Клуб героя и злодея

Сёко не была такой громкой, как Годжо, и особо никогда не рисовалась. Сидит там себе, наблюдает, курит свои сигареты, а потом как выдаст что-то вроде: «Ребят, вы реально как сиамские близнецы. Нет, грубо. То есть, понимаешь, Гэто, вас легко принять за пару. Вы разве что на публике не поцеловались и по жопе друг друга не шлепали». У Гэто, насколько он помнит, от таких слов аж книга из рук выпала. «Тот случай, когда могут подумать, что между вами что-то есть, а на самом деле между вами нет ничего... Нет, ну кроме дружбы, безусловно... к сожалению… ничего». Окинава. Солнечный песчаный пляж, на котором Гэто впервые понял, что ревнует друга к кому-то. Безмятежность, царившая в его взаимодействии с девчушкой Рико, порождала зависть и горечь. Да, она – лишь задание, но из-за этого задания он и осознал, чего, возможно, хочет даже больше, чем бороться со злом и защищать слабых: чтобы у близких людей (читайте – Сатору Годжо) все было спокойно и так же безмятежно. А еще, чего греха таить, он хотел сейчас быть на месте Рико. Там, в воде – дурачиться с этим светловолосым придурком, который готов был еще сутки жарить свой мозг Бесконечностью, только чтобы их задание сделало свой осознанный выбор. Слишком открыта. Красная пляжная ветровка Сатору была слишком открытой. Эти чертовы купальные шорты слишком ему к лицу, слишком подчеркивают его задницу, его ноги, его… Да всего его. Гэто помнил, как тогда смачно выматерился – но лишь у себя в голове. Годы в техникуме меняли его, но больше всего его изменила именно эта миссия и Окинава. Сатору отвлекся от чужих губ, отпустил крепко прижатые к кровати чужие запястья, когда точно понял, чего хочет. Его дыхание было сбитым как после марафона, сердце бешено колотилось, в полуприкрытых глазах – чистое электричество. Впервые он раздевал Гэто сам: спешно, но бережно – сначала штаны, потом – белье. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы полюбоваться и осознать собственное нетерпение. - На живот, - тихо велел блондин, и его послушались; изящно перевернувшись, брюнет согнул одну из ног в колене, явив собственные бедра во всей красе, а его волосы рассыпались по плечам. Джинсы и белье Сатору полетели на пол. Чужие ягодицы – как обратная медитация: ничерта не расслабляет – затягивает узел напряжения внизу живота, в паху. Прикосновение к ним ставит в этой обратной медитации точку – руки хватают тюбик. Чувство реальности пропало, сгорело, испарилось, рассыпалось. Смазка на силиконовой основе более скользкая, в чем-то – более липкая, но работать с ней легче: скольжение – лучше. Гэто едва вздрагивает, но позы не меняет. Сатору нависает над ним: одна рука – в опоре, попутно убирает с плеч и лопаток черные волосы, другая – внутри. «Один». Рваный выдох на чужой загривок. Сегодня за прикосновение к этому месту явно не прилетит в лицо. Едва заметный наклон головы, уткнувшейся в простыни – как приглашение продолжать. Низкий стон после касания губами кожи – как одобрение. «Два». Прерывистый чужой вдох. Рывок бедер навстречу пальцам. Мелкие капли пота на загорелой спине. Мокрый след от языка на загривке. Еще один стон – теперь нетерпеливый. «Три». Бедра снова подаются навстречу и слегка – вверх. На это невозможно смотреть: Сатору хочется грубо схватить их и вдавить в себя, заявляя свои права на чужое тело. Он хочет что-то сказать – что-то трогательное и одновременно грязное, но слова не идут в голову. Он прикусывает загривок Гэто, и стимуляция прекращается: руки тянутся к пачке презервативов и за очередной порцией смазки. Сатору осторожен. Ему больно от напряжения, но он хочет наслаждаться тем, что видит – смотреть, прикасаться, наблюдать. Все так же опираясь на одну руку и продвигаясь внутрь аккуратно, другой он ведет по чужой спине – по копчику, позвоночнику, лопаткам и плечам, накрывая чужое тело своим. Легонько схватив черные длинные волосы, бережно тянет их на себя: голова Гэто откидывается назад. «Глубже». Бедра подаются навстречу. Спина одного соприкасается с грудью другого. Черные волосы струятся между пальцев, которые их отпускают и грубо хватают ягодицы, прижимая сильнее. Терпение – тонкая нить, готовая порваться. Движения – более резкие, рваные, и теперь уже каждый выдох Сатору – не выдох, а стон, прямо в чужую шею. Провокационно выгибающееся тело под ним становится нестерпимой картиной. Гэто поворачивает голову к Сатору – насколько это возможно: один видит лицо другого почти в профиль – совершенно четкую линию подбородка, изящный нос, полураскрытые губы, полуприкрытые глаза, очерченные темными ресницами. Длинные волосы, чуть прилипшие к вспотевшей спине. Остатки разума пропадают в резком вдохе. Тело прошибает разрядом, и Сатору срывается на крик. Они не говорят друг с другом: все происходит в полной тишине. Гэто резко переворачивают на спину и снова склоняются над его лицом, заботливо убирая с него черные пряди испорченной прически. Сатору снимает с разбитого пучка резинку для волос, ныряя ладонью под затылок и привлекая к себе. Вторая его ладонь блуждает по чужому телу, спускаясь к бедрам и паху. Когда пальцы блондина оказываются между чужих ног, чужие губы раскрываются со сдавленным стоном. Ниже. Шея, плечи – грудь: Сатору решает не мелочиться и остановиться здесь так надолго, как сможет выдержать Гэто. В дело идет сначала дыхание, потом – губы, после – язык: легкий, потом – настойчивый. - Укуси, - выдыхает Гэто; его пожелание выполняется, а собственной ладонью он накрывает руку Сатору, чтобы усилить давление и аккуратно-размашистые движения. Их работа на заданиях бок о бок научила не бросать товарища в беде. Не то, чтобы секс был бедой, но и здесь – Сатору был уверен – бросать объект вожделения тоже недопустимо. Поэтому он спустился в ноги Гэто и бережно раздвинул бедра, устроившись посередине и обняв их своими руками. Запах чужого паха не содержал оттенков геля для душа, пряных ноток или чего-то подобного. Для Сатору, как он думал, такой аромат был просто каким-то... деликатным. Наверное, это, вместе с нужным ракурсом, и подстегивало не задерживаться. А еще ему показалось, что в глазах Гэто он увидел немую просьбу: «Давай». Языком по всей длине – до конца, до жидкости, которая в достаточной мере просочилась наружу. Мучительный выдох сквозь сжатые губы. Он хотел, чтобы эти темные глаза шоколадного оттенка с медовым отблеском при свете солнца увидели всё: от момента, когда открывается рот, до момента, как этот рот охватит всего обладателя тех самых глаз. Когда-то Сатору был знаком с девушкой, считавшей минет чем-то грязным, противным и недозволенным приличным людям. Тогда он никак не отреагировал на ее речевые излияния: девушки, с которыми он встречался в прошлом, с этой особой бы не согласились. Да и потом – возможно, именно это ей он сейчас бы и вышвырнул прямо в лицо – когда ты любишь другого настолько, что хочешь прикасаться везде, вряд ли такие ласки можно расценивать как что-то неприличное. Тем более, когда этот самый другой не стесняется стонать в голос – а ты всю жизнь считал его сдержанным тихоней и примерным парнем. Ладонь Гэто грубо легла на затылок Сатору: его белоснежные волосы сжимали все сильнее с каждым движением губ и языка. Меньше, чем через минуту, он застонал еще громче – низко, хрипло, протяжно, а потом уронил голову на кровать и закрыл лицо тыльной стороной свободной ладони, будто стыдясь. Придя в себя и распахнув глаза, Гэто увидел Сатору: серьезный, без тени улыбки, взгляд блондина блуждал по его лицу. - Я люблю тебя, Гэто, - прошептал тот, и Гэто улыбнулся. – Но не знаю, что нам делать. Пальцы Сугуру скользнули по чужой щеке. Они снова соприкоснулись кончиками носов – еще один поцелуй был неизбежен. - Двойная жизнь, да? – предположил блондин. - Похоже на то, - сразу ответил Гэто. – Днем будем враждовать, ночью... - Надеюсь, не придется воевать напрямую, - с надеждой заметил Сатору. – Я не смогу. - Я тоже, - серьезно произнес Сугуру, когда снова оказался сверху: о будущем они подумают потом, а пока впереди – вся ночь.