Be mine

Она ненавидела его. Всем сердцем и душой. Терпеть не могла нахальную зубастую улыбку и задорный огонь в глазах, при виде нее. Она знала, что это фальшиво и было тошно от этой лжи. Ее каждый божий раз воротило от одного только его появления на горизонте. Она была проста как монета, и придерживалась принципов. Предал — забудь о моем существовании. И в этих принципах Люмин не изменяла себе, каждый раз вспоминая подлого Одиннадцатого Предвестника — Чайлда Тарталью. После инцидента в Ли Юэ, она в очередной раз убедилась, что доверять кому — либо в Тейвате себе дороже. В этом прогнившем мире все строилось на лжи, как единый слаженный механизм. И ей мерзко от осознания того, что он такой же. Она доверилась. Не будет врать — очаровалась его обаянием, и повелась, словно овечка, на сладкие волчьи речи. Путешественница никогда не сможет забыть его холодного, словно сталь, взгляда и грубого гласа. Отчетливо помнит, как он уверял, что она лгунья: украла гнозис и далеко не он тут самый главный подлец, а всё она — мерзкая, скрывшая правду и не желающая сознаться…. И целенаправленно, настойчиво впечатывал женскую фигуру в холодный мраморный пол, упиваясь ее предсмертными хрипами. Он был безумен и отличался от того миловидного дурачка, что раздаривал свои широкие улыбки налево и направо. В его глазах проскальзывала жажда убийства, жажда крови и апатичное желание разорвать ее на куски. Она была другой. Она была не от мира сего, и точно не хотела считать родиной этот мир. Ее цель была одной — найти брата и сбежать навсегда с этого света, забыться в звездах и познать упокоение. Главное, что рядом с ним. Со своей родной кровью и второй половинкой. И до дикости больно в груди от того, как долго она скитается по чужим землям, сменяя лица один за другим, записывая в свой блокнот новых знакомых, которых едва ли смогла назвать друзьями. Нет доверия никому, и главным разочарованием в мире людском стал именно он. Рыжий, коренастый высокий снежанец, что горел идеей верности великой предводительнице — холодной и неприступной Царице, крио Архонту холодных земель. Она ненавидела себя. За то, что разделяла людские чувства, перенимала и впитывала, как губка. Спустя множество лет странствий, Люмин порицала себя за излишнюю доброту и искренность. Сдерживала горестные завывания, захлебывалась слезами в кромешной темноте и лишь твердила: «Братик, забери меня». Белокурый рыцарь отчетливо помнит, как сжалось сердце в груди, когда в оперном театре «Эпиклез» разрезалось пространство надвое, выпуская из огромной черной Бездны невероятных размеров жуткого кита, что излучал опасность всем своим естеством. И помнит его, что стремительной молнией вырвался за чудовищем, насильно возвращая на место. Его брошенный напоследок измученный взгляд сквозь треснувшую маску брони, прямиком на нее, как будто чувствовал, что волновалась и безмолвно просил не тратить переживания на него. Он сильный, он справится. И тогда она осознала: что нет сил у нее ненавидеть, а есть безграничное желание любить, за которое захотелось перерезать себе глотку. Уже прошло порядка полугода с последней их встречи, если можно было вообще в принципе назвать это встречей. Сознание отчетливо вбивает воспоминания его бессознательного тела, что мешком Скирк отправила в неизвестном направлении, не позволяя даже узнать местоположения мужчины. Прославленный герой Тейвата может обманывать всех вокруг, но себя — не получалось ни в какую. Каждый битый день хоть раз, но могла промелькнуть мысль: как он? Становилось дурно от того, насколько сильно поменялось ее отношение к фатуйцу, но поделать с этим она ничего не могла. Лишь свыклась, считая маленькой слабостью и редким помутнением разума, которое, наверняка, исчезнет, как только она вновь увидит его. Лишь глазком, один раз — ей хватит, и она сможет со спокойной душой вновь странствовать по миру одинокой волчицей. И она увидела. Пожалев об этом миллион и один раз. Это произошло одним чудесным днем, в который ничто не могло испортить настроение. Ничто — именно. Но кое — кто смог это сделать, даже ничего не сделав. Путешественнице пришлось вернуться в Инадзуму, по лично выданным указаниям Райден Эи, которые оказались по приезду совершенно несущественными. Которые, на самом деле, могли бы исполнить и без ее помощи, но что-то не позволяло безоговорочно отказать мягкой улыбке и нежному взгляду электро Архонта, из-за чего выбора не было, кроме как остановиться в экзотической части Тейвата на несколько дней. Девушка мирно прохаживалась в свободное время по городским улочкам, мимо торговых точек, и черт ее дернул кинуть взгляд в сторону небольшой забегаловки. Спутать его широкие плечи и напряженную спину, облаченную в бордовую рубашку, она не могла ни с кем. Графитовый китель, усыпанный звенящими украшениями, бесформенно свисал на соседнем сидении, сверху лежала бессменная бордовая, словно кровь, фатуйская маска, что при одном своем виде вызывала дрожь в теле, из-за ассоциаций с безжалостной организацией. Она клянется, что хотела сразу позорно сбежать, чтобы не встречаться с ним, но ноги предательски не хотели слушаться, так и встали вкопанные прямиком под плитку. Он сидел практически неподвижно, подперев кулаком подбородок, размеренно помешивал заказанную еду и наверняка был далеко от реальности, в своих собственных мыслях, которые мгновенно разрушились из-за шума сбоку от себя и детского плача. Тарталья вздрогнул и, ведомый братскими инстинктами повернулся на звук, увидев перед собой сидящего маленького мальчика прямиком на холодной плитке, громко плачущего. И без лишних раздумий он ринулся к ребенку, наплевав на окружающих, что спокойно проходили мимо, как будто не замечая душераздирающего плача. Каким бы холодным и расчетливым ни был Чайлд, но его бескрайняя любовь к своим братьям и сестрам бессознательно переходила на совершенно всех маленьких деток. Он всегда мечтал о большой семье, грезил, как будет носиться вокруг своих детей, защищая, и его целью было подарить им лучший мир, в котором они будут жить. — Мистер, юноше не позволено плакать так на людях, — мягко говорит, присаживаясь рядом с мальчиком, что с досадой потирал ушибленную коленку, — Смотри, — и он ловко достаёт из кармана припасенную яркую конфету, что моментально привлекла внимание больших заплаканных глаз, — Если посмотришь фокус, то я тебе ее подарю, идет? И мальчишка так уверенно кивает, что Люмин не сдерживает улыбки от происходящего. Она знала о большой любви Тартальи к детям не понаслышке. Воспоминания накрывают лавиной, как они стояли на уединенной гавани Ли Юэ и он делился воспоминаниями о своей семье. Забавными, чувственными, искренними и на столько… Завидными. Она видела как сильно он любит свою семью, а сердцу становилось до дикости больно. Тоска по единственному родному человеку на всем белом свете съедала. Она неосознанно проецировала рассказы предвестника на себя, представляя, как будто это все происходило с ними — ней и Итером. Как он чумазый не желал делиться последней сладостью. Как она громко плакала, когда какой — то неизвестный мальчик оскорблял ее, а брат порывался защитить сестру и начистить нос обидчику. Чувствовала крепкие братские объятия, как будто наяву. Сердце разрывалось: ведь это не правда. Это ее вымысел. Жалкая попытка успокоить себя, что она была счастлива. Предвестник подкидывает конфету ввысь, завлекая детское внимание и стремительно проводит ладонью по ушибу, залечивая водной стихией ссадину, и она удивляется: таких приемов от него она не видывала еще никогда. А он ловит в воздухе сладость и заражается детским счастливым смехом ребёнка, что осознал — боли нет. Мужчина горделиво протягивает конфету к мальчишке и получает в ответ крепчайшие объятия, которые сносят его с ног. Ему чертовски идут дети. Она уверена: он был бы самым лучшим отцом. А еще лучше, отцом ее детей. Но она одергивает себя от этой мысли, мысленно отправляя пощечину. Медовый взор наблюдает, как ребенок резво подпрыгивает с насиженного места и неуклюже отряхиваясь, убегает. — Дяденька, спасибо! — кричит мальчик, радостно махая рукой на прощание. А он так и сидит на земле, неловко почесывая затылок и довольно улыбаясь выходке. Непривычно видеть его таким — простым, добрым и искренним. И она еще немного балует себя, любуясь им настоящим, но настоящим ли? Но судьба достаточно злая штука — он замечает ее. Встречается с золотом ее глаз и теряется, не зная куда себя деть. Неловко встает, отряхиваясь и порывается подойти, но осекается, когда она резко отходит назад, не позволяя приблизиться, и Чайлд понимает — нельзя. Видит, как сдвигаются густые брови на женской переносице, как темнеет от злости ее взгляд и замечает сжатые кулаки. Мужские губы дергаются в легкой извиняющейся улыбке и он несвойственно себе хрипит, — Люми… Но она машет белокурой головой из стороны в сторону и выставляет ладонь вперед, — Не смей так называть меня, — шипит она, но меч достать боится. Он вздрагивает от ее стального голоса и виновато хмурится, обращая внимание на то, что она собирается уходить. Чайлд не имел права ее останавливать, но чертовски хотел. — Давай поговорим, — просит он с мольбой и сожалением в глазах, которые она старается не замечать — это все фальш. Специально, чтобы вновь завлечь в свои интрижки. — О чем ты хочешь поговорить, Чайлд? — ровным тоном спрашивает она и кидает злой взгляд на бледное мужское лицо, — Вновь хочешь запрудить мне мозги и с помощью меня достигнуть своих целей? — и сама не осознает, что уже ведется, переступая через свои принципы и ведет с ним диалог. Она слаба. Аяксу было трудно. Трудно держать маску дурака. Трудно утаивать от семьи множество смертей от его руки. Трудно командовать. Трудно каждый раз вдалбливать себе, что он поступает верно. И сейчас было до одури трудно смотреть, как некогда счастливая и нежная специально для него, Люмин переменилась — обросла колючками. Он нутром чувствовал ее ненависть и горечь обиды от предательства, и самое мерзкое было то, что он ее понимал и поступил бы так же. Верная служба Царице закалила его, разучила искренности и прямо показала каким подонком нужно быть ему, не давая право выбора. А ему до чертиков хотелось быть с ней честным, и именно сейчас он решался на этот рискованный ход, здраво понимая под какую угрозу подставляет себя. Чайлд молчит, не находя ответа. Она была права во всем. Оправдаться перед Путешественницей он не смог бы, да и не хотел. От досады кусает сухие губы и проигрывает в битве — отводит взгляд, не выдерживая тяжести ее взора. С позором соглашаясь — он проиграл, даже не начав поединок. — Нам не о чем говорить, — тихо отвечает девушка на молчание и уходит — резко, быстро, надеясь, что Аякс не заметил мокрых от слез глаз. Он следит внимательно, как она заворачивает в проулок и не сдерживается: со злости пинает ногой рядом стоящий табурет, грязно ругаясь под нос и вмиг меняясь в лице, спешно просит прощения перед владельцем забегаловки, кидая приличную горсть монет на столешницу, прекрасно понимая, что такая сумма задобрит мужчину. Подхватывает китель, закидывая на плечо и низко опустив голову, уходит в противоположную сторону, чтобы не застать ее — наверняка плачущую и уязвимую. — Никогда. Слышишь? Никогда не заставляй свою женщину плакать. — Почему? — Потому что она, как бы тяжело не было, справится с этим, а ты больше никогда не забудешь ее лица. Мужчина заходит на мостик и облокачивается на перила, с силой сжимая. Смотрит внимательно на свое отражение в водной глади, усеянной розовыми лепестками вишни и кривится от собственной пустоты синих глаз. Чайлд помнит каждое отчее наставление, как будто заучивал их наизусть вместо молитв, что настоятельно требовала запомнить мать. На душе скверно от осознания, что он — позор семьи. Как бы не старался угодить: перечислять несусветное количество сбережений, заваливать подарками, защищать, но он здраво оценивал, что никогда больше отец не посмотрит на него с уважением в глазах. Никогда мать больше не сможет спрятать за безграничной нежностью страх. Страх за сына. Его судьба была достаточно тяжка и безрадостна. В день, когда Аякс принял титул 11 — го Предвестника — он похоронил себя заживо. Того самого светлого мальчишку, что готов был сорваться на помощь любому прохожему — не обращая внимание на статусы и мотивы. Он с омерзением смотрел на каждого, кто проявлял сердобольность и называл глупцом. У мужчины были домыслы, что вступлением на службу, Царица намеренно заморозила его сердце, превратив в камень и вырвала из груди, слепив своего идеального солдата. Но в его жизни появилась она. Абсурдная, вспыльчивая, до одури добрая и искренняя — Путешественница. Прославленный герой Тейвата. Та, кто горела таким огнём, что прикоснешься — обожжешься. Но если ты, все же, получишь благословение небес, то в миг изменишь свое мнение: она не огонь. Она — солнце. Луч света в непроглядном тоннеле. Оазис в пустыне. Маяк в шторме. Если Царица — это безоговорочная правительница, королева, то Люмин — принцесса. Легкая, воздушная, вдохновляющая. Когда ему было позволено соприкоснуться с чистейший светом он осознал, что пропал. Сожаление, что он прожил большую часть жизни зря, накатило лавиной на его сознание. Он не знает, правильно ли поступил в Ли Юэ, но точно согласится — сожалеет. Вспоминает каждый божий день ссадины на женском теле и пыльное растерянное лицо. Он знает, что она ему доверяла, и со стыдом признает, что воспользовался, поздно осознав, что поступил в корне не верно. Не зря отец ему говорил, что жизнь бумеранг. Как поступишь ты — так и поступят с тобой. Предав Люмин, Тарталья незамедлительно получил в ответ предательство и мерзкое чувство осознанности — его использовали как пешку, сделав врагом Ли Юэ. Злым, желающим убийств и беспощадным Фатуи. Задело ли это его гордость? О, еще как. Чайлд долго не мог совладать со своими эмоциями. Был заносчивым, дерзил, хамил, и лишь при Царице преклонял голову в уважении, свято уверенный в том, что она ни при чем в омерзительных поступках коллег. Чувствовал ли он вину перед Люмин? Сомнения о правильности его поступков пришли не сразу. Долгое время он оправдывал себя, защищался глупостью и наивностью девичьей, со временем только осознав насколько она была справедлива и рассудительна. Ему до дикости хотелось с ней объясниться. Рассказать о своих мотивах, и он свято верил, что если сможет донести до нее свою жизненную цель, то она поймёт. И как же он ошибался, что так слепо верил в ее отзывчивость. Он был круглым дураком, что слепо верил, что увидев его — она бросится в его объятия и с упоением будет слушать сладкие речи. Более реалистично в данной ситуации было бы то, что она бросится на него с кулаками, мечтая отполировать его мерзкую морду. И смешно от того, что ему так претит мысль о ее сильных кулаках. Челюсть так и чешется от предвкушения, и у Чайлда даже проскальзывает мысль, что он безумец, но быстро отметает её, срываясь с места обратно, молясь всем богам, которых знает — лишь бы она еще была там. Бежит, что есть мочи, задыхаясь от нехватки кислорода. Добегает до нужного поворота, озирается по сторонам и замечает белокурую макушку, и без сомнений бежит к ней, хватая за локоть. — Нет, нам есть о чем поговорить, — горячо хрипит он ей на ухо и рывком притягивает к своей груди, всматриваясь в заплаканные глаза. Этот разговор решит: либо вместе, либо порознь. Другого не надо.