Pom made.

Наступила долгожданная дата. Тридцатое сентября. К этому дню наконец было готово все. План был обдуман бесчисленное количество раз. В его разработку легли десятки бессонных ночей и столько же десятков бесконечно долгих дней, проведенных в томительном ожидании выдающегося часа. Каждая теоретическая деталь, самая незначительная мелочь, была отточена и обыграна в голове миллионами вариаций. Каждая секунда, мгновение за массивной дверью, были тщательно прокручены под разными углами и разными формулировками. Яков мог поклясться самому Богу, что был готов абсолютно ко всему возможному; был готов ко всем исходам событий. Самым ужасным, самым травмирующим, самым отвратительным. Но поставленная цель оправдывала любые средства. Не с пустого места та возникла и сподвигнула на крайние меры его одержимость к стремлению жить. Жить в независимости от бесчеловечной власти над собой, и лишь о свободной жизни грезил он последние полгода. Смрад этих мыслей отравлял его все больше с каждым днем, проведенным здесь. Как в трясине безвылазной, топкой, вязкой, Яков барахтался в немых муках безвольности, что не была способна пережить его вольная натура. Не могла выносить отсутствия свободомыслия, страха за свою жизнь, словно треплющуюся на волоске день ото дня, Яков не способен был больше выносить волнения, удушающего его при каждом вздохе здесь, в этом месте. Цель занимала все свободное пространство в его голове. Все это было лишь существованием, обремененным являться таковым до того момента, пока Яков наконец не решится на это. И ведь не далеко не раз, и не два, и не три его голову посещала эта идея. Не один раз она отметалась, сродни сумасшедшей и дикой. Рассудок мутнел лишь от одного представления этого наяву. Сердце болезненно сжималось, но сегодня, осенним, свежим и теплым днем, Яков должен был поставить завершающую точку в своем испытании. Если не сегодня, то никогда. Если не сейчас, то Яков навсегда окажется узником в руках его похитителей. Но если он сделает это, руки никогда более не станут такими же чистыми. Никакая одежда не спасет от той грязи, что станет неотъемлемой частью отвратительной его натуры. Клеймо закрепится тяжким грузом за спиной, и он не простит себя, если вдруг отступит сейчас. Сейчас, когда он готов, как никогда; когда оборачиваться назад слишком поздно, а терять уже нечего. Яков и не заметил совсем, как прошло уже двадцать минут с того момента, как он заявился сюда. Гнетущий коридор третьего этажа, пустой, узкий, чего, кажется, юноша не замечал до этой поры, давил на него духотой небывалой. Позволяя себе думать о таком грязном, отвратительном деле, стоя буквально в метре за стеной от грядущих событий, Яков хотел блевать, вывернуть все свое нутро наизнанку. Но, к счастью, желудок был абсолютно пуст. Дыхание сперло, и ком встал болезненно поперек горла. Он стал как вкопанный напротив двери оттенка дерева горящего, но взгляд проникал сквозь нее, подглядывая ненароком за движением, мельтешащим в комнате. Тень его висела темным силуэтом на извилистых узорах, но парень не торопился входить внутрь. Проверял содержимое карманов снова и снова, будто действительно позволил бы себе что-нибудь позабыть пред таким ответственным моментом. Да, у него была твердая уверенность в том, что все лежало ровно на тех местах, где и должно, но верить в происходящее не хотелось вовсе. Он дрогнул весь на нервах, когда услышал внезапный скрежет половиц где-то в стороне. Кажется, на лестнице. Однако к ручке дверной все еще прикоснуться не смел. Ждал чего-то. Может, если бы прямо сейчас кто-нибудь прильнул к нему с вопросом, зачем он находится здесь, он бы выпалил все замыслы до единого конца, без зазрения совести. Только бы этот кто-то подошел, и Яков бы тут же во всем сознался. Поведал бы обо всем, с самого начала. Но звуки стали тихими шагами отдаляться в противоположную сторону. И совсем стихли, оставив за собой щемящую тишину. В ту же секунду коленки почему-то начали подрагивать. Яков готов рухнуть в одно мгновение, с минуты на минуту, упасть мертвым грузом и больше не подниматься с пола от того, что сердце ребра проломит и выпрыгнет из груди осколком стеклянным. Да, все могло бы так просто закончиться, и… Раздалось четыре медленных стука в дверь. Беспроглядная тень в дверном ущелье движется по комнате в вольном балете. Носки скандируют по полу размашисто, скользкими движениями выдают свою неопытность в требуемой легкости. Они обрамляют углы невозмутимо, засвеченные фонарным огнем, и близятся к замку на выходе из помещения. Яков чувствует, как внутри у него все переворачивается вверх дном. Но дверь отворяет совсем не тот человек, которого он так жаждал встретить. Из комнаты неуклюже выпархивает толстушка. Служанка с нелепым запыхавшимся видом. Обметанная в платье с белым складчатым фартуком, она поправляет кружевной чепец на голове и вытирает об себя пачканные воском руки. Глаза Якова округляются от удивления. — Яков, — ее пухлые губы разомкнулись в мрачном шепоте. — Что вы здесь делаете? Управитель наказал вам ступить к кухарке за хрустальными кубками. Ужин скоро начнется. Нахлынувший гнев из-за отсутствия нужной ему личности и вопроса бессмысленного, взволнованного без причины, ведь, казалось бы, какое дело этой дуре до его повода для нахождения здесь, тут же сменяется благим, искренним облегчением. Что он здесь делает? Да, это то, что он молил услышать здесь и сейчас. Пересекался Яков таким образом с ней далеко не впервой, и обычно подобные стычки вызвали у них друг к другу пренебрежение и недовольство, нескрываемое и язвенное. Причины, конечно, у каждого на такое поведение рознились, однако Яков даже на секунду об этом не задумался. Плевать было, как она отреагирует, плевать, что скажет, шанс на откровения был один, и им необходимо воспользоваться. У него вспыхивает надежда на исход реалистичный. Такой, какой он должен быть на самом деле. Его должны остановить. — Я молю вас, извольте меня выслушать, — юноша резко хватает ее за руку. К себе подтягивает барышню пышную, сжимая болезненно из-за переизбытка бьющегося родника тревоги ее скользкие пальцы. — S'il te plaît, Doris, я должен… — шепчет сипло, а язык вдруг заплетаться начинает, не позволяя должным образом ничего сообщить. — Можете исповедовать это кому угодно, mais s'il te plaît, écoute… В ответ следует реакция нездоровая — смертельной бледностью налившись, Дорис ладони немедля из стяги выдергивает и испуганно спиною к двери приваливается. Ее ороговевшие пальцы, трусливые и холодные, туго сжимают сарафан на груди, а глаза стеклянные будто в сотрясении движутся. Она чуть ли не свиньей резаной визжит на весь этаж, а Яков статуей застывает на мгновение встревоженное, так и держа перед собой сцепленные в замок руки. Смотрит словно сквозь них, и вдруг одолевает его какая-то хладнокровность необъяснимая, прослеживающаяся даже во взгляде бездонном, загоревшимся без причины зверскими огнями. Руку правую назад деликатно заводит, ступая к зажатой у двери Дорис с протянутой ладонью. — Что с тобою, Яков?! Жар одолевает? — вцепившись в него взглядом мятежным, она стынет в гиеновом крике. — Дурень! Не посмей перед государем в таком виде показаться! Донеси бокалы да иди себе вольно! — Никакая хворь на меня не нападала, — отрезает размеренно и ясно, взора ни на секунду не отрывает от неразумной. Бесстрастная речь собственная Якова пробивает на мороз, опротивевший вдруг до крайности. Он был уверен, что готов поведать все даже ей, заткнись она сейчас хоть на пару секунд. Но она тараторит перепуганно, и ярость закипать исподволь начинает. Яков щебечет вполовину от возможностей своего голоса, не пытаясь вовсе перекричать, упорно намереваясь донести всю истину разом. — Милостивая, сбавьте свои выклики слабоумные, я… Договорить, однако, не успевает. Дверь распахивается со всей ее резкостью, чуть ли не сбивая с ног стоящую прямо подле нее Дорис. Гнетом враждебным проникнутая, она отбегает встревоженно, едва спотыкаясь о гвозди и преклоняясь перед вышедшим тварью безвольной. Якова одолевает промелькнувшее желание замереть, но он дергано голову приклоняет, пресекая возможность взглядами с вышедшим столкнуться. Обе руки за спиной прячет, впиваясь ногтями в ладони. Гори все синим пламенем. — Рад вас видеть, господин Вальтер. Выйдя из забвения комнатных границ, Вальтер Якову кивает остервенело, будто отмечая его присутствие для себя несвойственно фривольным. Прожженный нерадивой улыбкой, он тянет руку к залитой тревогой Дорис, оглаживает щеки пылкие и, сжимая дверцу разнорядную до хруста, склоняется до уровня ее мышиных глаз. — Не кори, государь! Виновата, задержалась! — Дорис в дыхании сбивается. — Дай милость порядок навести! Выполню! — и на Якова смотрит хмуро. — Добудешь мне застольных угощений, ступай к мудшенку за вином нормандским да подай отеческим гостям, ублажь старейшин, — проливает тот голосом мягким, тягучим, не выпуская лицо служанки из своих ладоней. Она, резвая и покоренная, смотрит на него опасливо, боясь в ответ дотронуться, но гневным злодеянием больше не смердит. — Но не тебе ж уборку?.. — Боле нет, иди, — Вальтер в росте восстает. Сцена откровенная заставляет Якова всеми фибрами души начать содрогаться от вспыхнувшей агрессии, тщательно скрываемой все то время, как только почтенный господин решил одарить их своим присутствием. Взгляд чужой и снисходительный, словно тот не ждал его вовсе, изначально Якова задел болезненно, но откровенное и изнеженное отношение к служанке на его глазах внаглую, просто в открытую, не входило ни в какие рамки приличия. Дорис сбегает позорно, как только ее лицо замызганное отпускают. Она вжимается в плечи, шумно спускаясь по деревянной лестнице, и только тогда, когда все затихает, Яков открывает рот, все это время от Вальтера пристального и оценивающего в ответ взора не отрывая. — Что вам? — тяжело вздыхает тот. — Что… «вам»? — переспрашивает пренебрежительным тоном, словно не улавливает суть вопроса с первого раза. Какая-то особенная дотошность проскальзывала в чужих словах, что выводило Якова из себя напрочь. Он прожигал Вальтера взглядом читаемым, ухмыльнувшись вдруг недобро и глаза сощурив. — А знаете, уже ничего. Думаю, пора мне удалиться, ведь, должно быть, я очень помешал «вашему» времяпрепровождению с Дорис, — скатывается на ядовитый шепот, ступив к нему вплотную напротив. — Верно, mon cher? Вальтер снизу вверх на него поглядывает безустанно, чертит косые линии по коже одним лишь шальным взглядом, а затем улыбается покорно, совсем растаявши. — А я бы предпочел этот одинокий вечер с вами провести. Его руки Якова в объятиях замыкают, сцепляясь на талии в легкой ласке. Как нагло и бесцеремонно! Яков пыхтит носом, озлобившись уже всецело и неконтролируемо. Брови сводятся к переносице, а улыбка натянутая сменяется поджатыми губами, кусаемыми изнутри. — Vous es imbécile! — выпаливает резко и бьет его в грудь, отстраняясь на два шага назад скорее. Свои руки на груди скрещивает, продолжая все Вальтера взглядом несносным сверлить. — У вас грязные руки, не смейте меня держать. — Ах, ну что же с вами… Вальтер смеется в голосину, не скрывая откровенного желания своего Якова поближе притеснить. Он, несмотря на этот своевольный запрет, близится к нему и коротко касается губами лба. — Вас на весь дом слышно, зайдите в комнату, будьте любезны. Яков, доводившего пихнув в плечо невзначай и ни слова больше не говоря, проскальзывает мимо Вальтера. Шумно фыркает раз за разом и, дверь чуть приоткрыв, проскальзывает вовнутрь, за ручку напоследок уже в комнате дернув с громким хлопком. К окну сразу ступает и замирает у подоконниках, вглядываясь в желтеющие живые пейзажи за стеклом. Предплечья собственные царапает во внезапно возникшем зуде. Комната размахом справным величава. В ней почище даров иноплеменья, сновавших по углам как принародное изделье и свыкшие судьбою быть при пыли. Кружевные навесы, резные укладки, вазы и рукодельные полотна чужестраньей длани на лежанке проводили в интерьере полноту необычайно крупной коллекции гостинцев. Все они не рукою француза произведенные, а приехавшие вместе с ним из далеких краев на проживанье. Римские статуэтки, чайники Цина и даже русские скрещенные мечи красующе горели над кроватью. Покровы стен, сотканные из нитей златых, спускают с потолка виноградные лозы вперемешку с сусальными солнцами. Латунь на дверных ручках двустворчатого шкафа естественно отражает свет, выдавая гравюрами происхождение свое лондонское. Стол ореховый, фактурный, изуродован ножными лезвиями. А потолок взбит винтовыми пулями и, по прошению хозяина, скуп на заделанье. Мутные тревоги снова разум переполняют. Как только Яков в тишине остается, пусть даже та занимает всего несколько секунд, его тело покрывается холодом трясучим. Пальцы содрогаются своевольно, а взгляд все мечется по открытой территории. Останавливается на долговязом парнишке в тени под яблоней, возрастом его превышающим, может, года на три. Тот стягивает с веток плоды насыщенные и кидает их в корзинку, вязанную из тонких прутьев подле себя небрежно. Некоторые яблоки переспевшие лопаются от грубых швыряний, однако парню до этого, казалось, не было никакого дела. Он вдруг по сторонам озираться начинает, ненароком сорвав с деревца гибкого неестественно яркий плод. Красное крупное яблоко сжимает он грязными пальцами, ногтями тонкую кожицу царапая, и, решив, что окружающим до него нет никакого дела, вгрызается в плод жадно, словно в жизни он не держал ничего ценнее этого. Якова одолевает отвращение от чужого невежественного наслаждения, и он лицо кривит, проведя аналогию увиденного с животным. Вдруг вздрагивает, упустив момент, как Вальтер со спины подбирается и ласково обнимает. — Яков! — блаженно тянет тот в искусном произношении и поцелуями бесконечными шею покрывает. — Я так ждал тебя, так ждал!.. — к себе прижимает теснее и щекою трется о волосы. — Ох… Я… — выдыхает совсем тихо, глаза смыкая в ответ на россыпь мягких поцелуев в основание открытой шеи, словно боится неверным движением спугнуть подступившего. Руки свои царапать продолжает, хоть и делает это намного сдержаннее. — Тоже. Я рад тебя видеть… Ну прекрати! — и взрывается неоправданно резко, изворачиваясь из нежных прикосновений без видимых на то причин. Поворачивается к нему лицом и к подоконнику спиной жмется, пальцами вцепляясь в деревянную опору. Чувствует, как заноза в руку вонзается колко, однако перчатка снижает возможность получить ссадину серьезную. — Что ты делаешь?! Вальтер капризного веленья не противится. Он с придыханием все ближе придвигается, в конечном счете Якова собою заслонив. — Целую тебя, — голова его тяжелая в грудь чужую упирается, а губы целуют запястья. — Да вижу я… — и снова голос его затихает неестественно резко, словно и не вспыхивала та пустая злоба секунды ранее. Яков голову склоняет, наблюдая за оказываемой любвеобильностью. Казалось, Вальтер не обратил на восклик дерзкий и доли своего внимания. — Вижу, что целуешь. — И вздыхает устало, тяжело, но чужая усмешка заставляет Якова нахмуриться в легком волнении. Руки напористо из его поцелуев высвобождает, пряча обе за спину. — Неужто злобу еще держишь? — с дурью хохочет. — А может и так. Что с того? Вальтер над ним возвышается смиренно, в моменте лбами уперевшись и в глаза прогорклые заглядывая изнеженно. — А почему? — руками он Якова за лицо хватает да поближе к себе тянет. — Я уверен, ты сам знаешь ответ, — парень голову отворачивает, не глядя на него в ответ. Конечно. Кто, как не виновник торжества, знает тому точную причину. Сердце в груди снова отбивает ритм бешеный, дыхание сбивается, и Якову приходится сделать глубокий вдох, чтобы привести себя в чувства. Вальтер с забавой к нему притирается, кроя смешок уличенный под ладонью. — Это Дорис тебя сподвигла на ревность? Я Полагаю… — он тепло целует ему щеки. — Ах, ну перестань, я так давно тебя не видел. На вопрос Якову нечего ответить. Он лишь губы поджимает, позволяя Вальтеру трактовать ответ так, как он посчитает нужным. На поцелуй мягкий глаза прикрывает, плечи напряженные чуть опуская. — Мы ведь виделись… позавчера, кажется. Ты забыл? — Нет. Я о другом, — Вальтер притягивает его к себе плотнее и обнимает ласково, соскучившись до крайности. — В таком случае ты прав, — натянуто улыбнувшись, Яков льнет совсем неуверенно ближе. Не хочет дозволять себе подобного, но все равно к плечу его прижимается осторожно, касаясь подушечками пальцев спины, боясь обнять крепко после их разлуки. — Ко мне ты давно не заходил, я совсем перестал надеяться, — Вальтер чужие волосы перебирает с восторженностью незренной драгоценности, за уши их заправляет и вдыхает совсем грустно — Надеяться на что? — На то, что ты явишься ко мне… — за талию удерживает, будто бы намеренно Якова над землей возвышая и в зрачки больно заглядывая. — С чего у тебя возникли такие глупые домыслы? — глаза на него поднимает, улыбаясь шире одними губами. Взгляд же безжизненным остается, оббегая чужое лицо осмотром внимательным. — Я дал повод усомниться во мне? — Нет, что ты, конечно нет, — Вальтер прячет глаза в изгибе шеи и, дланью волосы вороша, жарко поцелуем кожу опаляет. — Ты кажешься мне усталым. Есть чем поделиться? Яков сглатывает нервно, приобнимая Вальтера теснее. Боль в груди распространяется и на голову, отбивая пульсируще в самые виски. — Уставшим? — гладит по спине рукой одной, второй не смея пошевелить. — Да, может. Ты прав, я слегка устал. В последнее время много работы, я рассказывал тебе. Яков ловит себя на том, что голос остро подрагивает по окончании фразы. Тему спешит перевести: — Ты не думаешь, что нам стоит отойти от окна? — Точно, да, хах, знаешь… я тоже… — Вальтер отстраняется от него в легком волнении, — тоже размышлял об этом, и… у меня имеется чем тебя угостить. Маршем бьет он до своего стола. Стул выдвигает и кивает на него с улыбкой радостной, несдержанной. — Прошу, присаживайся. — Это что-то сладкое? — улыбается лукаво, с интересом на него заглядывается и ступает послушно, чуть прихрамывая к любезно предоставленному стулу. Присаживается, за край стола придерживаясь параллельно с этим, и ногу на ногу закидывает, сложив руки в замок поверх них. — Вы очень хорошо меня знаете, — Вальтер кивает в согласии. — Сегодня назначен праздник в честь адмиральского полка, мой отец служил по молодости, у них в традиции подавать на стол à la crème, пробовал когда-нибудь? Яков мрачнеет при упоминании личности посторонней, однако улыбка с лица не сползает. — Не припоминаю. Вероятно, не пробовал, — взгляд снова в окно устремляется. — А тебе они как на вкус? — До тошноты сладко, — Вальтер со смешком отходит к дверце шкафа и, укрывшись ею, снимает с себя китель белотканный, по пуговицами златым разойдясь перчаткой. — Значит, мне понравится, — ставит локоть на стол, голову рукой подпирая и глаза смыкая. Тупая боль время от времени настигала виски, но на внешнем виде Якова это и не отображалось толком. — У тебя были планы на вечер? — Были. Ты, — по-простому отзывается Вальтер, сменяя военное обмундирование рубахой висячей. Яков смеется тускло, ладонью прикрывая тонкие губы. — Нет, Вальтер, нет… Я серьезно. Я ведь не обещал, что приду сегодня, — и, тихо выдохнув, снова на ладонь лицо укладывает. — Меня пригласили на ужин, но, ах, мне придется немного отказаться, — Вальтер вешает свою форму и, осмотревшись в широком зеркале, к Якову ступает немедля. — Если ты сейчас поведаешь мне, что у тебя есть какие бы то ни было дела, то можешь считать, что у тебя их больше нет. — Я буду абсолютно свободен этим вечером. И Яков нисколько не лукавит. — И ночь, я полагаю, тоже? — Вальтер ладонью ведет по его макушке. — Да, — губы поджимает, взгляд отводя. Улыбается едва, глаза прикрывая в ответ на поглаживание. — Да. И ночь тоже. — Как это замечательно! — Вальтер Якова за плечи прочно держит и вмиг в руках своих над землей паскудной возвышает. — Вальтер! — вскрикивает от испуга, как только его лишают должной опоры. Барахтается пару секунд нелепо в воздухе, но недоразумение внезапное сменяется смехом, когда Якова прижимают ближе. Вальтер держит его высоко, сокровенно, ноги подцепляет и вертится вместе с ним в беспечальном настроении. — Это же просто прекрасно, Яков! — целует щеки многоразово, не имея сил сдержать радости. — Вальтер, тише! Ну не шуми! — Яков в плечи чужие упирается и касается щечки бархатной осторожно, вниз озираясь, чтобы его ненароком не уронили на пол. — А завтра ты придешь? — Вальтер упивается от созерцания любимого лица. — Придешь же? И Яков резко затихает. Улыбка с лица в одно мгновенье исчезает, он глядит на него в ответ обездвиженно. И без предупреждения целует прямо в губы, не дав тому времени на раздумья. — Я не уверен, — целует снова куда настырнее, перебивая поток чужих недовольств. Продолжение не заставляет себя ждать. Вальтер охотно принимает поцелуи вынужденные, способствуя интимности момента и вмиг перенимая процесс в свои руки. Целует жадно, упиваясь в удовольствии покорно, пока Якова снова начинают хлестать тревоги необъяснимые. К стене его спиной прижимают, ставя в уязвимое положение, но ласки заботливые и внезапное касание к подрагивающей руке будто растворяют по щелчку пальцев все мнимые потрясения в короткие сроки. Даже фраза, заставившая снова в волнении сердце биться, быстро из внимания улетучивается, когда Вальтер льнет в поцелуе очередном. Акты нежные успокаивают свойственно, напоминая Якову при каждом тесном контакте, насколько он от них зависим. Только вскоре они обрываются яростными стуками в дверь. Яков оборачивается испуганно в сторону шума. — Я буду ждать, — Вальтер выдыхает прямо в горячий рот и нехотя, с недовольным скулежом, Якова из рук выпускает. Не позабыв прощально шею в зубах покромсать, он усаживает его на хлипкий стул как-то бывало раньше и поспешно следует к замку. — Кто это? — шепчет нерадиво. Ненадолго пальцы к укусам памятным прикладывает, пока ноющая боль не спадет, озираясь в сторону двери. — Дорис, ты? — Вальтер интересуется через дверь. — Я, — доносится ему суетливо. Комнату Вальтер покидает, предварительно все-таки дав не напрямую ответ на вопрос, слышимым диалогом со служанкой. Вторая рука виски слабо. Мысль о том, что нужно уходить, заполоняет все сознание помешано, но по истечении промежутка времени неясного, безумного короткого, Вальтер возвращается. Яков оборачивается на него и вдруг расплывается в восторженной улыбке. — Volia, — указывая на набитый сластями поднос, Вальтер гордо и душевно обходит его с правой стороны. — Oh, quelle charme! — глазки загораются живо при виде угощений аппетитных. Наверное, роль в его неожиданной радости приятным презентом играло и то, что аппетит весь день обходил его стороной. Однако Яков внезапно осекся, голову отворачивая неловко и поймав себя на искреннем восторге от такой, казалось бы, глупости. — Здесь так много… всего. Мне бы хватило одной. — Тебе нравится? — трогательно улыбается Вальтер, исступленный радостным лицезрением. Он поднос на стол опускает, позволяя Якову вдоволь угощений наглядеться. Пышки с шоколадной посыпкой искрились матовой свежестью. — Одной не хватит, ты бы еще захотел, я точно знаю. — Этого все равно слишком много, mon cher, — Яков чешет шею, косо поглядывая на угощения щедрые. Запах шоколада по комнате расплывается тонкой линией, которую он отчетливо улавливает. — Ну и что, голодным не останешься, ешь, — огладив волосы блеклые, приступил к настольному расчищению. — Я и так не голоден, — голову отворачивает, носом фыркнув. — Приступайте, Яков, — Вальтер повернулся к нему, задорно хмыкнув. — Mon Dieu, — Яков по лицу своему ладонью проводит, вздыхая тяжело. — Я не могу. — Почему же? — стащив флягу с ремня, приставил ее холодным горлышком к губам. — Ну не могу и все, — меж пальцев прищуренный и недовольный взгляд устремляется на Вальтера. Яков хмурится, чужими уговорами не довольствуясь, и мельком поглядывает за выпечкой на столе. Живот предательски урчит, подчистую выдавая все его мысли насчет желания попробовать новое блюдо, однако все же потянуться к нему юноша себе не позволяет. Руки на груди лишь скрещивает горделиво и голову в противоположную сторону поворачивает. Вальтер от фляги отрывается невоздержанно, держась у застолья со взглядом озадаченным и попутно пропуская сквозь себя дрожание. Он укладывает питие толстым ребром на стол и на Якова смотрит не то потеряно, не то кокетливо, нечеловеческим образом глаза большие до пределов расширяя. Слышит, как пораженно меж его локтей урчит живот, и наконец смеется невесомо. — Не можете… мне вам помочь? — Нет, — Яков отрицательно головой мотает. — Я не хочу. Расскажите лучше, что у вас нового за сегодня. Вальтер, не возражая, лукавит со сжатой ухмылкой. Глаза щурит по-лисьи, выжимая из себя спокойствие, и руку тянет к шоколадной булочке. — А я, пожалуй, не откажусь, — кусает он румяный бок передними зубами и, издавая намеренно блаженный стон, мажется губами в заварном креме. — Что нового… я полагаю, что имею честь рассказать вам о вашем скором переселении. — Что? — Яков необъяснимо в один миг переменяет все свое настроение. Внимание всецело обращает на Вальтера, руки с груди спуская на колени изумленно. — Я не расслышал. Повтори, — напористо требует, всматриваясь в черты хитрого лица, уплетающего пироженку, до которой ему самому уже не было никакого дела. — Ты же не думал до стечения летов жить в одном доме с монахами, я прав? — коротко целует Якова измазанным ртом в нижнюю губу. — Вальтер, это не смешно! — руку на грудь ему кладет, чтобы соблюдать дистанцию. Смотрит, глазами по лицу бегая безостановочно, выискивая какие-то подсказки, указывающие на подвох. — Разве я выгляжу сейчас смешно, Яков? — Вальтер, внезапно подавившись кремом, крепко стиснул себя за грудь. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Я говорю о том, что отныне ты можешь забыть о том просевшем монастыре, в котором сейчас работаешь. — Ты говоришь глупости, — Яков на шепот агрессивный переходит вдруг, взволнованно глядеть не переставая. — Вот именно, что я там работаю, как я могу его забыть?! Вальтер поднимает на него убийственно спокойный взгляд, взмаливая к равновесию в поведении. — Ты так хочешь, живя со мной, продолжать карьеру писца? — он медленно гладит его широкой ладонью по рваным прядям. — Ты такой бестолковый! — Яков лицо за ладонями прячет, голову роняя себе на грудь и качая ей раздосадованно. Сердце бьется болезненно, содрагая всю грудную клетку в неясном волнении. — Ты что, считаешь, у меня есть возможность перестать этим заниматься? Ты считаешь, что я занимаюсь этим по своему желанию? — Яков, — Вальтер оберегаюче подходит к нему со спины и, распахнув длинные руки, в объятиях прячет скрюченное в волнении тело. Подобно архангелу, возвышается над ним, целуя макушку успокоительно. — Ты совсем не понял меня. Я предлагаю тебе жить здесь, полученное мною разрешение дарует тебе такую возможность. О ней я говорю сейчас. Не зная, куда деться, Яков обхватывает сам себя за плечи. Прикосновения сзади дают ровно противоположный должному эффект, разжигая желание забиться в дальний угол, чтобы спрятаться. — Я тебя прекрасно понял, — глубоко вздыхает, гладя себя по плечам. Вальтер за руку его держит неуспокоенно, ласково оглаживая плечи и затылок. — Ты согласен? Я не отдам команду перевести тебя с монастыря, пока не услышу, что ты хочешь этого. Но, как мне кажется, условия здесь намного лучше, чем там. — Нет, ты… — сжимает его ладонь тесно. — Ты прав, лучше, но я не считаю это хорошей идеей. — Пальцы под чужой рукой подрагивают мельком. Яков к Вальтеру голову поворачивает, в глаза заглядывая. — Хорошая, приказ будет звучать не от меня, а от père. — У тебя крем на губах. Вальтер улыбается, наблюдая за ресницами пробеленными, и утирает рот ладонью. — У тебя тоже, — и остаток крема на пальцах переносит на чужой рот. Слова заставляют Якова глаза широко распахнуть от изумления, однако он тут же мотает головой. Облизывает губы и хмурится, продолжая на пакостника глядеть. — Ты ведь целовал мои волосы? Вальтер отвел взгляд и воздушно прикусил Якову кадык. Ни слова ему не сказал, изувечивая шею проворно и стискивая чужие руки в своих ладонях. — Вальтер! Ты целовал мои волосы! — царапает его ладони изнутри в качестве протеста. — У тебя все губы измазаны! — Яков! Ты очень внимателен! — разразился тот в громком хохоте, изредка переходя на ойканья и дергая руками. — Я знаю, что я внимателен! Убирай все, я не буду с липкими волосами ходить! — царапать настырнее продолжает. Вальтер стонет болезненно, пытаясь заглушить свою слабость в смехе. — С одним условием — ты поешь! — Я съем тебя! — запястье чужое к губам придвигает и вцепляется зубами хватко. — Яков!.. — крик прорезает горло в неистощаемой громкости. Вальтер на месте приступает к бегу, начинает скакать и куда-то гнаться, умоляя его выпустить. Руки на себя дергает, но от зубов избавиться не может. — Mili, ça me fait très mal! — Tu dois être patient, — несчастные крики все же давят на жалость, и Яков милует несчастного, хихикая. Мягко целует поверх красных следов, но руки не выпускает. — Ты плут! — бурно излагается Вальтер и хмурится вдруг, пальцами переминая при каждом поцелуе. — Ешьте, Яков. — Я не возьму и крошки в рот, пока мои волосы не будут чистыми, — легонько покусывает снова. — Так ты… ты… — испускает нервно дыхание, никак не взойдя до самоконтроля. — Держишь меня! Как я почищу? — О, так проблема в этом? — правую руку отпускает и хватает за левую, снова запястье целуя. — Давайте, приступайте, одной руки вам хватит. — Как бы я хотел проучить тебя за это, — ругается тот себе под нос, сзади становясь. — Подай платок, он рядом с флягой. Яков снова хихикает задорно и подает по особому требованию платочек белоснежный, чуть сминая его в процессе передачи. — За что меня проучать? Разве я сделал что-то плохое? — Вы разорвали мне руку! — с особой эмоциональностью парирует Вальтер, стирая с макушки ороговевший крем. Затем смачивает кончик платка во рту и убирает излишние комки. — А вы измазали мои волосы. Считайте, что мы сравняли счет, — чуть мордашку кривит, когда его за отдельные пряди тянут. Губами к запястью льнет повторно. — У вас волосы не болят и их много, а у меня рука одна, — под конец процедуры откладывает платок и начинает корни волос массировать. — Но у вас тоже много рук. Целых две, — щеку прикладывает к его ладони, глаза прикрывая. — Вы мне обещали, что поедите, — постучал по голове. — Ай, — в плечи вжался. — Я поел вас и насытился. Или вы хотите еще? — угрожающе к запястью приблизился. — Если вы не возьмете в рот хоть одну булочку, я вас буду кормить сам, — Вальтер похлопал легонько Якова по губам подушечками пальцев. — Опять ты глупости говоришь, — хихикает и кусает за фалангу пальца едва ощутимо. — Вам не нравится? — зажал ему нос. — Я не могу дышать! — кусает сильнее. — Дышите ртом! Ай! — Вальтер выдернул руку резко. — Сидите смирно! — и отошел грозой смурной к столу. — Еще чего! Сами ртом дышите! — фыркнув, руки на груди скрестил, когда Вальтер отстранился наконец. Яков со стула следом поднялся в знак протеста, начав комнату неспешными шагами обхаживать. Вальтер, обомлев, на него взгляд наставил куртизанский. — Куда-то торопитесь? — улыбнулся он, усевшись на стол и что-то в хламе разбирая. — Никуда. Просто ноги устали. А что, я уже не могу пройтись? — хмыкнув, Яков снова к окну ступил, опираясь спиной об подоконник. — Можете, почему же нет, но скучно мне без вас, — послал ему воздушный поцелуй украдкой. — Как вы очаровательны, — Яков посмеивается осторожно, почти неуловимо, прикрывая уста пальцами, скрытыми за темной материей перчаток. Однако смех мелодичный растворяется вскоре в шорохе чужих телодвижений. Юноша у окна принимает обыденный вид, все всматриваясь в чужие расслабленные действия взглядом из-под полуопущенных век. Вальтер улыбкой возбудимой разгорается. — Вы так думаете, — скромно шатается он на одной ноге и взгляд отводит к стопам своим открытым. Жмурится довольно. — Что это? — Яков кивает на его руки, бровь в знак недопонимания изгибая. — Свечи. Любите свечи? — Они завораживают меня, это бесспорно, но… А почему вы спрашиваете? — Да так… вдруг подарю. Хотите? — Что вы, — взгляд медлительно отводит, улыбку мягкую сохраняя едва подвижными уголками губ. Пользоваться щедростью чужой по значительным причинам не хотелось. — Для чего? Я дам вам знать, если они мне понадобятся. — Для романтики, чтобы меня не забывали, поставите свечку в своей палате, — трясет остывшим воском перед лицом своим. Яков губы поджимает, улыбку из себя выдавливая лукавую. — Non, merci. И без того я вас никогда не смогу забыть, — снова на собеседника заглядывается украдкой. — О, в самом деле, — смеется Вальтер льстиво, не жалея радости в голосе. — Мы ведь можем зажечь их здесь, как вы на это смотрите? — Ум, тебе мало света? — поворачивается к разгоревшейся медовой свечке в разливном канделябре. — Не знаю, — Яков голову к окну поворачивает, через плечо заглядываясь на солнце, сходящее к горизонту все ближе. — В этом нет нужды, но твои свечи выглядят какими-то диковинными. — Из медового воска, хотите понюхать? — протянул ему свечу габаритную. — Вы так далеко, — снова взгляд на него перевел, шире улыбаясь. — Так я не смогу оценить всей прелести ваших свеч. — Подойдите, — Вальтер распахнул руки для объятий. — А может, я хочу, чтобы подошли вы, — Яков хмыкнул, голову лишь в половину к нему поворачивая и скрещивая руки на груди. — Я? — распахнул рот в удивлении. — А что же ты не просишь. — А что же, я должен? — бровь изгибает. — Вы сказали, что хотите, — отодвигаясь от стола, Вальтер медленно на Якова надвигается. — Я сказал «может», — Яков хитро улыбается. — Я ничего не утверждал. — Не хотите? — в замешательстве назад отошел. — Такого я тоже не говорил, — окинул Вальтера взглядом пристальным с ног до головы, будто выискивал в подозрении что-то особенно непонятливое в его неуверенных, скованных движениях. — Тогда что вы хотите? — снова грозою надвигается на него. — Ох, Вальтер, не глупите, — Яков смеется весело, снова пряча губы тонкие за пальцами. — Подумайте сами, чего же я могу хотеть? — Вы ничего не говорите, — Вальтер доходит-таки до возлюбленного своего нечитаемого. Целует в щеку теплую. — Я хочу, чтобы вы сами догадались, чего я хочу, — улыбается нежно и заглядывается на чужие резкие черты лица, мешающиеся в догадках неоднозначных. Кончиками пальцев губы свои прикрывать продолжает, щурясь хитро, по-лисьи. — Знаете, если я так буду угадывать, у вас не останется сил после моих догадок, — целует тонкие губы сквозь пальцы препятствующие. — У вас что, так много домыслов? — пальцы тут же повыше поднимает. — Очень, — Вальтер проходится поцелуями по ладони, Якова меж своих рук зажимая. — Идемте со мною. — Для начала вы должны поделиться ими, — свободная рука касается его запястья, подушечками пальцев по ней проезжаясь. — Не хочу, — приобняв Якова напоследок, Вальтер отцепляется от тела запертого и на руки его поднимает в качестве своей власти над поставленной целью. — Вальтер! Опять ты это делаешь! — он хлопает его по голове несколько раз, пока его возвращают на стул. Фырчит злобно, исподлобья глядя на парня напротив. — Сидите. — Не хочу сидеть. Я сейчас встану. — Не нужно, — целуя неспокойную голову, Вальтер старательно истребляет в ней все порывы на агрессию. Гладит, массирует, обнимает. — Закройте глаза. — Сначала объясните, что вы намереваетесь сделать, — сверлить взглядом недоверчивым продолжает, но, сам того не осознавая, смягчается постепенно. — Это должно стать для вас неожиданностью, Яков, ну закройте, — Вальтер касается губами носа, щек, подбородка. — Пожалуйста. Яков, прошу вас. — Только если вы пообещаете не делать глупостей, — тяжело вздохнув и губы поджав, он наконец поддается просьбе чужой. — Не буду, — улыбается радостно, не отказывая себе в еще одном поцелуе. — Откройте рот. Яков просьбу словно с первого раза не слышит, сидя на месте какое-то время совсем без движений и реакции, но через молчаливый промежуток времени губы распахивает совсем немного, хмурясь без причины. Вальтер, дождавшись нужного положения, перепроверяет честность Якова и его замкнутые веки. Убеждаясь, что тот сделал все по назначению, отходит к столу, глаз никак не сводя с пленника своего, хватает пышку и подносит его к чужому рту. — Кусайте. — Вы что, собираетесь накормить меня? — Вы верно поняли, — улыбнулся. — Вы соврали мне, — и Яков кусает осторожно любезно подставленную ко рту булочку, совсем немного, лишь на пробу. — Я? — искренне удивился Вальтер. — Я вам не врал, я лишь попробовал догадаться, что вы хотите есть. — Вы поклялись мне в том, что не станете делать глупостей, — глаза открывает и аккуратно из его рук забирает сладость, напичканную кремом. Улыбается, взглянув на него, и кусает еще немного, чтобы губы не измазать. — Накормить тебя, стало быть, глупость? — хмыкнув, Вальтер присаживается на край стола. — Верно, — и смеется открыто, чуть голову в сторону отворачивая. — Схватываешь все на лету. Мне даже объяснять лишний раз не приходится, молодец, — шире улыбается, кусая шоколадную верхушку. — Mon dieu, — нахмурился Вальтер, щипнув Якова за щеку. — Это не глупость, вы хотите есть. — Non! — тот поморщился, рукой на Вальтера в возмущении махнув. — Я не голоден. С чего вы это взяли? — У тебя урчал живот, а еще ты постоянно засматривался на пирожные, — перебирает его волосы хаотично. — Я смотрел не на них, а на тот кавардак, что творится у тебя на столе. Я не голоден, — но, вопреки словам собственным, приторное угощение вскоре съедено оказывается. — А что на столе? — Вальтер провернул голову к распластанным чернилам. — О да, он тебе был более интересен, чем я и еда. — Звучишь так, словно ревнуешь меня к столу, — Яков бросает короткий взгляд на поднос и снова поднимается со стула поспешно. — Быть может, — слегка припустившись, Вальтер дает ему еще одну пышку прикусить. — Ну что ты такое говоришь, — головой качает и мордашку морщит в знак протеста, стараясь вообще на запах внимания не обращать. — Нет, я не буду. — Яков, ну пожалуйста, — схватив его за руку, целует пальцы сквозь перчатку. — Я ведь уже съел одну! — губы поджимает и хмурится. — Я наелся. — Яков, — прикусывая костяшки, провел носом по запястью. — Я… — кусает щеки изнутри, бегая взглядом взволнованным где-то по полу, чтобы с Вальтером глазами ненароком не пересечься. — Я не голоден. — Последнюю, можете даже так кусать, чтобы руки не марать, — Вальтер щекотит кожу зубками. — А вы готовы замарать руки ради меня? — заглядывается на пальцы покусанные свои, в волнениях немых мечась. — Конечно готов, приступайте, — улыбается скромно. А если это будет не пирожное, Вальтер? Что бы ты тогда сказал на это? — Ах, ну только если и вправду последнюю, — молвит Яков, хихикая следом лучезарно и игриво. Юноша прядь волос за ухо заправляет, что маячила перед самыми глазами уже длительное время, и, рта широко не раскрывая, пышку в чужих руках манерно надкусывает. — Видите, ничего страшного, вам нравится? — Вальтер любуется им. — Мне очень нравится, — кусает еще, не избегая по итогу измазанных губ, но, кажется, ближе к середине его совсем перестает это волновать. — Посмотрите на меня, Яков, — Вальтер тянет его за подбородок к себе. Яков лишь взор на него переводит, нехотя отрываясь от удерживаемой в чужих руках булочки. По губам своим языком проводит, глазами то на него заглядываясь, то на выпечку остывшую. — Что случилось? Вальтер склоняется над ним в спешном поцелуе. — Хотите пить? — Non, — рот шире открывает и разом захватывает остаток сладости бесстыдно, тут же пальцами прикрывая вновь замаранные уста в креме нежном. Яков жуется несколько секунд, проглатывает наконец и вдруг мордашку в сторону поворачивает, в голосе меняясь тут же на тон спокойный и журчащий, как вода в кристально чистом, прозрачном роднике. Вот только его родник был беспросветно и бесповоротно отравлен. — Позже. Ведь, знаете, у меня есть для вас… Предложение. Вопреки отказу, Вальтер незамеченно за спину чужую проскальзывает и смывается к дверцам шкафа. — Какое? — Пока что я не могу рассказать, — Яков хмыкает, ощущая, как новая волна тревоги неясной медленно подступает, следуя за ним размеренно, испытывая на прочность напором увеличивающимся с каждой минутой, что сближала его с роковым часом. В лице, правда, тот не меняется совершенно, шагая тихо за Вальтером. — Для начала мне понадобится, чтобы вы где-нибудь присели и закрыли глаза. — Вы хотите меня о чем-то попросить? — не успевая вытащить бутылку, Вальтер разворачивается и смотрит на Якова. — Подарок? — улыбается мирно и, отойдя к кровати, присаживается на матрац. Глаза прикрывает. — Ох, ам. — Яков смеется неловко. Шею трет, пристально следя за тем, как спокойно движется Вальтер, без малейшей доли подозрений на то, что с его гостем может быть что-то не так. Что он что-то тщательно скрывает за маской смеха воздушного и легких прикосновений, поцелуев и объятий. Все идет точно так же, как и всегда. Яков самого себя изводит, нагнетая обстановку мысленно, боясь, что все пойдет крахом. Словно оступиться боится, запнуться, вызвать сомнения предвзятые. Боится, что Вальтер все осознает. Яков на месте топчется, поодаль от кровати. Брови к переносице сводит. Убедиться полноценно в том, что Вальтер не смотрит, ему так и не удается из-за бесконечного недоверия, и он беззвучно к двери ступает. — Не совсем. Наверное. Слишком не воодушевляйся, если что, я не обещаю, что тебе понравится. Вальтер держит руки на коленях, дыша прерывчато и громко, будто за собой не поспевая. Пытается перервать в груди желание за Яковом подглядеть. — Сомневаюсь, я буду рад всему твоему вниманию. — Да. Я знаю. Яков, однако, шагал совсем не к двери, хоть и остановился рядом. Он замирает подле зеркала, выставленного у стены. Рама деревянная, обрамленная диковинными вырезами журчащих и элегантных складок, узорами позолоченная, казалось, давно не протиралась от пыли. Весь этот контраст вида богатого и неухоженного одновременно цеплял внимание Якова. Завораживали его подобные красивые вещи, «живые», как он их называл, в которых селилась душа владельца, вот только свое отражение при рассмотрении вещицы он упорно старался игнорировать. В этот раз не выйдет. Во весь рост напротив него простирался силуэт человека. Человек обветшалый, всей своей наружностью измученный, изнеможденный стоял в тишине комнаты вычурной. На словах казалось, что он слишком молод для таких сравнений. Ему лишь восемнадцать, вся жизнь еще впереди. Выражал всю горечь взгляд его глубокий, но одновременно с этой глубиной глаза казались пустыми, мертвыми, утерявшими всякий жизненные блеск. Господи, как давно Яков не сталкивался с собой лицом к лицу! Он прикасается в ужасе опрометчивом к глубинным синякам под глазами, темным, как смоль. Нездоровый сон влиял на его внешний вид, Яков всегда это понимал, но представление вживую томило в себе лишь одно желание — отвернуться. Щеки впалые бросаются сразу после них. Исхудавшие до невозможности, как и все тело в целом, скрываемое за слегка мешковатой одеждой. Блузка просторная позволяла прятать изъяны нездоровые; руки тонкие и выпирающие ребра. Оттого, что срам этот прикрыт одеждой, легче ничуть не становилось, ведь он никуда не исчезал. От осознания банального становилось дурнее. Яков мотнул головой отрицательно. Волосы неопрятно отросшие, доходящие позади уже до основания шеи, неприятно одарили ее щекотливым прикосновением. Во всем был виноват Шмидт. Нет, нельзя отвлекаться на такие мелочи. Яков пришел сюда не за этим. Он запускает руку в карман брюк, пальцами цепляясь за флакон миниатюрный, снаружи цвета темного. В руках оказывается помада. Яков осматривает ее всю в исступлении, будто впервые ее видит. Зачем он это делает? В следующее мгновение, как в тумане, цвет красный, кровавый, ложится на губы тонким слоем, перекрывая ту болезненную их бледность, что бесконечно преследовала Якова. Он ведет красящую полосу аккуратно, не торопясь, преследуя цель навязчивую сделать все филигранно до чертиков. Яков чувствует, что с каждым движением напористым пылкая былая ненависть разрастается в нем плющом ядовитым. Душит, выжимает все жизненные соки до капли последней. Вскоре отступает на шаг назад, больше на себя не глядя. Не хочется. Флакон деликатно оказывается убран на прежнее место, и он беззвучно ступает к сидящему на краю кровати. Юноша останавливается. Смотрит молча несколько секунд и вдруг присаживается на чужие колени, руки на его плечах свесив. — Ты можешь взглянуть. Вальтер все это время безмолвное восседает смирно, покорно, с должным требованием к чужой просьбе и с уважением к собственным чувствам. Строит догадки разные и в ожидании утоляет голод беспокойного любопытства в муках фантазии. Ногти соскабливаются друг о друга, пока носки сапожьи разъезжаются в настроении нервозном. Не могло там быть нечто преужасное, опороченное ненавистью и местью. Отъезжающие к двери шаги порождают испуг, но Вальтер на него старается не вестись. Он, ошатываясь, в дыхании сбивается и глаза наружу выкатывает пораженно. Молчит, недобро молчит, а затем вскрикивает с какой-то детской непосредственностью: — Где вы взяли это! — Разве это имеет значение? — лицо Якова, казалось, не было обременено никакими яркими эмоциями; оно не выражало ровным счетом ничего конкретного. Парень медленно глазами обводил резкие изменения в чужом взгляде, испуганном и пребывающим в шоке. Яков брови лишь чуть приподнимает, будто задевает его то, что поведение вдруг сочли за девиантное. Палец к нижней губе прикладывает. — Совсем немного… — замялся Вальтер вскоре, не зная, как себя вести, — я не видел, чтобы у нас в округе это… продавалось. А затем утих на какое-то время, сверяя лицо Якова мягким взглядом и даже позволяя себе лицо в подступающей улыбке скривить. Смотрит долго, разборчиво, стараясь не упускать этих изменений из виду, но вмиг трясется лихорадочно от изложенных злых слов. — Мне смыть? — Non! Подойдите поближе! Яков взгляд в сторону отводит, улыбнувшись одними уголками губ после сумбурной реакции. — Куда же еще ближе, чем сейчас? — вопреки словам своим, он сам находит на вопрос ответ. С Вальтера подняться приходится ненадолго, но рук с плеч Яков ни на секунду не спускает. Юноша ногу перебрасывает через его две и обхватывает их с двух сторон. Колени сперва на матрац ставит, возвышаясь, а затем снова аккуратно садится на бедра. Обнимает вплотную, грудью прижимаясь, и глаз от чужого лица не отрывает. — Теперь достаточно близко? — шепчет, не желая воздух сотрясать своим голосом лишний раз. — Ну… Вальтер дыхание замедляет, плотно всаждаясь в постельное свое, лишь бы не выказывать наружу спешащего потрясения. Пропускает сквозь сердце столько ударов, что, казалось, не было и на свете стольких чисел. Он смотрит на Якова пристально, ноздри расширяя и ненароком его запах пресыщенный в себя вбирая. Тешится возбуждением, пока руки сами на его талию не ложатся. — Вы красивы… Яков улыбается шире, но не потому, что комплимент приходится ему по душе. После увиденного в зеркале озвученное для Якова было сравнимо с издевкой откровенной, однако тот и виду возмущения немого не подал. — Вам нравится? — Яков мягко гладит Вальтера по плечам. Вальтер сглатывает, не переставая его разглядывать. — Да… вы хотели сделать это с самого сначала?.. Яков смотрит ему в глаза. — Да. А еще мне очень хотелось сделать это. И он без предупреждения льнет к его губам своими, в поцелуе сливаясь нежном. Яков пальцы запускает в корни волос рыжих, голову удерживая без особых усилий. Вальтер, неожиданно для себя, млеет в тягучем стоне и ритм подхватывает простою лаской. Не держится в рамках, но и не спешит Якова терзать в любви необузданной. Тихонько, совсем трепетно, губы его в своих переминает, талию прочно схватывая в ладонях крепких, и водит ими то вверх, то вниз в беспамятстве. Оглаживания постепенные расслабляющий эффект оказывают. Парень выдыхает горячо, и его грудь вздымается от следующего глубокого вздоха, когда партнер отстраняется от поцелуя. — Как же вы красивы… — шепчет Вальтер, укладывая себя вместе с Яковом на кровать. — Я боялся, что я придусь вам не по душе, — смотрит на губы Вальтера неотрывно, игнорируя горячую руку, что скользнула нагло под одежду, без предупреждения. След размытый и нечеткий улегся на губах чужих пятном красным. — Как так «не по душе»? — засмеялся Вальтер. — Плохо меня знаете. — У вас была слишком неоднозначная реакция, — кончиками пальцев по щеке его провел. Вальтер прикрикнул. — Я этого не ожидал! Я подумал, ты хочешь что-то мне вручить! — Так и есть. Я хочу вручить тебе себя, — улыбнулся натянуто. — Ах, — зажмурился Вальтер. — Такими словами нельзя разбрасываться, вдруг я сочту их за «навсегда»? Яков улыбается шире, чувствуя всем нутром, как дрожь подступает ближе. — Воспринимайте. Я хочу вручить вам себя навсегда. Вальтер голову на постельное опускает, лишь бы не дать Якову взглянуть на свои глаза покрасневшие. — Как замечательно… — втихомолку излагает, прижимая Якова к себе. — Вместе с помадой? — смеется вибрируя. — Только если вы захотите, — гладит по макушке плавно, словно успокаивает, взгляд застывший не отрывая от потолка. От слов собственных было тошно. — Да… да, я хочу, — Вальтер целует Якова в лоб, волосы назад зачесывая. — Очень хочу, — ладонь под рубахой на грудь его перебирается и гладит жадно, по-собственнически, — чтобы вы хотя бы раз в неделю ею пользовались. Яков глаза закрывает. — Вам она так понравилась? — На вас, — Вальтер целует его в губы коротко. — Надеюсь, на моем лице ничего не осталось? — Вам сказать честно или слукавить? — снова в тонкой улыбке расплывается. — Честно, — ногти Вальтера требовательно прокатились по чужому животу. — Я собираюсь убить вас этим вечером. — Я все равно после смерти буду любить только вас. Яков без причины вдруг вздрагивает неестественно резко и испуганно. Веки шокировано распахивает, бегая по чужому лицу глазами, словно вскочить хочет. Дыхание сбивается, парень неосознанно плечи Вальтера сжимает болезненно пальцами. — Что вы только что… — на пару секунд глаза прикрыв, он губы поджимает и покачивает головой отрицательно. Расплывается тут же в улыбке натянутой. — Ах, нет, нет, простите… Нет, ничего, не смотрите на меня так, мне просто показалось, — и Яков голову вниз склоняет, чтобы снова Вальтера в губы поцеловать и перебить внезапную кислоту на языке. — Вам обязательно спускаться вниз? Вы ведь сказали ранее, что у вас больше нет планов на сегодня. Вальтер трясется вместе с ним в унисон, разбавляя внезапный тремор нежными объятиями. По волосам гладит, без лишних вопросов стараясь отвлечь от нежданной суеты. — Яков, вы в порядке? Мне подумалось, что вы плохо себя чувствуете… — отвечает честно после поцелуя теплого. — Да. Все хорошо, не волнуйся, — и целует в щеку нежно пару раз, носиком тыкаясь в него ненамеренно. — Так что вы там говорили? Куда вы собираетесь от меня уйти? Вальтер больше тему эту не затрагивает, массирует Якову затылок. — О, на пять минут, не пустите? — улыбается он. — Ну куда же вы пойдете? — скулу целует. — Вы ведь весь в помаде. — Прямо-таки весь? — вздохнул Вальтер. — Ваши губы и щеки, — улыбается и приподнимается чуть выше. — Вы беспощадны, вы понимаете это? Он валит Якова вниз, спиной на матрац, и сверху вдруг становится, под себя тельце подминая. — Вы хотите сказать, что вас не устраивает происходящее? — тот смехом вдруг заливается, шею его обхватывая мягко. — Устраивает. Стало быть, я такой же, как и вы, — Вальтер целует его в ключицу распахнутую, оставляя на ней следы. — Да ну? Как это понимать? — выдыхает уже спокойнее, поглаживая его по затылку. — Беспощадно, — вгрызается он хищным скрежетом в плечо. Яков ахает вдруг, руку левую прикладывая к своим губам и восклик откровенный заглушая. Правой плечо сминает ненамеренно, чтобы болевые ощущения смягчить. — Аttention, s'il vous plaît… — молвит тихо и голову в сторону поворачивает. — С'est pour que vous ne m'oubliiez pas, — шепчет Вальтер, зализывая раненое плечо, и опускается к животу. Задирает рубаху ненавистную и вкушает кожу в повторном укусе. — Je ne vous oublierai jamais, Walter, — глаголит тихо, сокрушаясь до дрожащего, ропотливого шепота. — Vous occuperez toujours une place significative dans mes pensées… — И стонет сдержанно, вздыхая глубоко. — Аttention, s'il vous plaît. — Toujours? — Вальтер царапает ногтями бок, между делом терзая зубами низ живота. — Аbsolument toujours, — кусает себя за палец большой и жмурится, контролируя оханья вырывающиеся время от времени. — Скажите мне еще что-нибудь, Яков, — заостренный язык Вальтера по ребрам скользит невесомо. Яков дышит тяжело, часто, углубленно, дрожью легкой покрываясь от вульгарных соприкосновений к телу. Чувствует, как тает. От малейшего вздоха разгоряченного тает, от ладоней раскаленных плавится неподвластно себе. Мурашки разбегаются по коже хаотично. — Что вы хотите слышать? — совсем глухо произносит, рукой половину лица перекрывая. — О чем вы думаете? — Вальтер ложится рядом с ним ненароком. — Я думаю о вас, — правая его ладонь снова касается его лица, растирая красные следы от помады на щеке. — А именно? — целует ладошку. — Вы очень любезны по отношению ко мне, — волосы чужие поправляет. — Вы так думаете, — его ладонь снова живот впалый сминает. — Знаете, Яков, я часто думаю о том, что мне приелось это… место. — Да? Ты ведь и так часто покидаешь дом во время своих командировок, — кладет пальцы поверх руки Вальтера, взгляд от его лица отводя. — И часто проводишь время в городе. Вальтер неумолимо ладонь расцеловывает. — Верно… должно быть, я не в себе, раз имею право говорить о таком, — и вздыхает дрожаще. Яков не отвечает, ладонь его перекладывая с живота себе на щеку, продолжая сверху ее удерживать. Не соглашается, но и не оспаривает услышанное, не видя в этом смысла, ведь, судя по взволнованной интонации Вальтера, к теме этой он совершенно неравнодушен. В целом, как и Яков. — Я хотел сказать… — Вальтер обнимает вдруг его, боясь потери. — Что имею желание жить с вами иначе. — О чем ты говоришь? — поворачивает к нему голову неуверенно. В глазах мутных бьется неозвученное волнение. — У тебя есть все, что нужно для хорошей жизни. — Да-да… я благодарен за это, — он полностью Якова в объятиях скрывает, утыкаясь ему в шею носом. — Но мне эта хорошая жизнь совсем не люба… в ней нет моей души и сердца. Вы меня понимаете? — Вы больше не хотите вести военную карьеру? — Яков ведет ладонью по спине его, тихо выдыхая. — Но вам ведь необязательно заниматься только этим. У вас есть привилегия рассмотреть и… другие… — тормозит неожиданно в своем ответе, за язык себя прикусывая. Но фразу решает окончить. — Другие варианты. — Хочу, — Вальтер Якова прикусывает за ушко. — Здесь быть не хочу. И чтобы вас тут не было. Чтобы мы с вами… были где-то далеко. — К чему вы… к чему вы клоните? — рука на спине останавливается. Яков замирает, переходя на шепот осторожный, едва различимый. — Если бы мы с тобой встретились где-нибудь… в другой реальности, я бы предложил тебе сбежать вместе со мной… — Вальтер замолкает, словно кто-то ему мешает говорить, а затем продолжает. — Ты бы согласился? Тело бросает в холод. Яков ошарашенно смотрит в ответ на Вальтера. Смотрит, не веря, что слышит это собственными ушами. Что это только что и вправду донеслось из чужих уст, что Вальтер посмел думать о таком, посмел озвучить! Посмел… предложить? О нет. Это же бред. Бред! Ересь, глупость, бессмысленные и пустые слова! Он просто издевается, просто ему доставляет удовольствие видеть огонек надежды в чужих глазах, обреченный потухнуть в реалиях их положения! Просто он знает, что этого никогда не случится. Но Яков улыбается вдруг, ничего не поясняя. Обхватывает чужие щеки в перчатках и поворачивает голову к себе, в глаза взволнованные заглядывая. — Ты бы… Ты бы не предложил, Вальтер, — и Яков срывается на смех звонкий, совершенно неуместный. Хохочет, должно быть, с целую минуту, рот ладонью все это время прикрывая, отчего щеки в какой-то момент болеть начинают. Вальтер на локтях поднимается, с недоумением и каким-то звериным испугом наблюдая за истерикой разросшейся. Он руку не тянет в успокоении, лишь смотрит и не внемлет причины смеха; обнимает крепко, но уже не так тепло и спокойно, как бывало до этого. Скачет в дыхании нервно, самого себя подстрекая потерять сознание от боли произнесенной. Слова Якова стреляют на поражение. С таким охватом и наветом, что не было смысла больше, чем в сатиричной трагедии. И будто изничтожение в этот момент тело свое насквозь прознало. — Никогда и нигде, Вальтер, ты бы этого не сделал. Нужно ведь быть безумцем без доли здравого смысла, чтобы вообразить себе такое! Пожалуйста, не смей больше говорить об этом при мне, — и без предупреждения впивается в чужие губы. Яков целует его, не желая больше ничего слышать, поцелуем страстным и оглушающим упиваясь. Последним поцелуем, если быть точным. — Яков… стой… подожди, Яков, подожди, — вздыхает Вальтер, не имея намерений его разорвать, но и не спеша подключаться к действиям. — Яков, это значит нет? Пожалуйста, послушай же… — Ты бы не предложил, Вальтер, — твердит все об одном, снова хихикая задорно и заправляя прядь волос рыжих за ухо. Улыбка с лица не спадает, Яков гладит большим пальцем щеку чужую и касается кончиком носа его носа, глаза прикрывая. В следующую секунду отпускает и принимает сидячее положение, высвобождаясь из объятий легко. Что-то выискивает глазами по комнате. — А если бы… — на миг глаза прикрывает, позволяя Якову отстраниться, и сам тем временем припадает к постели животом. — Ты не знаешь, предложил бы я или нет, — бурчит с долей обиды и разочарования. Я знаю, Вальтер. — Ты весь в помаде. У тебя есть платок неподалеку? — Да, в кителе. — В шкафу? — с кровати ноги спускает и встает осторожно, потягиваясь едва и поправляя задранную блузку. В окно мельком взгляд прищуренный бросает и ступает к деревянным дверцам рядом. — В шкафу, — ругается. Яков игнорирует интонацию недовольную и распахивает шкаф широко. Тянет руку к карманам нужной ему одежки, но замечает бутылку, стоящую снизу. Платок нащупывает в правом кармане без труда, достает и наклоняется, чтобы неожиданный атрибут тоже поднять. — Что это? — демонстрирует ему свою находку, дверь со скрипом прикрывая. Вальтер разворачивается нехотя, хмуря брови. — Сидр яблочный, — отводит взгляд. — Тебе и… и мне. — С'est gentil! Мerci, — Яков присаживается обратно на кровать, бутылку в ноги поставив. Улыбка легкая с лица не сходит. — Пожалуйста, повернись ко мне. Вальтер улыбается тихонько, злобу уже не ощущая. На Якова смотрит. — Что? — Я думал убрать грязь у тебя с лица, — берет его за подбородок деликатно, рассматривая нежную улыбку на лице. Сдержанную, но такую живую, излучающую солнечное тепло, ни с чем не сравнимое. Яков глаза прикрывает на пару секунд, вздыхая, но улыбаться продолжая со сжатыми губами. — Хорошо, давайте, — гладит его по голове. — Хотите пить? — Яков, сильно не надавливая, начинает утирать следы размытые с чужих щек. В глаза не смотрит. — Да, вы меня осушили. Сами не хотите очиститься? — Вальтер лицо жмурит. — Зачем? Вам же вроде нравилось, — замечает недовольное выражение лица и меняет характер действий, чуть мягче тканью оттирая пятна. — У вас все лицо красное, — Вальтер поцеловал ему пальцы. — Не может быть все, — хмыкнул. — Подбородок, — гладит его беспрерывно. — А еще я планирую вас целовать до самого утра, больше пачкаться бы мне не хотелось. — Ох, нет, до самого утра не выйдет, — Яков смеется легко, скулы платком задевая и взгляд отводя ненадолго. — Думаю, мы уснем раньше. — Вы так считаете? — засмеялся. — Боюсь, ты не прав, у тебя не останется выбора. — Посмотрим, — возвращается снова к занятию своему, переходя к губам. — Ты мне не веришь? — удерживая за спину, притягивает Якова к себе. — С чего ты взял? — ближе садится, вздыхая. — Очень недоверчиво говоришь, — Вальтер целует его в щеку. — Тебе показалось… — улыбается, глаза прикрывая снова при поцелуе. — Стой! Я ведь еще не стер! — Что-что?! — целует напористо. — Вальтер! — смеется в открытую. — Ну правда, подожди! Ты ведь меня сейчас измажешь! — Не слышу тебя, — на ушке след помады оставляет. — Слышишь, не дури, — Яков щипает его за руку. — Вальтер, ну тише ты! — Что цапаешься! — укусил. — Вальтер! — его запястье резко хватает, к губам подносит и тоже кусает. — Яков! — руку отбирает с яростным шипением и валит Якова на кровать непоколебимо. — Ты первый начал! Это самозащита! — подняться пытается рывком. — Тш, — обхватывает его в теплым объятиях. Яков по спине его бьет, вырваться попыток не оставляя. — Сам тш! Тu un imbécile! — Oui, oui, — гладит его по животу, к волосам взбираясь. — Non! Не издевайся! — за пряди волос его к себе тянет, хватает за подбородок и с хмурым выражением лица начинает оттирать помаду с его губ. — Кто издевается, mon amour? — Вальтер любуется им с улыбкой нежной. — Какой напористый. — Ты издеваешься, — бормочет недовольно. Губы чужие трет с нажимом, не жалея нависающего над собой. — Сколько там еще? — Вальтер мнет ему ушки. — Я почти закончил, не мешай мне, — Яков уголки губ избавляет от краски и руки наконец кладет себе на грудь, вздыхая. — Все? — обнимает его ногами. — Все, — глаза закрывает, чтобы не смотреть. — Теперь дай я уберу лишнее с тебя, — по лбу гладит. — В этом нет нужды. — Яков, пожалуйста. — В этом нет нужды, Вальтер, — платочек меж пальцев жмет. — Ну дай, — в ручках его копошится. — Ну нет, — сильнее сжимает и брови к переносице сводит. — Ты хочешь весь вечер быть чумазым? — Сам ты чумазый, хватит обзываться, — фыркает и отворачивает голову. — Яков, — зовет его нежным голосом, целуя затылок кусаче. — Не слышу тебя. Вальтер смеется задорно, до легкой хрипотцы. — Я понял, — переходит в дичайшее наступление. На нападение не было абсолютно никаких предпосылок. Яков в изумлении уставился на Вальтера, голову возвращая в прежнее положение, и вдруг ахнул звонко, когда руки чужие роль властвования на себя перебрали. Ладони гулящие под рубахой его оказываются, продирая ее изнутри и будто бы пытаясь сорвать злосчастно, без доли прощения. Пальцами Вальтер ведет по грудной клетке, царапая кожу и переминая в кулачной манере. Бока стынут под ладонями до покраснений, пока сам он шею выцеловывет бурно. Яков губы тут же поджимает, пытаясь вниз глянуть, но звучно выдыхает из-за грубого обращения. Поцелуи мягкие не досаждают, вот только он, кажется, более упокоенным от них не становится, кусая щеки изнутри. — Ладно, хорошо, Вальтер…! — охает тихо, контроль утеряв. Мурашки по телу в очередной раз бегут, и он платок ему протягивает, второй рукой касаясь его затылка. — Ты можешь стереть помаду. — Наконец-то, — Вальтер с веселой улыбкой платок отбирает. — Так что вы скажете насчет сидра? Выпьете со мною? — руки отцепляет с его груди и перекатывается на бок, покуда в сидячем состоянии Якова поднимает. — Сидр? А, — он вниз смотрит. — Да. Сидр… — и на него взгляд переводит, улыбаясь и снова блузку поправляя на себе. — Выпью, да, с удовольствием. Вальтер платочек меж пальцев зажимает и старательно соскабливает с лица иссохшую помаду. Трет старательно, не принося никакой боли иль излишних дискомфортных ощущений. — И все-таки… не расскажете, где вы ее взяли? — Не расскажу, — глаза смыкает от трепетных прикосновений. Голову вдруг ему на плечо кладет, когда платок измазанный к губам подступает. — Интересно, сколько вы думали об этом? — Вальтер хихикает, с уголков рта помаду подмывая. Сердце Якова колит от вопроса острого. Он думал об этом достаточно долго, чтобы постыдиться озвучить количество дней вслух. — Какой вы любопытный, — щипает Вальтера за бок, балуясь. — А вы скрытный, — целуя щеку мягкую, он откладывает платок. — Вроде все, покрутитесь. Яков выпрямляется подле него. Не вертится, но позволяет на лицо свое взглянуть, задаваясь вдруг вопросом. — Вы не станете стирать то, что осталось на губах? — Я подумал, что хочу еще немного полюбоваться тобою, — Вальтер улыбается широко, бездумно. — Да? Немного… — взгляд отводит вниз улыбнувшись. — Еще немного можно. — Немного? — хмыкнул Вальтер. — Скупишься? — Да. Есть у меня такая черта, — и снова на него глядит. На губах его останавливается, свои поджимая. — Нехорошая черта, ты прав. — Я же молчу, Яков, — выгибает одну бровь недопонято. — Я еще давно вас в ней заметил! — Да ну? Разве я так часто ее проявляю? — Временами, — подает руку, чтобы помочь подняться. — Неправда, — касается ее неуверенно и поднимается медлительно. — Могли бы и соврать. — Я как-то обещал вам не врать, Яков, — Вальтер целует в скулу. — Не споткнитесь о бутылку. Дайте ее мне. — Ох, — он вниз глядит. — Зачем она вам? — Налить вам, налить себе, — улыбается мирно. — Что за глупости вы говорите, — тоже расплывается в улыбке, поглаживая его руку мягко. — Позвольте мне за вами поухаживать. — Вам? За мной? — Вальтер изумляется, глаза распахивая. — Вы уверены? Может я сам? — А вы не желаете этого? — Яков руку осторожно из его пальцев высвобождает, состроив опечаленное выражение лица. — Мне неудобно, вы же мой гость. — Я спрашивал о другом. Вы не желаете этого? — Я желаю, конечно желаю, но это неприлично. — Это вы сейчас мне о приличии будете что-то рассказывать? — Яков бровь изгибает в недоумении. — Значит, это очень прилично? — на губы свои указывает. — А это? — ключицы обнажает, за блузку потянув и демонстрируя след красный на них. — Прилично! Я же из любви к вам это делаю! — возмущается Вальтер ярко. — А налить сидра это понятие этикета. — И я хочу за вами поухаживать из любви. Пожалуйста, присядьте, — мягко поглаживает его щеку. — Ох, из любви? — Вальтер растерянно чешет кончик своего носа. Прости меня, mon seul amour. — Да, — улыбается лучезарно. — Ну-с, хорошо… — Вальтер его волю исполняет, на кровать усаживается. — В шкафу бокалы. — Знаю. Яков тяжело выдыхает, бесшумно, пока Вальтер смотрит ему в спину. Размеренно ступает к шкафу с распростертыми дверцами. Сердце колотится в истеричной манере, пальцы трясутся, словно пытаются подвести обладателя неоправданным волнением, но Яков не обращает внимания. Пытается не обращать внимания уже ни на что, ведь это ни к чему, скоро все закончится, и он едва ли это осознает. Им двоим нужно лишь немного потерпеть, лишь пережить тот самый миг, и Яков обретет покой. Необходимо смириться с той мыслью, что покой будет обретен таким бесчеловечным способом. Вальтер с тонкой забавой глядит за манящим проминером, невозмогая от собственной непосредственности и неожиданно завышенной требовательности Якова. С простодушным смехом он склонялся над кроватью и тяжело вздыхал, будто думал о чем-то настолько душевном, что даже дыхание сквозь выстрелы сбивчивые не могли передать этот парад чувств. Улыбка на его лице исходила широкая, дерзкая, но тем самым подчеркивающая невозможность в своем сокрытии. Вальтер, лежа на кровати, закрылся ладонями в преддверии довольственных случаев. Щекотал пальцами свой нос, прячясь от чувств, а за тем поднялся на свой край до той поры, пока его вновь не сорвали на глухие сердечные стуки. Яков долго у шкафа не крутится, практически сразу же хватает бокалы прозрачные и безупречно начищенные. На одном оставались мелкие капли воды. Им недавно пользовались. Удерживает их в одной руке и наклоняется, чтобы бутылку с собой ухватить. На Вальтера не смотрит, однако замечает взгляд на себе блуждающий. Губы поджимает. Приходится к столу отдалиться, чтобы заняться разлитием. Бокалы ставит на стол тихо, случайно задевая их со звоном стеклянным, вот только далее замысел об ухаживании обрывается по нелепой причине. — Я не могу открыть, — Яков пыхтит над горлышком бутылки несколько секунд, после чего к Вальтеру быстро, чуть хромая при этом, подходит и протягивает двумя руками. — Помоги. — Подайте полотенце, — с содроганием произнес тот и мгновенно принял суровый вид. — Un moment, — с дверцы того же открытого шкафа стягивает тряпицу льняную одним ловким движением, протянув следом за бутылкой и ее. — Merci, — с той же простодушной улыбкой проговаривает Вальтер и ставит бутылку на пол. Вальтер за несколько мгновений переключается, всего себя сосредотачивает на процессе, требующего нрава терпеливого и неоднократного опыта в задаче. Зрелище происходило не впервые. Яков был знаком с аккуратным его ходом действий. Он руки за спину отводит, сцепляя их в замок, как он делал это и всегда. Всегда ли? Выглядит ли это достаточно естественно? Движения кажутся деревянными со стороны. Парень то в окно бликующее засматривается, взглядом расторопным встречая закат кровавый, то на Вальтера косится боком. Стянутое на дне полотенце плотно облегает рону до самой середины, выдерживая давление внутри бутылки до необходимого в применении. Вальтер руку свою перемещает на стеклянное горло и, стуча по паркету донцем, давит порядком пяти минут, пока пробка дубовая сама скользить внутри не начинает. Из перчатки левой ногтями Яков ухватывается за тканевый плоский мешочек изнутри, размером чуть меньше его ладони. Меж пальцев стискивается крепко, когда тот из оков перчаток освобождается. Якова вдруг пробирает зуд острый, но он приказывает себе терпеть. Когда пробка падает с холостым вылетом, Вальтер наконец вьется победителем неоспоримым, когда задуманное случается тихо и бестревожно. — Возьмите, — любезно подает. — Это мне нужно вас благодарить, — Яков учтивости нелепые без причины пытается поддержать, посчитав вскоре, что сказанное было неуместным. Голова тяжелая. Вальтер это видит? Сердце колотится. Нет, он сейчас услышит. И ноги держать перестают, но Яков рукой одной об стол упирается, чтобы избежать ситуации нелепой. Волнение очередной волной расползается потоком порывистым ровно до того момента, как Яков ставит бутылку на стол. Все идет так гладко. И просто. Невероятно просто! Как, оказывается, легко было заполучить ключ к заветному освобождению! Теперь-то он сам будет вершить свою судьбу. Сам будет кормить, поить себя, сам себе будет и господином, и тварью рабской, сам будет в состоянии проследить за собой. Самостоятельно. Один. В бокал беззвучно рассыпается «крупа» белесого цвета. В бокал Вальтера Яков сыплет яд. Он все также улыбается изнеженно, последующий этап не тая, и алкоголь на дно устилается тонкой струей. О, Яков искусно разливал выпивку, это нужно было видеть вживую. Руки его, кажется, даже дрожать перестают. Предвкушение приятное охватывает его целиком. Вальтер в наблюдении застой держит негласный, проскальзывая взглядом по чужим ногам до самой поясницы. Руки его трутся друг о друга в каком-то роде нервно, то сжимая пальцы у верхних фаланг, то оглаживая кожу грубую в нестерпимом ожидании. Вел себя он с виду неприметно, наученный держать шкуру трусливую в узде. Яков заполняет ровно половину бокала чужого, себе разливая столько же на первый взгляд. — Mon cher, — окликает его незатейливо, к нему поворачиваясь. В руках по бокалу. Юноша ступает к нему ближе. — Прошу. — Присаживайтесь. — Я постою, — улыбается услужливо в ответ. На бокал чужой искоса глядит, но дольше секунды взгляд не задерживает. На Вальтера смотрит, склоняя голову в бок. На глаза без причины накладывается пелена блеклая, перекрывает все цвета картины мира перед собой, но Яков не вразумит причины явлению спутывающему. — Полно, Яков, я настаиваю, — он берет его за руку осторожно. — Вальтер, — возразить хочет, но удар тока пробивает все тело от прикосновения горящего. Сцепленная на пальцах рука ощущалась хуже хлестких ударов по лицу. Не сопротивляется боле и присаживается рядом, выдерживая расстояние минимальное. Осталось немного, необходимо терпеть. — Что? — улыбается тот прищуренно, целуя ладонь схваченную. — Нет, уже ничего… — губы поджимает, когда пальцы вдруг оказываются охвачены лаской. Вальтер, пожалуйста, пей. Яков давит из себя улыбку. — Не хотите задать нам тост? — рука Вальтера невесомо сдвигает с лица его надоедливые пряди. — М… Хочу предоставить эту возможность вам, — Яков глаза смыкает, скрывая взгляд бегающий. Интонация держится ровно, парень не замечает в себе отклонений. — Мне, — Вальтер смеется бархатисто, глаз одичалых с Якова не спуская. Сжимая ножку хрустального кубка, он кротко держит его одной рукой за вострый подбородок, цепляясь в деталях лицевых за тонкие губы. В темени улыбки звериной стаить не пробует, лишь дыхание голодное из себя изгоняя. — Тогда за наше будущее? — ладонь без ведома на талию спускается. — Да, — спокойно отвечает, зная уверенно, что никакого их будущего уже не настанет. Яков глаза открывает, взглянув напоследок в глаза чужие, искрящиеся жизнью. Блики игривые скакали по радужке, заставляя на них засмотреться, хоть и ненадолго, ведь в следующее мгновение Яков бокал подносит к бокалу Вальтера на опережение, во внимания не беря то, как пошло его обхватывают за талию. Пускай. Пускай делает что хочет, исход будет один. Парень краем стеклянным со звоном отчетливым легко касается чужого бокала, расплываясь в улыбке. — За наше будущее, — и делает несколько крупных глотков, взора пристального от возлюбленного не отрывая. Сухой поцелуй Якову щеку тиранит изучающе, беспричинно выводя на коже скалистой линии перекосые да следуя по ней изнежнно в поисках заветной теплоты. Робко улыбаясь, Вальтер пестрящие глаза тешит любованием ответным. Не смея момент терзать излишней гордостью, он выражает во взгляде своем любовь неизменно растущую. Со стороны пронзенная юношеской простотой, она поджег в его глазах устраивает буйный, заставляя сердце заходящее кровью налитою напоиться. Не было в касаниях его дурнее чувства, чем алчности к давеча природенной душе, отданной на рабочее повеление, но назло выявленной желанным достоянием. Все ему казалось каким-то чудным счастьем. Яков был совершенным мучителем, позволившим себя питать неуместными сентиментами и доходящим в идеале своем до нечеловеческого безграничья. Разум его трезвый, одаренный, не позволяет чувствам больным себя испортить. Сторонится тем философических, будто ему самим дьяволом было так велено, и с безучастным выражением принимает разновидные вопросы о своем мироведении. Но Вальтер и не требует. Не хочет что-то требовать, покоряясь идее идти навстречу к закрытой душе пошаговым трудом, а не спешить приказывать ее эмоциями всецело себе отдаваться. Не такая любовь ему была нужна, а настоящая. В восполнении своем яркая и счастливая. Такая трепетная и разноъядерная, что ему будет не жалко за нее жизнью поплатиться. Он держится за ладошку бледную с мыслями о завтрашнем дне. Не только о завтрашнем, но и о предстоящих, самых ближайших, в которых он больше не позволит себе остаться без Якова так надолго. Вальтер с кубка хлещет сидр ненасытно, от волнения перебивая больше глотков, чем планировал ранее. — Какой горючий! Трясется от избытка смеха, пронзенный какой-то нечистой энергией, и руку Якова кладет себе на грудь, движаясь лбом ко лбу с хитрой улыбкой. В глаза потьменные смотря, он несколько раз по волосам его гладит да нежности всякие приговаривает. Хвалит внешний вид, глаза несколько раз смаргивая от нагруженной слепоты, и потягивается было поцеловать, как вдруг в крике бьется острым кашлем. Смех пробивает Якова на мандраж обжигающий. Нет причин для смеха, но Вальтер смеется. Должно быть, Вальтер уже все понял. Сейчас он зажмет руки Якова и задушит его. Или зарежет? Где там он хранит свое оружие? Ах, нет, разбить голову о что-нибудь будет намного проще и быстрее. Он вызовет стражу, и Якова публично казнят. С позором, ровно как и его отца. Яков обливается потом холодным, через себя нежный лепет пропуская, не вслушиваясь намеренно. Не разбирает и доли из того, что ему тихо, судорожно шептали напротив, словно боялись не успеть донести последние здравые мысли. Времени у Вальтера осталось мало. Минута. Может, две. Яков неосознанно надеется услышать заслуженные проклятия, разъяренную ненависть в свою сторону, но сам трусливо взгляд отводит, не сумев поглядеть в мутнеющие очи. Грудь Вальтера заражается пылом геенновым, сжимая легкие и сердце в плотном жаре, как при гниении или того хуже — приговоренном сожжении. Вальтер мечется от жажды, головой мотая и пытаясь слово извинительное из себя выдавить, но не может от всхлипа сдержаться и от недержания падает на пол. Голова разбивается о паркет и по нескольку раз в дрожании о шифоньер ломится, словно пытаясь боль нерушимую пригубить. Кровь из затылка по шее густо потекла. Вальтер не мог встать, он двигался по-жучьи неественно, то и дело пытаясь привести себя в чувство от незнамого состояния. Глаза почти не видели, накрываясь ползучей пеленой и последственной влагой от повышенной чувствительности. При огрянувшей рвоте он на Якова глядит с тревогой. — Poison… И снова ворочается в истерическом пространстве, теряя себя в страхе и судорогах непроходящих. Яков медленно поднимается с кровати, на ноги встает ватные. Колени дрожат, и он позволяет себе внимание обратить на происходящее снизу. Бокал из рук падает и разбивается о паркет со звоном стеклянным, рядом с осколками бокала Вальтера, выпущенного из рук во время падения на пол. Яков делает пару шагов, захватив с кровати полотенце предварительно, и присаживается на колени подле головы разбитой. — Oui. C'est du poison. Шепчет убаюкивающе, голову чужую слегка приподнимая, чтобы та об в пол в конвульсиях перестала биться безостановочно. Полотенцем бережно утирает с лица излишки тошноты, сворачивает ткань вдвое и подкладывает под голову, посчитав, что она сможет вобрать в себя всю кровь растекшуюся. Правда это ничуть не помогает. Пятно красное расплывается неумолимо, въедаясь в рисунок древесный темным клеймом убийства. Прогнивающий голос взвыл от боли, пробивая обшитые сусалью стены до отливного всхлипа. Доски паркета под буйным телом трещали в упорстве и гневе, сшивая отяжелевшие конечности с древесиной. Вальтер вертит лицом настолько убожественно и злостно, словно чужие касания ему без пресечения опротивели. Он давится кровью; лицо бледно, искривлено судорогой, а тяжелая, желчная слюна змеится по губам, не дозволяя словам четко изо рта выскальзывать. Сильно билось тогда его сердце, и сильно волновались мысли. — Яков! — извергает со слепым страданием, словно более нужных слов прокричать уже не будет в силах. — Яков! Яков!.. — пытается кончиками пальцев до него дотянуться, распахивая рот в немом ужасе и мгновенно застывая от предательского кровоизлияния. — Je suis horrible! Je suis horrible! — Tu as mal, — игнорирует он руку протянутую к себе, заострив внимание на лице чужом. Жест, молящий о помощи, об объяснениях и хоть какого-нибудь раскаяния, по итогу сводятся по мнению Якова к проявлению предсмертных судорог. Растерянность Вальтера сочилась из его мутных стонов. Парень касается чужой щеки, утирая перчаткой густые, кровавые выделения с пузырями. Вальтер захлебывался в собственной крови. Но это происходило недостаточно быстро. Яков не рассчитал дозу. Она должна была убить мгновенно. Почему он еще дышит? Черные глаза нерасторопно осматривают кровь багровую, руки чужие, и он останавливает взор у подножия кровати. Юноша щурится. — Ne dis rien. Яков тянется к осколкам стеклянным подле себя. — Pardonnez-moi! Seigneur, pardonne-moi! — затрясся он в скорбном всхлипе, пытаясь с лужи на ноги подняться, но при виде собственной растекшейся крови неизмеримо ужаснулся, свалившись обратно в простреленные каблуками доски. — J'ai besoin de vous! J'ai besoin de vous! Яков осколок с пола поднимает одними кончиками пальцев, словно брезговал на руках след липкий оставить, или перчатку боялся порвать, или просто в движениях резким быть не хотелось — до конца так и не стало ясно. Намерения добить несчастного саднили непонятно откуда возникшей садисткой жестокостью, едкой, сводившей Якова с ума. Он находился в состоянии нетрезвом и расшатанном, весь трясся, потом холодным обливаясь, но сам этого не замечал вовсе. Юноша взмахивает рукой над шеей окровавленной, вот только не решается на шаг отчаянный и до боли неуместный. Из каких чертог лезли эти мысли? Сколько они томились в голове, остатков здравого смысла лишая? Всегда ли Яков хотел у Вальтера жизнь отнять таким изощренным способом? Лишь сейчас он наконец мог твердо ответить себе «нет». Предоставилась бы возможность повернуть время вспять, он бы обязательно прибег к чему-нибудь… другому. И как случилось, что чтобы понять эту простую истину, нужно было решиться на столь безумные шаги? Яков перестает речь Вальтера понимать. Тот движется судорожно, активно, пугая своего убийцу до ужаса мертвецкого. Но он никак не может добить, нет, не может! Рука в воздухе как окаменелая замирает, подрагивает, но стрелой убийственной опуститься оказывается не способна. — Ta gueule! — кричит на него хрипло на грани истерики, не зная, что еще предпринять, боясь притронуться. И Вальтер вдруг замолкает, исполнив волю чужую. Замирает, впиваясь пальцами окровавленными в брюки предсмертно. Они оба замолкают. Осколок выпадает из рук. Тишина длится долго. Яков не знает, сколько они находятся в такой позе, но за это время солнечные лучи успевают комнату покинуть и очернить тенями вечера. Он смотрит неотрывно на труп. Труп, труп, труп, труп… Эхом в голове проносится. Улыбка дрожащая на лице выскакивает без каких-либо на то предпосылок. Она бесконтрольная, но Яков пытается ее усмирить, пальцами рот закрывая. Чувствует привкус крови на губах, и смех звонкий вдруг переполняет комнату пустую. Он смеется до боли режущей, не понимая, что стало причиной. Закрывает губы руками, но от этого лишь задорнее хохочет. — Walter, Walter! Tu sais, bête, et je t'aime! А в ответ ничего не слышит. Лишь тогда замолкает. Тело бросает в необъяснимую ломоту. Он осторожно, боясь будто от сна непостоянного пробудить, тянется к его волосам, слипшимся от крови запеклой. Волосам прекрасным, цвета ржи на рассвете, в которые он был влюблен до боли. Гладит, а в ответ ничего не слышит, пропитывая перчатку насквозь кровью густой. Ядовитой. — Tu m'entends? Яков слегка трясет его тело. Его снова охватывает страх небывалый, сердце уходит в пятки, когда осознание больно бьет по вискам. Юноша трясет его активнее, уже двумя руками, а в ответ ничего не слышит. Он переворачивает с трудом его на спину и видит взгляд пустой, залитый кровавыми слезами, что размазались по всему лицу. —Réponds-moi! — кричит опять, срывая голос, обхватив лицо холодное за щеки. Кричит во весь голос снова и снова и склоняется над ним, бьет слабо, пытаясь самым нелепым образом из всех в чувства привести. Бьет сильнее, заметив случайно, что губы его уже приобрели оттенок синий. — Eh bien, ответь мне, ne te tais pas! А в ответ ничего не слышит. И не услышит больше. По щекам пламенной нитью слезы льются, на что Яков никак повлиять не может. Он что-то шепчет слезливо, не разбирая слов собственных. Молится бегло, но обрывается на полуслове, задыхаясь в собственных всхлипах. Вздрагивает, когда пытается вдохнуть, все не отпуская из рук лица холодного. Капли с ресниц бледных падают на бледную кожу. Яков утирает кровь, остатки следов помады, собственные слезы, пытаясь привести лицо возлюбленного в порядок. Возвратить отнятую очаровательность, те живые искры, померкшие по вине человека, возвышающегося сейчас над распластанным на полу телом. Яков долго плачется, не следя за временем и совсем не догадываясь, сколько прошло часов с момента их расставания. Он умер. Понимание этого дается туго. Яков еще несколько раз пытается звать его умоляюще, когда запас слез иссякает себя, нащупать пульс, по щечкам похлопать, прежде чем наконец пальцами закрывает глаза стеклянные. На несколько секунд становится слишком тихо, а затем по ушам бьет оглушающий звон. Он режет слух до боли, и Яков, не зная, куда от этого деться, обхватывает двумя руками голову, пытаясь спрятаться. Помимо звона ужасающего вдруг слышит хохот умершего. Яков снова всхлипывает, закрываясь, но тише от этого звуки не становятся. Нет, лишь сильнее свою силу обретают, отдавая предсмертными словами Вальтера. Смех чужой незаметно перетекает в агонию кричащую, оглушающую. Проклятья накладываются сверху. Tu n'as jamais mérité mon amour, salaud. Mourir. И это становится последней каплей. Яков поднимается на ноги, и с каждым телодвижением дрожащим, зажатым и жалким, шума становится все меньше. Он ступает по осколкам, слыша их треск стеклянный под подошвой, ступает по горячей луже крови, разнося следы по всей комнате. Не волнуется больше, нет, его переполняет совершенно новое, незнакомое до этой поры чувство. Он вкушает плоды своего безумия. Горечь пробирает душу до основания, врываясь в самые глубины, дробит все изнутри и скребется когтями, изживая со свету то, что осталось от чувств изломанных и нежных. Их больше не существует, его больше не существует, и Яков себе тоже смысла существовать не находит. А крики все тише и тише. Не замечает, как оказывается у распростертого окна. Он снимает с себя обувь, стягивает перчатки медленно и бросает на половицы рядом. Потерянная свобода снова обретена, Яков вернул власть над своей жизнью. Ведь жизнь без свободы — не жизнь. Вот только жизнь без любви, без Вальтера, оказывается, тоже не имеет смысла. Яков перебрасывает ноги через подоконник. Садится. Солнце давно зашло за горизонт, яблоки в саду собраны, а где-то вдали тянулись огни от таявших свечей. Стало тихо. В следующую секунду Яков отталкивается от края. Все растворилось.