На миллион моры

Почему-то в его присутствии становится очень страшно. Это сложно объяснить. Будто сама аура вокруг него угнетает, давит и заставляет шестое чувство тревожно сжиматься. — Доброе утро, — улыбается рыжеволосый граф, вставая перед кроватью и по-лисьи щурясь. — Выспались? Его лицо в тени — за спиной графа яркое окно, и только его глаза видны даже слишком отчетливо. Пустые, вдумчивые и следящие за каждым их движением. Очень тревожно. — Да, — хрипло отвечает Кайя, начиная приподниматься на локтях, хотя руки непроизвольно трясутся, Дилюк рядом медленно следует его примеру. Они садятся на край кровати, все еще продолжая смотреть на графа снизу вверх. Это словно еще раз доказывает, кто здесь главный, кто выше, кто контролирует все происходящее вокруг. Кайе это не нравится, и он больше из упрямства встает на ноги, хотя те от глупого страха чуть ли не подгибаются, но вида он не подает и переводит решительный взгляд на человека, тут же ловя его ухмылку. Только вот даже в полный рост Кайя оказывается ниже. Достаточно сильно. Чуть больше, чем на полголовы. Что уж говорить о Дилюке — муракату не отличались таким высоким ростом, как леоэнрийцы. — Это очень хорошо, — в то же время продолжает граф и слишком быстро оказывается в непозволительной близости, поправляя на Кайе рубашку с задумчивым лицом. — В целом… сойдет, — и уже переходит к Дилюку и его ночнушке. — Тоже. Совсем немного помялись. Так даже лучше, да… Кайя боится спросить и даже подумать, что «лучше» и что вообще происходит. И что граф сделает дальше. Он все-таки пришел к ним. Просто не ночью. И теперь они одни в этой спальне. Позади них кровать и больше ничего. Только причем тут их одежда? — Хотел вас принарядить, но ничего подходящего не нашел, придется шить на заказ, еще и хвосты ваши… — объясняется человек и резко поворачивает Дилюка за плечо к себе спиной. Люк от неожиданности или из-за цепи на ногах спотыкается и заваливается вперед, упираясь прямыми руками в кровать. Граф не теряет времени и кладет руку ему на поясницу, точно на то место, где выпирает основание хвоста, быстро ощупывает. Дилюк крупно вздрагивает, а Кайя тут же дергается с места, пока зверь внутри него кричит жаждой оторвать этому человеку руку. Но тот убирает ее быстрее, чем Кайя успевает приблизиться. — Низко слишком, придется прорезь делать, — бормочет граф, переводя после несколько озадаченный, но абсолютно спокойный взгляд на взбудораженного Кайю. — Что ты? От этого теряется весь запал и дар речи, но как только Кайя решает все-таки что-то сказать, Дилюк как раз поднимается обратно и больно шлепает его хвостом по бедру. Да, точно. Играть роль очень хороших зверушек. Снова терпеть. И эти странные выходки тоже. — Повернись, — теперь командует человек именно Кайе, смотря ему точно в глаз. Подчиняться не хочется. Внутри все противится только мысли об этом. Но человек продолжает прожигать глазами, а Люк незаметно для графа сжимать когтями кожу где-то под лопаткой. Кайя чуть морщится, тяжело сглатывает и все-таки поворачивается, ощущая себя слишком уязвимым, стоя к человеку спиной. Граф задумчиво мычит, и Кайя чувствует, как он почти невесомо задирает рубаху вверх, оголяя низ спины и основание хвоста. Да, человеческая одежда была очень неудобна: большинство шнуровок и резинок располагались на талии, в то время как хвост рос на уровне копчика. Поэтому сейчас Кайя завязал штаны очень низко, они еле прикрывали лобок, а своим краем сзади натирали основание хвоста. Как ни странно, человек больше Кайю никак трогает. Даже не касается хвоста, хотя у людей есть неконтролируемая тяга трогать и изучать все, чего у них самих нет. Но граф просто еще раз что-то бубнит себе под нос про такой же вырез для хвоста и опускает рубашку, отходя на пару шагов. — Итак, — кивнув сам себе, продолжает человек и начинает вышагивать по комнате, — на повестке дня: встреча с очень уважаемым бароном, на ней вы будете со мной. Мне нужно, чтобы вы были послушными, молчаливыми и неагрессивными, — особенно он выделяет приставку «не» и показывает пальцем в сторону Кайи. — Да, это я тебе, синий леопардик. Рык почти вырывается из глотки, но пушистый хвост Дилюка снова проходится по бедру, невесомым касанием пытаясь успокоить и придать сил вытерпеть все это. И Кайя прикрывает глаз, слушая дальше. — Надеюсь, вы меня поняли и не расстроите. Послушные и молчаливые. Что еще? — задумывается человек, обхватывая пальцами подбородок и переводя взгляд куда-то вверх. Задумывается и не обращает на них никакого внимания. И Кайе все больше кажется, что они для этого графа действительно пустое место, потому что человек не отмирает ни через минуту, ни через две. А Кайя и Люк так и не решаются сдвинуться с места без разрешения. Внутри от этого что-то протестующие рвется тайфуном наружу, но Кайя только тупит взгляд в пол и ждет. Хорошо, он будет терпеливым. — Да, — вдруг отмирает граф, и Кайя с Дилюком синхронно вздрагивают, пока человек снова начинает ходить по комнате туда-сюда. — Перекусить можете сходить в столовую. После приема уже пообедаете. Я уеду по делам. Надо еще заскочить по дороге в имение Снежновых… О черт, еще не заполнил табель… Так, стоп, а где вообще это письмо… Человек опять бормочет себе под нос и просто уходит. Не попрощавшись, не дав четких команд. Дверь тихо затворяется, и Люк садится обратно на кровать, обхватывая пальцами свой беспокойный хвост, хотя и сам ни капли не походит на спокойного. — Он больной, ты видел? — почти скулит Люк, когда шаги графа окончательно стихают где-то вдалеке, и поднимает на Кайю отчаянные глаза. — Я не сказал бы, что… — Он точно больной, — уже увереннее продолжает Дилюк, хватаясь одной рукой за голову. — У людей же часто что-то с головой. Они все так легко сходят с ума. И он тоже. Он вообще непредсказуемый. Еще и сам с собой говорит, замирает, как статуя, и стоит, Кайя! От него можно ожидать, что угодно. Это точно. Он безумный. Просто мы еще не все видели. Это даже хуже тех ублюдков, которые нас поймали. Это… — Люк, ты слишком рано судишь о нашем положении… — вздыхает Кайя, чуть нервно взмахивая хвостом позади себя. — Он ничего не сказал насчет того, что мы спали вместе, и не ругал ни за что… Это уже неплохо, разве нет? Дилюк поджимает губы и опускает взгляд вместе с ушами. Кайя почти слышит мысли в рыжеволосой голове: «Это все потому что он безумный. Сейчас ему нет до этого дела. А завтра прикажет выпороть или лишит еды на пару дней». На самом деле, граф на вид был слишком молод, чтобы быть похожим на всех тех жестоких людей, что встречались им ранее. Может, человеческая жизнь была совсем плоха, потому что казалось, что с каждым прожитым годом они действительно становились все более суровыми и жестокими. Верить в лучшее сейчас — непозволительная роскошь. Совсем немного Дилюк добреет и успокаивается, когда Кайя начинает гладить его по ушам. Ластится к смуглым ладоням с прикрытыми глазами и еле слышно мурчит. Все еще котенок, сколько бы лет не проходило. Кайя целует его в нос и утягивает к выходу из спальни. Им лучше поесть, пока это разрешают, пока на это есть время. В столовой суетится ворох горничных, видимо, готовят угощения для гостя. Кайя замечает маленькие конфеты на широких блюдцах, нарезанные колбасы и сыры, что уносят в просторную гостиную. Живот урчит и требует немедленно закинуть что-нибудь из этого прямиком в себя. Но когда Кайя тянется к слишком соблазнительному куску красной рыбы на расписной тарелке, рядом в мгновение оказывается горничная, все та же Катерина, и больно шлепает его по ладони. — Но-но, котик! Украшенные блюда не трогать! — восклицает девушка, а после указывает на небольшой стол у окна. — Присаживайтесь, сейчас что-нибудь вынесу вам. Кашу едите? Кайя кивает, неосознанно виляя хвостом, пока Дилюк лишь молчит и с излишней внимательностью наблюдает за всем вокруг. Опять о побеге думает. Кайя ловит добрую улыбку еще одной горничной, тушуется и сам подводит Дилюка к нужному столу. Странная тут атмосфера без графа. По дому бегают только девушки, все достаточно маленькие и тоненькие, но очень старательные и суетливые. Они присаживаются за стол напротив большого окна: весь двор как на ладони. На улице огромными хлопьями падает снег, и Кайя следит за пушистыми снежинками взглядом, словно он снова котенок в большом доме Рагнвидров. Не хватает только голоса Крепуса на фоне и пыхтения Дилюка, так усердно занимающегося с деревянным мечом в просторной прихожей. — Большая территория. А на снегу останутся наши следы, нас быстро найдут, — тихо резюмирует Дилюк, тоже смотря в окно, только, в отличии от Кайи, разглядывает не снежные хлопья, а пейзаж и устройство территории вокруг особняка. Кайя больше не хочет его одергивать. Может, это Люка как-то по-своему успокаивает? Знать хоть какие-то пути отступления. Только вот Кайя не видел их абсолютно. По крайней мере, не сейчас. Банально нет даже сил продолжать так упорно бороться, нужно хоть немного времени просто отдохнуть, прийти в себя. После клеток, сырости, грязи и ужасов плена все вокруг продолжает казаться сном. Но алый огонь в глазах Дилюка ничуть не тускнеет. После вкусного завтрака и теплого молока их уводят в прихожую дожидаться графа. Желудок приятно полон и хочется спать, желательно, навалившись на Люка и мурча. Правда, горничные так быстро и взволнованно носятся на фоне, словно пчелки, что волнение передается и Кайе. Хвост Дилюка опасно виляет у лодыжек: тоже ждет, тоже переживает. Катерина разрешает им сесть у камина и подождать там. Около него нет дивана, очевидно, используют его только для отопления дома. Рядом стоит пара стульев, но Дилюк садится прямо на пол, и Кайя следует за ним. Смотреть на огонь и греться в его тепле приятно и умиротворяюще. На фон уходит вся суета. Дилюк рядом тоже расслабляется, но не полностью: взгляд его все еще напряжен и направлен в одну точку. Кайя аккуратно накрывает его ладонь своей и замирает так на долгие минуты, прогревая осколки души. В какой-то момент тяжелая входная дверь в особняк отворяется. Снег вместе с ветром залетают внутрь, обдавая холодным сквозняком по полу. Кайя чуть ежится, исподлобья разглядывая вошедшего внутрь графа. На нем все тот же теплый меховой плащ. Только на мехе и на светло-рыжих волосах куча снега, словно сахарная посыпка на булочках, что горничные носили через столовую в гостиную. Жалко, что граф не булочка. Скорее коробка с сюрпризом. Внутри то ли лакомство, то ли капкан с острыми зубьями. Граф замечает их еще издалека, скользит по ним взглядом и уходит в гостиную, что-то командуя горничным и поторапливая их. Кайя не уверен, стоит ли им продолжать находиться здесь или же следовать за своим хозяином. Он почти поднимается с места, но Дилюк переплетает их пальцы и мешает подняться с тихим «сиди». Собственный хвост недовольно дергается. Еще один командир. Но Кайя послушно остается сидеть рядом. Время растягивается и сжимается в нервном напряжении. И Кайя больше чувствует, чем видит, что через какое-то время к ним со спины подходит граф. Дилюк не подает вида, кажется, будто он вовсе дремлет с закрытыми веками, обняв себя руками и хвостом за колени. Но Кайя просто не может не обернуться, тут же снова встречаясь взглядом с синими глазами. Граф жестом просит подняться и подойти. Секунда, две, вновь отвержение к подчинению, три, очередная покорность. Кайя встает напротив, опуская взгляд, а после с придыханием замирает, когда граф в полшага оказывается рядом и касается ладонью лица совсем рядом с повязкой. — Болит? — совершенно безэмоциональным голосом спрашивает этот человек, пока Кайя изо всех сил старается стерпеть и не сдвинуться с места. — Давно его выкололи? — Давно, — почему-то шепотом отвечает Кайя, пока по плечам бегут мурашки, — не болит… Человек перед ним безумно сильный и властный — кошачье нутро опасливо шипит и дыбится — убери от меня свои руки, не трогай, не смей, я тоже не слаб. Граф задумчиво угукает, а после протягивает ему что-то черное в руке. Новая повязка. Простая, из мягкого материала, с тонкой резинкой, аккуратно прошитая по краям. Настоящая повязка, а не просто кусок тряпки, который ему «из милости» кинули работорговцы. Кайя неуверенно принимает ее от графа и кивает. Хорошо, спасибо — уши сами по себе благодарно чуть опускаются к голове. Синие глаза смотрят внимательно, но на человеческих губах играет мимолетная довольная улыбка. Граф машет рукой, мол, можешь сменить, и уходит обратно в гостиную, из нее как раз слышится какой-то грохот. Кайя отворачивается к стене и быстро меняет повязку. Только волосы поправить под ней сразу не получается, без зеркала непонятно, как вообще это выглядит на нем. Но на помощь приходит Люк: аккуратно касается пальцами головы, поправляет резинку, проводит ее под ушами, прикрывает волосами на затылке. Повязка плотно прилегает к лицу, и это дарит какое-то неимоверное долгожданное спокойствие. Кайя с облегчением выдыхает, а Дилюк тянет его в гостиную: с улицы доносятся крики и ржание лошадей. Просторная теплая зала с еще одним камином и двумя роскошными диванами, стоящими друг напротив друга, между ними небольшой стол, заставленный первой порцией угощений, на полу мягкие ковры, видимо восточные, на севере все люди любили шкуры, по крайней мере, обычные люди из обычных деревень, а не дорогих особняков, насколько Кайя знал. Граф придирчиво оглядывает гостиную, потом и Кайю с Дилюком, чуть кривит губы в непонятной эмоции и уходит обратно с четким «послушные и молчаливые». Кайя фыркает, Дилюк вновь раздраженно машет хвостом, но с места они оба не сдвигаются. В прихожей как раз слышатся голоса и возня, а еще громкий глухой смех. Абсолютно гадкий и противный. Дилюк сам подходит ближе и переплетает их пальцы. Взгляд у него все еще горящий, но и испуганный. Сердце болезненно сжимается, и Кайя тянется пальцами к его уху, мягко поглаживая — Дилюк тут же ластится к ладони, прикрывая глаза. — Я с тобой, что бы ни случилось, — шепчет Кайя, и Дилюк кивает, утыкаясь носом в его ладонь. Кайя улыбается, но тут же становится серьезным, а после и напряженным, когда Аякс проводит в гостиную, очевидно, того самого гостя. Огромного толстого мужчину с кучей золота на одежде и с коротким поводком в руке. На другом его конце ошейник, а в нем фелити. Совсем юный и с невероятно красивой белой шерстью на ушах и хвосте. В совсем тонких для зимы полупрозрачных одеждах. С какими-то абсолютно мертвыми голубыми глазами. — Рад принимать вас у себя, барон, — хмыкает граф и указывает этому человеку на диван. — Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома. — Очень приятно, Ваше Сиятельство, — гадко лыбится мужчина и громко плюхается на диван, утягивая после и фелити за собой, только не на диван, а дергает его за поводок вниз к своим ногам. Фелити больно приземляется коленями на ковер, но не издает ни звука. Граф на это не обращает никакого внимания, в то время как Дилюк рядом крупно дрожит от ярости. И Кайя тоже. Это не получается контролировать. Это просто ужасно, хочется разорвать этого гадкого человека в клочья. Но граф уже садится на диван напротив гостя и смотрит прямо на Кайю. — Что стоите? Сюда, — манит граф их рукой, и когда Кайя уже почти садится на диван рядом, граф кладет руку на место рядом с собой, этим как бы мешая сесть, и смотрит внезапно слишком грозно и холодно. — Куда? На пол, к ногам. Внутри все гадко скручивается. Все-таки этот человек ничем не лучше. Теперь разорвать хочется их обоих. Дилюк же послушно присаживается на ковер у правой ноги графа, и Кайе ничего не остается, как последовать его примеру, разместившись с левой стороны. — До последнего не верил, что Вы тоже кошатник, — смеется мужчина, поигрывая поводком в руках и тем самым натягивая ошейник на шее фелити, но тот никак не реагирует, лишь подставляет голову под толстые пальцы, когда барон тянется к его белым волосам. — Почему же? — ухмыляется граф и закидывает руку на спинку дивана, принимая еще более вальяжную позу. — Хм, — тянет мужчина и задумывается, подбирая слова, — Вы не из здешних мест, раньше о Вас я не слышал, ко всему прочему позднее удалось узнать, что Вы выслужившийся перед Царицей солдат, получивший от нее титул и имя, а родом Вы вовсе из бедной крестьянской семьи. С такой жизнью было бы немного странно увлекаться подобным. — А Вы много знаете, — хмыкает граф, и по интонации Кайя чувствует, что в улыбке его нет прежнего веселья, только лишь наигранное. — В светском обществе только так, все высокие чины всегда на виду и на слуху, Вы не исключение, мой дорогой друг. Граф Саргонский. Царица дала Вам эту фамилию за победы на юге? — Можно сказать и так, — не говорит, а чеканит граф, и у Кайи по спине бегут мурашки, он чувствует чужую злость, в отличии от барона, беспечно улыбающегося на соседнем диване. — Можете звать меня по имени. Тоже дарованному Царицей. Тарталья. — Как скажете. Лишняя формальность ни к чему. Кончик хвоста Дилюка мелко дрожит, пока взгляд алых глаз застывает где-то на полу — слушает, думает, запоминает. Всего пара минут чужого диалога дает слишком много информации. И имя графа. Кайя никогда не слышал о нем, да и не было возможности. С людьми в своей свободной жизни он контактировал минимально, а около железной клетки о дворянах тоже почти ничего не говорили. В основном из людских ртов вырывалось только что-то грязное и пошлое. Радует, что эти самые дворяне хотя бы не позволяли себе вульгарно выражаться, как работорговцы. Кажется. — Ваша вчерашняя ставка на торгах произвела фурор, — продолжает лыбиться барон, почесывая беловолосого фелити за ухом. — При всем уважении, возможно, вы еще не сильно разбираетесь, но ваши коты столько не стоят. Противно. Безумно противно. Не мерзкому человеку судить о стоимости других существ. Граф же ничего не говорит, только ведет плечами и тоже улыбается. — Ваш муракату хорош. Видно, что чистокровный. Ало-рыжий, глаза тоже алые. Мех на вид очень качественный, — продолжает барон, своими мелкими глазами облизывая Дилюка. — Но максимально я дал бы за него семнадцать миллионов. А синий кот… — хмурится мужчина, уродливо кривя лицо. — Скидка на миллион моры смешна. Не породистый. Помесь. И даже не пойму кого. Какой-то леопард? Не так важно. Шерсть короткая, выглядит не эстетично. И то, что он попорчен, очень огорчает. Уши порваны… И правого глаза нет… Кайя опускает взгляд, поджимая губы. Да, над ним не скупились издеваться те браконьеры. Он даже тихо смеется про себя: этот человек еще не видел шрамы на его теле, а особенно ногах. Даже на Дилюке осталось несколько глубоких отметин. На спине. От меча. Оставленных еще в момент нападения на Муракату. Дилюк сражался, Кайя тоже. Только их маленькая деревня все равно не смогла отразить такое мощное наступление, вновь с огнем. Несколько ожогов тоже осталось на коже вечным клеймом. А потом эти люди говорят: «Как жаль! Попорчен!». Действительно, жаль. Только не кожу и весь внешний вид, а что судьба так жестока. И заставляет находиться рядом с самыми ненавидимыми существами. — Это его не портит. Слова графа — его зовут Тарталья, точно — долетают до Кайи с опозданием. Мягким выдохом и тихим эхом отдаются в голове, а после на макушке чувствуется широкая ладонь. Кайя привычно вздрагивает и поджимает уши, переводя взгляд на этого человека. Синие глаза все также безэмоциональны и спокойны — тихий синий океан. Очень глубокий. В таких, наверное, и тонут люди на своих кораблях. Непривычно. Потому что совсем немного напоминает их связь с Дилюком. Насколько Кайя знал, запечатление бывает только у фелити. Оно происходит при первой встрече взглядом со своим избранным, ты теряешься в его глазах, растворяешься, становишься с ним будто бы чем-то целым, обретаешь его. И каждая последующая долгая встреча глазами приносит те же самые ощущения. Это самое ценное для любого фелити. Так он обрел Дилюка. — У вас специфический вкус, — продолжает веселиться барон, пока Тарталья еще раз проводит ладонью по синим волосам и убирает руку, приваливаясь обратно к спинке дивана. — Но о вкусах и не спорят. Главное — удовольствие, не так ли? Вы уже опробовали их в постели? — Пока нет, был слишком занят вчера, — жмет плечами граф и выглядит так, будто говорит о погоде. У Кайи же от этой темы что-то подозрительно сжимается под ребрами. Значит он действительно должен был прийти к кому-то из них, но просто не успел. Глупо было рассчитывать на что-то иное. Повезло в этот раз? Наверное, да. Повезет ли так же сегодня? Страшно. Представить, что в этот момент они не будут вместе. Даже в лапах работорговцев, когда их использовали, Дилюк все равно был рядом, Кайя мог его видеть. За прутьями клетки или даже в редкие моменты вне ее. Всегда глаза в глаза, изо всех сил пытаясь пропасть друг в друге, не чувствовать, не слышать, не видеть все остальное происходящее вокруг. Главное, чтобы сейчас они тоже были вместе, тогда со всем получится справиться. Тем более теперь человек один, а не целая толпа искателей наживы. — Печально, что они такие взрослые. Предпочтительнее брать котят и приучать их к себе с малых лет. Уж очень они свободолюбивы, прививать послушание очень тяжело. — Что же вы посоветуете? — спрашивает граф, приподнимая одну бровь. — Есть разные способы, самые действенные — это наказания: изоляция без солнечного света, розги, очень действенно вырывание когтей и стачивание клыков — это же их природное оружие. Но самое лучшее средство — это, конечно, кастрация. Слово эхом проносится в голове, заставляя шерсть на хвосте встать дыбом. Кастрация? — Кастрация? — Что же вы так удивляетесь, Тарталья? Обычное дело для агрессивных животных. Лишаете их, — барон гадко смеется, продолжая, — их кошачьего достоинства, и они становятся самыми покладистыми на свете. Больше свобода их не интересует. После этого они больше всего становятся похожи на домашних ласковых котов. — Вы кастрируете всех котов? — чуть хмурится граф, выглядя все еще заинтересованным. И Кайя не может отвести от Тартальи взгляд. Обычное дело для агрессивных? Граф действительно может? Как это вообще могут делать? Вопросов в секунду так много. Иррациональный страх пробирается куда-то в грудную клетку к сердцу. Такими темпами, от Кайи не останется и кусочка. Он касается пальцами повязки на лице, опуская взгляд. Люди ужасны. Как всегда. — Кроме тех, что хочу оставить для разведения. Ну и особенных экземпляров, — как-то расстроенно выдыхает барон и притягивает беловолосого фелити ближе к себе за поводок, разглядывая его лицо. — Такое упущение… они не болеют человеческими болезнями, но их собственные бывают так похожи на наши. — О чем вы? — Тарталья скрещивает руки на груди и каким-то тяжелым взглядом смотрит на барона перед собой. — Мне… все еще разрывает душу несчастный случай. Это было лет пять назад? Снежок? Барон подцепляет ошейник фелити пальцами и тянет на себя, чтобы тот посмотрел точно ему в глаза. Фелити опускает свои белые уши и поджимает губы, далеко не сразу отвечая надломленное: — Шесть. — Шесть лет назад, — тут же продолжает барон, отпуская ошейник и приваливаясь к спинке дивана с расстроенным лицом. — Мой любимчик, брат Снежка, уже достиг возраста, когда можно проводить операцию. Но уже в процессе оказалось, что у этих альбиносов какая-то своя генетическая болезнь. Кровь никак не останавливалась. И он умер уже через пару часов. Можете представить? Я отдал целое состояние за них двоих, тридцать миллионов, на то время это были еще более огромные деньги. И вот что я получил. Лишь одного. Хотя бы он вырос послушным. Единственная радость. У Кайи с треском что-то разбивается внутри. Фелити все также сидит в ногах барона и совсем не двигается, будто его здесь даже и нет, будто не этот человек убил его брата. Кайя не может понять, Кайя на его месте убил бы в ответ. Обязательно. Любыми способами. Даже без когтей и клыков. Даже прямо сейчас. Просто взял бы эту небрежно лежащую вилку со стола и проткнул бы этому барону горло, снова и снова, пока кровь не залила бы все вокруг. Пока его маленькие глаза не покраснели и не закатились бы навсегда. Злость разливается по венам и мешает спокойно дышать. Но Снежок сидит и не двигается. Кайя не понимает, что чувствует. Разочарование? Барон продолжает что-то рассказывать, но Кайя просто не слышит — во все глаза смотрит на фелити, будто ждет, что тот все-таки что-то сделает, решится. Но ничего не происходит. — Могу посоветовать вам хорошего врача, если надумаете, — позже хихикает барон, возвращая Кайю этой фразой обратно в себя. — Благодарю, — прикрывает глаза Тарталья и выглядит теперь словно уставшим от этого бесконечного разговора. — Вам бы еще кошачьего портного. Он сошьет для них лучшие костюмы. На любой вкус: прозрачные, расшитые кружевом или золотом, любые под ваш запрос. Нравится вам костюм на Снежке? Давай, Снежок, покажись! Фелити поднимается на ноги, теперь полностью поворачиваясь к ним лицом и крутится влево-вправо, пока барон позади довольно ухмыляется. Он выглядит ухоженным и даже не болезненным. Бледный от природы, белые у него даже ресницы. Под глазами несколько темных полос от своеобразного окраса, по той же причине кончики ушей и хвоста тоже темные. Только эти куски ткани на нем язык не повернется назвать одеждой, они прозрачны практически полностью. Тарталья в это время сидит все так же неподвижно, окидывая происходящее ленивым взглядом: — Да, очень хорошо смотрится. Только не пойму, что у него на груди. — Ах, это! — смеется барон и похлопывает себя ладонью по животу. — Снежок! Покажи! Фелити опускает голову и начинает расстегивать свою полупрозрачную рубашку. Больше всего его хочется укрыть чем-то теплым и спрятать от глаз этих людей. Но Кайя сам сидит у ноги графа, что постукивает длинными пальцами по своему колену и внимательно наблюдает. Кайя до боли прикусывает губу и смотрит тоже. На тонкую золотую цепь на груди фелити. — Красиво, не правда ли? — Необычно, — оглядывает издалека это странное украшение граф. — Для вас, — подтрунивает барон, хохоча. — Рабов-фаворитов принято украшать золотом и камнями. Обычно прокалывают уши, соски, пупок, гениталии тоже при желании. К сожалению, у Снежка та же болезнь, что и у его брата. Поэтому на его груди клипсы. — Это выглядит достаточно болезненно, — морщась, отвечает Тарталья, уже и не смотря на этого фелити, а куда-то на свои пальцы. — А вы очень сердобольный, — растягивает пухлые губы барон и облизывает их. — Не переживайте, они не очень тугие. Зато после кот очень чувствительный. Настоятельно рекомендую. Но лучше прокол, тогда за эту цепь можно будет дергать во время игр. Какие еще, к черту, игры. Извращенные мерзкие люди, находящие все больше и больше способов поиздеваться, унизить и опорочить. Распустили слухи о фелити, что они животные и сношаются на каждом шагу, но сами-то… Правда была совершенно иной, она творилась прямо на глазах Кайи, на одном оставшемся даже сейчас… — Не хотите прогуляться по моему зимнему саду? — внезапно спрашивает граф и сразу же поднимается на ноги, будто отказа и не подразумевает. Кайя подбирает хвост поближе к себе, боясь, что на него наступят, но Тарталья аккуратно обходит его и становится чуть сбоку, выжидающе смотря на барона. Для того даже подняться с дивана — очень сложная задача. С таким-то пузом. Но спустя несколько попыток, он все-таки встает и тянет фелити за поводок за собой. — Зачем вам на прогулке кот? Неужели не можете расстаться со своим сокровищем и на пару минут? — щурит глаза граф. — Пройдемся вдвоем. Коты никуда не исчезнут. — Ха-ха-ха, что ж, доверюсь вам. Самое ценное под вашу ответственность, Тарталья! Барон смеется, проходя вперед и продолжая что-то вещать своим мерзким голосом. Кайя впервые думает, что рад быть купленным именно этим графом. Он хотя бы не настолько противный на вид. Но тут же отплевывается от этой мысли. — Скоро вернемся, — оборачивается на них Тарталья уже в дверях и затворяет их за собой. Дилюк как-то незаметно оказывается рядом. Садится на диван и утягивает на него Кайю. Да, точно, они были на полу… Хорошо, что хотя бы на мягком ковре, Кайя прекрасно знал, как болит тело, когда сидишь или спишь на твердом камне или древесине. В это время Дилюк один раз быстро виляет хвостом и тихо спрашивает: — Как тебя зовут? Беловолосый фелити поднимает на них усталый взгляд и дергает ухом, будто этот вопрос удивляет его. Кайя не до конца может различить эмоции на его пустом лице. Может, их и вовсе нет. — Снежок. — Нет, — морщится Дилюк и касается пальцами своей переносицы, чуть надавливая на нее. — По-настоящему. Кайя поджимает губы, понимая, что настоящим именем этого фелити, очевидно, уже давно никто не звал. Их с Дилюком тоже. Даже этот новый хозяин не удосужился узнать их имена. Как же он последний раз назвал Кайю? Синий леопардик. Во рту разливается противный вкус злости и омерзения. — Линян, — с чуть мяукающим акцентом все-таки произносит фелити, а после навострив уши слушает, как Дилюк представляет себя и Кайю. Приятно слышать родное произношение от кого-то помимо Люка, хотя тот и редко позволял себе использовать его при людях. Будто это что-то личное и совсем сокровенное. На самом деле для Кайи тоже. Особенно то, как Дилюк произносил его имя на «кошачий» лад. «К» выходила глухой, мягкой и тонущей в выдохе от томной и протяжной грудной «а». Только услышав это «Кайя», сердце бешено влюбленно билось в грудной клетке, а хвост терял управление и метался из стороны в сторону. Удивительно, как Дилюк всегда влиял на него. Фелити в это время вздыхает, кивает и подбирает к груди колени, после укладывая на них подбородок. Поводок свисает с его шеи, спадая до самого пола. Линян сейчас кажется еще меньше. Наверняка и по возрасту он примерно их ровесник. Вот только по взгляду пустых голубых глаз гораздо старше. От этого даже пробегают мелкие мурашки по шее. Хочется поежиться и отвернуться, но рядом сидит Дилюк, который не отводит от их нового знакомого взгляд ни на секунду. Очевидно, пытается понять, насколько ему можно доверять. — Если честно, вам очень повезло, — выдыхает Линян, как-то грустно улыбаясь и отводя взгляд в пол. — Я вам завидую. — Чему ты завидуешь? — снова хмурится Дилюк, но Кайя видит, как на самом деле он переживает. — У вас такой молодой хозяин. Еще неопытный… — Он нам не хозяин, — тут же перебивает его Дилюк, опасно виляя хвостом, видимо, уже решив для себя, что перед другим фелити будет честен, а не разыгрывать спектакль, который они спланировали прошлым вечером. Линян на это только поднимает брови и теперь с интересом по-новой разглядывает их, чуть приоткрыв губы. Кайе даже кажется: вот оно, Дилюк попал. Сейчас они смогут найти союзника, который поможет им выбраться из этого человеческого ада. — Идиот, — вместо этого выдыхает Линян и чешет себя за ухом, а после корчится и морщится, когда из-за этого движения цепь на его груди как-то смещается и давит сильнее. — Я идиот? — вкрадчиво произносит Дилюк, уже озлобленно щуря глаза. — Да, ты идиот, — сточенные белые клыки слегка выглядывают от невеселого смешка. Кайя все-таки ежится. Кажется, что вокруг становится холоднее на несколько десятков градусов. Может, так и ощущается безысходность? За день в этом особняке он будто немного… отогрелся. Поверил в лучшее. А сейчас снова. Холодно. Так же, как в железной клетке в окружении одних врагов. — Я так понял, вас пленили не так давно, — вновь начинает Линян, пока острые когти Дилюка впиваются в диван. — В этом вам тоже, конечно, повезло. Но речь про другое… Вы можете сколько угодно считать себя свободными, только это уже не изменит того, что вы навсегда рабы. Сколько бы вы ни пытались, — Дилюк взмахивает хвостом, задевая им Кайю и уже желая что-то возразить, но Линян продолжает свою речь раньше. — На этом материке больше не осталось поселений фелити. Если вы жили в Муракату, то не знаете, что после нее за пару дней уничтожили еще два. Бежать абсолютно некуда. Это мир людей. И чем раньше вы это поймете, тем будет лучше для вас. Внутри будто все замирает, леденяя до самых глубин. Совсем все уничтожено? Дилюк рядом тоже столбенеет. Прекрасная каменная статуя, ни одного движения, даже ни одного вдоха. Кайя тянется к его плечу рукой и после касания тут же встречается с взглядом алых глаз. Испуганных, неверящих, разбитых. Вряд ли фелити стал бы врать о таком. Это чувствовалось как правда даже Кайе. Что уж говорить о Дилюке, судя по его состоянию, он понимал гораздо лучше, что Линян не врет. Безысходность наваливает снежной лавиной. Люк сам цепляется за него пальцами — легкая грань, за ней лишь вопящая истерика и беспросветная паника. От ужаса шумит даже в ушах. Тогда им действительно некуда бежать? Совсем? Выхода абсолютно нет? Такой простой конец? — На западе есть деревня уцелевших фелити, я слышал о ней от пойманных совсем недавно, — вздыхает Линян и смотрит на них с глубоким сочувствием, видимо, различив начало их паники. — Пока люди не смогли ее найти, их вожак хорошо скрывает поселение. Но это не значит, что его теперь никогда не найдут. Дилюк все-таки выдыхает. И делает вдох снова. Опять эта призрачная надежда. Неуловимый даже за кончик хвоста шанс. Но Дилюку нужно хотя бы это, хотя бы крупица веры. Кайя поджимает губы в действительности даже слишком хорошо понимая это: Дилюк никогда не смирится, пока не отомстит и пока не будет свободен вместе с Кайей. — Где конкретнее? — В Горной Долине. Фелити там прячутся в ущельях и пещерах, постоянно меняют расположение. Жить там тяжело, но и людям слишком сложно там охотиться на нас. Дилюк кивает и тихо благодарит. Это важная информация. Вправду звучащая даже не очень плохо. Хоть Кайя и никогда не был в горах, но прокормиться и прогреться они с Люком точно смогут и там — значит и выжить — а это самое главное. Судя по тому, как у Дилюка расслабляются плечи, он думает точно так же, и это радует. Самому Кайе становится спокойнее на душе. — Я бы все-таки… — начинает Линян, закусывая губу. — Хотел посоветовать вам попытаться повлиять на вашего хозяина. То, что они говорили про «воспитание котов», на самом деле полностью применимо и к ним самим, — вздыхает он, опуская голову и уши. — Чем моложе и неопытнее человек, тем легче его воспитать под себя. Вы еще можете повлиять на него… Научить быть нежным с вами, а не грубым и жестоким. С моим взрослым, точнее даже старым хозяином такое не сработает, но с вашим может. При правильном подходе он может не воспринимать вас как вещь, будьте ласковы к нему, любите его, направляйте, показывайте, как нужно, идите навстречу и тогда вы можете научить его… хоть немного любить вас в ответ, — заканчивает Линян гораздо тише, чем начал, а после поднимает на Кайю глаза. — Я просто хочу помочь. Только потому что мы соплеменники. Кайя изумленно распахивает глаз, совершенно новым взглядом смотря на Линяна. Белый лев. Чистокровный леоэнриец. Еще из совсем далекого детства Кайя помнил, как отец рассказывал ему об их народе. Что леоэнрийцы унаследовали гены пантер и разделились на четыре больших ветви: львы, тигры, леопарды и ирбисы. А еще все чистокровные леоэнрийцы были с исключительно белоснежным окрасом, исключая темные узоры на их коже, проявляющихся и на шерсти. Кайя как сейчас помнит: глава их города был белым львом. Мог ли Линян быть его внуком? Кайя хмурится, поджимает губы и не может ничего сказать, просто смотрит. Значит ли это, что еще в момент нападения на Леоэнрию Линяна пленили? Пленили же наверняка всех. Просто отец успел спасти самого Кайю. Но все остальные попали в рабство… Еще двенадцать лет назад?.. — Знаете, Тарталья, люди с южных краев обычно смуглы. Но вам мороз совсем нипочем, будто вы вовсе и не с юга страны, — слышится смех барона издалека, и Дилюк быстро стягивает Кайю обратно на пол, пока люди не успели вернуться в залу. — С чего вы взяли, что я с юга? Моя родина на Крайнем Севере. — Да вы верно шутите! — продолжает смеяться барон так громко, что закладывает уши. — Люди на Севере совсем другие! Низкорослы, бледны и слабы от отсутствия света, а еще очень неграмотны. Вы совершенно не похожи на них! Тарталья в дверях пропускает барона зайти в гостиную первым, после бросает быстрый взгляд на Кайю и Дилюка, а затем уже проходит к своему прежнему месту на диване, садясь вновь вальяжно и закидывая ногу на ногу. Его неудовольствие чувствуется слишком явно: — Вы бывали на Севере? — Нет, не доводилось, — фыркает барон и подбирает брошенный поводок от ошейника Линяна, тут же притягивая за него ближе к себе. Раздраженная кожа на светлом горле краснеет сильнее. — Я знаю, что Царица тоже большую часть жизни провела на Севере. Может, поэтому вы ей приглянулись. — Могу вас заверить: причина иная. Барон будто восхищенно охает, что-то еще хохочет и даже расплывается в комплиментах. Сложно понять человеческую иерархию. У фелити не было царей и цариц, вожак избирался всем народом и обязательно сменялся, если не мог исполнить возложенные на него обязанности. Для людей очень много играла «кровь», хотя Кайя почти уверен, люди как раз ничего о ней не знают. Хотя бы потому что сами создали эту систему рабов и хозяев даже внутри своего вида. — Ха-ха, да, я знаю. Вы очень хорошо убиваете неугодных людей, Тарталья, — чуть ли не нараспев гогочет барон, улыбаясь совсем слащаво. — Мне стоит бояться? Тарталья прикрывает глаза и тянет губы в ответной усмешке, в этот момент ощущаясь еще опаснее. Теперь Кайя понимает, почему от этого графа так часто встает шерсть дыбом: аура вокруг него густая и темная. Особенно когда он зол — Кайя понимает в эти моменты: почти ничего не удерживает его от кровопролития. Это ощущается по-настоящему страшно. От опасных людей всегда испуганно сжимается какое-то чувство в груди, а от этого человека вовсе пахнет хаосом и желанием убивать. — А вы мне чем-то неугодны? — щурится Тарталья, на что барон вопреки всему начинает хохотать еще пуще. Вообще это звучит совершенно не смешно. Сквозь усмешку видна угроза. Но, кажется, здесь играют в какую-то совсем иную игру, развлекаются, едят закуски, делают вид интеллигентов. Когда на самом деле они гораздо больше похожи на диких варваров. Кайе сложно это понять, у фелити не принято звать к себе в дом неприятных гостей. На своей территории должно быть максимально комфортно для тебя самого. Конечно, граф не выглядел так, будто может чего-то бояться или опасаться, но его раздражение читалось даже по пальцам, выстукивающим тихий быстрый ритм по подлокотнику дивана. Кайя встречается взглядом с Дилюком, тонет в алых глазах и чуть успокаивается от этого неотпускающего напряжения. В левой глазнице фантомно ощущается глаз, будто еще немного – и получится утонуть в глазах Люка окончательно, как он мог раньше. Но сейчас нет. На фоне он все еще слышит чужие голоса, замечает чужие движения, и пусть все приглушается и ощущается не настолько важным, они все еще не у себя дома. Дилюк первый отводит взгляд, когда барон снова начинает смеяться слишком громко. Уши опускаются сами собой, жаль, что это совсем не помогает изолироваться от окружения. Особенно когда барон начинает гладить Линяна по голове, проводить жирными от закусок пальцами по его светлому лицу, губам, трепать за щеки и уши. Кайя морщится, подавляя внутри себя всю вскипающую злобу. — Вы говорили, что вам следует отбыть в полдень? — задумчиво тянет Тарталья, и Кайя не может поверить, что этот ужас уже скоро может кончиться. — Ох, да-да, — спохватившись, бормочет барон, хлопая себя по бокам, а после доставая карманные часы. — Как вы четко чувствуете время, Тарталья! А в этом зале действительно нет часов. Только Кайе не особо верится, что люди вообще способны что-то «чувствовать». Граф жмет плечами и подносит пальцы к подбородку, задумчиво наблюдая за тем, как барон продолжает что-то бормотать и суетиться. Сам Кайя засматривается на длинные пальцы у тонких губ, цвет кожи светлый, поэтому шрамы на чужих ладонях чуть розоватые — следы войны? Синие глаза вдруг резко опускаются и смотрят точно на Кайю. Это заставляет вздрогнуть и отвернуться. — Ну что же, граф, — лыбится мужчина с легкой отдышкой, все-таки сумев подняться с дивана, — тогда жду вас на балу, писать мне можете, всегда помогу советом по вашим котикам. И рад был с вами познакомиться поближе. Тарталья кивает и легким движением поднимается на ноги тоже, пожимая чужую ладонь и отвечая «взаимно» с прикрытыми глазами. Но после этого барон не уходит и даже не отпускает руку графа, а почему-то смотрит прямо на Дилюка: — Тарталья, у меня к вам еще одна просьба, — тянет в улыбке он пухлые губы, — позвольте немного порассматривать вашего муракату. Никогда не видел такой чистой породы… Дилюк опускает голову и лица его не видно, но по чуть дрожащему хвосту Кайя понимает, как тот напрягается в ту же секунду. Самому Кайе тоже становится очень страшно, и он даже не смог бы ответить почему именно. Просто порассматривать же? Просто посмотреть? Но сердце в груди бьется так быстро, что Кайя впивается в ковер под собой когтями, лишь бы не закричать вслух. Тарталья убирает руку и задумчиво молчит. Линян стоит рядом с бароном и смотрит на Кайю, медленно виляя кончиком хвоста. «Все хорошо»? Что хорошего? Хочется выть, хочется закрыть Дилюка собой, это все вообще не звучит, как что-то хорошее. — Хорошо, — все-таки вздыхает Тарталья, и барон радостно хлопает в ладоши, отпускает поводок Линяна и предвкушающе щурится. Безумно хочется схватить Дилюка за руку и не отпустить, не отдать его в руки этого мерзкого человека даже на пару минут. Но Дилюк уже поднимается и отходит к барону сам, опускает голову рядом с ним снова и не двигается, когда толстые пальцы проходятся по его телу. Кайя следит взглядом за каждым касанием мужчины. Он трогает длинные рыже-алые волосы, нюхает их, что-то тихо одобрительно мычит. Потом касается уха, сжимает его своими пальцами, заставляя Дилюка дернуться от боли. Касается лица, заставляет открыть рот, трогает клыки и язык, улыбаясь при этом слишком омерзительно. А после заставляет повернуться Дилюка к нему спиной, но тут же разочарованно цокает: под длинной ночнушкой виден только кончик пушистого хвоста. — Вам точно нужен мой портной, нельзя скрывать такое сокровище под бесформенной тряпкой… — Я займусь этим, — отвечает Тарталья, и только сейчас Кайя переводит внимание с Дилюка на графа. Тарталья уже успел сесть на подлокотник дивана, совсем рядом с Кайей, и теперь, скрестив руки на груди, наблюдал за всем также неотрывно. Будто тоже ждал, будто контролировал издалека. — Сними этот мешок с себя, — недовольно ворчит барон, устав щупать талию Люка через слой одежды. Дилюк напрягается чуть сильнее, но поворачивается через плечо и смотрит на Тарталью: ждет подтверждения и согласия, играет роль послушного кота, не смеющего делать что-то без разрешения хозяина. И Кайя взволнованно смотрит на Тарталью тоже. Но тот прикрывает глаза. И кивает. Предчувствие Кайи вопит еще сильнее, а страх и злость просто закипают в крови — барон чуть ли не облизывается, смотря на обнаженного Дилюка перед собой. Его руки тут же снова ложатся на тонкую талию, проходятся по плоскому животу и груди. Дилюк отворачивает голову в сторону и закрывает глаза. Это еще мелочи, ерунда, по сравнению с тем, что с ними делали работорговцы. Но кажется, что на этом все не кончится. — Очень хороший экземпляр, — лыбится барон и снова сует свои пальцы Дилюку в рот. — Ты же многое уже умеешь, да, пушистик? Сможешь радовать своего хозяина этим языком? Кайя кривится, рычание само собой рвется из груди, лишь силой воли удается не позволить ему вырваться и прозвучать вслух. Хочется распотрошить этот гнилой кусок мяса. Кайя знает, как это делать. Он давно мечтает сделать так снова. Впиться длинными клыками в шею и разорвать. Залить все вокруг кровью. Отомстить. Отомстить им всем. И этому графу, который просто задумчиво смотрит, хотя мог бы прекратить это одним своим словом. Мог бы, но вместо этого просто наблюдает за происходящим. Все же люди ужасны. Абсолютно все. Люк тоже смотрит на Тарталью, но не увидев от него ни одного сигнала, через пару долгих секунд кивает барону, подтверждает его слова. И проводит языком по его пальцам, медленно по кругу — шея барона густо краснеет от того, насколько ему нравится этот вид. Внутри Кайи что-то мелко дрожит. — Повернись спиной, — севшим голосом командует барон и довольно мычит, когда Дилюк слушается. — Замечательно. Какая роскошная шерсть… Его пальцы ловят рыжий хвост и сжимают, дергают, ерошат против шерсти. А после следует «нагнись». Кайю крупно встряхивает. Тарталья опять молчит. И Люк слушается. Рука барона проходит по пояснице, скользит по молочной ягодице, сжимает до красных следов. Ему явно нравится. Кайя чувствует запах человеческого желания. От него тошнит. Трясет. Просто невыносимо. Разодранный ковер под когтями уже не помогает успокоиться. Человеческие пальцы проходятся по основанию хвоста, но не задирают вверх. Будто чего-то ждут, и почти тут же действительно звучит: — Подними хвост. Кайю начинает лихорадить. Дыхание учащается и срывается с губ слишком громко. Взгляд цепляется за то, как быстро виляет хвост Линяна, приходится посмотреть на него. Тот отрицательно машет головой из стороны в сторону, и снова медленно кончиком хвоста. Туда-сюда. Туда-сюда. Но это неправда. И сердце не верит тоже. Бьется так оглушающе громко. — Умница, — мерзким голосом тянет барон, когда Дилюк повинуется. Голова идет кругом. Кайя видит все, как в тумане. Все замедляется и в секунду ускоряется, когда ладонь барона с громким шлепком опускается на ягодицу Дилюка, а после касается пальцами под хвостом. Сердце в груди отбивает ровно три счета, после чего Кайя выпускает когти и срывается с места. Но в шею что-то больно впивается. Весь воздух тут же вылетает из легких. Изо рта вырывается хрип. Шею и руку обжигает от стальной хватки. И только после этого в тумане вокруг становится видно синие глаза. Пустые, бездонные, страшные. Вся шерсть встает дыбом. Аура подавляет. Так страшно просто не должно быть. Но внутри шестое чувство в одну секунду сходит с ума. До новой темноты и слез, застилающих взор. Кайя хватается за руку на своей шее, но не может ее оторвать от себя, не может сделать хотя бы один глоток воздуха. — Я же сказал. Быть молчаливыми. И послушными, — вкрадчиво шепчет граф, не разрывая их взгляды. — Что ты сейчас хотел сделать? — Восхитительно, Тарталья! Вы удивительны, — на фоне восторженно верещит барон, от такого шоу даже хлопая в ладоши. — Господин, пожалуйста, простите его, — тут же испуганным голосом сбоку просит Дилюк, склоняя голову и корпус, пока сам заметно дрожит тоже. — Пожалуйста. Простите. Прошу вас, простите. Перед глазами темнеет еще сильнее. Люка становится не видно. Кайя беспомощно хрипит, от сковывающего ужаса уже и не пытаясь вырваться. Вдохнуть так и не выходит. Пульс бьется в ушах, а ноги окончательно ослабевают. Становится очень жаль. Что он не видит Люка в конце. Что конец вообще настолько глупый. Хотя, наверное, к такому он и шел. Но пальцы разжимаются. Кайя падает на пол, тут же чувствуя на себе обнимающие руки Дилюка. Дышать больно, думать тоже. А еще горько. Кайя вжимается носом куда-то в колени Люка и старается не дрожать. Люди уходят, Линян вместе с ними. Становится тихо, но вовсе не спокойно. Даже поглаживания Дилюка по ушам совсем не расслабляют. — Ты дурак, Кайя, — шепчет он, накрывая сверху своим хвостом, будто бы сможет согреть и избавить от дрожи. — Ты дурак… Глупый защитник. Глупый… Сколько можно так подставляться… Ты идиот… Ты просто идиот… Пальцы Дилюка, оглаживающие уши и затылок, тоже дрожат. Даже слишком крупно. Возможно, для Люка эта сцена была даже страшнее. Наверняка да. Ведь если бы Кайя умер… — Если бы ты умер… — тихо продолжает Люк, одновременно вторя мыслям. — Если бы ты умер, Кайя, то… что мне делать? Зачем тогда вообще жи… — Не умер, — хрипит он и переводит взгляд на алые глаза. — Я с тобой. Дилюк поджимает губы и кивает. Теперь по-настоящему похожий на себя котенком. В детстве всегда обижался, рычал и мяукал во все стороны, но стоило извиниться — выглядел точно так же, чуть потерянно и до ужаса доверчиво. Прощал Кайю за все, сколько бы он не влипал в неприятности. Ведь главное, что возвращался из них живым, обратно к Дилюку, душа к душе. Хочется поцеловать. Очень сильно. Только сил приподняться совсем нет. Кайя от этого тихо смеется себе под нос, обессиленно поднимая руку и зарываясь ей в алые волосы, Дилюк тут же льнет к ладони и прикрывает глаза. Может, этот импульсивный порыв Кайи и помог чем-то: Дилюка не трогали дальше, его не забрали. Ведь, наверное, могли? Люди могут все что угодно. Власть портит людей, они упиваются ей и не могут остановиться, не видят границ. Кайя до сих пор помнит книжку из человеческой деревни. Про рыцаря и принцессу — чудесную сказку, которую в малом возрасте он любил перечитывать перед сном. Тогда люди казались ему волшебными, такими невероятными созданиями. Одновременно так похожими на фелити, и в то же время совершенно другими. Позже оказалось, что честь, достоинство и благородство присуще людям только в сказках. Уже через минуту дверь в зал снова отворяется. Дилюк дергается от скрипа и тут же осторожно убирает ноги из-под головы Кайи, вставая и выходя вперед. Снова прикрывая собой, снова склоняя голову и извиняясь. Хочется сглотнуть горечь на языке, но из-за боли не выходит. Кайя с трудом садится на полу и переводит взгляд на вновь безэмоционального графа. — Простите, господин, — тихо повторяет Дилюк. Тарталья недолго стоит, смотря как будто сквозь и словно опять задумавшись. А потом отмирает и наклоняется, чтобы заглянуть склонившемуся Дилюку в лицо. Кайя ждет чего угодно: раздраженного крика, удара, пощечины. Но Тарталья просто смотрит, а после вздыхает и распрямляется обратно: — Оденься, пожалуйста. Дилюк кивает и уходит к своей ночнушке, оставленной на ковре. А Тарталья в это время подходит к Кайе и садится на корточки, разглядывая теперь его. От взгляда синих глаз все еще бросает в дрожь, пусть теперь в них и не читается такой очевидной угрозы. Кайя отводит взгляд в сторону первым. Просто не способен его выдержать. Не сейчас, не теперь. Синие глаза же продолжают изучающе скользит туда-сюда, особенно задерживаясь на шее. — Я перестарался, — вздыхает человек, осторожно оттягивая воротник Кайиной рубахи в сторону и разглядывая синеющие следы на горле. — Да… Можешь говорить? — Могу, — хрипит Кайя, все еще не смея поднимать взгляд и раздражать графа сильнее. — Хорошо… хорошо, тогда поговорим сейчас. Садитесь на диван. Сможешь сесть сам или мне тебя поднять? До Кайи не сразу доходит смысл вопроса, но после он быстро кивает и скорее пытается подняться сам под пытливым взглядом, злить человека совершенно не хочется. Но тот на вид остается все таким же абсолютно спокойным. Это одновременно пугает и успокаивает. Кошачье нутро неистово мечется от этой неопределенности в новом приступе ужаса. Невозможно находиться рядом с непредсказуемым человеком. Дилюк садится на диван рядом, почти тянется приобнять хвостом, но осекает себя раньше. Тарталья этого, кажется, и не замечает, присаживается на край стола, свободный от угощений, скрещивает руки на груди и вновь пугающе задумывается на пару минут. Время, словно испуганная мышь, тоже замирает, боясь побеспокоить это опасное существо. — Введем несколько правил, — начинает граф, проходясь по Кайе и Дилюку внимательным взглядом. — Вы слушаетесь меня. И не как было сейчас. А полностью, без попыток самодеятельности. Вам не надо теперь всегда быть молчаливыми или сидеть у моих ног, но когда я прошу слушаться, вы слушаетесь. Это понятно? Приходится выдохнуть «да», хотя на самом деле понятно не особо. Но пусть будет так, пусть человек командует, пусть чувствует полную власть. Люди не знают, что на самом деле она делает их более слабыми. И, наверное, это как раз то, что им сейчас и нужно. — Еще вы никогда. Не смеете. Ранить кого-то в этом особняке. Ни-ко-го. Ни гостей, ни прислугу, ни мою семью, ни меня. Иначе я буду вас наказывать. Очень жестоко, — четко и с нажимом проговаривает Тарталья каждую фразу. — Ни одной капли крови. Вы поняли? Семью? Значит здесь есть кто-то еще из господ? Времени думать об этом нет, и Кайя снова хочет выдохнуть «да», но взволнованный шепот Дилюка перебивает его: — Прошу, простите за это. Только после Кайя поднимает взгляд на человека, скользит им от лица вниз и наконец понимает: рубашка на руке Тартальи разорвана в клочья, на ткани видны красные разводы крови. Кайя разодрал ему когтями руку, когда пытался освободиться. И даже не заметил. Инстинктивно. От осознания сердце вновь разгоняется в ушах страшным предчувствием. Жестокое наказание, да? Кайя готов. Хотя хвост предательски дрожит позади него. Тарталья опять задумывается. Снова надолго. И страшнее всего оказывается представлять, что сейчас происходит в его рыжей голове, какие наказания она придумает для Кайи, а может не только для него. В собственную голову приходит бешеная мысль: надо напасть снова. Если приговор будет действительно ужасным, убийственным, то нужно будет ринуться в бой первым. Это… будет лучше, чем получить бесчеловечное наказание. Но Тарталья вновь рушит все планы внезапной сменой темы совершенно другим вопросом: — Кто вы друг другу? Кайя почему-то весь замирает. Зачем ему знать? Что он будет делать с этой информацией? Ничего не может быть просто так. Да и человеку вовсе не понять их связь. Это даже невозможно объяснить. И внезапно это злит. Человек лезет слишком далеко, точно не в свое дело. — Мы пара, — уверенно произносит Дилюк. Внутри что-то ломается и крошится. А потом собирается по кусочкам обратно. Пара? Кайя переводит взгляд на Люка и поджимает губы. Они вместе с детства, еще тогда их души сплелись в одну. Еще подростками они баловались поцелуями и забвением в глазах друг друга. Но Кайя так и не успел… предложить Дилюку не только свою душу, но и сердце. Навсегда. Стать полноценной парой. Он просто не успел. Их жизнь сломали раньше. Граф задумчиво мычит и кивает сам себе, будто что-то понял. Разглядывает своими пустыми глазами что-то за окном, прикрывает веки и тихо дышит. Вновь на вид такой спокойный, словно и не опасный. Только теперь они прекрасно знают, что это не так. Атмосфера вокруг не кажется гнетущей, но и напряжение никак не отпускает. Снег за большими окнами падает так медленно, что в пору кричать от пробирающего ужаса. Тарталья переводит взгляд снова точно в глаза: — Мне дать вам имена или вы назовете свои? Вопрос уже привычно выбивает из колеи. Доверять человеку свое имя не хочется. Но от мысли, что его будут звать каким-то гадким «Пушистик», на корне языка собирается ком тошноты. Он действительно дает им выбор? — Кайя, — не давая себе передумать, быстро произносит он, тут же закашливаясь от боли в горле. — Дилюк. Граф снова кивает, подает Кайе стакан воды со стола и улыбается уголком губ. Вправду любит послушание? Военная выправка? Кайя знал, что люди постоянно воюют и что их войны жестоки, дисциплина в армиях тоже. Но человек перед ними был так юн… Победы на юге? Отмечен человеческой Царицей? Верилось с трудом. На первый взгляд. Проводя рядом все больше времени, сомнения отпадали сами собой. Кайя аккуратно прислоняет стакан к губам и делает несколько осторожных глотков. Что за сила в этих руках? Граф чуть не сломал ему шею... — Хорошо, мое имя вы слышали, но при других людях зовите меня только по титулу. Так положено. Но «господин» тоже сойдет. — Хозяин? — тихо и горько срывается с губ Кайи вновь быстрее мыслей. Иногда характер рвался из него сам по себе, и сдержать его Кайя просто не успевал. Тяжело быть послушным, когда вся твоя натура соткана из непокорности и свободы, из резвых ветров и бурных рек, из дикой, настоящей природы. Тарталья почему-то смеется. Не так противно, как тот барон, и, кажется, что даже не наигранно. Тихий и мягкий смех. Не пугающий, но все равно заставляющий поежиться. — Хорошо, Кайя, ты зови меня исключительно хозяином, — ехидничает граф, а после скрывает улыбку за рукой. — Ко мне есть какие-то вопросы? Как только мы договорим, я собираюсь уехать. Пока не знаю насколько. Но достаточно надолго. Так что слушаю вас, пока я здесь. Вопросы? Просьбы? У Кайи тысячи вопросов, правда, ни один из них сейчас не кажется настолько стоящим, чтобы задавать его вслух. Дилюк тоже настороженно молчит. Тарталья же терпеливо ждет, лениво разглядывая их и замешательства на их лицах. — Можете снять цепь с моих ног? — тихо почти мяучит Дилюк, и Кайя поражается тому, насколько хорошо он в очередной раз играет роль безобидного и милого котенка. — Ха, — снова смеется Тарталья, и тонкие лучики-морщинки появляются у его глаз, а после пропадают, оседая наигранной улыбкой. — Нет. По глазам вдруг становится ясно: граф все понимает. Что это один из немногих факторов, который удерживает их от побега прямо сейчас. Но если он понимает, то наверняка предпримет что-то еще, чтобы этого избежать. Кайя прикусывает щеку и сжимает кулаки. — Тебе больно? — вдруг продолжает Тарталья, смотря на позолоченные кандалы. — Врач доложил, что повреждены только ноги Кайи. — Эти оковы быстро промерзают и примерзают к коже на морозе, — находит причину Дилюк, взволнованно и невесомо ударяя кончиком хвоста у себя за спиной. — В доме не будет мороза, — продолжает щуриться граф, но почти сразу прикрывает глаза и вздыхает. — Я попрошу принести тебе теплые носки, чтобы металл больше не касался кожи. Дилюк тихо благодарит, и Кайя чувствует, насколько он расстраивается в это мгновение. Но их хотя бы не пристегивают цепями к какой-нибудь железке. И даже пытаются хотя бы отчасти прислушиваться. Буквально дают одежду, а не раздевают. Это ведь уже не так плохо? — Ладно, раз больше ничего придумать не можете, все новые вопросы будете решать с Катериной. Слушайтесь ее, пока меня нет, — с нажимом произносит Тарталья и дожидается новых кивков. — Умницы. Тогда я уезжаю. М-м, и да. Какое вы любите мясо? Крольчатина? Оленина? Кайя хмурится, не понимая, что у этого человека вообще творится в голове. Кажется, что настоящий хаос. А про наказание Кайи он уже и вовсе забыл? Это, конечно, к лучшему, если больше о нем граф и не вспомнит. Но Дилюк ориентируется быстрее и будто заинтересованно мяучит «оленина». На самом деле он переигрывает, стоит только присмотреться. Этот нерешительный смущенный взгляд чего стоит. И уши чуть прижатые к голове. Так делал Кайя в детстве, чтобы скорее заслужить прощение Крепуса после неудачных выходок. Дилюк сейчас просто копирует то его поведение?.. — Кайя? Голос графа вырывает из мыслей. Оказывается, он все еще ждет и его ответ. Вопрос «зачем» застревает в глотке и Кайя сглатывает его. Вслух лишь повторяет за Дилюком, хрипло и болезненно, горло все еще саднит. Граф что-то довольно хмыкает себе под нос и просто уходит из комнаты, оставляя их одних. Больше ничего не говоря, не командуя, не давая абсолютно никаких распоряжений. Откуда-то издалека, из прихожей, слышатся голоса, сборы, но длятся они недолго. Минут через пять уже хлопает огромная входная дверь, и до них доносятся лишь шепотки горничных. Кажется, что можно выдохнуть, но почему-то не получается. Вплоть до момента, пока Дилюк не прижимается к его боку, утыкаясь лицом в плечо. От телесного контакта всегда становится хоть немного спокойнее. И сейчас тоже. Да, все хорошо. Они пережили и страшный первый вечер, и ужасное первое утро в этом доме. Дальше… должно быть легче… если повезет.