***
Капитан Смоллетт ехал вместе со сквайром к трактиру «Адмирал Бенбоу». Александр не сильно изменился за эти годы, лишь морщинки на лице придавали ему ещё более хмурый и местами уставший вид, что иногда пугало местных ребятишек. А вот Трелони напротив эти морщинки «красили», а пухлые щёчки придавали ему вид милого и доброго дедушки, образ которого не портил даже высокий рост сквайра. Казалось, что дети в нём видели ровесника, который вечно болтает и улыбается до тех пор пока его «смотритель», как дети прозвали Александра, не уводил его с оживленной улицы под недовольство детей. Однако теперь привычная яркая и по-детски наивная улыбка пропала с лица старого и доброго сквайра, он нервно сжимал корзинку, лежащую на дрожащих коленях, чувствуя, как его наполняет страх от мысли, что его ещё один друг покинет этот мир, а он даже может не успеть попрощаться. Казалось, что ещё мгновение и из зелёных глаз Трелони польются первые капли слёз, которые потом перерастут в реки. Вдруг капитан аккуратно положил свою всё такую же крепкую руку, на немного пухлую руку сквайра. Тот поднял на него взгляд, который словно слабо улыбался и встретился со взглядом небесных глаз, что выражали всю заботу о мужчине. Тогда сквайр осторожно отложил корзинку в сторону, и капитан, словно по команде, раскинул руки, позволив Трелони обнять себя крепко-крепко, положить пухлую голову на свое крепкое плечо и тихо хныкать. — Тише, тише, — будто баюкал его капитан. — С Дэвидом всё будет хорошо, я уверен, Джим борется за его жизнь, не покладая рук! Да и когда Джим нас подводил? — говорил капитан, гладя «товарища» по голове, пока тот шептал: — Знаю-знаю, — повторял Трелони. — Но что если всё же что-то случится? И Дэвид… Дэвид. Нет, прости, я не могу быть спокоен! — он снова уткнулся лицом в ткань капитанского камзола и даже куда-то в шею. Александр почувствовал как горячая слеза прочертила дорожку по его коже, но он мог лишь гладить Трелони по голове, шепча что-то успокаивающее. Вскоре сквайр выдохся и заснул. Он слегка дрожал и капитан накинул на него свой камзол, осторожно, чтобы не разбудить. умилившись получившейся картине, Смоллетт улыбнулся, но после посмотрел в окно и тихо прошептал: — Прошу, Хокинс, сделай чудо, вытащи Ливси с того света.***
Дэвид очнулся в незнакомом месте, и на незнакомой кровати. Ему казалось, что голова его была словно из чугуна, а в глазах стояла пелена. — Что ж такое? — пробухтел от недовольства Ливси, потирая глаза и судорожно ища свои очки. Найдя их на деревянной тумбочке и надев, он наконец понял, что был в одном из номеров старенького трактира, за окном, на удивление, шел снег, а сидя на коленях, сложив голову и руки на его кровати, спал Джим. Волосы юноши были растрёпаны, возле него лежали разные медицинские приборы, а сам он что-то бормотал во сне. Ливси попытался вспомнить, что же случилось? И через пару минут воспоминания начали возвращаться. «Наверное, я перепугал Сару с Джимом… сколько я вообще спал? За окном, кажется, уже вечер!» — подумал мужчина. Аккуратно повернувшись к Хокинсу, не вставая с кровати, он начал осторожно трясти того за плечо. — Джим… Джимми, вставай, ну же, — тихо шептал Дэвид с лёгкой улыбкой на лице. — А?! — крикнул юноша от неожиданности. Он протер глаза и, поправив очки, увидел улыбающегося Ливси. — Дэвид! — воскликнул он и тут же обнял «дедулю». — Ахаха, Джим-Джим! Полегче со своим стариком! — воскликнул Дэвид, обнимая врача, и позволяя ему положить голову на плечо. — Я так переживал, господи! — тараторил Хокинс, зарываясь в чужие седые волосы. — Я-я думал т-ты, агр! — взрослый мужчина не выдержал и заплакал, словно маленький ребёнок, нежно обнимая старшего, пока старик так же нежно гладил того по спине. — Тише, тише Джим, я же здесь, видишь? Я не умер, ахаха, — смеялся доктор под плач коллеги. — Да, ты здесь, здесь… — судорожно повторял Джим, гладя его по голове. Мужчина вытер накатившие слёзы и взглянул на доктора. — Как ты сейчас себя чувствуешь? Ничего не болит? Может я что-то принесу? — Аха, Джим, мой дорогой мальчик, я в полном порядке! Просто немного, ахаха, устал, — успокаивал его «пациент». Ему было тепло на душе и хорошо от того, что Хокинс за него так переживает, но в памяти всплыл момент с миссис Хокинс и тогда вместо приятного тепла Ливси снова ощутил боль. Он отвел взгляд в сторону, и несмотря на то, что на его лице была уставшая улыбка, в душе было неспокойно. И Джеймс заметил это малейшее изменение в поведении Дэвида. Уж слишком хорошо он того знал, потому осторожно взял чужие руки в свои и спросил: — Всё точно хорошо? — Да, точно, — с грустью в глазах, но с улыбкой на лице повторил врач.***
Но вдруг дверь распахнулась и в комнату вбежал запыхавшийся сквайр. Он судорожно осмотрел глазами помещение и, заметив улыбающегося Дэвида, сразу же его обнял, чуть не снося бедолагу вместе с Хокинсом. — Ахахп! Джон, полегче, полегче, а то ты меня задушишь! — смеялся Ливси своим веселым голосом, пока Джон обнимал его всё сильнее и сильнее. — Боже! Ливси, ты живой! Конечно не совсем здоровый, но все же, — тараторил сквайр. Он как всегда улыбался, только вот глаза были немного красными. — Аха, Джон, я не хотел тебя пугать и… капитан Смоллетт тоже здесь? Что ж, простите меня, похоже, вы зазря распереживались, — смутился Ливси. — Нет-нет, даже не думай! Не смей извиняться, — остановил его Трелони. — По вашему было бы лучше если бы мы приехали к вашему холодному трупу? — как всегда хмуро произнес Александр. — Погодите, капитан, а почему на Трелони ваш камзол? — вдруг заметил Ливси. — А, это… — Смоллетт редко находил себя в такой ситуации, где ему нечего было ответить, и это была одна из них. — Ох, друг, мне просто очень сильно понравился камзол капитана и я купил себе такой же! — спас ситуацию сквайр. — Ахахах, как же я вас теперь буду различать? С моим-то зрением легко перепутать, — доктор пошутил чтобы разрядить обстановку. Не ему было осуждать старого друга. — Ах да! Я же кое-что привез с собой, — Трелони вдруг вспомнил о корзинке, которую захватил с собой в последнюю секунду в надежде на благополучный исход. Сейчас корзинка лежала в карете, забытая по причине сильного волнения, но сквайр послал за ней мальчика Вильяма. Когда тот вернулся, Трелони, открыв корзинку, показал всем, что там находилось. — Этот пирог предназначался капитану, но, думаю, он не обидится, если я оставлю его тебе. И Джиму конечно-же! Пусть мальчик покушает! Устал наверное, — сквайр не любил афишировать свое необычное хобби — печь пироги, но сейчас ему было все равно, что о нем могут подумать. — Спасибо, сэр, — «мальчик» Джим принял подарок. — Простите меня, но, боюсь, доктору сейчас такое нельзя и вообще ему нужен отдых. — Ох, неужели совсем нельзя? — Ну разве что чуть чуть, — смягчился Хокинс. — Пойдем, Ал… капитан, — позвал его сквайр. — Дэвиду нужна тишина, а мы с вами не способствуем его выздоровлению. — Ага, — кивнул Смоллетт, который вообще-то весь вечер молчал. — Пойдем…те, не будем мешать. Как только гости вышли, Ливси выдохнул и позволил себе еще один теплый взгляд в сторону Джима. — Спасибо, что позаботился обо мне. — Еще нет, — неожиданно ответил Хокинс. — Я как врач прописываю тебе постельный режим. — Это ни к чему, я могу поехать домой и отдохнуть там. Незачем тебе надо мной сидеть, — Ливси начал искать любые отговорки лишь бы не оставаться с парнем надолго наедине. Эта сладкая пытка была просто невыносима, ведь с недавних пор, доктор больше не мог смотреть на Джима спокойно. — У меня просто в глазах потемнело от резкого вставания вот и все! — В глазах потемнело?! У тебя был удар, Дэвид, ты мог умереть! Я сделал тебе кровопускание. Неужели не чувствуешь слабость? — Хокинс просто негодовал. Он не мог поверить, что его любимый доктор вот так просто обесценивает его труд. — Да… вообще-то после определенного возраста слабость — это норма, Джимми, — произнес Ливси, смягчившись. А ведь и правда, он даже не заметил бинтов на руке. Стареет. — Зачем ты гонишь меня? — эмоции взяли верх над Джимом второй раз за вечер. — Если хочешь другого врача так и скажи! Я для тебя все сделаю! Хочешь, найду кого-то поопытнее? — Что ты? Что ты, Джим? Я вовсе не это имел в виду! Ты лучший врач, на которого я только мог рассчитывать и ты сделал все правильно! Просто я не хочу быть обузой для тебя и Сары, вот и все. — Не говори так больше, — в нос сказал Джим, вытирая слезинку. — Я не отойду от тебя ни на шаг, пока ты не поправишься. — Хорошо-хорошо, спасибо, Джимми, — произнес доктор, внутренне умирая. Он понимал, что предстояли нелегкие деньки, на протяжении которых ему будет больно, очень больно.