближе. Да. Конечно, Люк прав. И эхо в гудящей голове только подтверждает это. Других идей совершенно нет — абсолютная пустота. Кайя тяжело вздыхает, пытаясь перебороть собственную слабость. Но... наверное, сейчас от него больше ничего и не зависит? «Поспи», — будто убеждает в этом Дилюк, тихо выдыхая у самого уха и мягко притираясь к нему носом. Спать в такой ситуации кажется безумством. Но от запаха и тепла Люка так рядом что-то внутри наконец разжимается, спустя столько недель в постоянном напряжении. Тонкие пальцы осторожно давят на плечи, заставляя опуститься и лечь головой на колени рядом с рыжим хвостом, а после зарываются в волосы, поглаживают по макушке и ушам. Даже как-то умиротворяюще. Ржание лошади и скрип колес внезапно совсем не мешают уснуть, даже наоборот убаюкивают. Кайя не видит, как они проезжают сквозь лес, движутся по широким заснеженным лугам, все дальше и дальше, пока у горизонта не начинает блестеть бушующее в вечерний час море. От его шума в какой-то момент Кайя просыпается, крепко хватаясь пальцами за пальто на бедрах Люка. Карета останавливается, и дверь им открывает какой-то другой мужчина, указывая рукой в сторону огромных дверей особняка. Кайя снова ступает ногами на снег, замечая бордовую рубашку человека, купившего их, в другом конце двора у дома поменьше. Там, вокруг него, начинают суетиться люди — встречают своего хозяина, понимает Кайя. Теперь это будет и его обязанность тоже? Прислуживать перед этим "Благородием", делать все, что он скажет, быть его послушным питомцем. Злость теплится где-то в груди, но Люк касается плеча Кайи своим, а после тянет ко входу в особняк, где для них все это время держали открытой дверь. Внутри тепло и пахнет едой. Кайя сглатывает слюну и пытается зарыться пальцами ног в теплый ворс ковра, но промокший стягивающий капрон мешает. Все еще слишком сильно хочется просто лечь. Притянуть к себе Люка и наконец спокойно уснуть. Но не здесь. Не среди людей. Еще не скоро. Особняк внутри такой же гигантский, как и снаружи. Кайя бегло окидывает его взглядом, поражаясь убранству и чистоте вокруг. Со всех сторон тут большие двери, за одними из них просторная зала, там тоже ковры, диваны и небольшой стол. Прямо перед ними огромная лестница, а под ней дверь, возможно, на кухню — пока сложно понять, откуда доносятся все приятные запахи. Еще из прихожей видно большой камин — языки пламени красиво играют друг с другом в каком-то замысловатом танце, и Кайа засматривается на них точно в трансе. Наконец-то хоть немного тепло. — Вас искупают, а пока будете ужинать, подготовят спальни, — снова резко раздается голос юноши, что влетает внутрь вслед за ними, он быстро скидывает сапоги и взбегает вверх по лестнице на второй этаж, оборачиваясь лишь на мгновение: — Не разочаровывайте меня в первый же вечер. Слушайтесь Катерину. Кайя сонно моргает, не успевая за всеми событиями вокруг. Успокоительное еще действует на него слишком сильно. Поэтому он просто держится за ладонь Люка и послушно перебирает болящими ногами, когда женщина с каштановой косой на плече куда-то их ведет. Вначале вправо, вновь в бесконечные коридоры, потом налево, через пару помещений, а потом они оказываются в светлой бане. Просторной и деревянной, с несколькими комнатами. Их подводят к большой круглой купели, уже почти полностью наполненной водой. Осмотреться мешают откуда-то вылетевшие служанки, они слишком суетятся и решают мыть первым Кайю. Сам он не сразу понимает это и что в принципе происходит, пока с него не стягивают промокшие тряпки на ногах, а потом стремительно опускают его в воду. Раны на лодыжках обжигает будто кипятком, и Кайя вскрикивает, не в силах справиться с таким сильным выстрелом боли. Девушки в испуге тоже кричат, бегают за холодной водой, и пока они заняты своей паникой, Дилюк опускается в купель рядом. Металлическая цепь на его ногах звякает о высокий бортик. Кайя чуть морщится от этого звука, слишком громкого для него сейчас, поджимает уши к голове, но не может позволить себе зажмуриться, не может отвести взгляд от Люка. Рыжие волосы стремительно намокают, прилипая к светлой коже, растекаются огненными волнами по поверхности воды. Красиво и завораживающе. Дилюк же не теряет времени и уже через секунду прижимается к Кайе, слизывая капли воды с его рук и щек. Вся боль в секунду притупляется. Голова идет кругом. Кайя прикрывает веки, все-таки расслабляясь и снова чуть не засыпая от нежных касаний. Жаль, что они не одни. Что вокруг все еще люди. Ненавидимые им всей душой. Служанки выливают на них, кажется, тонну мыла, потому что вся комната тонет в пене. Но Кайя улыбается и даже устало смеется, когда видит шапку из пены между ушей Дилюка. Тот фыркает, но Кайя замечает, как его взгляд тоже немного смягчается. Одна из служанок касается повязки на лице Кайи, но тут же убирает руки, заметив, как он сжимается от этого прикосновения. Не стоит его касаться там. Никому. Кайя прекрасно понимал, что под повязкой нет ничего хорошего, даже если ни разу не видел себя в зеркале после потери глаза. Да видеть и не хотел. Боль разливалась в груди и без этого. Служанка отступает, и Кайя облегченно выдыхает, после сам осторожно протирает мокрыми пальцами кожу около повязки и совсем немного под ней. Дилюк наверняка смотрит на это с до ужаса печальными глазами, поэтому сам Кайя решает на него взгляд сейчас не поднимать. Умывает лицо, чихает от пары капель угодивших в нос, а затем снова прибегают девушки и продолжают мыть их очень нежно и аккуратно. Может, человеческие женщины не так плохи, как их мужчины? Кайя слышал про патриархат, про крепостничество. Слышал про человеческие войны и про то, насколько они жестоки. И про многие другие страшные вещи. Но даже это не было настолько ужасно, как то, с чем он столкнулся в рабстве. — Как думаешь, зачем они барину понадобились? — тихо шепчет одна из служанок, что промывает Кайе волосы. — Не знаю… Слыхала от кучера, мол, живут такие совсем как звери, мясо сырое едят, ходят нагие, спят в лесу и спариваются все время, — также тихо отвечает ей вторая, укладывая полотенца на лавку. — Авось взял их как зверушек? Для потехи. Аль чтоб… попользовать… как женщин. Кто ж этих господ разберет… — Ох… И правда же. Хорошенькие такие. Жаль их. Не подумала бы так на барина, коль ты это не сказала бы! Он же граф, отмечен Ее Величеством! Дура ты, Люда! Служанки хохочут и препираются дальше, но Кайе вовсе не до смеха. Дилюк тоже сидит с пустым задумчивым взглядом и даже перестает дергать ухом, на котором все еще слишком много пены. Она медленно стекает по шерсти вниз на волосы, а после воздушной каплей спадает на воду. В какой-то момент их напряжение замечают и женщины, теперь чуть испуганно переглядываясь и шепчась на несколько тонов тише, а после и вовсе домывая их в полной тишине. Неужели их и правда считали всего лишь животными, не способными понимать речь? Видимо, люди и не подозревают, что все фелити, в отличии от них, способны общаться гораздо эффективнее и более разнообразными способами, а не только с помощью рта. Языки запахов, меток, движений, в том числе ушей и хвоста. Люди на них просто не способны, но, конечно, считают менее развитыми всех, кроме себя самих. Влага на шерсти ощущается как всегда отвратительно, но им дают полотенца. Чистые и с приятным мягким ворсом. Кайя зарывается в него всем лицом, вдыхая запах чистоты и совсем не замечая, каким взглядом смотрит на него Дилюк в этот момент. Лишь спустя пару секунд ощущает в своих волосах за ухом его теплые пальцы и следующее за ними безумно нежное поглаживание. И впервые за все эти… месяцы… ему хочется замурчать. Служанки приносят несколько стопок каких-то вещей: хлопковые кофты, штаны и даже тканевые тапочки. Только Кайя далеко не сразу понимает, что это для них с Дилюком. Одна из женщин подходит вплотную и просто начинает одевать его самостоятельно, словно маленького ребенка: задирает его руки вверх, по очереди переставляет ноги в штанины, а после сажает на скамейку, натягивая на ступни тапки. Кайя не сопротивляется, он вовсе находится в каком-то ступоре, отходя от него только в конце, уже стоя напротив такого же одетого Дилюка. Только в отличии от Кайи, он одет в длинную рубаху-ночнушку с тонким поясом. Цепочка на ногах не дала бы надеть штаны — понимает Кайя и поджимает губы, продолжая неотрывно разглядывать Дилюка. Такого безумно красивого, все такого же стройного и статного, как и раньше. Кайя прикрывает глаза ладонями, больше по привычке: хватило бы и одной руки. И это невозможно. Больше держать в себе. Боли внутри слишком много — солеными каплями по лицу и пальцам, по истерзанной душе и всем остаткам храбрости и веры. Плечи опускаются. И дышать выходит только с глупыми хрипами. Просто хочется передохнуть от всего ужаса вокруг. Взять хотя бы небольшой перерыв. Спадающая мокрая прядь волос на челке практически белая. На хвосте тоже видны редкие белые волоски. И руки от этого вида еле заметно дрожат, когда Кайя убирает их от своего лица. Дилюк быстро подходит ближе и обнимает его, оплетает бедро хвостом и тычется носом в шею. Мурчит. Будто бы позволяет ему отпустить все скопившееся напряжение хотя бы сейчас, разрешает немного побыть слабым. Пока Кайя в его руках, пока они в маленьком подобии чего-то, хотя бы отдаленно похожего на их прошлую жизнь, а не существование животного в клетке. Наверное, похожего. Наверное — и это снова вгоняет в панику. Так рано надеяться хоть на что-то. Но на окнах здесь нет решеток, может… это их шанс. Все еще слишком призрачный, но теперь он хотя бы... есть? — Все получится, — будто в подтверждение мыслей совсем еле слышно шепчет Дилюк в самое ухо, и Кайя сдается, растекаясь в его руках. Дилюк единственный, кому он верит и останется верен сам. Объятия приходится разорвать, когда женщина с косой, Катерина, вновь приходит за ними, отводит в другую комнату с огромными окнами, длинным столом в центре и еще парой маленьких поодаль. И Кайя еще издалека понимает, что это столовая: запах по всему особняку растекается невероятный. И даже у Дилюка заинтересованно дергается ухо на каждый звон посуды. Позже становится ясно, что стол накрыли лишь для них двоих. Вечер поздний, и кажется странным такое излишнее внимание к ним. Особенно учитывая, что этот рыжеволосый граф в столовой так и не появляется. И, возможно, Кайе бы следовало быть более осторожным с едой в новом месте, но, кажется, что хуже, чем раньше, теперь точно не будет. В конце он вылизывает тарелку под не очень одобрительный взгляд Люка, но тот тоже доедает практически все. И это радует. Последние недели Дилюк почти никогда не хотел есть и не ел. Кайя довольно опускает уши, чуть щурясь, пока Катерина не зовет их наверх, подводя к разным комнатам. — Мы не можем остаться в одной? — опережает его Люк, стоя вплотную и точно еле удерживаясь от того, чтобы не вцепиться когтями в Кайю. — Его Сиятельство приказал подготовить для вас две комнаты, — как-то равнодушно отвечает эта женщина, приоткрывая первую дверь. — Я не могу ослушаться. Тем более совсем скоро к каждому из вас зайдет врач. Прошу, проходите. Дилюк оборачивается на Кайю с каким-то тяжелым, но уверенным взглядом, касается носом его щеки, а после уходит в первую дверь. Сердце тревожно сжимается. Хотя комнаты близко, это все еще слишком страшно — не иметь возможности увидеть глаз Люка. Он точно не сможет уснуть, но все равно следует за Катериной в соседнюю спальню, после оставаясь в ней один. Комната не очень большая, но будто бы полностью обжитая: большая застеленная кровать, кресло, столик, комод и огромное окно с тонкими занавесками. Нигде нет пыли и грязи. Пахнет чистотой и свежим постельным бельем. Невероятное искушение — Кайя касается мягкого одеяла подушечками пальцев и тут же убирает руку — нет, не сейчас. Занавески чуть дрожат от приоткрытой форточки. Кайя замирает у прозрачного стекла, разглядывая красивый заснеженный сад с кучей протоптанных внизу дорожек. Какие-то слуги с фонарями носятся по двору, таскают вещи из небольшой пристройки в дом, что-то роняют, бранятся, но тут же раболепствуют и послушно выдерживают ругань еще какого-то человека — а, Катерины, — стоит ей выйти на улицу. Терпят ее крики, подчиняются и прогибаются. Выглядят просто жалко. Люди странные, и живут они по-странному. Возможно, Кайя их никогда не поймет. Сколько бы ни пытался, ни наблюдал и ни слушал, все это кажется бесполезным. В головах их всегда что-то невообразимое. Задуматься надолго об этом не выходит: совсем скоро действительно приходит седовласый врач. Заставляет снова раздеться и показать все раны на теле. От первых прикосновений Кайя уклоняется машинально, но после недовольного взгляда на себе, все же послушно замирает. Мазь щиплет слишком сильно, но все же не настолько, чтобы издать хоть один лишний звук. Ссадины оказываются даже на спине, где Кайя их не чувствовал и не видел, что в принципе довольно просто объяснялось: болело у него абсолютно все. Но сильнее всего, конечно, ноги, воспаленные раны на которых доктор обрабатывает каким-то другим средством, а после крепко перебинтовывает. — Что ж, голубчик, здесь закончили, теперь глаз, — вздыхает старик, делая огонь в лампе около себя чуть темнее. — Снимай эту тряпку. — Я… нет… Там уже ничего… нет… — тихо блеет Кайя и ничего не может с этим сделать, испуганно прижимая к себе хвост. — Прям уж совсем? Кайя кивает, но старик не отступает. И повязку снять все-таки приходится. Отрешиться от процесса не получается, но человек и не тянет. Просто похлопывает Кайю по плечу и говорит, что все хорошо. Все срослось и зажило, скорее всего, из-за особенностей регенерации расы. Кайя сам знал в их деревне одного вполне здорового — во всех смыслах — мужчину без глаза, но выглядеть так же никогда не хотел. В первую очередь, из-за Дилюка. Они утопали в глазах друг друга с первой же встречи. — Мне осмотреть тебя там? — вырывает старик из мыслей, и Кайя как-то подсознательно ежится, натягивая на себя штаны и всем видом показывая, что не понимает. — Тебя мучили и избивали. И об этих ранах мы позаботились. Но если тебя насиловали… Нужно сделать это и там. Кайя поджимает уши к голове и цепляется когтями за ткань на своих бедрах. Да, в этом всем был смысл, но… — Вы уже были у Дилюка? — начинает Кайя, но тут же пытается объяснить понятнее. — У второго… кота? — Да, он сказал, что его не трогали. Да и в целом он выглядел неплохо. А я не настаивал. Но все же, что насчет тебя? Кайя поджимает губы и морщится. Бесспорно, лучше вылечить себя как можно скорее и полноценнее. Так будет больше шансов на успешный побег. Но снова чувствовать на себе человеческие руки... — Я могу сделать это сам? — Только обязательно сделай, — кивает врач и вкладывает в ладонь Кайи небольшую баночку мази. — Спасибо, — тихо благодарит он уже в спину собирающегося врача. — Можно… задать вам… узнать у вас… Сердце в груди несчастно бьется через раз. Насколько безопасно такое спрашивать у здешнего человека, даже если он был добр к Кайе прямо сейчас? Можно ли вообще сейчас делать хоть что-то, кроме как молчать, чтобы не навлечь неприятностей? Но старик уже снова присаживается напротив и смотрит до ужаса мягким и внимательным взглядом, ожидая вопрос. И Кайя решается, прикусывая себе щеку: — Граф, что купил нас… вы знаете для чего? Или… что он за человек? Он очень жесток? Старик продолжает сидеть молча с задумчивым взглядом. Кайя понимает — зря. Тот юноша может оказаться кем угодно. Самодуром, что применит любое наказание, узнав, что Кайя пытался что-то выведать и в принципе открывал свой рот без разрешения. Еще в карете Дилюк сказал ему: «Будь тихим и покладистым. За несколько дней все осмотрим, придумаем план побега. И будем свободны». Да, планы Дилюка всегда были неплохими, пока Кайя не решал предпринять еще что-то, чтобы они стали еще лучше. Правда, венчалось это успехом лишь в половине случаев. — Слава о нем ходит дурная, — начинает старик и кивает сам себе, заставляя Кайю тут же похолодеть. — Монстр на поле брани. Цепной пес Ее Величества. Ребенок войны, сеющий смерть и хаос, куда бы ни приходил. Кайя чувствует себя в ужасной сказке, хочется засмеяться, но почему-то вовсе не смешно. Кажется, что шерсть на хвосте седеет прямо сейчас, хотя куда уж больше. И старик не выглядит насмехающимся или сумасшедшим — говорит, как знает. И это пугает. Пережить новые пытки будет слишком… тяжело, если вообще получится. — Но и мы не на войне, — вздыхает седой врач, прикрывая глаза. — Каких-то жалоб на Его Сиятельство я не слышал. Все слуги в особняке вполне довольны, не угнетены дурным нравом. Да и вас он поселил в главный дом… Дальше этот человек лишь бубнит себе под нос, и насколько бы у Кайи ни был хорош слух, разобрать этого бормотания он не может. Пару минут у старика уходит на то, чтобы собрать все свои вещи, мази и приборы, а у Кайи на переваривание услышанного. И, когда он остается в комнате один, становится так холодно и тихо, что вновь набегает легкая дрожь. Все эти титулы, различия в отношении людей друг к другу для Кайи слишком далеки. Он толком ничего не знал о них и никогда бы знать не захотел. Но сейчас это незнание все омрачает. Как и незнание настоящих намерений графа. Кайя сжимает в руках баночку мази и забирается на кровать с ногами, разглядывая диск луны сквозь занавески. Страшно. И слишком волнительно-тревожно. Он зайдет к ним с Люком этой ночью? Мазь вновь жжется и этим немного отвлекает от мыслей. Кайя мнет пальцами мягкое одеяло и уговаривает себя не поддаваться соблазну завернуться в него. В отличии от клетки, эта комната была очень хорошо прогрета — на первом этаже Кайя видел даже несколько каминов. И все равно по коже бегают ледяные мурашки, хочется спрятаться хоть во что-то. Желательно в грудь Дилюка. Эта мысль и общая тревога за Люка в итоге не дают усидеть на месте. Кайя ходит по комнате кругами, прислушивается к каждому звуку из коридора — лишь тиканье больших напольных часов. Значит, граф не пришел? Или он уже у Дилюка? А если и не только граф? Кайя прислоняется лбом к двери, цепляясь за ручку, и та внезапно проворачивается. Его не заперли. Вероятно, забыли. Или, может, где-то снизу у лестницы охраняют слуги. И он выходит из комнаты наружу. В коридоре темно и тихо, поэтому ступать приходится максимально осторожно, на носочках по ковру. Абсолютная тишина стоит и за дверью в покои Люка. Кайя волнительно выдыхает, дергая за ручку, та снова поддается, и Кайя почти тут же натыкается на Дилюка у самого входа. Он ждал его под дверью? — Я чувствовал, что ты придешь, — подтверждая мысли, шепчет Люк, тихо захлопывая за Кайей дверь и тут же прижимаясь к нему, хотя уже спустя секунду снова начинает свои нравоучения по выживанию во враждебных условиях. — Нам лучше не оставаться в одной комнате на ночь… Сложно удержаться, но может сейчас и не нужно — Кайя перебивает Люка поцелуем, обхватывая щеки ладонями и притягивая к себе еще теснее. Люк еле слышно стонет и будто обмякает в руках, но Кайя держит крепко. А после пробегается поцелуями и по всему лицу, ушам, зарывается ладонью в огненно-рыжие волосы и гладит, гладит, пытаясь отдать хоть крупицу всей скопившейся в нем любви и ласки. Он слишком долго не мог это сделать, будучи заточенным в клетке. Дилюк горячий и все такой же нежный, приятно пахнущий только своим запахом и мылом после бани. До безумия хочется уткнуться в его шею носом, притереться и не отпускать, чтобы в этом мире ни случилось. Душу топит только от ощущения того, что Дилюк ощущает то же самое: прижимается, опускает уши и так прерывисто тихо дышит, проводя носом по коже. — Кайя… Кайя… — шепчет Люк и касается смуглого лица ладонями, любовно поглаживая и осматривая. Проводит пальцами по скулам, по ссадине на одной щеке, по разбитой губе, по линии челюсти, по лбу и контуру повязки, тут же болезненно и гневно морщась. А после отводит взгляд, будто боясь сейчас посмотреть во второй, уцелевший глаз. — Я отомщу… обязательно им всем… Такой крошечный защитник. Улыбка оседает в уголках губ, а душа трепыхается раненой птицей. Дилюк всегда был сильным, Кайя знал, на что Люк способен. Но не прямо сейчас. Сейчас у них наконец-то есть шанс просто побыть вместе, постараться хоть на немного ослабить удавки на шее, постараться просто дышать. — Люк, — шепчет Кайя, перехватывает бледные ладони и покрывает их поцелуями. — Все хорошо. Даже врач сказал, что все зажило. — Врач… — ухо Дилюка дергается, пока хвост взволнованно несколько раз виляет кончиком у ноги. — Он… обработал все твои раны? — Да, и отдал мне мазь, я все обработал, — мягко улыбается Кайя и подступает чуть ближе, чтобы коснуться своим лбом лба Дилюка, но тот только больше смущается, продолжая тупить взгляд и вилять хвостом. — Да, это очень хорошо… — И я знаю, что ты — нет. Хочешь, я помогу тебе? — осторожно спрашивает Кайя, доставая из кармана стеклянную баночку, пока щеки Дилюка еле заметно краснеют. — Нет, не надо, — Люк пытается отстраниться, но Кайя не отпускает его и все-таки ловит взгляд алых глаз, утопая в нем на пару долгих секунд, как и сам Дилюк. — Кай… — Люк, если ты это не сделаешь, то я… — Ладно-ладно! — чуть взрывается и взрыкивает Дилюк, выхватывая мазь из руки Кайи. Это даже выглядит мило и заставляет улыбнуться уголком губ. Вокруг так тихо и даже безмятежно, будто сейчас есть только они одни. Окно немного приоткрыто, и через тонкие полупрозрачные занавески в комнату льется мягкий лунный свет и залетает прохладный воздух. Не хочется признавать, но здесь уютно. По крайней мере, точно уютнее тех клеток, где их держали так долго. Кайя до сих пор не знает сколько. Месяца три? Четыре? Но снег покрыл желтеющую траву непозволительно глубокими сугробами для ноября. Скорее всего, время близилось к новому году. Дилюк в это время отходит немного в сторону и откручивает крышку. Серебряный свет из окна падает на его тонкую фигуру, красиво очерчивая ее контур и подсвечивая рыжую шерсть на хвосте и ушах. Хочется снова хоть как-нибудь коснуться, но Кайя лишь сжимает губы и садится на кровать, будто отворачиваясь в сторону, хотя на деле искоса продолжает смотреть на Дилюка. Тот набирает на пальцы немного мази и поднимает рыжий хвост вверх, отчего ночнушка позади него задирается, оголяя бледные бедра, усеянные мелкими синяками от грубых человеческих рук. Кайя прикусывает щеку почти до крови и прикрывает глаз, стоит светлой руке скользнуть под хвост. Что-то юношеское, пылкое и обозлившееся бьется в груди. Он может понять Дилюка полностью — желание мстить выжигает дыры изнутри. Одной человеческой смерти недостаточно за все то, что сделали с ними, что сделали с родным городом Кайи еще в его раннем детстве. За все то, что сделали с Люком. — Кайя, — ласково зовет Дилюк, уже закончив и внезапно оказавшись близко. — Прости, задумался, — признается он, все еще отводя взгляд, когда Люк садится совсем рядом на кровати и осторожно сплетается с ним хвостами. — Чувствуешь, что кто-то еще придет? — Нет. Почему-то у Дилюка шестое чувство в эту сторону работало даже слишком хорошо. Раньше это помогало вовремя разбегаться по углам, если в комнату Люка внезапно решал нагрянуть его отец. Сейчас кажется, что Крепус и так все понимал, но, возможно, что-то подростковое и испуганно-ранимое заставляло их хранить влюбленность друг в друга в тайне от всех остальных. Особенно заставляло Кайю, слишком боявшегося разочаровать приемного отца. Но несмотря на это, хоть сколько-то умалить чувства к Дилюку он тоже не мог. — Тогда… можно я останусь? — поворачивается он к Люку лицом, пытаясь поймать его взгляд и разжалобить своим, точно маленький котенок. — Кайя… — снова вздыхает Дилюк, но оплетает хвост Кайи своим плотнее и прикрывает глаза. — Я не знаю, чего ожидать завтра. — Я тоже… — Нападем первыми. — Что? Кайя переводит ошарашенный взгляд на Дилюка, медленно моргая. Напасть первыми? Не Люк ли говорил, что надо подождать, что они слабы и даже не знают, где и с кем находятся, что далеко им сейчас не убежать, что шансов на успех слишком мало? Поступить так прямо сейчас слишком опрометчиво. Поступить так — наверняка подписать себе смертный приговор. — Чему ты сейчас удивляешься? — почему-то вдруг злится Дилюк, освобождая хвост и размахивая им позади себя. — Я согласен бежать. Как ты и хотел. Заметно, как Люка мелко трясет. Сдают нервы — понимает Кайя. У него самого тоже. Но прямо сейчас из-за этого Люк готов отказаться от своего плана «быть послушным, выжидать шанс и лучший момент», которому следовал почти с начала их заточения. Страх неизвестности окутывает с головой. Особенно после такого теплого приема в этом особняке. Даже сыр в мышеловке выглядит менее очевидно. Страшно, слишком. Но в глазах Дилюка пламя. Алое и бушующее. «Я убью их всех», — не просто слова, снова и снова, не просто шепот, который Кайя читал по любимым губам каждый день в неволе. Это действительно то, что Люк собирается осуществить. Кроваво и без сожалений. Это чувствуется в каждом слове, интонации, движении. Мурашки пробегают по спине от этого простого осознания. Дилюк тоже всеми фибрами души ненавидит людей. — В особняке два этажа, охраны внутри нет, только горничные, — начинает резюмировать Дилюк, смотря на свои пальцы, что после сжимает в кулаки. — Мы могли бы попробовать просто сбежать, но на улице могут быть сторожевые собаки и те мужчины-слуги… Если побежим сейчас, то у нас нет времени узнавать, что здесь и как. В столовой без присмотра лежали ножи. Возьмем графа в заложники, можем немного ранить, заставим вывести нас… — Дилюк! — прерывает его поток мыслей Кайя, испуганно взмахивая руками. — Нет, не выйдет. Тот врач сказал, что этот граф известный воин. Ты видел его? Он выше, крепче и сильнее. И это его территория. — Зато нас двое… Люк говорит это так просто — просто факт, будто бы способный действительно что-то изменить. Кайя не верит в это. Кайя видел пустые синие глаза, в которых не было абсолютно ничего. Но Дилюку сейчас абсолютно плевать на такие пустые аргументы. Страх сдавливает горло. — Мы истощены… мои ноги еще не зажили, а на твоих цепь, Дилюк, прошу… — Ха, до этого я уговаривал тебя не бежать сломя голову, — Люк говорит это даже слишком обиженным тоном, после снова рычит, дергая ногой, отчего цепь звонко бренчит. — Это наш шанс… сбежать, — и снова повторяет это разъедающее внутренности: — Откуда ты знаешь, что будет завтра? Кайя не имеет и малейшего понятия. Его самого пробирает дрожью от мысли, что их могут завтра разлучить. Для людей они всего лишь вещи — делай что вздумается. Подари, продай, убей. Никому не будет до этого дела. Никто не поможет им здесь. — Не знаю, но… — все-таки вздыхает Кайя, опуская голову и переходя на шепот. — Но для побега нам нужно хорошо подготовиться. Нас покормили, помыли, одели, вряд ли это было лишь приветственным подарком. Думаю, этот… граф — один из тех людей, кто заботится о своих игрушках… А значит… Нам действительно нужно расположить его к себе. Сыграть роль очень послушных питомцев, чтобы он ослабил бдительность, не контролировал нас и снял эту гадкую цепь с твоих ног. И за это время мы окрепнем и узнаем устройство особняка, всей охраны, и хотя бы в какой стороне искать Муракату. — Муракату, — шепотом повторяет Дилюк и весь тут же сжимается, сутулится и, кажется, даже тускнеет. Родное поселение Люка. Чудесная деревня на полуострове, окруженная лесом и чистейшей водой. Место, куда отец принес Кайю, когда их собственный город в лесу сожгли, а большинство жителей взяли в плен. Кайя еще был слишком маленьким, чтобы понимать, что ждало всех его соплеменников. Зато теперь он знал об этом во всех деталях. Дилюк молчит, не возвращаясь обратно из своих мыслей. И Кайя подсаживается ближе, аккуратно берет его за руку и начинает выцеловывать костяшки бледных пальцев. Алый взгляд тут же впивается в него и через пару секунд смягчается, расслабляются и плечи под белой ночнушкой, а уши и вовсе расходятся в стороны, опускаясь почти до уровня волос. Они так и не заговаривают на эту тему снова. Дилюк лишь кивает, соглашаясь со словами Кайи и, кажется, полностью вверяется ему. Слишком устал. Но Кайя и не против. Он укладывает Дилюка в кровать и ложится следом, теперь не слыша никаких протестов. Люк сам подползает под одеялом ближе, утыкается носом в его шею, а руками вцепляется в хлопковую рубашку, кажется, намертво. Они так давно не спали вместе. Хвосты сами находят друг друга, крепко переплетаясь и этим своеобразно успокаивая своих хозяев. — Шустрый хвостик, — еле слышно шепчет Дилюк и утыкается в Кайю сильнее, будто стараясь спрятаться в нем и сделать вид, что это вовсе не он сейчас вспомнил это милое детское прозвище. — Мой суровый мяука, — так же тихо смеется Кайя, слыша, как Дилюк на это недовольно бурчит и дуется. — Можно… мне еще немного поцеловать тебя? Люк чуть ежится от этого вопроса, прижимается теснее и опускает уши. Кайя утыкается носом в его мягкие волосы и вдыхает их приятный запах. Может быть, чуть позже получится снова пропахнуть друг другом, как раньше. Иногда Кайе снились сны, будто он снова собирал со своей одежды прилипшую рыжую шерсть, а потом шутливо ругался из-за этого с Дилюком и шел вычесывать его пушистый хвост, тщательно и аккуратно, после обязательно намазывая шерсть полезными маслами или просто кусая за кончик хвоста и отхватывая за это по ушам. — Тебе не нужно спрашивать… Тебе всегда можно, — дергает Дилюк ухом и сам вылазит из шеи Кайи, чтобы оставить невесомый поцелуй на смуглой щеке. Хочется завилять хвостом, как щенок. Но Кайя только радостно мурлыкает и покрывает поцелуями лицо Люка в ответ. Тот забавно морщится, дергает ушами и будто сам не понимает: хочет попросить добавки или остановиться. Кайя решает за него. Берет светлые ладони в свои и начинает выцеловывать сантиметр кожи за сантиметром. По тонким пальцам вверх, потом медленно к запястьям, после языком по голубым венам. Дилюк дышит все громче и ощущается нетерпеливее, дергает хвостом под одеялом и все-таки сокрушенно выдыхает: — Не надо, Кай… Я… грязный. Люк ежится от нового прикосновения языка к своей коже, а Кайя хмурится, поджимая уши. Но не останавливается, продолжая целовать и вылизывать абсолютно чистую кожу: — Нет. — Кай… Правда… Ты же… — Дилюк жмурится, тяжело сглатывает и все-таки выдавливает из себя продолжение, — видел сам… — Нет, — тут же снова повторяет Кайя, четко и уверенно, не позволяя этой мысли укорениться в чужой голове. — Ты ни капли не грязный. Иначе я тоже. Понимаешь? — Нет… ты нет… — Люк, — выдыхает Кайя и склоняется над лицом Дилюка, заглядывая в его отчаянные глаза. — Ты тоже нет. Для меня ты самый прекрасный. Был и будешь всегда, — Дилюк открывает рот, чтобы как-то возразить, но Кайя произносит быстрее: — Я люблю тебя. Я очень люблю тебя. Тебя всего. Всецело. Люк. Люблю. И сейчас вылижу тебя полностью. Понял? Понял, хмурый мяука? Дилюк снова затихает, сжимает губы, но медленно прикрывает глаза, и морщинка между его бровей наконец разглаживается. Он чуть ведет носом и слегка выгибается в руках Кайи, вновь прикусывает губу и кивает. Принимает, соглашается и сразу же ощущается мягким, открытым и таким нежным. — Да, — шепчет Дилюк одними губами. — Пожалуйста. — Умница, Люк, — мурлыкает Кайя в его губы, а после и в рыжие уши. — Мой хороший мяука. Самый любимый на свете. Рыжий хвост дергается почти от каждого прикосновения языка к бледной коже. Кайя заканчивает с его руками и переходит поцелуями на плечи. Так приятно снова чувствовать его вкус и запах. Настолько, что совсем немного начинает вести. Люк тоже постепенно теряется в ощущениях: выгибается, чуть слышно мяукает и пыхтит, когда Кайя вылизывает его шею, когда после спускается вниз на грудь, задирая вверх ночнушку. Оставляет пару поцелуев и проводит языком по горошинам сосков, чувствуя в стройном теле ответную дрожь. Дилюк не сопротивляется, не ворчит так ему свойственно, не просит прекратить, а только прижимает руку к губам и смотрит, опуская уши к голове. Безумно очаровательный в эту секунду. Кайя тоже не может отвести от него взгляд, но даже так продолжает опускаться языком вниз. Вылизывает ребра, впалый живот и спускается к паху. Дилюк дергается и зарывается пальцами в синие волосы, смотря чуть испуганно. Кайя оставляет поцелуй на тазовой косточке и мягко улыбается: — Все хорошо, — шепчет он, не отрывая взгляд от алых глаз. — Это я. Люк прикусывает ладонь, нервно машет хвостом сбоку, но кивает, даже несколько раз, а потом жмурится и сжимает синие волосы в своей руке чуть сильнее, стоит Кайе спуститься языком на его бедро с внутренней стороны. Дилюк тут же что-то мяучит, шепчет извинения и разжимает пальцы, мягко поглаживая в том месте, где сделал пусть и совсем немного, но больно. А Кайя целует снова, кожа под губами мягкая, в синих следах от чужих грубых рук. Но сейчас это неважно, сейчас есть только они вдвоем. Дилюк громко дышит, когда Кайя вылизывает каждый маленький синяк на его молочной коже, и точно хочет спрятаться, но просто не позволяет себе. Его бедра чуть дрожат и так и норовят сжаться, больше не дать к себе прикоснуться, но Кайя осторожно раздвигает ноги Люка обратно. И целует, вылизывает и целует снова. Мягко прикусывает за молочное бедро, слыша в ответ тихий приятный скулеж, и наконец поднимается выше. Одеяло окончательно сбивается куда-то к ногам, простынь скрипит под чужими когтями, а Кайя, словно на пробу, проводит кончиком языка по небольшому члену — Дилюк крупно вздрагивает, чуть выгибается и запрокидывает голову на подушки, громко дыша. Они никогда не заходили друг с другом так далеко. Сейчас это кажется даже немного смешно и довольно грустно. Их первый опыт отняли другие люди. Но… их первый опыт друг с другом они все еще могли получить и сделать максимально нежным. Люк смотрит взбудоражено и испуганно — котенок, загнанный в тупик. Но Кайя не прекращает. Проводит языком по всей длине и не отрывает свой взгляд от глаз Дилюка, позволяя утонуть в нем, пусть не полностью, но хотя бы немного. Кайя лижет, целует снова и зарывается носом в рыжий лобок, продолжая смотреть влюбленными глазами. И Люк действительно медленно млеет, расслабляется, громко выдыхает и окончательно открывается, позволяя вылизать себя везде, где Кайе вздумается. Процесс по-кошачьи затягивает, и остановиться не выходит. В какой-то момент Кайя переворачивает Люка на живот, чтобы вылизать и заласкать со спины, после заставляет встать на четвереньки и так достает до молочных ягодиц и задней стороны бедер. Дилюк сам задирает хвост вверх, позволяя это, начиная наслаждаться процессом в полной мере. Тихо мяучит от каждого прикосновения горячего языка к себе, послушно прогибается под руками и плавно выгибается сам. Прячется в сгибе локтя, но через плечо заинтересованно подглядывает за всем, что делает Кайя. Словно они вновь игривые подростки, какими в принципе и были еще этой осенью. Кайя полноценно опоминается, только когда рыжим хвостом прилетает по щеке, стоит ему опуститься языком с ягодиц на промежность. Дилюк весело щурится и начинает водить кончиком хвоста перед глазами Кайи, отвлекая все его кошачье внимание на это. Не поддаться просто невозможно. Кайя дует щеки, смотрит чуть гневно, но уже через пару долгих мгновений отстраняется, пытаясь поймать в ладони быстрый рыжий хвост. Только Дилюк дергает им из стороны в сторону слишком резко, а потом и вовсе на себя. Кайя прыгает за ним и попадает точно в руки повернувшегося на спину Дилюка. — Поймал, — выдыхает Люк, крепко обнимая Кайю. — И я, — хмыкает он, сжимая в руке рыжий кончик хвоста. Они оба тихо смеются и целуются снова. И это лучшее, что Кайя ощущал за последние месяцы. Лучший день спустя столько бесконечного ужаса. Просто немного дурачиться, нежиться в ласке, просто быть рядом. Так еще и в мягкой чистой постели. Становится так хорошо на душе, просто до невозможности. И Кайя позволяет себе улыбнуться, а после громко замурчать. Дилюк посмеивается и утыкается носом в услужливо предложенную шею, не забывая тоже вылизать ее. Приятно, тепло, очень трепетно. Кайя гладит Люка по голове между мягких ушей и получает столько же ласки в ответ. Под вновь накинутым одеялом они сплетаются хвостами и тихо мурчат друг другу. Этот нежный ритуал привычно убаюкивает, они делали так раньше, когда засыпали вместе. Работало безотказно еще с самого детства. И через пару минут мурчание Люка действительно затихает. Сон одеялом накрывает их обоих. Это кажется невероятным, но Кайя впервые за долгое время чувствует себя так хорошо, что не хочет утром просыпаться и открывать глаза по хорошей причине. Возможно, хронический недосып тоже дает о себе знать. Именно поэтому он не просыпается ни с первой, ни со второй попытки разбудить себя. Но тихо мяукает, когда острые ногти впиваются в его руку под одеялом. Кайя растерянно распахивает глаз: через занавески уже пробивается первое солнце, оно чуть слепит и заставляет зажмуриться обратно. Дилюк все также лежит рядом, вжавшись в грудь Кайи почти полностью под одеялом, его лица даже не видно, кажется, что он вовсе спит. Но это не так. Он безумно крепко сжимает когтистые пальцы. Беспокоится – чувствует Кайя. А после ощущает на себе чужой взгляд, в секунду покрываясь мурашками по всему телу. Кто-то пришел в их комнату, пока они спали. Люк, как всегда, почувствовал сразу же, испугался и разбудил его. Но кто к ним пришел? Сколько людей и зачем? Кайя замирает, теперь тоже пытаясь сделать вид, что все еще спит. И сам не знает зачем, разве это чем-то поможет? Но сердце так испуганно и быстро бьется в груди — больше ничего сделать и не получится. Дилюк, очевидно, слыша ритм его сердцебиения, начинает беспокоиться еще больше. О, Архонты. Кайя собирается с силами и снова приоткрывает глаз, взглядом тут же натыкаясь на оказавшегося слишком близко человека и его пустые синие глаза на себе.