Холодные Чёрные воды

В Обители Весеннего Покоя пусто и тихо — так, как должно быть. Так, как бывает всегда. Ши Цинсюань вваливается в двери: дома, в безопасности, усталость накрывает его окончательно. Слишком много сил потратил на то, чтобы сохранить лицо и выбраться из резиденции Хэ Сюаня. Слишком долго не... Больную ногу сводит и скручивает до дрожи. Ши Цинсюань сползает по стене прихожей, из рук со звоном валятся украшения. Из парадных одежд выпутаться не получается — и до тошноты мерзко в них оставаться. Докрасовался уже. Довыпендривался. Шум привлекает домашних духов: призрак пожилой женщины появляется рядом. С беспокойством глядит на хозяина, но Ши Цинсюань только молча кривится, показывая: устал. Не в порядке. — Раздеться, помыться, отвар и поспать, — обозначает женщина для себя, не для Ши Цинсюаня. Тот только кивает. Ли Шу, внучку и сына которой он когда-то спас, первая осталась с ним. Знает его лучше других, не просит объяснений и всегда понима... Стоп. — Не... — Ши Цинсюань облизывает пересохшие губы, поражаясь тому, как слабо и хрипло звучит собственный голос. Духовных сил осталось ещё предостаточно, а вот душевных... — Только не в купальню. Хва... тит мне сегодня воды. Беспокойство Ли Шу он практически чувствует. Понимает, что призрачная женщина волнуется за него почти по-матерински. И торопится объяснить, зная, что уж она-то не поверит в дежурное: «всё в порядке». — Я очень устал и наворотил дел. И... не всё успел вылечить, но не пугайся, пожалуйста. Я... сам дурак. Приду в себя и всё объясню, а сейчас нам ничего не угрожает... наверное. Только ногу опять... Женщина хмурится, неодобрительно качает головой и наверняка появляется где-то на кухне: торопится накормить господина. Отправляет к нему других слуг: огромного парня и демоницу, которая зло шипит, заметив растрепанное состояние хозяина. Позволяя Хоу Лэю поднять себя на руки, Ши Цинсюань нервно — криво — усмехается. Представляет лицо Черновода, если бы тот и правда разрешил переселить к нему духов и увидел бы эту картину. Вряд ли бы счёл забавной, скорее набросился бы на... Даже не стал бы разбираться, почему Цинсюань не идёт сам. — Господин? — осторожно спрашивает Хоу Лэй, и Ши Цинсюань сгоняет с лица трещину улыбки. — Всё хорошо. Отнеси меня в спальню. — Да, господин, — вежливость совсем не идёт бывшему лесорубу, но Ши Цинсюань уже много лет не спорит. Пусть. В больших ледяных руках становится спокойнее. Покачивание от ходьбы убаюкивает, тихое бряцание украшений, которые собирает с пола Гэн Чуанли, кажется звоном ветряных колокольчиков. Ши Цинсюань прикрывает глаза: привычные вещи кажутся безопасными. Почти засыпает — выныривает из дрёмы, когда Хоу Лэй осторожно опускает его на кровать. Уступает место демонице, которая споро избавляет Цинсюаня от парадных одежд и переодевает в домашние. Без слов понимает, что поломанная рука почти не слушается от усталости. Зло шипит, замечая царапины, засосы и следы от укусов. — Всё хорошо, Гэн-Гэн, я знал, что я делаю. Гэн Чуанли клацает клыками — этот жест заменяет ей неодобрительное щёлканье языком. Щурится злобно, щерится безъязыкой пастью. Руками показывает, что она бы сделала с тем, кто так обошёлся с хозяином. Ши Цинсюань искренне смеётся, смахивает невольные слёзы. Хорошо, что Черновод никогда этого не увидит. Ши Цинсюаню дороги и заботливый крестьянский парень, и немая бордельная упырица. Пытаясь прогнать мысли о Хэ Сюане — от одного воспоминания сразу наваливаются и жесты, и прикосновения, и голос, и запах, — Ши Цинсюань трёт лицо здоровой рукой. Сквозь пальцы видит, как суетятся духи, пожарче растапливая очаг, убирая одежды и украшения... Снова чувствует себя дома. И всё не может забыть своего — своего ли? — переменчивого черноводного демона, его лицо и руки, до дрожи приятную близость, любовь — любовь ли? ...очень хочет выть и скулить. Падает лицом в подушку и орёт, стоит домашним духам уйти. Душит крики и вой, вместе со злыми слезами топит их в шёлке — бессильно бьёт кулаком по кровати. Лучше бы по себе: глупому, бестолковому, опять всё испортившему. Разбросавшему гордость, как прогнившие зёрна. Хэ Сюань ведь уже счёл его своей собственностью. Присвоил себе. Ловушка захлопнулась, и Ши Цинсюань сам этому очень помог. — Господин? — Плечо ласково гладит мягкая рука, Ши Цинсюань вздрагивает — узнаёт голос Ли Шу. Со стоном переворачивается, утирается рукавом — не стесняется растрёпанного вида, благодарно принимает поднос с едой. В ответ на вопросительный взгляд качает головой: не готов пока ничего объяснять. Пока он ест, призрачная женщина сидит рядом. Расчёсывает спутанные волосы, напевает что-то без слов. Отвлекает присутствием. Ши Цинсюань ей благодарен, Ши Цинсюань чувствует себя маленьким — хочет плакать, но сам себе запрещает. Запрещает себе и думать о Хэ Сюане, его руках, таких нежных и одновременно безжалостных, о губах, поцелуях, укусах. О черноте волос, стекающих между пальцев, об остром волевом крае челюсти, о родинках, усыпавших бледную кожу, о... Поев, допивает сонный отвар и тянется к виску, собираясь связаться с Се Лянем — роняет руку обратно. Тихо шепчет: — Как же я устал улыбаться. — Просит. — Дай кисть и чернила. И, отправив записку в Призрачный город, проваливается в сон, наполненный горечью трав, но спокойный.