***
Во дворе мотеля Golden Way находилось полдюжины или более единиц техники, а также несколько машин скорой помощи и прибывшие телевизионные автобусы. Торп постоял минуту перед дверью, которую только что закрыл, затем посмотрел направо, где ряды балконов были заполнены гостями мотеля разной степени раздетости. Мигалки полицейских подразделений мерцали на их лицах, которые, казалось, были обращены к нему, их пустые взгляды прыгали и загорались, как неоновые огни. Торп оглянулся на Аледо и Томаса, которые стояли, прислонившись к перилам и шоссе позади них, и глядели на него так, словно им дали под дых, и у обоих перехватило дыхание. — Господи, — сказал Аледо. — Что за… Что это за херня! — старый ветеран должен был что-то сказать. Переход дешевого, построенного за гроши мотеля трясся, когда другие полицейские бегали вверх и вниз по лестнице, крича друг на друга и на работников скорой помощи, отгоняя зевак с дороги. — Не пускайте никого туда, пока не прибудет команда детективов по расследованию убийств, — сказал Торп Аледо. Он посмотрел на открытую дверь номера 325. — И сюда тоже. Аледо пришлось откашляться. — Хорошо, — выдавил он из себя. Торп зашёл в номер 325 и вытащил телефон, протерев его носовым платком. Он уставился на ночной столик, ожидая, пока Дистал ответит. Снаружи звуки раций спецслужб гулко отражались от стен мотеля и столбов автострады. — Кабинет лейтенанта Дистала. Торп узнал голос Нанна. — Роберт, где Дистал? — Едет к Гамбино. Ты в мотеле? Что, чёрт возьми, там происходит? Торп кратко рассказал ему, а затем спросил: — Кто сюда приедет? — Пит, Маршалл, Синглтон и Уоттс. — А какова ситуация у Гамбино? — Старик согласился дождаться Дистала, но он собирается лететь в любом случае. Я не знаю подробностей о том, как они собираются это провернуть, но знаю, что вокруг лейтенанта будут все наши машины. — Хорошо, спасибо, — сказал Торп и повесил трубку. Он вышел на дорожку и увидел, как Лапьер и Джон Маршалл пробираются сквозь полицейские машины во дворе и направляются к лестнице. Он повернулся к Томасу. — Позволь мне одолжить твою рацию, — сказал он. Молодой патрульный отстегнул рацию от пояса и передал Ксавье. По лицу было заметно, что он всё ещё не восстановил свое эмоциональное равновесие. Аледо тоже был мрачнее тучи, но его профессиональный опыт научил его скрывать хотя бы видимость уязвимости; он курил сигарету, сжимая её дрожащими пальцами. — Спасибо за вашу помощь, — кивнул Томасу Ксавье. Он на секунду остановился, желая спросить у парня, всё ли с ним в порядке, но потом передумал. — Я верну это тебе позже. Торп пошёл по дорожке и встретил на лестнице Лапьера. Они перебросились короткими фразами, Торп рассказал двум детективам, что произошло: что Уоркмэн находится где-то на другой стороне квартала с оружием и что он пустит его в ход при малейшей провокации. Ксавье уже смирился с тем фактом, что принял неверное решение, застрелив человека на заборе. Не зная, что Ариспе уже был при смерти, он сделал ставку на то, что индеец станет самым быстрым источником информации о Медрано, и не стал преследовать Уоркмэна. Теперь, когда Ариспе был мертв, как и двое других мужчин, он снова оказался в положении, когда потерял Уоркмэна и самую свежую информацию о Медрано. Если, конечно, предположить, что методы Уоркмэна вообще позволили получить информацию от Ариспе. Он не знал, какое значение, если таковое вообще задумывалось, имело то обстоятельство, что Уоркмэна и другого человека не было в комнате с Ариспе. — Думаю, из этих бонусов не пришло ничего нового, — сказал Торп. — Нет, — коротко ответил Лапьер, глядя мимо Торпа на Аледо и Томаса, стоящих у дверей в конце дорожки. — Хорошо. Я постараюсь встретиться с Дисталом и Гамбино на вертолетной площадке, — сказал Торп. — Я вернусь сюда после того, как он уйдет, и помогу тебе закончить это. Сбегая по лестнице, Торп размышлял о том, как, должно быть, выглядела прошедшая неделя глазами Лапьера. Не было никаких сомнений в том, что тот категорически не одобрял то, как Дистал обращался с Торпом. И Ксавье действительно не мог его винить. Неделя была настоящей кровавой бойней, и Торп всё это время балансировал на грани срыва. Если бы они следовали правилам, то не подумали бы, что события недели были аккуратным способом уладить их дела. Вместо того чтобы снова перелезть через забор, Торп прошел сквозь скопление патрульных машин во дворе мотеля, мимо офиса, где он предпочел не смотреть на людей, прижавшихся к зеркальным стеклам окон вестибюля, и вышел на подъездную дорожку. Он поспешил по краю улицы к цементному тротуару, который проходил под автострадой, и свернул в тень. Теперь было не так темно, и фары патрульных машин отбрасывали рубиновые и сапфировые блики на чахлую живую изгородь, отделявшую нижнюю часть скоростного шоссе от мотеля. Он отпер машину, сел внутрь и, проехав между рядами колонн, подъехал задним ходом к низкому бордюру на улице. Через несколько секунд он уже поднимался по первому съезду на Юго-Западное шоссе, направляясь к Западному кольцу. Через долю секунды он оказался на перекрестке Стерлинг авеню, где всё началось три дня назад, кровавая бойня под палящим полуденным солнцем. А потом он повернул в другую часть города, район Манхеттена, где башня Галереи нависала надо всем, искажая перспективу, словно заявляя, что она настоящая, а все остальное — миниатюры зданий. Торп продолжил свой путь в сверкающее сердце района и спустился на выезд из Манхэттен-Уэст, на 33-ю Западную. Справа впереди он увидел Гудзон-парк, где располагалась та самая вертолетная площадка, но свернул налево на Манхэттен-Уэст и двинулся по плавному изгибу улицы мимо ресторана Steak 'N Egg Kitchen. Его мучило воспоминание о том, что всего несколько часов назад Медрано заходил сюда с термосом для кофе. Почему Биас оказался в этом районе так недавно и почему он так часто бывал в этой закусочной? Был ли «послушный сын своего знаменитого отца» действительно способен управлять автомобилем смертника, начиненным взрывчаткой? Торп понимал, что нет. Это был бы неслыханный поступок со стороны латиноамериканской группировки, к тому же праворадикальной, хотя бы потому, что подобная техника всегда ассоциировалась с ближневосточным фанатизмом. Тогда почему Медрано постоянно слонялся в этой местности? Биас не мог знать, что Гамбино решит пойти сегодня вечером на вертолетную площадку. Гамбино, вероятно, сам не думал об этом примерно час назад, а Медрано был в этом районе ещё раньше. Ожидающий чего-то важного. Торп заехал на парковку на Пост-Оук-Плаза и припарковался среди машин людей, обедающих в «Тони». Справа от него находился магазин «Сак», напротив бульвара Линкольна, а слева, в конце Амбассадор-уэй, располагались офисы «3D International», «Трай-Корп Плаза», «Кон-Текс Тауэр» и десятки других зданий, выстроившихся вдоль западной стороны Манхеттена. Торп включил рацию Томаса и попросил связаться с Дисталом. Ксавье ответил патрульный, который сообщил, что Дистал находится возле машины на крыльце дома Гамбино, и что они почти готовы уехать. Пока Торп ждал ответы, были помехи, а затем он услышал голос Алекса. — Ксав. Слышал, что там произошло. Надеюсь с тобой всё в порядке. — Я в норме. — Боже всемогущий. Интересно, сколько ещё, чёрт возьми, может случиться, прежде чем мы вытащим этого государственного человека отсюда? — Как ты собираешься это сделать? — Чёрт, я не могу решить, увести ли его тайком или идти со всеми включёнными парадными огнями. В конце концов я решил устроить парад. У меня будет пара машин спереди, пара сзади и каждый раз, когда мы выходим на перекресток, я выгоняю машину впереди, чтобы заблокировать её на случай, если они попытаются напасть на него со стороны. Мы не будем терять времени. Где ты? Торп рассказал ему. — Я просто не могу смириться с мыслью, что Биас слоняется где-то здесь. — Да, я знаю, — сказал Дистал. — Хорошо, они сейчас спускаются по лестнице. Мы скоро собираемся уходить отсюда. — Кто с ним? — быстро спросил Торп. — Э-э, похоже, его сын и ещё какой-то парень с портфелем. Только они трое. Торп представил себе длинную галерею с мягко освещенными колоннами и величественного Гамбино, быстро спускающегося по залитыми светом ступеням вместе с двумя другими мужчинами. Полицейские слоняются по лужайке, патрульные машины работают на холостом ходу, на подъездной дорожке стоит сверкающий черный лимузин, двери которого открыты, пока Гамбино не сядет, а затем они закрываются, плотные и темные, как гроб. — Встретимся на вертолетной площадке, — сказал Торп. — Отлично, — ответил Дистал и ушёл. Торп задавался вопросом, где в этот самый момент сидит Медрано и будет ли Гамбино жив через двадцать минут. Внезапно он почувствовал прилив острой энергии предвкушения и постепенное осознание изменения темпа своих эмоций. Он завел «Ванден Плас» и выехал со стоянки на бульвар Линкольна. Пройдет ещё двадцать минут или меньше, а скорее пятнадцать, прежде чем Гамбино поднимется в воздух. У Медрано оставалось совсем мало времени. Узнав тем утром о гексогене от Сисси Фаррелл, после всех спекуляций о том, как его можно использовать, Торпу показалось, что единственным возможным методом является взрыв с дистанционным управлением. Это был самый действенный способ добраться до Гамбино, не приближаясь к нему. А поскольку двадцать пять килограммов взрывчатки носить с собой было нелегко, само взрывчатое вещество должно было быть неподвижным и взорваться на расстоянии. Но как Медрано сведет вместе Гамбино и гексоген? Торп вспомнил самое начало: утро вторника, Люциуса Лопеса. Тот пробыл в Нью-Йорке три недели, наблюдая за передвижениями Гамбино, и собирал информацию о том, где, когда и как он путешествовал. Именно эти данные позволили текос расстерлять лимузин всего через несколько минут после того, как автомобиль выехал из ресторана, где часто обедал Гамбино. Только хитрость Уоркмэна спасла жизнь пожилого мексиканца. Окажутся ли собранные Лопесом данные бесполезными после неудачной попытки покушения? Если только Гамбино полностью не изменит схемы и привычки путешествий, чего он не сделал. Фактически, если только он не сменил место жительства, Фрэнк Гамбино жил, как и любой другой человек в городе, ему приходилось путешествовать по определенным улицам, чтобы добраться до определенных мест. Этого нельзя было избежать. Поскольку он часто бывал в районе Манхэттен-Уэст, какой маршрут он выбрал? Если не отклоняться в сторону, то там были только 5-я Авеню, Таймс-сквер, 23-я Западная улица, Юго-Западное шоссе. На самом деле, проехав мимо 34-й улицы и Пенсильванского вокзала, Торп ушел с дороги, 34-я улица была ближайшим и самым прямым маршрутом из Инвернесса в район Манхэттен-Уэст. Кроме того, это был самый близкий и прямой маршрут к вертолетной площадке, поэтому Гамбино выбрал именно его. Чем меньше времени он был на виду, тем меньше риск попасть в засаду. Манхэттен-Уэст. Торп дошел до пересечения с бульваром и посмотрел направо на закусочную Steak 'N Egg Kitchen, где всего пару часов назад появился Медрано. Как Биас узнает, когда взорвать гексоген? Если только tecos не удалось прикрепить к лимузину направленный звуковой сигнал, — что было крайне маловероятно, поскольку Гамбино больше не пользовался лимузинами Вальверде, — Медрано знал бы, когда взорвать, только по визуальному подтверждению того, что лимузин находится в непосредственной близости от взрывчатки. Гексоген нужно будет разместить где-нибудь вдоль Манхэттен-Уэст, где-нибудь в районе пересечения 34-й улицы и Пенсильванского вокзала. А Медрано мог находиться в любом из десятков зданий. Торп выехал на Манхэттен-Уэст. Он направился к подземному переходу Луфа, осматривая улицу в поисках мусорных баков, почтовых ящиков, распределительных коробок с дорожными знаками, всего, что было расположено близко к улице и достаточно большого, чтобы скрыть взрывчатку, прежде чем он понял, что в этом нет необходимости. Вертолетная площадка располагалась в парковой зоне недалеко от подъездной дороги, на другой, восточной стороне автострады. Гамбино не доедет даже до автострады. Более чем вероятно, что шофер Гамбино свернет на Парк-Драйв, образующую восточную границу парка, за пару кварталов до выезда на автостраду. Управляя «Ягуаром», Торп влетел в поворот и проскочил под автострадой, когда жёлтый сигнал светофора сменился красным. В этом месте улица превратилась в бульвар, разделенный травянистой разделительной полосой. Если взрывчатка должна была сработать против Гамбино в течение следующих нескольких минут, она должна была находиться по другую сторону разделительной полосы, на полосе движения в западном направлении. Притормаживая авто, Торп уставился на разделительную полосу. Даже при тусклом свете уличных фонарей он видел, что это была самая чистая полоса на десяток кварталов в обе стороны. Он, должно быть, проезжал здесь миллион раз, но никогда по-настоящему не обращал внимания на детали планировки. Деревья в парке были посажены в сотне ярдов или около того. Через квартал загорелся светофор, а затем улица сузилась до двух полос, пересекла железнодорожные пути и въехала в узкий и густо заросший лесом район Манхэттен-Уэст, который примыкал к Ривер-Оукс. Услышав слабый шум вертолётных винтов, Торп оглянулся и увидел мигающие огни вертолёта, приближающегося с севера. Вертолёт низко пролетел над автострадой и на мгновение завис над деревьями парка, прежде чем скрыться за ними из виду. Торп не мог этого понять. Это было не то, чего он ожидал. Возможно, взрывчатка была позади него, на другой стороне автострады. Возможно, Медрано промахнулся всего на несколько блоков. Возможно, глупому Гамбино снова повезет. Торп посмотрел через лобовое стекло и увидел мигалки патрульных авто, выходящих из заросшей деревьями части Манхэттен-Уэст и приближающихся к железнодорожному переезду. Дистал не преувеличивал насчёт защиты. Они практически захватили всю улицу. Фары первых двух патрульных машин были направлены вверх, когда они, двигаясь бок о бок, пересекли слегка приподнятые рельсы, а затем разъехались в разные стороны, чтобы перекрыть пересекающиеся улицы слева. Третья патрульная машина выскочила на рельсы, а за ней двигался лимузин. В первый момент выезда к железнодорожным путям лимузин словно застыл, а через пару секунд засветился фосфоресцирующим белым светом. Оранжевый солнечный свет освещал лобовое стекло и пассажирские окна изнутри, так что Торп, пристально всматривающийся в автомобиль, увидел силуэты фигур, сидящих совершенно вертикально, как будто с ними вообще ничего не происходило, а затем салон залил солнечный огонь, выходящий из окон. А потом произошел взрыв. И тот бесконечно малый промежуток времени, в течение которого мозг Ксавье фиксировал то, что он видел, уже давно прошёл, как раз когда это произошло…***
Последствия шока после покушения на Гамбино были политическими, заметными и, в конечном счёте, несущественными. Новости об убийстве пережили упадок средств массовой информации на выходных и были главной новостью в сетевых новостных программах весь понедельник и три дня подряд, попадая на первые полосы газет по всей стране. На следующей неделе это громкое дело получило широкое освещение в Newsweek, Time и US News& World Report. Политическое убийство — всегда большая история, но это конкретное убийство сразу же было признано имеющим более широкие последствия. В течение суток была создана специальная федеральная комиссия для проведения независимого расследования. Похоже, что у Фрэнка Гамбино действительно были друзья во влиятельных государственных кругах. Его смерть вызвала шквал праведного негодования со стороны членов Конгресса, чьи мрачные и сдержанные заявления были должным образом записаны камерами новостей и сохранены для потомков в Федеральном реестре. Когда журналисты потребовали комментариев, представитель администрации США отказался, заявив, что не хотел бы делать преждевременных выводов, но, по его мнению, это убийство ясно подтвердило утверждение администрации о том, что Центральная Америка и Мексика являются благодатными местами, откуда ультраправые террористы могут совершать акты насилия против Соединенных Штатов. Однако новой комиссии быстро стало ясно, что кровавая бойня, продолжавшаяся эти восемь напряженных дней, была спланирована и осуществлена не кеми иными, как правыми радикалами, и имела свои истоки в непроходимом лабиринте мексиканской политики и общества, где не всегда правили законы логики и здравого смысла. Энтузиазм комиссии быстро остыл. Недавние сизифовы усилия Управления по борьбе с наркотиками по налаживанию сотрудничества правоохранительных органов с Мексикой доказали, насколько невыносимым и бесполезным может быть расследование в этой стране. Тем не менее, комиссия направила вежливые дипломатические запросы и предложила сформировать двустороннюю оперативную группу. В ближайшие недели представители комиссии публично хвалили мексиканские правоохранительные органы за их «готовность к сотрудничеству», в то время как в частном порядке они пассивно наблюдали, как расследование увязло в трясине расплывчатых сообщений и вежливых, но непродуктивных встреч. Запросы к мексиканским властям о предоставлении информации об обществе под названием los tecos исчезли в пучине мексиканской бюрократии. Федеральное бюро Нью-Йорка с огромным облегчением отошло на второй план. Торп, видя, как продвигается расследование, попытался отвернуться от него. Он знал, что со временем это попадёт на последние полосы газет, а затем и вовсе исчезнет из поля зрения общественности. И все же он часто ловил себя на том, что задаётся вопросом, как Уоркмэну удалось избежать интенсивного полицейского обыска, последовавшего за убийствами в мотеле Golden Way, и как Биасу Медрано удалось выбраться из Соединенных Штатов. Но у него также был более убедительный интерес к одному из ключевых оставшихся без ответа вопросов этого дела. Жизнь Гуди Фрамп претерпела кардинальные изменения. Преследуемая тем фактом, что таинственное агентство использовало её для сбора разведывательных данных по неизвестным причинам, она была озабочена страхом, что в конечном итоге её убьют за её роль. Она полностью отошла от своей прежней бурной, громкой жизни и переехала домой, чтобы жить со своей пожилой матерью в маленьком каркасном домике под ореховыми деревьями. Она устроилась на низкооплачиваемую работу секретаря в комплексе стоматологических кабинетов и приложила все усилия, чтобы стать невидимой. Торп пытался заверить Гуди, что её опасения беспочвенны, но, по правде говоря, он и сам не был в этом полностью уверен. У него были свои собственные идеи относительно неуловимого Ричарда Элкина, и он через Имана Марсона инициировал осторожное, но всё более срочное расследование по определенным каналам Государственного департамента. Тем временем он поддерживал постоянную связь с Гуди. Каждый раз, когда она звонила в полицию, чтобы сообщить о странных машинах в её районе или о темных фигурах, скрывающихся по ночам на улицах возле дома её матери, Торп всегда появлялся с патрульными и оставался после этого, чтобы послушать её беспокойную озабоченность потенциальными убийцами. Гуди стала хорошо известна полиции, патрулировавшей её район. Ни одна из машин, которые она видела, ни один из записанных ею номерных знаков, ни один из мужчин, которых она описала, никогда не имели никакой связи друг с другом или с чем-либо еще, что вызывало хоть малейшее подозрение. Заговор против её жизни стал особым зверем её собственного воображения. Однажды ранним вечером в начале июня Торпу домой позвонил Иман Марсон. — Ксав, извини за беспокойство, но у меня в офисе человек, который хочет с тобой поговорить. Мысли Торпа в тот момент были где-то в другом месте. Он собрался и сразу почувствовал прилив адреналина. — Это связано с расследованием? — Верно, — голос Марсона был бесстрастно-деловым. — Мы можем поговорить у тебя? — Здесь не будет никого, кроме нас троих. — Я уже в пути. Торп проехал на «Ванден Плас» по душным узким улочкам центра города, сквозь медленное движение транспорта и стены огней, исчезающие из поля зрения в ночи над ним. Он припарковался в подземном гараже RepublicBank, затем поднялся на лифте на сорок восьмой этаж, где подошёл к двери номера с табличкой, на которой было написано просто «Юридическая контора». Он нажал черную кнопку рядом с дверью и прислушался к электронному щелчку. Толкнув дверь, он встретил Марсона в пустом вестибюле. — Возможно, это то, чего мы так долго ждали, — сказал Иман низким и многозначительным голосом, стоя рядом с Торпом. Галстук на нём был расстёгнут, а белоснежная рубашка под подтяжками сильно помялась от долгого дня за столом. — Я получил его звонок около двух часов назад. Он сказал, что хочет поговорить с тобой о расследовании, что он работает в Государственном департаменте. Я попросил его приехать. Когда он приехал, то назвал мне пару знакомых имен из дипломатической миссии в Мехико. Сказал, чтобы я позвонил им и проверил его. Я сделал несколько звонков. Он дал мне номера их личных телефонов. — И мы можем ему поверить? — Мы можем верить людям, которые за него поручились, — сказал Марсон. — Хотя я не думаю, что они имели какое-либо представление о том, почему он здесь. И они не спрашивали. У меня сложилось впечатление, что они привыкли к такого рода звонкам по поводу этого парня. — Марсон многозначительно поднял брови, затем повернулся и пошёл. Торп последовал за слегка округлившимися плечами Имана по короткому коридору мимо пустой ниши с креслами для ожидающих клиентов, теперь устрашающе освещенной индиго-свечением черных фонарей, оставленных для тропических растений. Город сверкал по ту сторону окон. Кабинет Марсона находился в конце коридора. Они прошли через офис администратора и вошли в номер Марсона. Когда они зашли, мужчина лет пятидесяти встал со стула, на котором он сидел перед столом Марсона. Он был высоким, примерно шести футов и четыре дюйма, с аккуратно подстриженными рыжими волосами, пронизанными сединой. Его румяный цвет лица, казалось, страдал от чрезмерного пребывания на солнце. Это была не та кожа, которая когда-либо загорала. Казалось, он был в крепкой физической форме, намного лучше, чем большинство мужчин его возраста; его глаза, бледно-серые и настороженные, с собственным любопытством считали интерес Торпа. — Ксавье Торп, — представил Марсон. — Это Карл Гейдрих. Гейдрих без энтузиазма улыбнулся, глядя в глаза Торпу, когда они пожали друг другу руки. — Располагайтесь, — сказал он с приветливой улыбкой, подталкивая Торпа к другому стулу, как будто офис был его собственным. Марсон обошёл свой стол. Хотя Торп начал расследование, этот человек просил разрешения встретиться с ним. Ксавье решил промолчать и позволить Хейдриху проявить инициативу. Казалось, Хейдрих привык так поступать. — Я останавливаюсь в Нью-Йорке всего на несколько часов, — многозначительно сказал Гейдрих. — У меня рейс из JFK в двенадцать тридцать, так что времени у нас мало. Он не сказал, откуда он и куда направляется. Торп изучал его лицо, на котором проступали черты «пожилого» человека. В нем не было заметно никакого беспокойства, и у Ксавье возникло ощущение, что фамильярность манер Гейдриха объяснялась скорее тем, что он был постоянным путешественником, привыкшим знакомиться с людьми, чем тем, что он был экстравертной личностью. В нем чувствовалась уверенность в себе, которая отличала его от уверенного в себе руководителя. Торп предположил, что он был человеком, привыкшим попадать в нестабильные ситуации, быстро оценивать их и брать под контроль. — Я перейду сразу к делу, мистер Торп, — сказал Гейдрих. — Мистер Марсон уже посвятил меня. — на мужских губах промелькнул проблеск улыбки. — И я уверен, что он уже сказал вам, что я работаю в Госдепартаменте. Некоторые люди там думают, что Вы имеете право на определенные разъяснения относительно Ваших запросов. Я здесь, чтобы попытаться ответить на любые вопросы, которые у Вас есть. Он остановился, посмотрел на Марсона, а затем снова на Торпа. — Это должно быть не сложно, — сказал Торп. Он не собирался больше ничего говорить. Он чертовски хорошо знал, что Гейдрих был досконально знаком со всеми сообщениями, инициированными Торпом. Не было смысла тратить время, притворяясь иначе. Ксавье молча посмотрел на Гейдриха. Приглушенное выражение смущения медленно возникло на лице Гейдриха, а затем исчезло. — Хорошо, — сказал тот, скрещивая одну ногу на другую и придавая ей толчок с помощью руки, упирающейся в заднюю часть колена. — Вы знаете, что можете верить тому, что я говорю, но Вам придется довольствоваться… сокращенной информацией. После того, как я закончу, мы будем считать, что Ваши опасения удовлетворены. Вы понимаете это? — Я так думаю, — ответил Торп. — Хорошо. Я не собираюсь читать Вам лекцию по международным отношениям, — сказал Гейдрих. — Я знаю, что вы оба осведомлены о чувствах администрации по поводу важности Центральной Америки и Мексики для нашей национальной безопасности. До последних нескольких лет этот вопрос не вызывал большого внимания средств массовой информации, но такое же отношение разделяли и каждый президент в этом столетии. — В результате сбор американской разведывательной информации имеет долгую историю в Мексике. Наша сеть orejas — разветвлённая сеть агентов там не имеет себе равных во всем мире. Мы хорошо платим им за то, что они делают. С их беднейшей экономикой, такой, какая она есть, их нетрудно завербовать. Они есть в профсоюзах, в университетах, в диссидентских группировках, в полиции, на всех уровнях государственного управления… на всех уровнях. Очень немногое происходит там без того, чтобы мы не предвидели его развития заранее. Иногда мы можем повлиять на события незначительными способами, иногда — нет. Иногда мы хотим этого, иногда — нет. — Гейдрих полез во внутренний карман пиджака и достал пачку сигарет. Вытряхнул одну и вернул пачку в карман. Из другого кармана он вытянул зажигалку. Но не зажег сигарету. Вместо этого он взмахнул ею, не торопясь курить. Он снова скосил глаза на Марсона, а затем остановил взгляд на Торпе. — Фрэнк Гамбино, — сказал Гейдрих, — Был одним из таких источников внутри администрации президента. Внутри текос… — это был Даниэль Ферретти. Торп был потрясен. Гамбино?! Да. Он предполагал это. Но Дэниел Ферретти? Господи, это было неожиданно. Его мысли вернулись к недавним событиям. Учитывая то, что произошло, он не мог понять никакого смысла в роли Ферретти. Правда, или та её малая часть, которую собирался раскрыть этот человек, будет сложной. Торп ждал. Гейдрих спрятал зажигалку в карман. — Когда в 2020 году закончился основной срок мексиканского президента, его администрация оставила след финансовых скандалов. Некоторые из людей, с которыми мы работали, включая Гамбино, были глубоко в этом замешаны. Мы помогли им выбраться из страны. Многие из них бежали из Мексики вместе с огромными суммами денег. Мы полагали, что это их бизнес, мексиканский бизнес. Мы не вдавались в вопрос о законности владения этими средствами. Это было за четыре года до государственного переворота в Мексике. Тогда всё было по-другому. Они помогли нам, поэтому мы отвечали им взаимностью. Никаких моральных рассуждений, только бизнес. Некоторые из них оказались здесь, в Штатах, но оставили после себя много врагов в Мексике. — После того, как у страны было некоторое время, чтобы оценить ущерб, увидеть реальный размер своих финансовых потерь, текос назначили себя ангелами-мстителями. Причины слишком сложны, чтобы вдаваться в них, но в конце концов мы узнали о заговорах с убийствами… — мужчина выдохнул. И почти сразу продолжил. — …хотя и не от Ферретти. В таких группах, как текос, более изменчивых и непредсказуемых организациях, мы держим более одного информатора. Но они работают изолированно, ни один из них не знает о существовании других — таким образом, у нас есть преимущество в различных точках зрения. В данном случае это имело решающее значение. Удерживая нас, Ферретти впутал себя. Потребовалась быстрая работа, чтобы разобраться во всем этом и получить общую картину ситуации, но мы это сделали. — Гейдрих глубоко затянулся сигаретой и выпустил дым в сторону. Казалось, он обдумывал свои слова, прежде чем заговорить снова. — Это поставило нас в интересную ситуацию, — сказал он. — Правда в том, мистер Торп, что Гамбино стал для нас проблемой. С момента приезда в Штаты он вел себя так, как будто наши люди были в долгу перед ним, хотя мы ясно дали ему понять, что рассматриваем возможность сотрудничества с ним и счеты между нами сравнялись. Он был исключительно сам по себе. Но Гамбино пытался доить ассоциацию, которую он должен был оставить за собой, используя свои прежние отношения с нами в качестве рычага в своих деловых отношениях. Очень рискованно. Это выход за рамки. Он назвал несколько имен, пытаясь заключить несколько сделок с недвижимостью. Слишком много имен. Он определенно стал обузой. Эта история с текос… ну, мы решили, что если они поймают его, мы не собираемся их останавливать, даже если они наделают много шума. Торп был ошеломлен во второй раз, поражен тем, что ему сказали это. Он посмотрел на Марсона, который глядел на Гейдриха с невозмутимым хладнокровием опытного психиатра. Если Иман и был шокирован, то был полон решимости не показывать этого. Тогда Гейдрих замолчал. Он посмотрел на Торпа и закурил, не подавая виду, что намерен продолжать. С тем, что Торпу показалось намеренной дерзостью, он притворялся, что высказал всё, что хотел сказать. Возможно, он почувствовал и внутренне разозлился надменным молчанием Торпа. Гейдрих был не из тех людей, которых можно превзойти в тонкостях игры. Он не был подчиненным, мальчиком на побегушках, пришедшим к Торпу, извиняюще поджав хвост, чтобы сообщить о неосмотрительных действиях Государственного департамента. Если Торп чего-то от него хотел, ему, ей-богу, следует об этом попросить. По всей вероятности, Гейдриха вообще возмутила необходимость приехать сюда. — Я беспокоился, — любезно сказал Торп, — О Гуди Фрамп. Она работала на вас, не так ли? Гейдрих полукивнул головой. — Да, — сказал он. — Она точно была нашим агентом. Мы некоторое время следили за ней. Мы завербовали её, как только смогли, после того, как начали подозревать Ферретти. Хотя мы уже знали о существовании заговоров с целью убийства, мы позволили ей «открыть» их для себя. Мы, э-э, думали, что это даст ей мотивацию, которой в противном случае у неё не было бы. Кроме того, мы не могли рассказать ей слишком много. Не то чтобы она не была профессионалом. Мы от неё требовали подробности. Видит Бог, у нас их было чертовски мало, прежде чем она вмешалась. Но она достала их для нас. Она была хороша, чертовски хороша. Торп вспомнил сальную ухмылку Вальверде, когда он смотрел на Гуди, в её полупрозрачном розовом шелковом платье. Он представил их двоих обнаженными на коричневом диване: бледные ягодицы Вальверде, гладкие колени Гуди. — Каждый раз, когда Вальверде раздевался, — сказала она тогда Торпу, — Ее тело становилось страховым полисом жизни Пагсли и дяди Фестера. Торп заставил свои мысли вернуться в настоящее. — Элкин был вашим человеком. Гейдрих кивнул. — И ФБР действительно ничего об этом не знало. Гейдрих покачал головой, но не стал вдаваться в подробности. Он вернулся к Гуди. — Мы знаем, что она обеспокоена своей безопасностью, — сказал он. — Это и не обязательно. Она поступала правильно для правильных людей. — "Правильное дело для правильных людей", — подумал Торп. — "Кто, черт возьми, поручил Гейдриху отвечать за мораль"?! — К чему тогда весь этот фарс? — Торп старался держать мысли в правильном направлении. — Что ж, возможно, с этим можно было бы справиться лучше, — признал Хейдрих. — Но у нас было не так много времени. Мы никак не могли рисковать и рассказать ей больше, чем уже сделали. — Вы следили за Биасом через Ферретти? — вмешался Марсон. Неловкая полуусмешка скользнула по уголку рта Гейдриха. — Это было похоже на любительскую игру, не так ли? Мы не были уверены, что он поступает верно и продуманно. Его последний шаг был своего рода неожиданностью. И это вывело вас вперёд в игре. Что было для нас неловко. До этого мы не думали, что у тебя есть шанс предотвратить убийство. Разум Торпа нёсся вперед, почти спотыкаясь, пока он пытался собрать всё воедино. — Значит, вы знали о Биасе Медрано, что он планировал и когда? Гейдрих пожал плечами и прищурил один глаз. — Это щекотливая тема. Мы знали это и не знали, — больше он ничего не сказал, и его ничуть не беспокоило то, что на этом всё и закончилось. — Полагаю, это ваш человек сообщил мне о мотеле, — сказал Торп. — Мне не удалось его отследить. — Верно, — Гейдрих потушил сигарету в пепельнице на углу стола Марсона. — Уоркмэн сводил нас с ума. Мы боялись, что он успеет получить информацию из Ариспе вовремя, чтобы остановить это. Мы знали, что вы не сможете этого сделать. Вы не могли прибегнуть к таким методам, а только так можно было заставить этого индейца заговорить. Жаль, что Уоркмэн добрался до него. Мы не думали, что это произойдет. По иронии судьбы, вы двое пытались добиться одного и того же, но по разным причинам. — И вы сделали ставку на текос. Какое-то время Гейдрих молча смотрел на Торпа. Затем он поднял руку и посмотрел на часы, а затем снова посмотрел на Торпа. — Вот и всё, — усмехнулся он. Вопросов больше не было, стояла звенящая тишина. Торп посмотрел на Марсона, который вынул из кармана шариковую ручку и начал что-то чертить на листе бумаги. Его невозмутимость исчезла. Он казался смущенным и не поднял глаз. Торп боролся с нарастающим гневом, с несколькими противоречивыми чувствами. Злость на себя за такую реакцию, набожность, которую он не мог оправдать, негодование, граничащее с лицемерием. То, что нужно правильным людям. Хейдрих вёл сложную игру в крупном масштабе, и Торп напомнил себе, что он не в том положении, чтобы судить. Он знал по опыту, что такие состязания иногда требовали принятия жёстких моральных решений, которые, оглядываясь назад, казалось, полностью сводили на нет их первоначальную цель. И он знал, что легче критиковать кого-то другого за принятие таких решений, чем принимать их самому. Он не имел права испытывать те чувства, которые испытывал к Гейдриху. Но ничего не мог с собой поделать. Ксавье посмотрел в окно на город — огни, похожие на искры разбросанных костров, — и внезапно почувствовал себя подавленным. Слишком многое нужно было понять, и Торп понимал слишком многое. Слишком много тайн, слишком много жестокости и цинизма. Он встал, но не мог заставить себя заговорить с Гейдрихом, даже взглянуть на него. Он чувствовал себя прозрачным, как будто его отчуждение, его гнев и пустота, его отвращение к Гейдриху были сразу очевидны. А потом он понял, что ему всё равно, ему наплевать. Никто ничего не сказал, когда Торп вышел из комнаты, его движения были бесшумными, смягченные ковром длинного темного коридора.***