Большую часть времени мой разум
наполнен воспоминаниями,
которые хотелось бы забыть.
Э. Скотт
На мгновение
Я вынул своё сердце и взял его в руки.
Потом положил обратно.
Так бывает в конкурентном мире.
Но я не буду есть своё сердце. Не буду.
Рут Стоун, «Колебание»
Впервые встретив Казуки, он думает: сопутствующий ущерб. Он уверен — однажды ему придётся убирать это тело, и представляет вязкую смесь кишок и внутренностей, разбросанных по какому-нибудь жалкому, заброшенному переулку. Представляет кровь, просачивающаяся сквозь эту яркую копну волос, похожих на солому. Тротуар пропитан запахом смерти. «Конечно», — говорит он, когда Кьютаро предлагает взять его в напарники. Он не станет долго думать об этом человеке. Казуки — либо актив, либо труп, как и все вокруг Рэя. В любом случае, тот особо не повлияет на его жизнь.***
Сначала он научился бороться с ночными кошмарами. Не принимать безликие тени за реальность, не поддаваться ужасам. Затем начал использовать их как инструмент. Удерживать тени, тлеющие на поверхности его мозга, чтобы мгновенно пробудиться ото сна. Весь год своего тринадцатилетия отец Рэя заставлял его каждую ночь отрабатывать навык — как, в почти бессознательном состоянии, чётко контролируя каждое движение, схватить пистолет у своей головы и за доли секунды принять решение, нажимать на курок или нет. Иногда Рэй ошибался в выборе, и люди его отца, в три часа ночи выносившие трупы за дверь, оставляли влажные полосы крови на кафеле ванной. Единственное доступное ему общение, сокрытое под темнеющим небом. Вторым компаньоном была вина, которая убаюкивала его каждый раз, когда он совершал роковую ошибку в своём доме ужасов. Когда Казуки переехал к нему, в одном Рэй точно был уверен — он не разбудит своего нового соседа полуночными криками. Он уже давно подавил их.***
Яркий луч рассвета проникает сквозь занавески прямо в глаза Рэя, и, пробуждаясь ото сна, он тут же оглядывается. Он не в ванне. Вокруг него мягкое плюшевое одеяло. Быстро возвращается память — прошлой ночью Мири захотела спать между своими папами, и, поддавшись её уговорам, они уютно устроились на кровати Казуки, сплетённые в клубок конечностей и пижам. И снова, как и всякий раз, Рэй заснул, едва голова коснулась подушки. Судя по свету, ещё рано. Он переворачивается на бок, только чтобы оказаться лицом к лицу с бодрствующим Казуки, который всё это время смотрел на него. Их глаза случайно встречаются, и Рэй вздрагивает от удивления. — Эй, Казуки… — Тихо, — шепчет Казуки, указывая на дремлющую Мири, свернувшуюся калачиком между ними. — Всё ещё спит, — добавляет он одними губами. Вязкая утренняя тишина нарушается лишь тихими вздохами Мири. Оба замерли, уставившись друг на друга. Рэй не может не замереть под очарованием этого взгляда. Глаза Казуки всегда искрящиеся и притягательные, и Рэй убеждён, что все, кто когда-либо попадал под обаяние Казуки, ощущали это. Но, пожалуй, только Рэй с Мири поняли, что его глаза могут ещё и даровать глубокое утешение. И быть объектом их внимания — всё равно что оказаться в тёплых объятиях, даже если сам Казуки и не подозревает об этом. Вот как сейчас. Без предупреждения он протягивает руку и убирает непослушную прядь волос со лба Рэя, и тот чувствует, как его дыхание перехватывает. Прикосновение медленное, целенаправленное и слишком затяжное. Словно он просто ищет повод выразить свою нежность. Рэй охвачен внезапным желанием схватить Казуки — а с ним и Мири — и прижать к себе. Почувствовать их живые тела, кровь, струящуюся по жилам, и дыхание, что питает их и движет по миру. Казуки продолжает нежно водить пальцами по его лбу, и Рэй ловит себя на том, что хочет замереть в этом моменте навсегда. Затем Казуки убирает руку. — Ах, — бормочет он, — наверное, стоит заняться завтраком. — Осторожно выпутываясь из одеял, он одними губами говорит Рэю: — Присмотри за ней, ладно? И выходит из комнаты прежде, чем напарник успевает ответить. Мири ворочается во сне, бормоча детскую чепуху, и рука Рэя по-отцовски естественно ложится на её маленькую головку. «Тебе не обязательно просить, — сказал бы он. — Я всегда это делаю».***
Насколько Рэй помнит, у него не было матери, зато несколько нянь. Одна особенно запомнилась — она с самого детства заботилась о нём и оставалась с ним дольше всех. К ней он испытывал чувство, больше всего похожее на любовь. Она точно была не старше его сейчас, однако её забота была явно материнской, со зрелостью, которая, казалась, намного превосходила её возраст. Но вместе с тем он вспоминает о многих ночах, которые она проводила в слезах, забившись в какой-нибудь угол, чтобы он не видел. Может, из-за неуместного чувства вины за то, что поделилась слишком большой частью своей боли с тем, кто не заслуживал этого бремени. И спустя некоторое время она ушла, внезапно заменённая другой женщиной — слишком молодой, чтобы быть матерью. Когда исчезла любимая няня, Рэй закатил грандиозную истерику, и отец строго наказал его, после чего мальчик быстро научился не жаловаться. Всё равно это не имело значения. Няня приходила и уходила в течение нескольких месяцев, а за ней — следующая, и следующая. Девушки сливались в потоке, пока Рэю не исполнилось десять, и его сочли достаточно способным, чтобы заботиться о себе. Он перестал запоминать их имена. И больше не мог вспомнить ни одного лица — даже ту единственную замену матери, которую, возможно, любил. Теперь, оглядываясь назад, он знает, что все эти женщины мертвы. Включая, возможно, его родную мать. Отец сказал, что такова цена за слишком сильную любовь к Суве. В их жестоком и неумолимом мире ты либо актив, либо труп. И не тебе решать, кем быть. В конце концов, все активы рано или поздно тоже становятся трупами.***
На этот раз он понятия не имеет, что находится в кошмарном сне. Тени больше не безликие; они приняли обличья Казуки и Мири, и их тела разбросаны по полу квартиры — изуродованные настолько, что он ступает по вязкой луже крови и органов. Кругом тьма, и он пришёл домой слишком поздно. Он утратил бдительность, отвлёкся, и в момент слабости они отняли у него всё. Кто этот больной ублюдок, где он? Сможет ли Рэй найти его, а если найдёт, утолит ли это жажду мести?.. Он резко просыпается. Суставы стучат о твёрдую керамическую ванну. Он задыхается, словно тонет. Ошеломлённый — всё ещё не путая сон с явью — он пытается сделать шаг вперёд, забывая, где находится, и цепляется голенью за край ванны, падая на кафельный пол. Достаточно громко, чтобы разбудить Мири. О боже, Мири! Она всё ещё жива. Я должен проверить, жива ли она… — Рэй? — это торопливый голос Казуки, эхом отдающийся в коридоре. Включается свет, и напарник открывает дверь ванной. — Рэй, ты в порядке? Он не может ответить. И не знает, почему. Его челюсть судорожно сжата, будто её соединили проволокой, и всё тело сотрясает неконтролируемая дрожь. Он пытается подняться с пола, но все мышцы окаменели, а лёгкие жадно хватают воздух. Сердце выскакивает из груди, как у испуганного зайца. — Рэй… — Казуки медленно сползает на пол, чтобы приблизиться к нему. Он тянет вперёд руки и заключает Рэя в крепкие объятия. Его тепло постепенно снимает напряжение с мышц Рэя, и, прижавшись ухом к груди Казуки, он может синхронизировать своё дыхание с сердцебиением партнёра, словно метрономом. Успокаивающе поглаживая его по спине, Казуки принимается что-то напевать. Нечто лёгкое и чудное — наверняка сам придумал для Мири. Но почему-то мелодия кажется ему знакомой. Из глубокой, забытой пропасти детства Рэй достаёт старое воспоминание, как няня пела ему перед сном. Песня не та, но наполненный любовью голос ни с чем не спутаешь. Даже услышав его раз в жизни, узнаешь снова, сколько бы лет ни прошло. Он закрывает глаза. Время идёт. Не успевает он это осознать, как ровное дыхание Казуки снова погружает его в сон.***
Рэй сонно приоткрывает один глаз. Он больше не в ванне, а завернут в такой кокон одеял в постели Казуки, что слегка вспотел, как при температуре. Казуки не видно. Его взгляд метнулся к настенным часам. Ну, конечно. Сейчас одиннадцать утра, а значит, Рэй был в отключке семь часов подряд — вполне возможно, дольше, чем он вообще когда-либо беспробудно спал. Казуки уже отправил Мири в детский сад, и, скорее всего, занимается обычными домашними делами: покупает продукты и пополняет запасы любимых вкусностей Рэя и Мири. Всё как обычно. Но только не с Рэем. Он зациклен на прошлой ночи — на появлении Казуки именно тогда, когда ему было нужно. На том, как напарник, очевидно, отнёс Рэя в свою комнату и укутал одеялами, стараясь унять его дрожь, и, наверное, присматривал за ним, чтобы убедиться, что он проспит всю ночь напролёт. На том, что Казуки всё-таки проснулся вовремя, чтобы собрать Мири в детский сад. Отголоски прикосновений и вся его доброта — от них у Рэя перехватывает дыхание. Он паникует, и это не имеет никакого отношения к ночным кошмарам, ведь теперь он знает, в чём дело — всегда знал, но слишком боялся признать. Он садится, выпутываясь из одеял. У него кружится голова. Он влюблён в Казуки и почти уверен, что тот тоже любит его. Но оба они слишком далеко зашли в этом сценарии совместного воспитания, чтобы что-то сказать по этому поводу. И вообще, что именно означает эта влюблённость? Казуки точно знает: у него была жена, и он собирался стать отцом, а вот Рэй не имеет ни малейшего представления. Ему хочется знать, должно ли быть в груди так тесно, будто в сердце завязался узел, который невозможно развязать? Хочется знать, похоже ли это на ощущение постоянной близости к смерти и почему? Осторожно скатившись с кровати, он спускается по лестнице, готовый поискать на кухне нездоровую пищу или остатки вчерашнего ужина, чтобы насытить свой пустой желудок. Вместо этого на столе обнаруживается завёрнутая в плёнку тарелка с бутербродом и салатом, а рядом — записка с почерком Казуки: «Надеюсь, ты хорошо поспал. В холодильнике есть суп, если захочешь что-нибудь тёплое. Разогрей в микроволновке две минуты. Следи за ней и не уходи!!!» Этот узел — дикий и неуправляемый — ошеломляет. Он ест сэндвич, пытаясь подавить свои чувства с каждым проглоченным кусочком, но эта миссия обречена на провал. Еда Казуки, как всегда, полезная, вкусная и сбалансированная. Она приготовлена для того, чтобы поддерживать жизнь в тех, кого он любит.***
Поскольку Казуки и Мири нет дома, а впереди маячит неминуемый эмоциональный кризис, Рэй решает, вопреки здравому смыслу, обратиться за советом к Кьютаро. Такая перспектива нравится ему не больше выдёргивания зубов, поэтому, вместо того чтобы начать разговор со своей дилеммы, он сидит в баре, презрительно потягивая кофе, и надеется, что его острый взгляд протолкнёт мысли через лоб Кьютаро прямо тому в мозг. Очевидно, миссия провалена, поскольку тот лишь вопросительно смотрит на него в ответ. — Выкладывай, — наконец произносит он, нарушая молчание. — Ты явно пришёл сюда с какой-то просьбой. Нет смысла притворяться, раз уж я так хорошо тебя знаю. Рэй хмурится, вертя кружку на столе. Что он вообще хочет спросить? Он даже не знает, как толком сформулировать свой вопрос. Слова путаются в голове, и Рэй пытается обойти тему, старательно изворачиваясь. — …Как завоевать женщину? Кютаро берёт грязный стакан и прищуривается. — Неприятности дома? Рэй в замешательстве хмурится. — Нет?.. — Потому что тогда, гарантирую, добавление женщины в уравнение — не лучший способ… Рэй ударяет кулаком по столешнице. — Никого нового! — После секундного колебания он уточняет. — Только Казуки. — О, — ему не нравится эта ухмылка на лице Кютаро. — То есть на самом деле ты спрашиваешь, как завоевать Казуки. Рэй сверкает глазами и отводит взгляд в сторону. — Нет. Кютаро усмехается. — Честно говоря, Рэй, сомневаюсь, что тебе нужно радикально менять что-то в своём обычном поведении. Вы оба настолько непохожи друг на друга, что каким-то образом оказались идеальной парой. Да и в любом случае, только вы с ним заинтересованы в той путанице, что у вас возникла. — Он раздражённо вздыхает. — Почему бы тебе просто не сказать ему, что ты чувствуешь? — Стыдно. — О, — Кьютаро до блеска натирает стакан в руке. — Что ж, с сожалением вынужден сообщить, что реальная жизнь не совсем похожа на мир наёмных убийц. В нашей работе одна досадная ошибка, и ты труп. Но здесь ставки не так высоки, и порой приходится позориться, чтобы получить желаемое и добиться прогресса. — Он смеется. — Гражданским легко живётся, правда? «Да», — печально думает он. Нормальные люди, с их обычной жизнью и обыденными проблемами. Он никогда ещё не испытывал к ним такой явной зависти.***
Возвращаясь домой из кафе Кютаро, он ненадолго пытается примерить на себя нормальную жизнь нормального человека. Старается не смотреть на каждого прохожего и видеть трупы. Вместо этого изучает их лица и пытается представить, как выглядят их жизни за закрытыми дверьми. Есть ли у них есть семьи, отношения, люди, которых они тоже любят. Отец всегда советовал не искать в людях человечность. «Тогда их трудно убить», — говорил он. На другом конце улицы стоит девочка примерно возраста Мири. Глядя на неё, он видит, как её сердце бьётся в груди — там, в положенном месте. У неё впереди целая жизнь. Возможно, однажды она даже состарится и познакомится со своими внуками. «В этом и смысл», — бормочет он себе под нос.***
Однажды, когда Рэю было шестнадцать, отец целую неделю заставлял его терпеть пытки. Его отвели в один из глубоких подвалов дома, где, как он видел, исчезали люди из вражеских группировок, и подвесили цепями к потолку. Избивали до тех пор, пока не лопнула кожа. Били током для скота. Резали и протыкали множеством острых, зазубренных ножей. Жгли, а затем обливали ледяной водой. Снова, снова и снова. Ему не позволяли молить о пощаде. Отец сказал, что целью было лишить его чувствительности. Чтобы он не провалил миссию, если когда-нибудь его схватят для получения информации. Всё во имя службы организации. Но ещё чтобы выжечь в памяти Рэя: он тоже — всего лишь хрупкое тело из мяса и мышц. Легко разрывается на части и соединяется, чтобы затем опять истекать кровью. Он выбрался оттуда, пошатываясь, почти мёртвый — не только телом, но и разумом. Это была одна из последних соломинок, хотя он ещё об этом не знал. Несколько лет спустя, когда он начал составлять план, как покинуть дом, и собирал доводы, чтобы убедить отца, зловонный, плесневелый воздух пыточной неизменно всплывал в памяти. Это была метафора — идеальное микрокосмическое представление, случайно созданное отцом — о том, каково было жить в этом проклятом убежище. На самом деле Рэй хотел быть свободным. Но свобода была условной. Во-первых, потому что отец купил и оплатил квартиру на берегу реки с обещанием, что Рэй однажды вернётся и примет своё наследие. Существование на привязи. Во-вторых, когда Рэй наконец поселился в квартире, он не почувствовал облегчения. Именно тогда он понял, что побег из того подвала на самом деле мало что изменил, поскольку он носил проведённое там время с собой, куда бы ни пошёл. В своём сознании. Зарытым в его сердце как в могиле. Одной из первых видеоигр, которую он купил себе, была «Call of Duty» — «Зов долга». Он купил её, зная, что будет в ней хорош, но со временем она превратилась в успокаивающую, медитативную привычку. Ему нравятся стрелялки от первого лица, потому что на самом деле никто не умирает. Игра перезагружается, и те же самые противники поднимаются из земли, как нежить, готовые снова быть убитыми. Это их единственная запрограммированная цель. Это понарошку, и Рэй может заснуть без привычной тяжести. А утром он проснётся, и неуклюжие, безмозглые мишени всё ещё будут там, ожидая его точного и безжалостного прицела.***
Однажды утром Казуки заходит в ванную и видит, что Мири уже одета, а Рэй сидит перед ней на корточках, вытирая её лицо влажной тряпкой. — Папа Казуки! — восклицает Мири, взволнованно кутаясь в маленькое полотенце. — Доброе утро! — Что-то вы рано, — замечает Казуки, зевая. — В чём дело? Не спалось? Рэй качает головой. — Просто так захотелось. Именно он в то утро отвозит её в школу и продолжает делать это в течение всей недели. После пятого раза, когда Рэй просыпается раньше него, чтобы подготовить Мири к детскому саду, Казуки начинает что-то подозревать. — Ладно, — говорит он одним из вечеров после ужина, — Я правда ценю твои усилия, но что ты делаешь? — Он наклоняется, пытаясь разглядеть признаки вины на лице Рэя. — Ты что-нибудь сломал? Или принёс домой ещё одну бездомную кошку и где-то её спрятал? — Нет, — рычит Рэй, всё ещё немного расстроенный из-за кошки. — Я же сказал тебе: мне просто захотелось. Казуки вскидывает руки, признавая поражение. — Ладно, хорошо. Я тебе верю, — он ерошит волосы Рэя. — Хочешь помочь уложить Мири спать? Завтра ей рано вставать. Рэй наблюдает, как Казуки подхватывает Мири на руки и кружит её, как самолётик, и, сбитый с толку, поднимается за ними по лестнице. Как тут объяснишь, недоумевает Рэй, что он просто пытается отплатить за всё, что Казуки сделал для него? Или что это, в некотором смысле, его неудачная попытка завоевать отца своего ребёнка, как бы нелепо это ни звучало — раз уж Кютаро предложил делать то же, что и всегда? Он не уверен, достаточно ли этого. Может, он никогда не сможет в полной мере выразить свою благодарность. Они убаюкивают Мири сказкой на ночь, и, убедившись, что она уютно устроилась со своими любимыми мягкими игрушками, Казуки выключает свет и закрывает за ними дверь. — О боже, — бормочет он, зевая, — уже так поздно. А мне ещё нужно приготовить ей бенто. — Я могу приготовить, — тут же реагирует Рэй. Но внезапно вспоминает свою последнюю попытку готовить. — Или могу помочь. На лице Казуки появляется сонная улыбка. — Конечно. Честно говоря, было бы здорово. Давай сделаем это вместе. На кухне Казуки тихо болтает без остановки, сначала давая Рэю инструкции о том, какие ингредиенты использовать и как их готовить, а затем просто говоря ни о чём. О своём дне, о том, что видел на улице, пока бегал по делам, о словах воспитательницы Анны, когда он пришёл за Мири. Рэй внимательно слушает. Раньше он этого не делал, поскольку всегда считал, что Казуки слишком много болтает. Но теперь он понимает — если Казуки когда-нибудь замолчит, дом будет казаться слишком пустым. — И, Рэй, когда будешь резать помидоры, убедись, что… Эй! Лезвие проходит слишком близко к пальцу Рэя, и неосторожный взмах оставляет глубокую рану. Мгновенно выступает кровь, образуя длинную багровую каплю. Шокированный, Рэй смотрит на это, не в силах пошевелиться. Хрупкое существо из мяса и мышц. Легко разрушаемое, как и все остальные. — Ты в порядке? — Казуки осторожно убирает порезанный палец подальше от глаз Рэя и сам рассматривает его поближе, а затем с облегчением вздыхает. — О, хорошо. Рана неглубокая. Я боялся, что придётся везти тебя в больницу и накладывать швы. — Он тянет Рэя за неповреждённую руку. — Пошли. Давай смоем всё в раковине. Он подставляет палец напарника под струю воды, и, после того как кровь смывается, выдавливает немного мази на рану. Проворные пальцы Казуки разрывает обёртку на лейкопластыре, открывая ярко-синий узор «Дораэмон». — Забавно, — говорит он, крепко обхватывая пластырем палец Рэя, — Не припоминаю у тебя ранений на работе, но это… — Я был ранен на работе. Казуки выглядит удивлённым. — Пока мы жили вместе? Рэй кивает. — И почему я не знал об этом? — Его голос звучит обиженно. Ещё одна вещь, которую Рэй не знает, как объяснить. — Я не хотел, чтобы ты видел. — Ты же знаешь, что можешь показать мне такое, да? Я не расстроюсь. — Он всё ещё не отпускает руку Рэя. — Вообще-то я хочу, чтобы ты показывал. Или буду чувствовать себя не в своей тарелке. Рэй сглатывает; его сердце бешено колотится. — Понятно. Они снова слишком близко. И взгляд Рэя снова слишком долго задерживается на Казуки, не желая отрываться. Он чувствует, что напарник тоже этого не хочет. — Знаешь, — тихо говорит Казуки, — в Америке, когда дети ударяются или царапаются, их родители целуют бобошку, чтобы унять боль. — Что? — Рэй в шоке отдёргивает руку. — Это бессмысленно. И я не ребёнок. — Знаю, — Казуки улыбается, но это одна из его грустных, одиноких, пустых улыбок. — Я знаю, что не ребёнок. Просто пошутил. Ему невыносимо видеть Казуки таким, особенно если причина в нём. Не говоря ни слова, он протягивает забинтованный палец, словно раскрывая все свои тайные желания. — Ты серьёзно? — неуверенно спрашивает Казуки. Рэй задерживает дыхание и кивает. Близость короткая, но её достаточно. Он едва чувствует, как губы Казуки прижимаются к пластырю, но они тёплые и мягкие. Внезапно ему хочется всего — чтобы рот Казуки накрыл его с ног до головы, сомкнулся вокруг его несовершенного и избитого тела, исцеляя невидимые раны. Позволяя ему почувствовать другое тело, несовершенное и живое. Осмелев, он бормочет: — Я ещё недавно прикусил губу. Всё ещё болит. — Да? — ухмыляется Казуки. — Кто тебя этому научил, а? — Он хватает Рэя за обе щеки и до боли сжимает их костяшками пальцев. — Мой дерзкий мальчишка. Кто это был, Кью? — Не, посто жахотелось, — ворчит Рэй сквозь сжатые щеки. — Значит, ты сам? — сладко бормочет Казуки, потирая большими пальцами места, которые он только что сжал, словно извиняясь. — То есть это ты хочешь… Рэй притягивает его к себе, и губы Казуки находят его губы. Наконец, узел в сердце Рэя перерастает во что-то большее, более прекрасное. Он закрывает глаза и позволяет Казуки направлять его, сначала неловко прижимаясь губами, затем более уверенно, целуя в ответ с такой же силой. Язык Казуки подталкивает его. Он отчаянно облизывает и кусает, а затем они отстраняются, тяжело дыша. Их взгляды встречаются, на этот раз во взаимном желании. — Обалдеть, — шепчет Казуки с самой широкой улыбкой, которую Рэй когда-либо видел, — это было горячо. Он не мог не согласиться — их первый поцелуй был настолько волнующим, что у Рэя поплыли мозги. Сбитый с толку, он спрашивает: — Казуки… могу я… быть с тобой? Казуки выглядит ошеломлённым. — А стоило ли вообще спрашивать? — он начинает смеяться. — О Боже. Прости, что раньше не объяснил. — Он снова хватает лицо Рэя и принимается покрывать его поцелуями. — Мой любимый парень — нет, подожди, муж! Муж. Боже, это звучит просто потрясающе. Ты всё это время тосковал по мне? Ждал, что я встану на одно колено и сделаю предложение? Рэй разгорячён и растерян под натиском Казуки. Он отчаянно прижимает руку к лицу Казуки, но безрезультатно. — Тьфу, отвали. Сдохни. — Ты совсем не это имел в виду, — поддразнивает Казуки между поцелуями. — Ты хочешь, чтобы мы были вместе навсегда. — Вновь став серьёзным, он отвечает: — Конечно, можешь. Пока и мы с Мири можем быть с тобой. — М-м. — Притянув Казуки обеими руками, Рэй прижимает его к себе, соприкасаясь с ним лбами. Их дыхание смешивается, впитывая тепло друг друга. Слабые следы свидетельства того, что оба живы. Рэй думает, что хочет снова стать живым. Он не позволит себе стать трупом. И Казуки, и Мири, и даже Кьютаро. Но больше всего — самому себе.