Это не ответ

На Мидориме джинсы. Не то чтоб кто-то запрещал ему носить джинсы. Да у Такао и у самого в шкафу валяется три пары. Но картинка все равно поражает воображение. Он видел Мидориму любым, даже абсолютно голым — в душевой после тренировки. Но от того, каким узким и длинным кажется бедро под светло-голубым денимом, чешутся кончики пальцев. — Такао, фильм. — Что? — Включи уже его. Не дождавшись реакции, Мидорима возводит взгляд к потолку и щелкает пультом сам. — На тебе джинсы, — решает озвучить Такао. Джинсы остаются на месте и легче не становится. — Сейчас выходные. Я постирал школьную форму. Тебе тоже стоило бы. — Ага. Стирка — это последнее, что занимает мысли Такао. Даже в самых скромных его фантазиях Мидорима приспускает джинсы, словно в рекламе, демонстрируя широкую резинку белья. — Пить хочу. Принести тебе колу? — не дожидаясь ответа, Такао срывается с места. Хорошо бы засунуть себя в холодильник целиком, а не просто приложить ко лбу жестяную банку. Надо возвращаться. На экране маньяк преследует миловидную молодую девушку. Такао чувствует с ним неожиданное духовное родство. — Держи, — он падает на диван, роняя банку на колени Мидоримы. Тот недовольно шипит, когда покрытая конденсатом жестянка оставляет влажный след на ткани. — Ты близко, Такао. — Что? Удивление вполне искреннее — он и сам не заметил, как придвинулся. — Ты близко. От тебя... жарко, — с какой-то трудноопределимой интонацией произносит Мидорима. — Тебе неприятно? — ответ может оказаться самым оскорбительным, но тощее бесконечно длинное бедро заканчивается острым коленом, и Такао просто не может отодвинуться. — Мне... Нормально. Просто жарко. — Тебе не неприятно, — переформулирует Такао в свою пользу. Киношный маньяк куда-то тащит оглушенную жертву. — Шин-чан, можно я тебя потрогаю? Теперь уже недоумевающие «Что?» выдыхает сам Мидорима. Не то чтобы это случалось в первый раз, но ещё никогда они не обсуждали вслух эти странные прикосновения, явно выходящие за рамки. — Где? — совершенно ледяным голосом уточняет Мидорима, немигающе глядя в экран. Не на Такао, ни в коем случае. — Здесь, — вместо того, чтобы грязно облапать вожделенное колено, Такао берет Мидориму за руку. Затянутые тейпом тонкие пальцы. Переплетает их со своими и укладывает на свое бедро. Нужно было выбирать романтическую комедию. Мидорима сидит рядом неподвижной восковой статуей. В сюжет вторгается офицер полиции, отчаянно флиртующий с официанткой. Такао выдерживает минут пять, а потом начинает сосредоточенно поддевать ногтем уголок тейпа. — Перестань сейчас же, — Мидорима так и не удостаивает его взгляда, но нервно дергает плечом. Такао содрал бы этот тейп за один урок. Невозможно, когда что-то мешает, когда есть истрепавшийся уголок, за который так легко потянуть, разматывая тонкую ленту. — Шин-чан, ты обещал, что можно будет потрогать. — Я не обещал... Просто... Не отказал тебе. — Шин-чан... Край тейпа подается. Мидорима испуганно вздрагивает, но не отнимает руку. — Я верну, как было, — врет Такао, сразу же путая тонкую ленту. Кожа под ней горячая и такая нежная, что Такао кажется — не он разминает подушечки чужих пальцев, а его невесомо ласкают, дергая нервные окончания неудержимой дрожью. Нужно было тоже надеть джинсы, а не тонкие спортивные шорты, не скрывающие совершенно ничего. — Я сейчас умру, — объявляет он вслух. — Героиню спасут в конце, ты же сам мне вчера пересказал все спойлеры, — Мидорима переводит на него удивленный взгляд. — Я сейчас умру не поэтому, — объясняет Такао. — Шин-чан? — Что еще? — Тебе правда совсем не нравится, когда я сижу рядом? Мидорима прочувствованно громко вздыхает, пытаясь отнять у него ладонь, но Такао не выпускает ее. — Шин-чан... Ты с кем-нибудь целовался? На экране две машины пытаются догнать друг друга, страстно подвывая сиренами. Мидорима находит пульт и отключает звук. — Мы в старшей школе, Такао. — Это не ответ. Такао уверен, что, будь он девушкой, то моментально повис бы на шее у Мидоримы. Скорее всего, именно повис бы, учитывая разницу в росте, но это уже нюансы. И обязательно позволял бы обнимать себя за талию. Может быть, даже лазить под юбку, если, глядя на Мидориму, кто-то способен вообразить, что он полезет девушке под юбку. Впрочем, даже оставаясь парнем, он может сказать, что Мидорима красивый. До безумия красивый, длинные ноги, узкие бедра, плоский живот с напряженными мышцами. Плечи... Если смотреть на него во время урока, то сразу и не вообразишь эти плечи. Мешковатый форменный свитер скрывает их. Но Такао видел всё: как прохладные капли воды стекают по спине, как липнут к шее мокрые волосы, как темные волоски спускаются дорожкой к паху, а там... Он шумно сглатывает, так и не догадавшись открыть банку колы. — Что будет, если я тебя поцелую? Мидорима вздыхает, нервным жестом поправляет очки. — Ты задаешь странные и глупые вопросы. — Это снова не ответ. Задержав дыхание, Такао срывается с места и перекидывает колено через бедра Мидоримы. Не усаживается на него всем весом, а нависает сверху, готовый, что сейчас его сбросят на пол. Ничего не происходит и через пару секунд он позволяет себе упереться ладонями в широкие плечи. — Если ты не готов, то мы можем подождать, Шин-чан, ты просто скажи, я же даже не обижусь, если тебе пока не хочется. Он видит челку Мидоримы, но не его лицо — тот опускает взгляд, как будто сосредоточившись на своих ощущениях. Ладони неуверенно ложатся на талию Такао, но, словно обжегшись, сразу отпускают ее. — У тебя ужасная привычка говорить вслух... неприличные вещи. — В этом нет ничего неприличного, — возражает Такао, машинально садясь, чтобы оказаться с Мидоримой лицом к лицу. У него на коленях. В этом явно есть что-то неприличное. — Шин-чан, а ты мог бы узнать меня, если будешь без очков? — Конечно, мог бы, ты не прекращаешь болтать. — Тогда можно я их с тебя сниму? Мидорима не выглядит согласным и не произносит больше ничего. Но и не сопротивляется, когда Такао мягко тянет за дужки очков. — Впервые вижу тебя таким, Шин-чан. — Не неси ерунды, мы были вместе в душевой. — Ладно: впервые могу тебя рассматривать. — Это звучит странно. — Если бы мы спали рядом, я мог бы смотреть, как ты спишь. Руки Мидоримы все-таки возвращаются на его талию, удерживая от падения. — Говоришь как тот киношный маньяк. — Вечно ты обижаешься, Шин-чан... — Я не обиделся. Ресницы длинные и пушистые. Они касаются щеки Такао. Губы такие мягкие, страшно прижаться к ним своими, обветренными и потрескавшимися. Очки отправляются на кофейный столик, чудом не свалившись с края, потому что Такао не смотрит, куда их кладет. — Сейчас ты меня видишь, Шин-чан? — Конечно, нет, ты же лезешь мне прямо в лицо. Я вообще ничего не вижу, — дыхание Мидоримы касается его губ. Вроде бы просто слова, но уже почти ласка. — Прости... Ты такой красивый... Такао и сам не может разглядеть толком чужого лица, но чувствует, что Мидорима хмурится. Не верит, что правда красив? Не хочет сидеть без очков? — Если это твой первый поцелуй, то он должен быть... — Заткнись, — Мидорима давит ему на загривок, совершенно неожиданно преодолевая и без того ничтожное расстояние между телами. На секунду Такао кажется, что сейчас он все-таки окажется на полу, но потом головокружение проходит и он понимает — они целуются. — Неудобно, — Мидорима удерживает его за талию и за плечо, сползая ниже по спинке дивана. Теперь Такао снова может смотреть на него сверху вниз. Непривычно. — У тебя остались следы. Вот здесь, — касается пальцем переносицы Мидоримы, заставляя того зажмуриться. — Можно я поцелую тебя второй раз? — Даже третий и четвертый — если ты собрался спрашивать разрешения на каждый. — Шин-чан, у меня... — Я знаю, — чужая ладонь без подсказки находит его напряженный член. Замирает, словно Мидорима слишком поспешил и сам еще не успел понять, готов ли к этому прикасаться. Но потом осторожно гладит сквозь ткань. — Шин-чан, — пальцы непроизвольно цепляются за футболку Мидоримы, и если он надеялся, что она останется идеально выглаженной, то сильно просчитался. Машинально, словно топчущийся на месте кот, трогая жесткие мышцы плеч, Такао думает, что поторопился объявить, что «умирает». Время действительно умирать настало сейчас, когда Мидорима трогает его сквозь шорты. А потом опрокидывает на спину. Дыхание перехватывает, но не от удара о мягкие диванные подушки, а от ощущения, как легко им распорядились, подняли, подтолкнули, уложили на лопатки. Мидорима выше ростом — это не новость. Но никогда раньше он не показывал этого внезапного физического превосходства. Он не ложится сверху, нависает, опираясь на локти, и Такао не уверен, чего хотел бы: ощутить вес чужого тела и бедро, тесно вжимающееся между ног, или оставить все, как есть, потому что, если Мидорима уляжется на него, то между телами вряд ли удастся протолкнуть даже ладонь. — Что мы делаем? — произносит Такао. Тут же прикусывает губу и хватает Мидориму за талию, не позволяя отстраниться. — Нет, нет, не так... Что мне сделать дальше? — Не имею ни малейшего понятия, — произносит Мидорима охрипшим голосом. Такой непривычный, без очков, без школьной формы, он кажется собственным братом-близнецом. Но не имеет понятия, что дальше — и Такао как-то сразу расслабляется от этой фразы. Ничего страшного не случилось. Расстегнуть чужие джинсы оказывается легче, чем стащить их с бедер. — Меняемся, — произносит Такао, легко, словно на баскетбольной площадке. Едва ли ему удалось бы ответно опрокинуть Мидориму на спину, но тот не сопротивляется. Позволяет стянуть с себя джинсы. — Шин-чан, можешь остаться так? — Такао запускает указательный палец под резинку белоснежного носка. Мидорима замирает — в полуснятых джинсах, задравшейся футболке и носках. — Что за глупая фантазия? Он поджимает пальцы, когда Такао пытается погладить узкую ступню. Джинсы падают на пол мятым комком — Такао приходит в безмолвный восторг от такого нарушения всех правил. Впрочем, носки отправляются следом за ними. — Ты нервничаешь, да? Мидорима машинально тянется к лицу, чтобы поправить дужку очков, но обрывает этот жест. — Твои родители могут вернуться в любую минуту, а мы в гостиной, и я даже... Даже не знаю, где мои очки. «И джинсы», — мысленно добивает Такао, но не произносит вслух. — Они не вернутся да завтра. До обеда. Длинная футболка, прикрывающая голые бедра, кажется в этой картине совершенно лишней. Такао запускает под нее ладонь, трогает ребра, обрисовывает их пальцами. Потом, издав жалкий сдавленный звук, подскакивает, чтобы начать стаскивать с себя шорты. — Шин-чан, — торжественно и драматично произносит он. — Что ещё? Мидорима оказывается не только сильным, но неожиданно... тощим. Лежать на нем — это ежесекундно натыкаться на колени, локти, ребра, тазовые кости. В противоположность им член оказывается тяжелым и толстым. Такао испуганно нащупывает его, гладит кончиками пальцев головку, немигающе пялясь в лицо Мидоримы. — Будет очень глупо сказать, что я не могу представить? — Что не можешь представить? — Мидорима жмурится от ощущений, но заставляет себя распахнуть глаза в ожидании ответа. Такао перехватывает его член в руку, тот ложится удобно, горячо, тяжело. — Не могу представить, как смогу это в себя засунуть. Шин-чан, ты обидишься, Шин-чан? Это же не значит, что я не смогу, просто сейчас... — Помолчи, — одна ладонь Мидоримы накрывает его рот, другая отталкивает ласкающую руку. — Просто остановись и не делай все еще более неловким, чем уже есть. Никакой трагедии не успевает произойти. Мидорима перехватывает оба их члена в свою ладонь. Несколько раз неловко пытается двинуть рукой, Такао сдвигается выше, чтобы сделать удобнее. Пальцы без тейпа нежные-нежные, невесомо растирающие влагу по головке члена. Совершенно непонятно, зачем такие чуткие пальцы нужны равнодушному баскетбольному мячу. Особенно, когда есть Такао, вздрагивающий от каждого касания. Подающийся навстречу ласкающей руке так, что Мидорима шипит сквозь зубы. Даже не слишком обидно кончить первым. Такао с облегчением выдыхает и прижимается к губам Мидоримы поверхностным нелепым поцелуем, не позволяя тому остановиться. Накрывает мокрые пальцы своими, подталкивая новые и новые движения, пока Мидорима под ним не вздрагивает всем телом. Липко. — Я дам тебе свою футболку, Шин-чан, — Такао обессиленно скатывается в узкую щель между спинкой дивана и плечом Мидоримы, потираясь лбом об это плечо. Стереть пот и по-кошачьи пометить прикосновением. — На меня не налезет твоя футболка. — Не порти момент. Я все равно тебе ее дам и заставлю надеть. — Не заставляй меня думать, что просто хочешь получить мою грязную футболку, — пальцы Мидоримы взъерошивают его челку. Такой непривычный жест. Нежный? — Не говори такие смущающие вещи, Шин-чан... Это я... Должен говорить смущающие вещи. — Лучше найди мои очки. — Нет уж. Ты меня увидишь и я умру от стыда, — Такао сосредоточенно вцепляется в чужую руку, вяло думая, что нужны им вовсе не очки, а плед, потому что лежать уляпаными спермой и без штанов... — Я тебя не просто вижу, ты на мне спишь, Такао. Такао? Не вздумай засыпать... Плечо всё-таки выскальзывает из-под щеки, становится ещё холоднее, но затем сверху опускается плед. — Я не сплю, — врет Такао. Нельзя засыпать в такой момент, нужно запечатлеть его в памяти целиком. — Я сейчас проснусь. А футболки в шкафу справа. Но никаких удаляющихся шагов не слышно и теплая ладонь снова гладит его по волосам. А на экране уже не меньше часа висят замершие титры.