***
Но вот годы идут и идут, те времена на острове, на палубе Испаньолы, давно уже позади. Дэвид и не заметил как жизнь его пролетела, словно птица в небе. И как быстро его маленький мальчик превратился сначала в юношу, а потом и вовсе, во взрослого мужчину, пошедшего по стопам друга и ставшего врачом! И теперь это был совсем не тот маленький мальчик. Теперь это был взрослый и высокий мужчина крепкого телосложения с рыжими как огонь волосами и голубыми глазами. Да и Дэвид тоже изменился, ведь старость берет своё. Он стал гораздо ниже, теперь он едва достаёт Джиму до груди, хотя, может, это Хокинс так вырос? Еще он исхудал, в области глаз, уголках губ и на лбу появились морщинки. Теперь волосы Дэвида совсем поседели, но остались таким же кудрявыми, как раньше. Да и зрение врача тоже испортилось, потому он носил очки. Но если бы только внешность Дэвида поменялась! Его чувства к Джиму стали совсем другими. Он заметил это совсем недавно и понял, что внутри него при встрече со взрослым врачом разгорается пламя. Ладони его потели, он время от времени путал слова в разговоре с Джимом, вызывая у коллеги тревогу, но после быстро того успокаивал. Но в один из дней, как только Ливси понял, что засмотрелся на Джеймса, кусочки пазла в его голове сложились, и он испытал такое отвращение к себе, какого никогда не испытывал раньше. У него в горле встал комок от осознания, что в Джиме он больше не видит сына или друга, а видит мужчину, с которым он бы хотел просто быть вместе. От чего на душе становилось тошно и грустно и это не могло остаться незамеченным.***
— Дэвид с тобой всё хорошо? — спрашивает Джим, в глазах его была лишь забота и беспокойство о друге, от чего Ливси стало приятно на душе, что Джим о нем переживает, но и неловкость росла как на дрожжах. — Нет-нет, мой мальчик! — воскликнул врач, маша руками и вертя головой. — Я в полном порядке! Просто немного устал. Да-да, — Ливси было противно врать, да ещё и так бестолково, любимому человеку, потому он сжал руки в кулаки и отвёл взгляд в сторону, слегка закусывая нижнюю губу. — Уверен? Может я тебя осмотрю? — снова «допросил» Хокинс товарища, беря его руки в свои и прижимая их к груди, из-за чего Дэвид покраснел, словно влюблённый школьник или невинная девица. Мямля, он сказал: — Нет-нет, что ты, Джим! Я-я в порядке! — голос врача предательски дрожал как и он сам, а Джим будто решил добить несчастного старика и потому заключил его в свои «медвежьи» обьятия. Голова Ливси уперлась в чужую широкую грудь, а на лице появился ещё более заметный румянец. Неловкость внутри Дэвида росла ещё сильнее, но ей пришлось бороться с желанием обниматься вот так с этим рыжеволосым мужчиной вечность. Но так было нельзя и быстро, и даже местами невнятно, попрощавшись, Дэвид запрыгнул в карету и уехал прочь.***
Ливси оперся головой о холодное окно в карете. Он чувствовал, что румянец никуда так и не пропал, в голове всё также крутился образ Джима, а в ушах был его нежный, звонкий голос. — Да что же это такое, — прошептал врач, закрывая лицо ладонью и тяжело вздыхая, понимая, что ночь у него выйдет отнюдь не простая.