***
Торп вернулся не намеренно, то есть не планировал этого. Но свет его фар поймал дорожный знак, и он импульсивно повернулся. Через несколько мгновений он сидел через дорогу от стены особняка Анастазио и смотрел на неё сквозь легкий дождь. Это была середина июля. Засуха разразилась в июне, и грозы больше напоминали весну, чем лето: ливни омывали город, словно ритуальное омовение. Стальная жара тоже была покорена бурями, и гневное лето, словно злой дух, ослабило свою хватку. Был период ясных дней, более прохладных и чистых дней, обновления в конце долгого года. Затем, в первую неделю июля, серые, сырые дни опустились в покрове тумана и угольных облаков. Дождь был всегда. Торп отметил свой тридцать седьмой день рождения. Глядя на истерзанную стену, потемневшее за неделю и окутанное пестрыми тенями кованное ограждение, Торп не чувствовал ни душераздирающих воспоминаний, ни тревоги. Он выключил фары «Ягуара», и уличные фонари бросили свинцовый отсвет сквозь плывущую мглу. Дворники на ветровом щитке работали с перебоями. Они проносились перед ним, и он смотрел на ворота через полированное стекло. Дождь добавит ржавчины на воротах. Торп вспомнил, как Уилер говорил о ржавчине тем утром. На ветровом стекле скопился туман, и ворота ирои стали расплывчатыми, затем исказились. Первый ручеек заколебался в верхней части стекла, затем стремительно устремился вниз, за ним быстро последовал второй. Дворники поднимались и опускались. Стекло стало чистым, ворота снова стали четкими. Торп посмотрел на рукава своей куртки на вытянутых руках, крепко сжимавших руль. Он почувствовал запах тяжелой, влажной от дождя ткани. И тонкий аромат своего собственного одеколона, который, казалось, обрёл вторую жизнь после того, как Ксавье прошелся под дождем. Дворники авто поднимались и опускались. Торп потянулся к пассажирскому сиденью и взял свою темно-серую кепку. Легкий материал был влажным в его пальцах, когда он надел её, потянув за козырек спереди. Он открыл дверцу машины и вышел, заперев её за собой. На улице было лучше. Закрытый салон машины начал его беспокоить. Пока он был за рулем, всё было в порядке, но сидеть в темноте, под дождем, здесь, это запускало его тревогу. Независимо от того, сколько раз в этом районе шёл дождь, тротуары всегда были посыпаны песком. Их никогда не мыли дочиста. Ксавье прошёл немного, не обращая внимания на грязные стены на другой стороне улицы, чувствуя, как при каждом шаге песок и влага скребутся под его кожаными подошвами. Его дыхание обдавало лицо июльской прохладой. Он остановился, посмотрел в обе стороны пустынной улицы и сошёл с тротуара к воротам. Дважды он шлепал по грязным лужам, которых мог бы избежать, если бы был внимательнее. На другой стороне он остановился. Торп посмотрел сквозь кованую железную решетку на заброшенную территорию. Засунув руки в карманы куртки, он затаил дыхание и прислушался. В пятнистом полумраке сразу за воротами на полую оболочку какого-то сорняка размеренно капала вода. Все было с точностью до наоборот. В то утро светило яркое солнце и было немного народу. Воздух был спёртым, и сухие сорняки потрескивали, а в пустых стручках жужжали насекомые. У его ног лежал мертвый мужчина. Там был Майк. Теперь было темно, и он был один. Ночной воздух был влажным. Насекомых не было, и сухие сорняки поникли. Мертвеца не было, а был только призрак Уилера. Торп опустил взгляд на свою талию, туда, где сходились две створки ворот. Цепь всё ещё была пропущена через прутья, но замок был другой. Он вытащил руку из кармана и коснулся капли воды, свисавшей с ржавой цепи. Он потёр пальцы и снова сунул руку в карман. Подняв глаза, он сквозь высокие кипарисы всмотрелся в верхний этаж старого дома. Днём было достаточно трудно разглядеть это место, и в эту туманную ночь у него было только ощущение его присутствия, но ощущение, которое делало его таким реальным, как если бы он прикоснулся к нему и прошёл по его комнатам. Сквозь тени, спутанные кусты и кипарисы уличные фонари улавливали блеск стекла в окне верхнего этажа. Да, старое место всё ещё было здесь, тоже затаив дыхание, желая, чтобы он ушёл, желая, чтобы его оставили в покое. Торп чувствовал, что у него промокли ноги. Тонкая кожа итальянской обуви не годилась для прогулок под дождем. Его ноги замёрзли, и неровности тротуара в том месте, где он соединялся с кирпичной дорогой под воротами, заставили его вообразить, что он стоит на трупе мексиканца. Он был прямо здесь. Именно здесь. Торп, казалось, чувствовал, как плоть перекатывается на костях мертвеца, почувствовал движение жидкостей тела, из-за чего пошатнулась опора. Он хотел дотянуться до ржавых ворот, чтобы сохранить равновесие, и слезть с трупа. Мысленно он видел, как мексиканец двигается под ним, мелкими подёргиваниями — на каждое движение есть ответное движение — вызванное усилиями Торпа сохранить равновесие. Он быстро отвёл взгляд, далеко вниз по улице, на одинокий розовый шар крошечного неонового света в окне магазина. Боже. Почему он так думал? Ксавье осторожно повернулся и пошёл прочь. Торп прислушивался к своим шагам, направляясь к повороту. Он слышал хруст влажного песка, знал, что, хотя он и шёл аккуратно, серо-коричневые пятна грязи испачкали носки его ботинок. Граффити на стене дома были неразборчивым. Хрупкие ветки высокого кустарника свисали над стеной в семи местах, как копны грубых, растрепанных волос, с кончиков которых на тротуар капала морда. Дойдя до угла, Торп, не колеблясь, обогнул поворот и увидел длинный участок стены, разбитый посередине вертикальным углублением дверного проема. Под этим углом он не мог видеть решётчатые железные ворота, которые были выше его самого и закрывали дверной проем. Он стоял в приглушенном оловянном свете, отбрасываемом далеким фонарем, и смотрел, как мимо проходит Майк. Тротуар был уже, чем он помнил, улица ближе к стене. Торп двинулся дальше. Стена была выше — он протянул руку и провёл пальцами по её поверхности — и грубее. В ней были трещины, он не помнил, как подошёл к воротам и остановился перед ними. Он не помнил, чтобы портал был таким узким. Ксавье посмотрел на тротуар. Устойчивая струйка воды стекала с козырька кепки и падала к его ногам в том месте, где Майк в одиночестве испытал это последнее и ни с чем не сравнимое ощущение. Отсюда он смотрел на край света. Возможно, он видел ночное небо. Возможно, он видел звезды до того, как палочки и колбочки его сетчатки увядали, навсегда запечатлев их сверкающие образы где-то в тайных обмотках его мозга. Возможно, звук лая собак преследовал его в вечности. Что он почувствовал? Что он попробовал? И что, ради всего святого, он подумал? Сделав четверть оборота, Ксавье повернулся лицом к воротам. Гладкие бамбуковые шесты блестели под дождем на другой стороне. Черный бамбук. Он вгляделся в густой кустарник, увидел тонкие отдельные стебли, как будто каждый был вырезан из хрупкого мексиканского обсидиана, — задача всей жизни, двух или трех жизней. Темное и непроницаемое. Его взгляд сосредоточился на воротах. Он никогда по-настоящему не смотрел на это. Ксавье шагнул вперед. Это было красивое изделие из железа, замысловатое по дизайну, огромный завиток его рисунка следовал центростремительным курсом к середине. Хотя Торп и не помнил самих ворот, он помнил каждую деталь смерти Майка здесь. Это было сердце водоворота, восьмидневных последствий насилия, который унес так много жизней в исчезающую точку своего центра. Он бы запомнил. Память никогда не подводила его; она проклинала и благословляла его, но никогда не покидала. Смерть Майка была такой же реальной, как дождь, вневременным моментом перед мысленным взором. Ксавье провёл пальцами одной руки по богато украшенному узору ворот, железо которых покрылось ржавчиной и с них капал холодный туман. Медленно он тронул подушечками по странному узору и крепко сжал его, наблюдая, как завитки его дыхания плывут по его спиралям на другую сторону, к черному бамбуку. Невероятно. Внезапно Торп резко дёрнул за калитку и замер, прислушиваясь к звуку цепи и железа, поглощаемых влажной, темной глоткой ночи. Затем он повернулся и пошёл прочь.***
Всё было готово. Он сделал всё, что мог. Попытался принять реальность, как она есть, и забыть о том, что не зависело от него, по крайней мере, на сегодняшний вечер. Так или иначе, через пару часов, всё закончится. Эта мысль его почти успокаивала. Уэнсдей попросила его расслабиться, и он старался изо всех сил. — На одну ночь, может, попытаемся забыть обо всём, кроме нас двоих? — умоляла она, применив всю силу своего взгляда. — Кажется, мне всегда будет мало времени, проведенного именно так. Мне нужно побыть с тобой. Только с тобой. Ему было не сложно согласиться с ней, хотя он знал, что проще сказать, чем, действительно, забыть о его страхах. В голове Торпа сейчас проносились другие проблемы, и то, что они будут сегодня ночью одни, поможет их решить. Кое-что изменилось. Например, он был готов. Он был готов присоединиться к её семье и к её миру. Его подвели к этому решению страсть, три года назад захватившая его тело и сознание, чувство, которое он ощущал теперь всегда, глядя на неё или даже просто думая о ней. И постоянный страх, то, что он переживал тогда и сейчас. У него была возможность сосредоточиться и всё обдумать в ту ночь, когда он смотрел на луну сквозь облака, лёжа рядом с Уэнсдей — и он знал, что хотел, чтобы эта ночь с ней никогда не кончалась. Он был готов. Лишь одного ему не хватало. Только одно, потому что, всё остальное — не изменилось, в том числе и то, как отчаянно он любил её. Им было чем заняться сегодня ночью. После всего, что Торп видел и пережил за прошедшие три года, слово «невозможно» потеряло для него свой смысл. Теперь, чтобы остановить его, потребуется нечто посущественнее, чем его уверенность в её отказе. Ну, ладно, возможно это будет намного сложнее, чем он планировал. Но Торп собирался рискнуть. Настроенный настолько решительно, не удивительно, что он всё ещё нервничал, когда они подъезжали к дому её матери по длинной аллее — он не знал, как исполнить то, что задумал, и это обеспечило ему нервную дрожь. Ксавье сидел на пассажирском сидении, и старательно скрывал улыбку, наблюдая, как аккуратно Уэнсдей вела машину. Удивительно, но он не стал настаивать сесть за руль, и сегодня она, казалось, была довольна своей медленной скоростью. Когда они добрались до особняка Аддамсов, уже стемнело, а лужайку перед домом заливал яркий свет из всех окон. Стоило ей заглушить мотор, как он уже вышел со своей стороны, обойдя автомобиль и открыв её дверь. Одной рукой он помог Уэнсдей выбраться из кабины, другой рукой вытянул их сумку из салона и перебросил её через плечо. Он притянул Уэнсдей к себе, и его губы нашли её, и она услышала, как за её спиной, он ногой захлопнул дверь. Не прерывая поцелуй, он неожиданно поднял девушку на руки и понёс в дом. Была ли входная дверь уже открыта? Он не осознавал этого. Они оказались внутри, и у него слегка кружилась голова. Приходилось напоминать себе не забывать дышать. Казалось, их поцелуй обескуражил её. Касание его губ не было похоже на их привычные поцелуи, и сейчас он чувствовал, как сквозь его самоконтроль, по чуть-чуть, просачивались страх и паника. Его губы не были беспокойными, но были полны восторга — казалось, он был взволнован тем, что сегодня ночью они смогут побыть наедине. Он продолжал целовать её ещё несколько минут, стоя в прихожей; и казался менее осторожным, чем обычно, своими губами он чувствовал жар и настойчивость её рта. Он испытал прилив оптимизма. Возможно, получить то, чего ему хотелось, будет вовсе не так уж сложно, как Торп предполагал. Хотя нет, конечно, это будет именно настолько сложно. Словно почуяв его мысли, Уэнсдей с низким смешком чуть отодвинулась, держа его на расстоянии вытянутой ладони. — Добро пожаловать домой, — сказала она, её глаза были ясными и теплыми. — Отлично звучит, — выдохнул Торп, ему явно стало не хватать воздуха. Он осторожно поставил её на ноги. Она обняла его обеими руками, не желая, чтобы между ними было хоть какое-то расстояние. — У меня кое-что есть для тебя, — сказал он, словно возвращаясь к их старому разговору. — Да? — Кое-что подержанное для тебя, помнишь? Но ты сказала, что примешь от меня всё, что угодно. — О, да? Думаешь, именно это я и сказала? Он посмеялся над её нерешительностью. — Я покажу это наверху, в нашей комнате. Пойдем? — Конечно, — рассмеявшись, кивнула она, чувствуя, как считала его хитрость, переплетая свои пальцы с его. — Пойдём. Он снова схватил её в охапку и почти взлетел по ступенькам в их спальню. Поставил её около двери и бросился к сумке. Торп вернулся быстро, чтоб она не успела сделать и шага, но Уэнсдей, проигнорировав его, направилась к кровати, опустилась на край и скользнула на середину. Она скрутилась в клубочек, обхватив руками коленки. — Хорошо, — пробормотала она. Теперь, находясь там, где и хотела, она могла позволить себе некоторое сопротивление. — Давай свой подарок сюда. Ксавье рассмеялся. Он забрался на кровать и сел рядом с ней, чувствуя биение сердца во всём теле. Он надеялся, что она не услышит его гулкий стук или спишет это на волнение из-за его подарка. — Использованная вещь, — напомнил он строго. Он взял её левое запястье и всего на мгновение дотронулся до её фамильного серебряного браслета. Затем отпустил её руку. Он осторожно изучал её лицо. А после раскрыл свою ладонь. На его коже тут же вспыхнул сверкающий кристалл в форме сердца. Миллионы граней сверкали даже в приглушённом свете лампы. Уэнсдей испустила низкий вздох восторга. — Он принадлежал моей матери, — пожал Ксавье плечами, подчеркивая, что ничего особенного в этом нет. — Она подарила мне немного этих безделушек. Так что, ясно, это всего лишь мелочь. Она сочувствующе улыбнулась его заверениям. — Но я подумал, что это было бы хорошим напоминанием обо мне, — продолжал он. — Он такой же твердый и холодный. — Ксавье рассмеялся. — И на солнечном свете он отбрасывает радужные блики. — Ты забыл про самое важное сходство, — произнесла она, разглядывая подаренное украшение. — Он прекрасен. — Моё сердце такое же тихое, — сказал он задумчиво, пристегивая украшение к её серебряной цепочке. — И оно тоже твоё, малыш. Уэнсдей тряхнула рукой так чтобы сердечко заблестело. — Спасибо. За оба сердца! — Нет, спасибо тебе. Это такое облегчение, что ты приняла подарок так легко. Пора тебе привыкать получать их, — он усмехнулся, блеснув ровными зубами. Она прильнула к нему, просунула голову под его руку и прижалась к его боку. Это было их памятное место, и её игривое настроение идеально подходило для начала его действий. — Можем мы обсудить кое-что ещё? Я оценю, если ты взглянешь на всё непредвзято. Она поколебалась с минуту. — Постараюсь изо всех сил, — осторожно ответила она. — Я не нарушу никаких правил, — пообещал Торп. — Всё будет исключительно о тебе и обо мне, — он прочистил горло. — Что ты хочешь обсудить? — спросила она, улыбаясь. Ксавье отчаянно пытался подобрать правильные слова, чтобы хотя бы начать. — Послушай, твоё сердце так быстро бьётся, — прошептала она. — Трепещет словно крылышки летящей колибри. Ты в порядке? — Я чувствую себя отлично. — Тогда продолжай, пожалуйста, — подбодрила она его. Увидев её милую гримасу, он широко улыбнулся, затем взял её руку и начал играть с тонкими женскими пальцами. Он сделал паузу, глядя на её руки поверх своих. Всё ещё не зная, с чего начать. Чувствуя её взгляд на себе, он боялся взглянуть вверх. Его лицо вспыхнуло от прилива крови. Её прохладные пальцы погладили его щеку. — Ты краснеешь? — удивленно спросила Уэнсдей. Торп продолжал смотреть вниз. — Пожалуй, да. Уэнсдей, неизвестность и неопределенность волнуют меня сильнее всего. Она закусила губу. — Ксавье Торп! — теперь упрек в её тоне напомнил ему, как ей бывало тяжело, когда он держал свои мысли при себе. — Ну, я немного переживаю… о том, что будет после, — признался он, наконец, взглянув ей в лицо. Он почувствовал, как напряглось её тело, но её голос был нежен и бархатист. — Из-за чего ты переживаешь? — Уэнсдей, — наконец, выдавил он, нервничая, рассматривая родинку у себя на запястье. — Есть кое-что, что я хотел бы сделать сейчас. Она ожидала, что он продолжит. Но Ксавье молчал. Его лицо всё горело. — Всё, что хочешь, — подбодрила она его, растерявшись в догадках. — Обещаешь? — прошептал он, зная, что его попытка поймать её на слове не сработает, но не смог устоять от такого соблазна. — Да, — сказала она. Он взглянул вверх, чтобы увидеть её серьезный и растерянный взгляд. — Скажи мне, что ты хочешь, и ты можешь получить это. Торп не мог поверить, насколько смущенно и по-идиотски он себя чувствовал. Он уже делал это, он не был наивен и невинен — что, конечно, и было центром обсуждения. У него не было ни малейшего соображения о том, как быть искренним. Ему пришлось просто покраснеть и решиться сказать прямо. — Тебя, — почти бессвязно прошептал он. — Я и так твоя, милый, — улыбнулась она, пытаясь поймать его взгляд, когда он снова отвёл глаза. Он глубоко вздохнул и придвинулся вперед, так чтобы встать во весь рост возле кровати. Затем Торп притянул Уэнсдей к себе, обвил руками её талию, поднял и поцеловал. Она ответила на его поцелуй сразу, изумлённо, но с привычным ей желанием. Её губы были нежны, и она словно чувствовала и сказала ему поцелуем, что знала — его мысли были далеко — и словно старалась выяснить, что было у него на уме. Его губы и язык ответили на касания её губ, и он излил в свой страстный поцелуй всю тревогу, которая его терзала. Когда поцелуй закончился, они еле могли дышать. Он наделся, что ей понравится то, что он запланировал. Надеялся, это то, чего она хотела. — «Ведь она заслуживает всех сокровищ мира», — успокаивал он свою тревогу. Уэнсдей с ожиданием посмотрела на него, лаская пальцами его лицо, проводя по его щеке, по подбородку. Её указательный палец замер над его губами. — «Пора начинать, Торп», — мелькнуло в его мыслях. — Я хочу кое о чём сказать тебе, — вымолвил он, наконец, дрожащим голосом. — Ты так серьёзен сейчас, спецагент Торп, — по-доброму усмехнулась Уэнсдей. — Меня это немного пугает! — Не сбивай меня, малыш, я и сам на такое способен, — улыбнулся он. — Помнишь ту нашу первую ночь? В этом особняке твоих родителей, здесь, в Милтон-Виллидж? Именно той ночью я впервые ощутил, будто я вернулся домой, больше не чувствуя себя одиноким, проснувшись ночью и обнаружив, что ты рядом, а не ушла; всё остальное было нереальным. Мы засыпали, когда уставали, и если один из нас просыпался, другой тоже вставал, чтобы не быть одному. Часто мужчина хочет побыть один, и женщина тоже хочет быть одна, но если они любят друг друга, они ждут этого друг от друга, но я могу искренне сказать, что я никогда этого не чувствовал с тобой. Я не мог больше чувствовать себя одинокими, когда мы вместе, одни против других. Мы никогда не были одиноки и никогда не боялись одиночества потому, что были вместе. Уэнсдей напряглась, словно заподозрив неладное, и жестом попыталась остановить его. — О чем это ты, Ксавье? — Нет, подожди, милая, дай мне сказать. Слишком долго я ждал этой минуты, и сейчас мне почти больно от счастья. Ни одну женщину я никогда не любил так, как тебя, и мне кажется, что я любил тебя ещё до того, как узнал. И когда я увидел тебя… Да, именно тебя я ждал. Но ты с надменным видом проходила мимо, близкая и недосягаемая, как призрачные болотные огоньки. И я делал тебе шутливые признания, боясь, что ты с ужасом оттолкнешь или высмеешь меня. Ни одну женщину я не ждал так долго, ни с одной не проявил столько терпения. Ты бросала мне вызов, и много раз я уже готов был взять тебя, но мне нужно не только твое тело, мне нужна твоя любовь. И вот сейчас, когда ты здесь, когда ты, наконец, моя, я не могу представить более свою жизнь без тебя, — повторил он с обжигающей страстью в голосе. Она смотрела ему прямо в лицо и улыбалась. — Ты умело отомстил мне, — прошептала она. Он вздрогнул и тоже улыбнулся. — Ты больше женщина, чем я предполагал. И не подстрекай меня. Ты еще попросишь пощады, мой очаровательный противник! Она мило рассмеялась, но глаза её оставались серьезными и даже строгими. — Ты бесконечно драгоценна для меня. И я сейчас говорю о наших отношениях. Я положу весь мир к твоим ногам, Уэнсдей. Я хочу тебя всю: и тело, и душу, навсегда. Мне не нужны фанфары. Тебе не надо будет всем об этом рассказывать или что-то менять. Мы можем поехать в Вегас — ты можешь надеть старые джинсы, и мы поедем в часовню, где даже из машины не нужно будет выходить. Я просто хочу, чтобы всё было официально — чтобы ты принадлежала мне и больше никому! — Не может быть ещё официальней, чем уже есть, — пробурчала Уэнсдей. — По твоему описанию, всё будет не так уж и плохо. Только Эбигейл будет разочарована. — Ты согласна? Ты подумаешь на этот счет? — он в секунду почувствовал нереальное спокойствие от её уверенного и чуть насмешливого тона. А затем Торп улыбнулся, довольный. — Полагаю, ты не захочешь получить своё кольцо прямо сейчас? Уэнсдей пришлось сглотнуть, прежде чем она смогла сказать. — Ты полагаешь верно! — надула она губы. Он рассмеялся над её выражением лица. — Это хорошо. Совсем скоро, я всё равно одену его тебе на палец. Уэнсдей посмотрела на него. — Ты так говоришь, как будто у тебя оно уже есть. — Есть, — сказал он, не смутившись. — Ожидает, чтобы сломить тебя, при первом же признаке слабости. — Ксавье, Торп, ты невероятен! — Ты хочешь увидеть его? — спросил он. Его глаза цвета прозрачного изумруда осветились внезапным возбуждением. — Нет! — машинально, почти выкрикнула она. И сразу же пожалела об этом. Его лицо медленно погрустнело. — Только, если ты действительно хочешь показать его мне, — исправилась Уэнсдей, сжав зубы, чтобы скрыть собственный иррациональный страх. — Всё в порядке, — он пожал плечами. — Кольцо может и подождать. Она вздохнула. — Покажи мне это треклятое кольцо, Торп! Он улыбался, притворяясь хмурым и упрямо потряс головой. — Нет! Целую минуту она изучала выражение его лица. — Пожалуйста? — попросила Уэнсдей тихо, экспериментируя с своим новым оружием. Кончиками пальцев, она легко коснулась его лица. — Пожалуйста, могу я увидеть его? Его глаза сузились. — Ты самое опасное существо, с которым я когда-либо встречался, — пробормотал он. Но поднялся и с непередаваемой грацией встал на колени перед маленьким креслом, открывая их дорожную сумку. Через мгновение он вернулся к ней на кровать, усаживаясь рядом и обняв рукой за плечи. В другой руке была маленькая черная коробочка. Он поставил футляр на её левую коленку. — Давай, оцени его, — делано бесцеремонно сказал он. Уэнсдей явно было труднее, чем нужно, взять безобидную маленькую коробочку, но она не хотела ранить его снова, поэтому выдохнула и изо всех сил постаралась, чтобы её тонкая рука не тряслась. Поверхность футляра была покрыта гладким черным сатином. Аддамс пробежалась по ней пальцами, колеблясь. — Ты не потратил много денег, ведь, правда? Солги, если потратил. — Я ничего не потратил, — заверил он её. — Это еще одна подержанная вещь. Это кольцо, которое мой отец подарил моей матери. — О! — Уэнсдей издала удивленный возглас. Она взяла крышечку большим и указательным пальцем, но не открыла её. — Полагаю, оно немного устарело, — он наигранно извинялся. — Старомодное, как и я. Могу купить тебе, что-нибудь более современное. Что-нибудь от Тиффани? — Я люблю старомодные вещи, — проговорила она, нерешительно открывая коробочку. Кольцо Флоренс Мари Торп, лежало на чёрном сатине, сверкая в приглушённом свете. Передняя его часть представляла собой удлиненный овал, украшенный косыми рядами блестящих, мерцающих, круглых камней. Обод кольца был золотой — изящный и узкий. Золото казалось тонкой сетью с вкраплениями бриллиантов. Восхищение, отразившееся на её лице красноречиво сказало Торпу, что она никогда не видела ничего подобного. Уэнсдей погладила сверкающие драгоценные камни. — Какое чудесное, — прошептала она сама себе, и удивилась. — Оно тебе нравится? — Оно прекрасно! — пожала она плечами, притворяясь незаинтересованной. — Почему оно должно мне не нравиться? Он усмехнулся. — Посмотрим, подходит ли оно тебе. Ее левая рука сжалась в кулак. — Уэнсдей, — вздохнул он. — Я не собираюсь припаивать его к твоему пальцу. Просто примерь его, так я увижу, надо ли менять размер. Потом можешь сразу же его снять. — Ладно, — проворчала она. Она потянулась к кольцу, но его длинные пальцы опередили её движение. Взяв её левую руку, он надел кольцо на её средний палец. Они оба рассматривали сияющий овал на фоне белоснежной кожи. Всё не было так ужасно, как он боялся. — Прекрасно подходит, — сказал он равнодушно. — Это хорошо — сэкономлю на походе к ювелиру. Уэнсдей не могла не почувствовать сильные эмоции, скрытые под его непринужденным тоном, и посмотрела на его лицо. Это было заметно и в его взгляде, несмотря на тщательное безразличное выражение глаз. — Тебе нравится это, не так ли? — спросила она подозрительно, поигрывая пальцами, — Надеюсь, я не сломаю левую руку. Он пожал плечами. — Конечно, — сказал он, всё ещё равнодушно. — Оно очень хорошо смотрится на тебе. Она уставилась в его глаза, стараясь расшифровать, что за тлеющий огонёк эмоции был спрятан под маской спокойствия. Он посмотрел в ответ, и деланное притворство неожиданно исчезло. Он сиял — его довольное лицо светилось победой и радостью. Он был так великолепен, что у неё на миг сбилось дыхание. Прежде чем она смогла дышать ровно, он уже целовал её, и его губы ликовали. Она была словно в бреду, когда он добрался губами до её уха, что-то прошептать — но его дыхание было таким же неровным, как и её. — Да, мне нравится. Ты и представить себе не можешь, насколько. Она рассмеялась, чуть задыхаясь. — Я верю тебе. — Ты не возражаешь, если я сделаю кое-что? — прошептал он, его руки теснее обняли её. — Всё, что хочешь. Но он отпустил её и ускользнул прочь. — Всё, кроме этого! — заныла она. Он проигнорировал её стон, беря за руку и увлекая за собой, прочь с кровати. Он встал напротив, держа руки на её плечах, а лицо его было серьезно. — Теперь, я хочу сделать это правильно. Пожалуйста-пожалуйста, помни — ты уже согласилась, и теперь не порть мне удовольствие. — О, нет, — выдохнула она, когда он опустился на одно колено. — Будь умницей, — прошептал он. Она глубоко вздохнула. — Уэнсдей Аддамс? — он посмотрел вверх на неё, сквозь свои невероятно длинные ресницы, его золотисто-зеленые глаза были нежными и обжигающими одновременно. — Я обещаю любить тебя всегда — каждый отдельно взятый день вечности. Выйдешь ли ты за меня замуж? Было много всего, что она хотела бы ответить, кое-что совсем нехорошее, и остальное ещё более отвратительно сентиментальное и романтичное, такое, что он даже и не мечтал услышать, что она такое могла произнести. И чтобы не смущать себя всеми этими словами, она просто прошептала: — Да! — Спасибо, — просто сказал он. Взяв её левую руку, Ксавье поцеловал каждый кончик девичьих тонких пальцев, прежде чем поцеловать кольцо, которое теперь было её…***