Эхо негаснущих звезд

Миюми растерянно смотрит на ключи в своей руке. «Тетя Мицуки пришла?..» Возможно, родители задержались, и попросили ее присмотреть за своим ребенком? Уже ведь далеко не восемь вечера — это Миюми точно знает. Но сколько конкретно? Девочка резко срывается с места и бежит в свою комнату, где стоят электронные часы.

02:43

Цифры на маленьком черном экране заставляют ее застыть на месте. Два часа ночи. Почти три. «Родители ушли, когда еще светло было…» Что-то не так. Может, какие-то проблемы? Те же пробки — частое явление в их огромном городе! Вот они и позвонили тете… — Миюми? Миюми, открой, пожалуйста! …И ей нужно открыть дверь. Миюми идет туда на ватных, негнущихся ногах. Кровь в ушах сильно-сильно, оглушающе стучит, а ключи несколько раз выпадают из рук. Открыть дверь получается только через несколько минут. Тетя Мицуки мгновенно влетает в прихожую, сходу обнимая Миюми. Отвратительно плохое предчувствие накрывает ее с головой. Слишком резко. — Все хорошо! Все хорошо, не переживай! Я здесь — видишь? Руки Мицуки дрожат. Нет — все ее тело дрожит. И слышны всхлипы. — Что… Что случилось?.. Миюми неуверенно обнимает тетю в ответ. Может… Может она просто думала, что ее племянница все это время не могла уснуть, дожидаясь родителей, которые даже не удосужились написать ей сообщение о своей задержке? И поэтому так распереживалась? Правда ведь? Правда?.. — Ты… Ты не смотришь телевизор, да? Мицуки отстраняется от Миюми. На ее заплаканном лице натянута дружелюбная улыбка, от которой девочке становится только страшнее. — Я… Мама говорит, что мне нельзя много пялиться в экран. Не смотрю. «У нас дома нет никаких ограничений, я просто не люблю телевизор», — проносится в голове Миюми, пока тетя Мицуки поднимается с пола. — О… Значит ты даже не знаешь… Женщина долго-долго молчит, и то смотрит на свою племянницу, то отводит от нее взгляд, закрывая лицо руками. Миюми ощущает, что время вокруг замерло. Для нее становится совершенно очевидно — Мицуки подбирает правильные слова, чтобы не травмировать ребенка — и ей от этого становится только хуже. Потому что она прекрасно знает этот взгляд. Девочка дергает свою тетю за подол пальто. — Говорите. Мне не страшно. Правда. Ей уже тридцать лет как не нужно, чтобы с ней так церемонились. Тем более, что все уже ясно, как день… — Моя храбрая деточка… Не переживай, теперь ты будешь жить с тетей! Я никому тебя не отдам, обещаю. — Что случилось с родителями?.. Где… Где Химари? Хотя бы она? «Мама с папой… Ладно… Нет, не ладно, но… Ну не может же быть, чтобы еще и сестра?..» Голос Миюми дрожит — даже не смотря на все самовнушение о том, что ей совсем не страшно. Хотя, так и есть. Ей жутко, а не страшно. — Она… Твои мама и папа защищали ее до последнего! Но… Это было нападение целой группы злодеев. Очень, очень много жертв… Никто не ожидал, что они так осмелеют. «Значит, и Химари тоже. Даже она». Миюми отчаянно пытается не заплакать, но проваливает попытку, даже не начав. Да перед кем ей теперь сдерживаться? Что ей теперь сделают — в детдом отправят? «Химари… Они не пожалели даже такую маленькую девочку, как моя Химари?!» Слезы катятся ручьями, и Миюми падает на пол, впадая в истерику. Тетя Мицуки садится рядом, но ничего не предпринимает, позволяет выплакаться. Оказывается, терять семью во второй раз так же страшно, как и в первый. . . . Поездку к дому тети Мицуки Миюми почти не запомнила — хотя заметила схожесть с тем, как ее впервые забрали в приют. Такой же молчаливый водитель и сочувствующий взгляд сопровождающего. Никто не говорит ни слова — разве что тетя иногда протягивает Миюми новые бумажные платки. А вот с Каэдэ такого не было… Хотя, может это просто потому, что она от ужаса даже плакать не могла. Вот у Миюми слезы лились сами по себе, и она даже не могла их контролировать. Казалось, только вот начинаешь успокаиваться, и в памяти тут же всплывает лицо Химари — счастливое, яркое, живое. И все — истерика возобновляется с новой силой, правда кричать уже нельзя, потому что негоже отвлекать водителя от его работы. Он же не виноват, что его пассажирами оказались люди, пережившее горе. Выйти из машины Миюми помогает, кажется, дядя Масару. Девочка не очень хорошо понимает, что происходит вокруг, она просто делает то, о чем ее просит Мицуки — и все. «А ведь тетя говорила, что я теперь буду жить с ней… Интересно, а долго? Или просто до утра посижу, пока не прибудут социальные работники?» Оказывается, у семьи Бакуго очень просторный и светлый дом — и он гораздо больше того, где раньше жила Миюми. К сожалению, ей на красоту дома совершенно все равно. Да и стоять трудно, ноги совсем не держат. Тетя усаживает племянницу на кресло, что-то говорит (но Миюми не понимает) и уходит вместе с мужем в другую комнату с телефонами в руках. Миюми провожает их совершенно отрешенным взглядом. «Да, наверное, они как раз звонят в опеку». Девочка облокачивается на спинку кресла и смотрит в потолок. «Надо же… Выходит, судьба была ко мне не благосклонна, а еще и поиздевалась». Впрочем, ожидаемо. Наверное, жизнь Каэдэ показалась высшим силам слишком грешной для того, чтобы новая жизнь Миюми была светлой и наполненной простым, семейным счастьем. Она поворачивается и кладет голову на подлокотник кресла. «Может, они решили, что мне нужно исправиться?.. Поэтому снова сделали меня сиротой?» Миюми внезапно понимает, что понятия не имеет, что конкретно сделала неправильно. Она всю прошлую жизнь провела в попытках доказать окружающим, что «сирота» — это не позорное клеймо, а что-то, что совсем не влияет на человека. Честно училась, честно работала, старалась изо всех сил, делая для этого все возможное — и даже больше. В комнату осторожно заходит тетя Мицуки вместе с мужем, и Миюми поднимает голову. Взрослые выглядят так, будто вот-вот скажут что-то очень важное. Что-то, что перевернет ее жизнь. Снова. — Нам позволили взять над тобой опеку, — говорит Мицуки, подойдя к Миюми. — Обо всем позаботимся мы - взрослые, так что ни о чем не переживай, ладно? Если хочешь, завтра вместе съездим к тебе домой, заберем нужные вещи… «Опека, значит?..» Это не что-то временное — она это прекрасно понимает. Но... «Они действительно идут на такое только потому, что я связана с ними по крови? Им и с одним ребенком ужасно сложно, а тут еще и я буду…» — А это не будет для нее слишком? — встревает дядя Масару, взволнованно смотря на свою супругу. — Поэтому я и спрашиваю! Она очень смышленая девочка, знаешь? Юмико… Юмико всегда говорила, что именно она умна не по годам. «Мама правда говорила так обо мне?..» А Миюми и не знала. Становится еще хуже от того, что она услышала об этом вот таким способом, а не лично от мамы. Мамы… — Так… Выходит, теперь вы моя мама? — слишком наивно и в то же время слишком серьезно спрашивает Миюми. Формулировка вопроса немного странная — и Каэдэ это прекрасно понимает. Это и правда прозвучало бы ужасно глупо, не будь Миюми всего лишь маленьким семилетним ребенком, который только что потерял всю свою семью. — Конечно, — через силу улыбается Мицуки, — можешь звать меня и так, если хочешь. Одно точно — ты теперь часть нашей семьи… Ох, нет, не то чтобы ты ею и так не была! Просто… — Тише, она поняла, — положив руку на плечо Мицуки, говорит Масару. Миюми кивает, подтверждая слова дяди. «Так, значит? Ну… Наверное, мне стоит мысленно называть их мамой и папой, чтобы не путаться». В голове резко всплывают лица настоящих родителей. Ее настоящий папа, который всегда с радостью тренировался со своими дочерьми, помогая тем освоить свою причуду. И мама, которая все время наблюдала за ними из окна. Потом они все вместе возвращались домой, обедали, а сестра восторженно рассказывала о своих успехах в плане контроля причуды. На глаза снова наворачиваются слезы. «Нет. Хотя бы… Хотя бы точно не сейчас…» Так странно... Она прожила с ними всего семь лет, а реагирует так, будто они стали ее настоящей семьей. . . . Миюми медленно открывает глаза и садится на кровать. Солнце ярко светит за окном. Голова раскалывается, глаза опухли, конечности затекли от неудобного лежания, а мышцы отчего-то и вовсе болят. Даже сидеть трудно. Воспоминания о минувшей ночи нахлынули мгновенно, и Миюми устало облокачивается на стену за кроватью в комнате. Ее новой комнате в доме тети Мицуки и дяди Масару. Кажется, они временно поселили девочку в гостевой, но обещали как можно быстрее переделать ту. А сейчас тут пусто. Ни небесно-голубых обоев, ни мягкого ковра почти на всю поверхность пола, ни старых игрушек, ни книг со сказками. Ничего. И телефон свой Миюми, как назло, забыла в родном доме. Не с кем даже поговорить — тетя и дядя говорили, что уедут разбираться с правом на опеку с самого утра. «Хотя, может, Кацуки дома?..» Миюми ощущает острую надобность поговорить хоть с кем-нибудь — лишь бы отвлечься от воспоминаний — поэтому осторожно слезает со слишком большой для нее кровати и идет в коридор. Девочка помнит, как Мицуки говорила, что комната Кацуки как раз по соседству с ее собственной. Да — Миюми также прекрасно помнит характер этого маленького сорванца. Но если они все равно стали родными братом и сестрой, то не помешало бы сблизиться, правда?.. Миюми медленным движением вытирает взявшуюся из ниоткуда слезу. «Нужно выйти из комнаты. Хотя бы выйти из комнаты… Давай, Каэдэ! Для тебя все это уже не впервой!» Девочка медленно открывает дверь. Руки будто свинцом налились — так тяжело ощущаются. За открывшейся дверью что-то промелькивает, не оставаясь незамеченным. Миюми осторожно выглядывает из-за двери, но замечает только, как комната Кацуки с громким хлопком закрывается. «Может, он сам хотел поговорить со мной?» — с надеждой думает Миюми. Правда эта позитивная мысль длится недолго, потому что девочка прекрасно знает характер Кацуки. Если Химари была гиперактивной, но в целом доброй девочкой с сильной причудой, то Кацуки можно было охарактеризовать, использовав всего одно слово. Взрыв. Ну или просто «бум», тоже, впрочем, подойдет. Очевидно, сам Кацуки на разговор явно не настроен, поэтому Миюми принимает решение в одиночестве посидеть на кухне. Если бы Мицуки не сказала: «Обязательно туда пойди, я оставила тебе завтрак!», то девочка осталась бы сидеть в своей комнате до момента ее возвращения. Миюми осторожно идет по направлению к кухне, боязливо озираясь. Все вокруг совершенно незнакомое и ощущается чужим — словно она какой-то вор, а не простой ребенок. Миюми совсем не верится, что этот дом когда-то будет ощущаться родным для нее.