lucifer, my love

Ближе к полуночи у мастера срабатывает так называемое «шестое чувство». Чуть позднее мастер поймет, с чем (а, точнее, с кем) ассоциировать это странное, едва заметное покалывание чуть ниже затылка, как будто кто-то пристально уставился ему в спину с другой стороны улицы. Но в этот момент оно вызвало у него лишь легкую, ненавязчивую тревогу. Не то, чтобы мастеру были непривычны чужие взгляды. Их сопровождали абсолютно разные эмоции, читающиеся на лицах людей, будь то отвращение и возмущение или восхищение и трепет. Когда служишь в театре, да и в Союзе писателей, привыкаешь к определенной доле внимания, направленного на тебя, если не упиваешься им, чего ожидать от мастера, конечно, не стоило. Но этот вид внимания был совершенно другим. Как будто за ним наблюдали особенно пристально, особенно внимательно следили за каждым его шагом. Возможно, подумалось мастеру, это Бог сейчас смотрел на него своими вездесущими и всевидящими очами — на него, такого крохотного и незначительного в масштабах Москвы, не говоря уже об их планете и безграничных просторах космоса. На то, как он сидел над своей многострадальной рукописью в захламленном полуподвальном помещении и вглядывался в невидящие глаза бюста неизвестного римского полководца в поисках ответов. Но стоило мастеру лишь подумать о Боге, как в дверь (он, что, забыл закрыть калитку?) бесцеремонно постучались, как-то смазанно и неаккуратно. Маргарита стучала иначе, всегда твердо, будто выверяя каждое свое движение, каждый взмах кистью руки. Те, которых больше всего боишься увидеть на пороге, стучались, как правило, многократно и со всей, что называется, пролетарской ненавистью. Этот стук мастер не узнал, и в пытливом уме писателя невольно заиграло любопытство, — опасная в его время черта. Однако мастер все же открыл. На пороге стоял его новый знакомый. Как говорится, дьявол, которого ты знаешь, лучше, чем тот, которого ты не знаешь. А знал мастер лишь одного дьявола, с ним они, вот, несколько дней назад замечательно провели вечер на той дурацкой постановке, которую мастер умело приукрасил в своей голове. Выглядел Воланд… странно, даже для себя. Какой-то взмокший, в неаккуратно застегнутой рубашке, небрежно перекинув привычный пиджак через плечо. От мужчины резко разило спиртом. Если бы не его широкая, довольная улыбка, то мастер бы невольно отшатнулся, а тут, — наоборот, он едва заметно подался вперед. — Meister… mein Meister, — вместо приветствия произнес дьявол. — Доброй ночи, мессир Воланд, — немного смутившись, ответил ему мастер. Несмотря на верную опору в виде трости, Воланда сильно шатало. Вернее, он еле держался на ногах, так что в определенный момент мастеру пришлось подхватить его под руку, чтобы его знакомый не упал. Трость с противным дребезжащим звуком упала на землю. Воланд это событие проигнорировал. «В таком состоянии отпускать его отсюда нельзя… расшибётся ещё,» — подумал мастер и аккуратно завёл незваного гостя в дом, всё ещё держа его под руку. Мысль о том, что сегодня он помогает подвыпившему Сатане, вызывала у него какой-то будоражащий трепет. На шум приплелся заспанный Бегемот и оценивающе-хитрым взглядом посмотрел на Воланда. Последний возмущенно нахмурился: — А ты меня почему не встречаешь? Возможно, мастеру показалось, но кот как будто закатил глаза и поспешно ретировался, видимо, в какой-то тайный, известный лишь ему одному угол. Они кое-как преодолели лестницу, и, наконец, мастер смог опустить Воланда на небольшой диванчик, прикрытый старым пледом. Дьявол тут же с преувеличенным вздохом развалился на нем настолько, насколько было возможно, потирая больное колено. Мастер поспешил налить ему стакан воды. Когда он вернулся, до этого помятый пиджак, который дьявол нес в руках, уже был на нем, причем выглядел он идеально. Хотя, кажется, позы Сатана не менял… — Я ваш… ewiger должник, mein Meister, — пьяно протянул Воланд и в два счета осушил стакан. — Не стоит, друг мой. Я ведь не бросил бы вас на пороге в таком состоянии, — ответил ему мастер, забрал стакан и отставил его на пол. Воланд немного поджал ноги, освобождая место на диване. Мастер сел рядом, пытаясь удобно устроиться в том тесном уголке, который ему любезно выделил гость. В ответ на реплику мастера Воланд по-детски пожал плечами. — Признаюсь, мастер, я… хотите, верьте, хотите, нет, но на всём своём долгом веку я так практически никогда не пил. Чтоб… вот так! — Воланд взмахнул руками, показывая на себя. Мастер усмехнулся. Пьяный дьявол выглядел невероятно очаровательно. Мастер был невероятно рад, что сегодня он был относительно трезвый, и мог целиком и полностью отдать себя лицезрению этой замечательной картины. — Чтоб… «вот так» — это как? — с игривой улыбкой спросил он. — Чтоб прийти к… — Воланд сделал небольшую паузу, — … к вам, да еще и посреди ночи. Хотя что я… вы же все равно не спали. Вы ведь так плохо спите последнее время, да? — несмотря на опьянение, Воланд крайне грациозно поменял позу и бесстыдно облокотился на плечо Мастера, с заискивающим сочувствием вглядываясь в его лицо. Мастер от неожиданности немного выпрямил спину, но сцена была не то чтобы удивительной. Еще тем вечером, когда они смотрели ту сомнительную постановку, он заметил любовь Воланда навалиться всем телом на плечо соседа. Мастеру дискомфорта это не доставляло. Наоборот, почему-то он сразу чувствовал себя в безопасности, как бы это ни было нелогично. — От вас ничего не скроешь. Вездесущий Воланд, так и просится сравнение с… Воланд резко схватил мастера за предплечье и болезненно сжал. Взгляд мастера резко перехватили серьезные, вмиг ставшие холодными глаза. Мастер покорно замолчал и жадно сглотнул. Прикосновение было, несмотря на всю его силу, приятным, и пробуждало внутри тайные, постыдные желания. Вопрос только в том, перед кем ему было сейчас стыдно? Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. А затем выражение лица Воланда моментально сменилось, и он тут же отчего-то прыснул со смеху. Мастер залюбовался морщинками, игриво танцующими возле его глаз. — Ну и сравнения у вас, конечно, mein Meister. Приберегите их для своего романа, хм? — Воланд отпустил руку мастера и резко поднялся с дивана. — Кста-ати, как там дела с вашим magnum opus? Не дождавшись ответа, дьявол неожиданно уверенно поспешил пройти к письменному столу. Мастер резко подскочил с дивана, чтобы помочь пьяному мессиру удержаться на ногах, но у того в руке уже была верная трость, которую Воланд, как вспомнилось мастеру, уронил еще во дворе и явно не поднимал… — Как сказать… — ответил мастер, вмиг растеряв всю свою уверенность. — Исписал пару черновиков, но, думаю, в роман это не войдет. Можете посмотреть, если интересно. Воланд, пошатываясь, обернулся на мастера. В его глазах бушевало нечто странное, как будто возмущение, смешанное с сочувствием. — Мой дорогой мастер, никогда не делайте никому одолжений. Даже мне, — он опустился на шаткий стул перед письменным столом с беспорядочно раскиданными на нем листами и вздохнул. — Natürlich, я с нетерпением жду новых глав. Но только тех, которыми вы будете довольны. Иначе я и сам не получу никакого удовольствия от прочтения. Мастер хотел, было, ответить Воланду, но тот, растянувшись на стуле, продолжил говорить. Оказалось, пьяного Воланда разговорить было еще проще, чем трезвого. Вернее, усилий не требовалось вообще. — Скажите, мастер, а вам вообще важно… мое мнение о романе? Только вы поймите меня правильно, я не подразумеваю, что вам все равно на то, что я думаю, ни в коем случае! Вы всегда крайне трепетно относитесь к моим комментариям. Просто… насколько важна степень моей удовлетворенности романом? В отличие от вашей, которая явно необходима для написания хорошего произведения. Свой ответ на это мастер мог объяснить лишь тем, что вид Воланда, который сидел, устало подперев подбородок рукой, и с надеждой смотрел на него, заставил остатки благоразумия и здравого смысла, которых в обществе Сатаны у мастера и так было постыдно мало, испариться насовсем. — Мне всегда важно, чтобы обе стороны получили удовольствие, — сказал он, чувствуя, как у него пылают уши. Воланд изумленно приподнял брови и ухмыльнулся. — Ничего другого я от вас и не ожидал, — он преувеличенно вздохнул. — Мастер, ну какой же вы хороший, аж тошно. Мастер, который все еще стоял поодаль с глупым выражением лица, не знал, как отреагировать, поэтому решился действовать, и подошел к столу, за которым расположился Воланд. Он встал рядом, кончиками пальцев касаясь исцарапанной столешницы, хотя дотронуться ему хотелось до того, кто сидел рядом. — Слишком хороший для дьявола? — хитро усмехнулся мастер, уже зная ответ на свой вопрос. — Мм… — Воланд на мгновение задумался. Он посмотрел на мастера так, будто ему удалось заглянуть в самые недры его души, достав оттуда то, в чем мастер боялся признаться даже самому себе, и, будто подводя итог, произнес: — В самый раз. Мастер завороженно наблюдал, как тонкая рука дьявола, до этого державшая трость, потянулась к его пальцам. Не отрывая пристальный взгляд от глаз мастера, Воланд повернул ладонь внутренней стороной в немом приглашении. От приглашений самого дьявола не принято отказываться, и мастер охотно повиновался. Он поймал взгляд Воланда и медленно провел пальцем по его ладони, от кончика среднего пальца до запястья, самодовольно наслаждаясь тем, как уверенная улыбка Сатаны едва заметно дрогнула, и тот приоткрыл губы в немом вздохе. — Вот видите, мастер. Вы жестоки, — с преувеличенным недовольством произнес Воланд, хотя голос его едва заметно сорвался. — В чем же? — спросил мастер, продолжая рисовать пальцем узоры на ладони мессира. — В своей нерешительности, — выпалил Воланд. Все возможные слова растаяли на языка у мастера, ведь дьявол резко подскочил со стула, схватил его за запястье и притянул к себе. Мастер почувствовал на щеке обжигающее дыхание с привкусом вина, а чуть ниже затылка — тепло чужой ладони. За одно мгновение из своего жилища он попал в замкнутое пространство, где существовал только Воланд, который был чертовски, маняще близко, настолько близко, что горячего воздуха на двоих едва ли хватало. Взгляд мастера судорожно бегал по лицу Сатаны, пытаясь считать его намерения по глазам, по уголкам губ. Но лицо Воланда было нечитаемо, как никогда прежде, и мастер решил поддаться зову сердца, полностью игнорируя всякую рациональность, что в последнее время стало его жизненным кредо. Жесток в своей нерешительности? Ему очень захотелось доказать дьяволу обратное. Мастер осторожно подался вперед, прикрыв глаза, и легко коснулся губ Воланда своими. Не встретив сопротивления, он прижался к ним еще сильнее. Правая рука мастера скользнула Воланду на поясницу, и это словно вывело Сатану из транса. Воланд целовал его, как свойственно дьяволу — жадно, будто он ждал этого тысячи лет, царапая зубами нижнюю губу мастера, властно перехватив его подбородок пальцами. Мастер беспомощно, лихорадочно часто дышал, цепляясь за плотную ткань дорогого пиджака Воланда, пытаясь хоть за что-то зацепиться, иначе, он был уверен, земля бы ушла у него из-под ног в любую секунду. Как будто контроль над собственным телом был потерян полностью, отдан в руки самого воплощения нечистой силы, а мастер… мастер, к своему самодовольному стыду, был и не против. Через некоторое время Воланд оторвался от губ мастера. Последний, гонясь за лихорадочно безумным ощущением полного блаженства, попытался поймать губы Сатаны своими, но тот лишь взял лицо недовольного, раскрасневшегося мастера в ладони и с несвойственной дьяволу влюбленной пьяной улыбкой стал рассматривать черты его лица. Аккуратно погладил большими пальцами небритые горячие щеки мастера. — А теперь немного потерпите, mein Meister. Воланд вдруг убрал руки от лица мастера. развернулся и уверенно пошел по скрипящему паркету. Мастер недоуменно следил за мессиром, невольно прикоснувшись к щеке, пытаясь угнаться за фантомными прикосновениями, которые он ощущал пару секунд назад. Воланд же спокойно проследовал к кровати мастера, поднялся по небольшой лесенке и остановился рядом. Бросил хитрый взгляд на мастера. А затем снял пиджак и бросил его на спинку кровати, куда пиджак будто сам по себе аккуратно лег. Мастер не мог перестать на него смотреть, представляя, какими бы фразами он изобразил Воланда на бумаге. Какие бы слова он подобрал, чтобы описать угловатые изгибы дьявольских рук, которые можно было угадать под рукавами бордовой рубашки? Как бы он выразил, насколько очаровательно выглядела темная прядь, выбившаяся из обычно идеально уложенных волос? А если бы он описывал то, как сейчас Воланд расположился на его кровати, то… — Мастер? Дорогой мой, у вас все в порядке? Я вас тут, вообще-то, уже заждался. Закончить в голове описание мастер не смог, потому что от картины, которая была у него перед глазами, во рту пересохло, а кровь резко ударила куда-то вниз живота. Воланд, сняв тяжелые сапоги, по-собственнически развалился на светлом белье в цветочек. Он лежал на спине, приподнявшись на локтях, а согнутые ноги были разведены: недостаточно, чтобы это выглядело вульгарно, но достаточно, чтобы создать намёк. Из-под задранных штанин виднелись подтяжки для носков. Воланд похотливо улыбнулся, глядя на мастера из-под полуопущенных век, и поманил того к себе рукой. Мастер никогда не становился жертвой гипноза и никогда не был приверженцем какого-либо культа, но, кажется, именно так вышеупомянутые себя и чувствовали. Все его мысли были поглощены только Воландом, все поступки хотелось совершать лишь в его имя: писать романы, сжигать их, калечить жизни, в том числе и свою… Мастер стремительно подошел к кровати и, сбросив с себя халат, навалился на Воланда сверху, практически прижимая его к прохладному пододеяльнику, шумно вдыхая воздух у основания шеи мессира. — О чем вы там так долго думали? — полушепотом спросил мастера Воланд. Голос, изящно украшенный акцентом, пустил по позвоночнику мастера мурашки. — Я пытался найти слова, которые могли бы вас описать, — тихо ответил ему мастер. Воланд аккуратно отпихнул от себя мастера, лишь на несколько сантиметров. Тот озадаченно и немного обиженно уставился на дьявола, молчаливо интересуясь, что он сделал не так. Но на лице Воланда было лишь самовлюбленное любопытство. — И к чему же вы пришли? — пытаясь подавить улыбку, спросил он. — Стыдно признаться, но… — мастер смущенно отвел взгляд. — Все слова вылетели из головы, когда я увидел вас в своей кровати. Воланд, определенно, был доволен этим ответом, потому что он схватил мастера за затылок и припечатал его губы к своим. Мастер издал удивленный полустон, но тут же повиновался мессиру и начал послушно следовать за его движениями. Прошло, по ощущениям, всего несколько мгновений блаженства, и Воланд снова аккуратно толкнул мастера в грудь, но теперь уже затем, чтобы отдать негласный приказ. Он повернул голову, демонстрируя мастеру свою изящную шею, скованную острым воротником рубашки. Мастер прерывисто кивнул и начал с сосредоточенностью сапера расстегивать пуговицы, пока его влажные руки било мелкой дрожью, то ли от предвкушения, то ли от тревоги. — Мастер, вы чего? — заботливо спросил Воланд, когда дрожащие пальцы мастера третий раз сорвались с одной из пуговиц. — Боитесь? — Боюсь, — не задумываясь ответил мастер. Пуговица наконец поддалась, и он жадно сглотнул, когда увидел бледную кожу груди Воланда, обнажившуюся из-под рубашки. Если бы он посмотрел Воланду в лицо, то увидел бы, как его черты лица резко приобрели огорченный вид, словно ему резко влепили пощечину, которой он почему-то неминуемо ждал. — Меня? — безуспешно пытаясь скрыть вековую боль в голосе, спросил Воланд. Мастер поднял на него взгляд. Он почувствовал, что дьявол поверит ему только в том случае, если он на него посмотрит, как бы трудно ему ни было оторвать взгляд от россыпи родинок на идеальной коже мессира. — Разумеется, не вас, — произнес мастер со всей искренностью, с которой мог, и в подтверждение осторожно приложил ладонь к груди Воланда, где билось его нестареющее сердце. — Тогда чего вам бояться? — несмотря на то, что Воланд звучал немного раздраженно, в его голосе прослеживалось явное облегчение. — Сегодня, поверьте мне, вам никто и ничего не угрожает. — Я… — мастер вмиг почувствовал себя самым глупым человеком на свете. — Я боюсь вас разочаровать, мессир. Изумленный смех Воланда разошелся вибрацией по его груди. Мастер расстегнул еще одну пуговицу. — Auwei! Mein Meister, вы не перестаете меня удивлять. Еще одна расстегнутая пуговица. Мастер втянул носом воздух. Еще чуть-чуть, и пуговиц не останется. — По-вашему, я так уверен в себе? Еще одна. — Нет. Скорее, я думаю, что вы смелее. Мастер расстегнул последнюю пуговицу и замер. Дальше у него было два пути: либо перейти к брюкам Воланда, либо стянуть с него рубашку. И то, и то было неизбежным, а соблазн взглянуть на обнаженное алебастровое тело мессира был слишком велик, поэтому мастер аккуратно распахнул расстегнутую рубашку Воланда и взглянул на него в ожидании дальнейших указаний. И в этот момент мастер осознал, в каком положении он сейчас находился. Не в том смысле, как сложились его жизненные обстоятельства, которые привели его в этот самый момент, а в том, что, пока он медитативно расстегивал Воланду рубашку, он спустился немного ниже, и теперь сидел прямо на Сатане, сжимая его бедра своими. В домашних брюках стало неимоверно тяжело и тесно. Воланд приподнялся на локтях, стянул с себя очевидно, дорогую рубашку, заботливо расстегнутую мастером и швырнул ее куда-то ему за спину (она, как и пиджак, чудесным образом аккуратно расположилась на спинке кровати). Мастер не сдержал восхищенный вдох. В своей обычной роскошной одежде Воланд выглядел необыкновенно. Но без нее… даже без рубашки он выглядел словно мраморная статуя, до блеска сглаженная направленным на нее вниманием. Мастер с мучительной осторожностью прикоснулся кончиками пальцев к худому животу Воланда. Тот резко втянул носом воздух и вздрогнул под мастером, и от этого движения член мастера, скованный парой слоев ткани, дернулся, пустив по телу мастера волну наслаждения. В этот момент весь самоконтроль, который был у мастера, улетучился, как и его робкая осторожность. Он снова навалился на Воланда и начал судорожно его целовать, одновременно расстегивая на себе старую домашнюю рубашку, которая через несколько мгновений уже валялась на небольшой лесенке, ведущей к кровати. Он начал ритмично двигать бедрами, ощущая, как от соприкосновения разгоряченных тел по всему телу разливается болезненное предвкушение. — Мм… мастер, — прерывисто дыша, позвал Воланд. Мастер не смог сдержать тихого звука недовольства, когда дьявол оторвался от его губ. — Да, мессир? — Дайте я хоть на вас посмотрю. Вы-то меня рассмотрели, а я вас толком нет. Мастер замер в недоумении. Вообще, он никогда не стеснялся своего тела, но в этот момент он почему-то смутился. Воланд был дьявольски красивым и изящным. А мастер был, по сути, обычным человеком. Что такого в нем мог увидеть сам Сатана, вездесущий и всевидящий? Но не повиноваться дьяволу мастер не мог. Он послушно отодвинулся и, слегка ссутулившись, принял свое прошлое положение — сидя у Воланда на бедрах. Велик был соблазн свести руки на груди и прикрыться, но мастер подавил его — желание угодить дьяволу было сильнее. На лице Воланда расползлась довольная ухмылка. Его взгляд бегал по телу мастера, которое покрылось мурашками от такого внимания. — Да, вот так, — одобрительно отозвался он. — Вы прекрасны, Liebling. Думаю, пора уже перестать мне вас мучить. Мастер не успел спросить у Воланда, что он подразумевал под «мучениями», потому что дьявол тут же потянулся к его ширинке и расстегнул ее. Тонкая рука скользнула по уже влажной ткани нижнего белья мастера, под которой дернулся член. Мастер не сдержал приглушенного стона. Воланд с мучительной аккуратностью массировал его через ткань, с удовольствием наблюдая, как его любимый писатель жмурился и тяжело дышал, прикусив губу. Но очень скоро, по мнению мастера, даже слишком скоро, он остановился. — Помогите мне, мой дорогой, — ласково скомандовал Воланд. — Дайте мне рассмотреть вас всего. Мастер судорожно закивал и в несколько неуклюжих движений снял с себя брюки, а затем и белье. Щеки у него ужасно раскраснелись, хотя ему казалось, что вся кровь уже давно прилила в пах. Он хотел было занять уже полюбившееся ему место на бедрах Воланда, но тот в немом приказе похлопал свободное пространство рядом с собой. Мастер послушно лег рядом с Воландом, затаив дыхание. Дьявол, влюбленно улыбаясь, склонился над мастером и хищным взглядом рассматривал его. Он прошелся пальцами от ключицы мастера до груди, рисуя незримые узоры на темных волосах. Аккуратно погладил живот, легко царапая нежную кожу. Наконец, он взял в руку член мастера, но его прикосновения были такими же жестокими в своей мимолетности. Ну точно Сатана, раз так над ним издевался. Мастеру показалось, что ситуация сложилась нечестная. Воланд, между прочим, до сих пор был в брюках, хотя не заметить натянутую на паху ткань под изящным кожаным ремнем было просто невозможно. — Мессир… мессир, вы позволите? — тяжело дыша, наконец спросил мастер. — Позволяю. Что такое? Вам все нравится? — Да, но, при всем уважении, скоро у меня кончится терпение, и я раздену вас сам. Лицо Воланда украсила искренняя в своей очарованности улыбка. — Терпеть не надо, mein Meister. Сегодня я только ваш. От одной лишь мысли о том, что ему принадлежит сам дьявол, возбуждение захлестнуло его с головой. Мастер схватил Воланда за плечи, развернул, впечатав спиной в кровать, и снова начал его целовать. Он начал рефлекторно тереться об бедро Воланда членом, чтобы хоть как-то избавиться от переполняющего его напряжения, а его руки тем временем скользнули вниз и принялись наощупь расстегивать ремень. Сделать это оказалось сложно, поэтому мастер нехотя оторвался от губ Воланда, чтобы перевести взгляд на его пах и как можно быстрее избавиться от разделяющей их ткани. Терпения у дьявола, кажется, тоже уже не осталось, и он судорожно цеплялся за спину мастера, оставляя на ней бледные царапины, а когда тот прекратил поцелуй, Воланд укусил его за шею, оставляя на ней доказательство своего владения им. Наконец, ремень был расстегнут, и мастер чуть ли не сорвал с Воланда штаны вместе с бельем. Полностью обнаженный, Сатана выглядел так, словно сошел с картин эпохи Ренессанса. В его существование было сложно поверить. К счастью, мастер никогда не был атеистом. Мастер бы с удовольствием ещё долго любовался на Воланда, разгоряченного и раздетого, тяжело дышащего прямо под ним, но физические потребности, к сожалению или к счастью, были сильнее эстетических, и мастер поспешил прикоснуться к члену мессира. На его лице невольно возникла довольная улыбка, когда под его прикосновениями Воланд тихо и низко простонал. Мастер, облизнув ладонь, крепко сжал член дьявола и начал водить по нему рукой, одновременно легко прикусывая мочку чуть заостренного уха. Воланд, уже не сдерживаясь, вцепился зубами в плечо мастера, украшенное темно-красными отметинами. — Mein Meister… вы ведь такой… — мастер сжал его член чуть сильнее, и Воланд едва заметно дернулся, — такой талантливый, вы ведь способны на большее. — Для вас — что угодно, мессир, — хрипло прошептал ему в ухо мастер, пустив по телу Сатаны мурашки. Воланд дотянулся до руки мастера и аккуратно убрал ее со своего члена. А затем, глядя мастеру в прямо в глаза, поднес ее к своим губам. Приоткрыл их. И вульгарно облизал указательный палец. Мастер тяжело сглотнул. Когда Воланд отпустил его руку, мастер медленно опустил ее вниз. В немом вопросе приподнял брови. Дьявол кивнул, прерывисто дыша в нетерпении, и мастер медленно ввел в него влажный палец, наслаждаясь тем, как Воланд зажмурился и втянул носом воздух. — Ja, ja, ja, mein Meister, — низко шептал дьявол, пока мастер экспериментально двигал внутри него пальцем. За свою жизнь Мастер побывал на множестве концертов. Но звуки, которые сейчас издавал Воланд, были прекраснее любой музыки. Возбуждение стало практически болезненным, но мастер не посмел бы уделить мессиру недостаточно внимания. Он продолжал доставлять ему удовольствие пальцами, наслаждаясь, как тот тяжело дышит и извивается под ним. — Ну, хватит с вас… мастер. Идите ко мне. Мастер не мог не повиноваться. Ноги его начали подрагивать от предвкушения. Воланд протянул мастеру небольшой флакон, который… просто материализовался из ниоткуда. Мастер человек был догадливый, объяснять ему его предназначение было не нужно. Он бросил на емкость беглый взгляд: на стекле была выведена знакомая буква W. Мастер ухмыльнулся и немного отодвинулся. В очередной раз он подумал, как же ему повезло, когда посмотрел на Воланда, так красиво лежащего на влажной простыни с нежным рисунком. Все тело мессира было изрисовано темными пятнышками родинок. Мастер мысленно поклялся себе, что запомнит расположение каждой. Жидкость в фиале немного пахла ладаном и розой. Мастер вылил небольшое количество на член и аккуратно ее размазал, а затем отложил стеклянный флакон и приблизился к дьяволу. Мастер приподнял Воланда за бедра и осторожно, медленно вошел в него. От наслаждения зарябило в глазах, но гораздо важнее мастеру было увидеть реакцию Сатаны. И то, что он увидел, принесло ему еще больше удовольствия, чем телесные ощущения. Воланд пошло открыл рот и прикрыл глаза, а с его губ сорвался протяжный хриплый стон. Одной рукой он вцепился в железный прут в изголовье кровати, а другой сжал мастера за бедро. Мастер облизнулся и постепенно стал двигаться быстрее. Воланд стонал ему в губы, обжигая возбужденным дыханием, царапал ему спину ногтями и тянулся к нему всем телом. От осознания того, что дьяволу так хорошо из-за него, мастеру становилось по-хорошему дурно. — Мм… мастер… ну какой же вы… какой… вы… — между сильными толчками прерывисто бормотал Воланд. — Какой же, мессир? — запыхавшись, хитро спрашивал его мастер. — Не найти… слов, — прошипел дьявол, до синяков вжимаясь ладонями в плечи мастера. Мастеру этого было мало. — Я хочу, чтобы… у вас не осталось мыслей… не то что слов, — прошептал он и взял в свою влажную руку член Воланда. Он двигался в неровном, прерывистом ритме, бедра уже саднило от того усердия, с которым он вбивал Сатану в кровать, но он продолжал эту сладкую пытку. Сил ему придавало выражение блаженства, которое не сходило с лица Воланда. Вдруг дьявол еще крепче вцепился в мастера и лихорадочно затрясся. С губ сорвался высокий, протяжный стон, и он излился мастеру в руку. Он дрожал, все его тело покрылось мурашками, и мастер не смог сдержать счастливой улыбки. Это было нечто большее, чем эйфория. И мастеру этого было достаточно. Видеть, как его мессир достигает пика блаженства… это была лучшая награда в мире. Ее хотелось получать еще сотню, тысячу раз, и мастер готов был пожертвовать всем, чтобы вновь стать тем, кто заставил самого Сатану стонать от удовольствия. Воланд посмотрел ему в глаза и, тяжело дыша, слабо улыбнулся. Мастер поднес к губам ладонь и слизал с нее солоноватую жидкость, не отводя взгляда с завороженно глядящего на него дьявола. — Мы с вами еще не закончили, — хитро произнес Воланд. Мастер непонимающе уставился на дьявола. В сердце закралась тень сомнения. — Мастер, вам нужно быть хотя бы чуточку эгоистичным. И, не дав мастеру сказать ни слова, Воланд приблизился к нему и уложил на кровать, вновь меняя их положение. В реальность того, что происходило дальше, мастеру верилось с трудом. Но настолько ярких ощущений во сне быть попросту не могло. Да и… даже позволить себе представить такое мастер попросту не мог. Воланд накрыл его разгоряченный член своим ртом и начал ритмично двигать головой. Прикосновения припухших губ, острый кончик языка, рисующий на влажной коже изящные узоры, вульгарные звуки, которые издавал дьявол… всё произошло слишком быстро, настолько мучительно мгновенно, что мастер даже не успел осознать, что именно довело его до предела. “La petite mort” называют это состояние французы. Мастер и правда как будто на секунду умер и попал в ад, ведь для него он точно был желаннее рая. Тело будто пронзила сотня маленьких иголочек, в ушах зазвенело, воздуха в легких больше не хватало. Мастер очнулся только тогда, когда Воланд с ухмылкой вытирал губы тыльной стороной ладони. Мастеру захотелось упасть к ногам дьявола, но лежа на кровати сделать это было сложно. Поэтому мастер просто опустил свою голову рядом с бедрами Воланда и лег подле него, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Теплой, влажной ладонью он прикоснулся к колену мессира, к тому, на которое он едва заметно прихрамывал, и начал аккуратно его гладить. На лице Воланда появилась нехарактерно теплая улыбка. Да и вообще он заметил, что с появлением в его жизни этого удивительного в своей странности человека он стал улыбаться гораздо больше. Вернее, это заметила его свита. «Мессир, вы такой счастливый! Неужели ваш писатель наконец дописал свой роман?» — недавно поинтересовался Фагот. С первой частью этого высказывания согласился даже Азазелло, утвердительно хмыкнув в своей манере. А Воланд тогда просто шел по московским улицам, представляя, как зайдет на неделе к мастеру, как угостит его своим любимым вином, и как они будут до утра обсуждать немецкую литературу. Как можно было не улыбаться, думая о таком? Они еще где-то с полчаса лежали в тишине. Мастер тихо посапывал, но не спал, — думал о том, куда в новой главе отправить Воланда и его свиту. Но вскоре его и правда начало клонить в сон, и мастер, накинув домашние штаны на голое тело, погасил свет в доме и затащил Воланда под одеяло. В голубоватом свете растущей луны мастер глядел на Сатану, который прикрыл глаза и лежал на животе, оставив голую спину открытой. И вдруг сердце мастера замерло в груди. На спине у Воланда, чья кожа в остальном была неестественно идеальной, за исключением недавно дарованных мастером красноватых отметин, красовалось два рваных шрама, будто… Мастер сглотнул. Будто когда-то на их месте были крылья. Мастер невольно приподнялся на локтях, неверяще широко раскрытыми глазами уставившись на раненую кожу между лопаток. Открытие не то чтобы его шокировало, он слышал эту историю, но то, что она оказалась правдой… — Утолите же свое любопытство, мастер, — сдавленным, уставшим голосом произнес Воланд. Он приоткрыл глаза. Прочитать его взгляд было невозможно. От тона, с которым он это сказал, у мастера болезненно закололо в сердце. — Вам неприятно это обсуждать, значит, ни о каком любопытстве не может идти и речи. Извините, что… Воланд повернулся и осторожно прикоснулся к руке мастера. Тот послушно замолчал. — Не переживайте, мой дорогой мастер, вам меня не задеть, даже если вы очень сильно постараетесь. Да и… — Воланд отвел взгляд. — Я вам разрешаю. А эта привилегия, поверьте, есть далеко не у каждого. Мастер шумно втянул носом воздух, пытаясь подобрать выражения. — Я лишь думаю о том, как это жестоко, — наконец, сказал мастер, и голос его едва заметно дрогнул. — Такое ужасное наказание, и напоминание о нем навсегда выжжено на коже. Всегда вас преследует. Мне жаль, мессир. Воланд, казалось, был удивлен услышать именно это, но быстро нашелся, что ответить: — Да, мастер, представьте себе, силы «света» порой бывают более жестоки, чем сам дьявол. Мастер слабо улыбнулся. — Знаете, а мой дьявол вовсе не жесток. Воланд горько усмехнулся: — Как же дьявол может не быть жестоким? Разве это не в его натуре? — Он наказывает лишь тех, кто этого заслужил, — холодным, как сталь, голосом, произнес мастер, хотя взгляд его был таким же теплым, как летний дождь, — Но он умеет прощать, если видит истинное раскаяние. А люди, которые ему дороги… — мастер смущенно улыбнулся, — это самые счастливые люди в мире. Так заботиться, как дьявол, не способен никто. Глаза Воланда едва заметно поблескивали в бледном лунном свете, струящемся из окна. — Этот ваш дьявол, мастер… какой-то он слишком хороший для дьявола. Вам не кажется? — Мм, — мастер, которого уже начало клонить в сон, устало улыбнулся и поцеловал Воланда в скулу. — В самый раз. *** Наутро Мастера разбудили приглушенные голоса, доносящиеся с кухни. Он с трудом оторвал лицо от подушки, уткнувшись в которую, он, по ощущениям, провел несколько дней, и зажмурился. — …хотя бы поспит, а то последнее время на него прямо больно смотреть. — Да, Маргарита Николаевна, полностью с вами согласен. Наш дорогой творец совсем не отдыхает. Мастер краем уха услышал, что его обсуждают, и устало закрыл лицо руками. Боже, какой позор… хотя, чего уже стыдиться, оба его гостя видели его голым… Если Маргарита уже была здесь, значит, было уже явно больше двенадцати, то есть, он проспал ее приход. Как стыдно-то… Даже если мастер забывал ставить будильник, его обязательно будил свет, бьющийся в окно. Кстати, сейчас было подозрительно темно… Мастер поднял взгляд на окно. Оно было заботливо занавешено плотными шторами, на месте которых раньше, кажется, был тоненький узорчатый тюль. И тут же снова почувствовал непонятное покалывание на затылке. За ним наблюдали. Теперь-то он понял, кто. — Guten Morgen! Мастер лениво поднял голову. У основания лесенки стоял Воланд. Выглядел он до нелепого по-домашнему: на нем был бордовый халат, из-под халата виднелись черные атласные штаны, а на руках у него был… Бегемот. Эмоцию кота распознать было сложно: скорее всего, ему было ненавистно, насколько приятно ему было сидеть у мессира на руках. За плечом Воланда стояла Маргарита. В своем небесно-голубом шелковом платье она выглядела превосходно, впрочем, как и всегда. На ее лице была улыбка, а в глазах плясали хитрые чертенята. Взгляд ее опустился чуть ниже лица мастера, на его шею, которая сейчас явно напоминала произведение художника-авангардиста, любимый цвет которого — красный. — Доброе утро, мастер. Присоединяйтесь, будем пить чай. У мастера защемило в сердце. Кажется, это было лучшее утро в его жизни.