***
Гючхоль готовится к визиту. Электричество никуда не рассеялось с его кожи с их предыдущей встречи, так что он взбудоражен, неусидчив, возбуждён. Он готовит материалы. Он покупает холст и тщательно натягивает его на выбранную раму. Он достаёт свои лучшие кисти и почти на сутки замачивает их в перекиси водорода. Он подбирает какую-то случайную жертву и набирает кровь. Эта девчонка даже не особо страдает, он совсем не уделяет ей внимания, он милосерден сегодня и кроме того, нетерпелив. Ему не нужно вдохновение, только краска. До вечера пятницы ещё двадцать восемь часов. Он проверяет температуру холодильника, избавляется от трупа, тщательно моет и прибирает студию, которая в этот раз даже не особо заляпана. И ждёт.***
Bring your body, baby, I could bring you fame
Из больших окон уже виднеется растекающийся багровым пламенем закат, когда на подъездную дорожку с негромким шорохом съезжают шины дорогого автомобиля. Чон Гючхоль не разливает по бокалам вино, не направляется открыть дверь. Для этого гостя дверь и так открыта. Она закроется до утра, как только он войдёт. Он слышит осторожный цокот каблуков по лестнице. Ещё восемь шагов… Дверь распахивается беззвучно, без стука, и так же беззвучно захлопывается. Щёлкает замок. Чон Гючхоль оборачивается, приветствуя своего гостя мягкой улыбкой. Его встречают глаза – такие же чёрные и такие же горящие. Электричество взбирается от пальцев к плечам и стекает по позвоночнику, и внезапно Гючхоль обнаруживает себя заземлённым. Пак Тэу улыбается в ответ так, что на щеках проявляются лёгкие ямочки, и в улыбке поровну искренности и фальши, и Чон Гючхоль чувствует восторг. – Я ожидал компанию из дюжины охранников, – смеётся он. – Вы восхитительно безрассудны для вашего поста. Пак Тэу приближается к нему с лукавой ухмылкой. – Возможно, весь этот район на километр оцеплен полицией? Гючхоль снова смеётся. – Возможно, – благосклонно соглашается он. Он ведёт гостя в свою студию. Пак Тэу замирает на пороге, инспектирует помещение, хищно втягивает воздух. На лице на мгновение проступает что-то нечитаемое, Чон Гючхоль успевает уловить это, но пока не может интерпретировать. Мгновение спустя выражение лица Пака Тэу расслабляется и вновь становится приятно-нейтральным. И только глаза всё так же выразительно сияют. Он проходит вперёд и осматривает стены с красной подсветкой, незаконченные наброски и сохнущие картины, расставленные тут и там случайные глиняные и гипсовые фигурки, прозрачные плотные шторы в пол. Вместо металлического стола посреди комнаты, в точке наилучшего освещения, стоит кресло. В полутора метрах от него – холст и аскетичный табурет. – Ах. Значит, вот здесь рождается искусство. Чон Гючхоль идёт к нему и останавливается за его плечом. – Ваша высокая оценка воодушевляет меня вот уже шесть дней с нашей последней встречи. Пак Тэу слегка поворачивает голову в его сторону. – Уже не последней. Он пахнет пачули и тимьяном. Прядь тёмных волос скрывает его лицо. Гючхоль плавно поднимает руку к его виску и заправляет её ему за ухо. – Скажите, господин Пак, много ли с вас писали картин? Пак Тэу своевольно встряхивает головой так, что чёлка снова падает ему на лоб, и разворачивается к нему лицом, не предпринимая попытки отодвинуться. – Ни одной, о которой бы я знал. Гючхоль склоняет голову набок. – Большое упущение. Пак Тэу не прерывает зрительный контакт, только слегка щерится, демонстрируя ровный ряд белых зубов. Гючхоль берёт его за локоть и подводит к креслу. – Располагайтесь, господин Пак. Примите любую удобную позу, в которой сможете просидеть достаточно долго. Он отходит к холсту. Ножки кресла слегка скрежещут по полу. – Возможно, мне стоит прислушаться к совету мастера, – раздаётся вкрадчивый голос. – У вас наверняка уже есть идеи по композиции и задумке картины, и в таком случае мне лучше принять не столько удобную, сколько нужную позу. Что подсказывает вам ваша муза? «Что ты будешь лучше всего смотреться на моём столе связанный», – думает Гючхоль, но, конечно, вслух не говорит. Сзади раздаётся негромкий смешок. Бестия. Принцесса. Гючхоль берёт в руки пульт, чтобы отрегулировать потолочный свет, и оборачивается. – Моя муза подсказывает мне совсем уж фривольные вещи. Боюсь ненароком оскорбить вас подобными предложениями. Его встречает чёрное пламя чужих глаз. – Попробуйте. Предвкушение завязывается тугим узлом где-то в животе. – Я специализируюсь на изображении уязвимости. Я бы нарисовал вас обнажённым. Пак Тэу тонко улыбается. – Тогда доверю художнику самому подготовить модель, – бросает он, откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза. Его реплика словно бьёт с размаху прямо по лёгким – вот настолько сбивает дыхание. Чон Гючхоль считает до двух и глотает воздух, пропитавшийся тимьяном и пачули, и неторопливо подходит к креслу. Сегодня Пак Тэу облачён в чёрный костюм-тройку. Дорогая ткань безупречно облегает скульптурное тело. Белоснежная рубашка застёгнута под горло, тёмный галстук завязан в безукоризненный узел. Гючхоль останавливается, ставя ноги по обе стороны от скрещённых лодыжек Пака Тэу, тянется к этому узлу и начинает осторожно развязывать его. Когда первая пуговица рубашки выскакивает из своей петли, Пак Тэу издаёт негромкий расслабленный выдох. На шее остаётся бледный след от тугого галстука. Гючхоль едва сдерживается, чтобы не обернуть поверх него пальцы. Он продолжает расстёгивать пуговицы, дюйм за дюймом обнажая гладкую кожу. Пак Тэу позволяет снять с себя пиджак и жилетку, не выказывая никакой реакции на эти действия. Он послушно приподнимается, слегка наклоняется вперёд, вытягивает руки, но его глаза по-прежнему закрыты, и дыхание ровное. Гючхоль расстёгивает последнюю пуговицу рубашки и кладёт руку на пряжку ремня. – Поднимитесь, господин Пак, – шепчет он ему на ухо и с восхищением обнаруживает, что Пак Тэу непроизвольно ёжится, как от мурашек. Когда на нём остаётся только бельё, Пак Тэу лениво приоткрывает глаза и сразу натыкается на выжидающий взгляд Гючхоля. Тот стоит непозволительно близко и смотрит непозволительно жадно, но Тэу позволяет. Он вздёргивает один уголок губ и чуть выше приподнимает подбородок. И одним плавным движением сдвигает плотный пояс, позволяя белью соскользнуть вниз, и переступает через него, усаживаясь обратно в кресло и закидывая ногу на ногу. Гючхоль смотрит на него сверху. Дёргается кадык; в расстёгнутом разрезе рубашки вздымается грудь. Быть в центре внимания этого человека? Пак Тэу снова откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза, не скрывая довольной ухмылки. Гючхоль делает глубокий вздох, заполняя свои лёгкие тимьяном и пачули. Ему безобразно смешно, и ещё он определённо впечатлён. «Да, – думает он. – Ты понимаешь мои картины». Он аккуратно размещает одежду на одном из стоящих поодаль стульев и возвращается к холсту.***
В воздухе стоит стойкий металлический запах крови. К нему пробиваются более тонкие ноты пачули и тимьяна. Тэу больше не закрывает глаза. Он почти не шевелится, только изредка наклоняет голову из стороны в сторону, разминая шею. Он наблюдает за художником. Чон Гючхоль больше не бросает на него своих загадочных жадных взглядов – нет, бросает, но сейчас это больше оценивающий взгляд мастера, чем то, что… чем бы оно ни было. Тэу мысленно перебирает ту бурю эмоций, которая поселилась в нём. «Красное облако» заняло место в его доме. Место в его мыслях занимает Чон Гючхоль. Пак Тэу следит за его сосредоточенным лицом, прищуренными глазами. Отмечает, как он откидывает с лица длинные пряди волос пальцами, измазанными красным, и оставляет на скулах такие же следы. Сильный. Дикий. Такой же. Они совпадают в своём понимании того, как играть в игры. Эта партия должна привести их к чему-то, что устроит их обоих. Либо художник просто умрёт, легкомысленно решает Тэу и снова расслабляется в кресле.***
Его слегка убаюкивает тишина, нарушаемая лишь монотонным шорохом кисти. Когда он в следующий раз поднимает голову, Чон Гючхоль стоит перед ним. – Вы на редкость терпеливая модель… для живых, – улыбается он. Тэу мягко смеётся, соединяет руки в вывернутый замок и вытягивает их, упираясь раскрытыми ладонями ему в живот. Тонкие пальцы аккуратно подцепляют его подбородок и заставляют запрокинуть голову. Тэу опускает руки, намеренно мазнув ими по чужим бёдрам. Он всматривается в лицо над ним, затем хмурится и тянется вверх. Из носа бежит тонкая струйка крови. Он осторожно касается кожи Чона Гючхоля и большим пальцем стирает алую дорожку. А затем перемещает руку ему на загривок и рывком притягивает к себе. Они сталкиваются губами. Это даже не поцелуй, это взрыв. Ладонь плотным кольцом ложится ему на шею, чужое тело опускается ему на колени. Тэу обхватывает его за пояс, кусается в поцелуй, чувствуя на языке вкус его крови. Чон Гючхоль смеётся ему в губы, придавливает пальцами сонную артерию и шепчет ему в ухо: – Принцесса. Глаза закатываются от удовольствия, в висках шумит от нехватки кислорода. Пальцы на шее сменяются жадными губами, и Тэу коротко стонет. Рука вплетается в волосы и с силой оттягивает назад, открывая больше доступа настойчивым губам. Гючхоль ведёт языком до мочки уха, прихватывает её зубами, цепляя маленький прокол, затем спускается вниз до основания шеи. Кожа под его ртом солоноватая и пахнет пряным тимьяном. Он лижет туда, где чувствует биение крови, втягивает губами кожу, один за другим оставляя следы. Сладкий. Он возвращается к красивому, приоткрытому на выдохе рту и глубоко целует. Он жадный. Он хочет больше – бесконечно больше. Между поцелуями он упускает момент, когда и сам остаётся без рубашки, а нетерпеливые руки уже расстёгивают его ремень. Пряжка отвратительно неподатлива. Тэу издаёт раздражённый рык, выдёргивает ремень из шлёвок и отбрасывает куда-то в сторону. Недостаточно близко. Он впивается одной рукой в напряжённое бедро, другую укладывает на узкую талию и коротким рваным движением прижимает к себе, выгибается навстречу. Прохладные пальцы ложатся на его член, контраст температур прошивает всё тело, он содрогается и разрывает поцелуй, чтобы глотнуть воздух. Гючхоль удерживает его за подбородок, не давая отвернуться, и дышит ему в губы. Тэу взглядывает в тёмный мёд его глаз. Пряди длинной чёлки щекочут ему ключицы. Тэу слегка отстраняется, скользит ладонью вверх по напряжённому животу, замершей груди, подносит ко рту и показательно медленно облизывает её. И, нахально прищурившись, обхватывает влажными пальцами чужой член. Гючхоль гладит его по щеке, наклоняется ближе и тягуче сцеловывает с его бесстыдно ярких, припухших губ ухмылку. Они ласкают друг друга в неспешном ритме, изучают изгибы и чувствительные зоны их тел. Кожа Тэу восхитительно горячая под прохладными ладонями Гючхоля. Под вуалью пачули и тимьяна пробивается его собственный мускусный запах, Чон Гючхоль вдыхает его, вжимаясь лицом в красиво изогнутую шею, слизывает с неё капельки пота. Тэу пропускает пальцы сквозь его распущенные волосы, шумно вздыхает и льнёт ближе, когда от накатывающих волн удовольствия особенно сладко сводит низ живота. Движения становятся резче, дыхание учащается. Тэу нестерпимо прекрасен, когда приподнимает напряжённые плечи, вжимается спиной в спинку кресла и застывает с изогнутыми кверху внутренними уголками бровей и распахнутыми губами. Гючхоль не сдерживает восхищённого оха, толкается бёдрами навстречу на пару мгновений замершей ладони – один раз, второй, третий – и с негромким стоном кончает, утыкаясь лбом в плечо Тэу. Ему требуется несколько долгих минут, чтобы прийти в себя. Вероятно, его даже вырубило на эти минуты, потому что, когда голова проясняется от сладкого марева оргазма, Тэу уже дышит ровно и сидит немного иначе, слегка сместившись в кресле и приняв более комфортную позу, чтобы бережно удерживать его в объятиях. – Сигареты остались в пиджаке, – у него хриплый голос, снова вежливо-нейтральный, но на этот раз с отчётливым оттенком удовлетворения. Гючхоль выпрямляется, не предпринимая попыток подняться, закидывает локти за голову и потягивается. Затем отклоняется назад и вправо – Тэу с удивлённым возгласом надёжно ловит его за талию – и выуживает из нагрудного кармана сброшенной на пол рубашки пачку с зажигалкой внутри. – К твоим услугам, – он выпрямляется и вытаскивает сигарету. Тэу смотрит на него, не находя слов. Его губы снова слегка приоткрыты, и Гючхоль не может сдержаться и снова накрывает их своими. Тэу позволяет несколько секунд себя целовать, после чего капризно фыркает и несильно отталкивает Гючхоля. – Принцесса, – подытоживает тот, поджигая сигарету, а в следующую секунду в его горло упирается лезвие скальпеля-авторучки. – Не боишься, что у принцессы может оказаться жало скорпиона? – голос полон лукавства, в чёрных радужках пляшут искорки неподдельного веселья. Чон Гючхоль делает затяжку. Он надавливает большим пальцем на центр нижней губы Тэу, наклоняется ближе, игнорируя холодное давление стали, и выдыхает дым ему в рот. – Так только интереснее, – с восторгом шепчет он.