***
Мимо лестницы постоянно кто-то проходил, а ещё по ней поднимались, и тогда первая ступенька смешно скрипела. Это Джие рассказала Фэнг. Она же привела её в этот тёмный закуток и велела сидеть тихо, чтобы их не заметили. Они с Фэнг затаились за плетёными корзинами и наблюдали, как живёт лестница. От глаз сверху их закрывала циновка, наброшенная на корзины, и от этого было совсем темно. Джие нравилось. В полумраке виднелись смазанные очертания Фэнг, а глаза у неё блестели. По лестнице то и дело подымались и спускались люди. Кто именно — Джия не знала, она не видела лиц, а даже если б видела, то всё равно смазано, и не отличишь одного от другого. Да и не знала она людей по именам, только маму, Фэй с Фэнг и пару маминых служанок. А народу здесь, оказывается, было так много, что, пожалуй, они бы все и в комнату не поместились. Джия видела, что обувь у всех стала тёплой — особенно ей понравились башмачки у служанок: плетёные из соломы, на тонких ремешках и обёрнутые кожей. Соломенные края выглядывали из-под тёмной кожи, словно солнце из окна. Фэй и самой Джие велела надевать вместо лёгких туфель кожаные сапожки, обшитые мехом. Мех был смешной, и Джия любила выдёргивать его из обуви, за что получала от Фэй по рукам. А ещё все теперь носили тёплые штаны и длинные рубахи. Это потому, что становилось холодно. Мама говорила: идёт зима. А вместе с ней Джие исполнится три года. Откуда-то из коридоров пахло вкусно-вкусно, Джия сначала хотела пойти туда, но Фэнг уговорила её свернуть к лестнице. Она сказала, что там, откуда пахнет, это кухня. А под ними — прачечная, от того-то здесь и стоят корзины. Прятаться здесь было по-особенному интересно. Впрочем, Джия ещё ни от кого не пряталась и такое любопытное занятие открыла для себя впервые. Увлекало просто с головой. Фэнг так хорошо видела и так здорово всё умела, что по пути к лестнице без проблем прятала Джию от чужих глаз, затаскивая за угол или за меж мебелью. Она сказала, что так надо, что от взрослых надо прятаться, иначе они скажут не мешаться и отправят обратно в детскую. Джия с восторгом приняла эту идею. Фэнг со знанием сказала, что люди вообще-то часто прячутся, что вообще-то деле так играют. Вот она, например, во дворе около дома очень хороша в прятках, ребята почти никогда не находят её первой. А всё потому, что Фэнг знала, где можно отодвинуть доску, чтобы спрятаться за забором, и где в густом кустарнике ветви образуют купол, чтобы под них можно было залезть. Джия слушала и с трудом верила, что где-то там, за дверьми после длинного коридора и уж тем более дальше сада, есть такие места. Она не могла понять, почему где-то ещё помимо её сада растут кусты и цветочки. А уж поверить, что там живут такие же маленькие, как она и Фэнг, было совсем невозможно. Ну не было же больше таких, только большие люди. Вокруг ведь лишь такие, как мама и папа, никого маленького больше нет. Джия едва могла представить, что за садом вообще что-то находится. Ну как-то… Не представлялось. Фэнг уверяла, что на самом деле сад и коридоры — не всё, что существует, что поместье (она так называла дом Джии) вообще-то куда больше и даже если долго-долго идти, может, и не обойдёшь его вокруг. А за ним ещё столько всего, не один сад, не одно поле (а что такое поле, Джия вовсе плохо понимала), много-много дорог, деревня и даже целый рынок. И, заверяла Фэнг, конечно же, там есть не только взрослые. Джие плохо верилось, казалось, что дом у них и так огромный — вон какое всё большое, потолки такие высокие, что Джия едва могла различить на них узор, а уж какие длинные коридоры и какие громадные двери подчас попадались. А Фэнг уверенно говорила, что если выйти наружу и идти, пока не устанешь, то покинешь поместье и дойдёшь до её с Фэй дома. А оттуда и до соседней деревни недалеко, а уж что будет после, и сама Фэнг не знала. От этих слов голова шла кругом, Фэнг как-будто придумывала и врала. Такого попросту не могло быть. Джия же не видела. Но Фэнг была так убеждена в своих словах, что расстраивать её не хотелось, и Джия послушно кивала. Но когда они спрятались под циновкой, про далёкие сады и маленьких, как она сама, сразу позабылось. Они с Фэнг следили, как по лестнице подымаются чьи-то ноги, слушали голоса служанок, шорох одежд и визг нижней ступеньки. И было так интересно, так здорово прятаться, зная, что тебя никто не видит, а ты видишь почти всё, что Джия затаила дыхание и внимала каждому шелесту. Захотелось поиграть вместе со знакомыми Фэнг. Игра в прятки, пожалуй, была хорошей. Фэнг тихо выдохнула и склонила голову, внимательно вглядываясь в проём между ребристыми стенками корзин. Джия увидела, как кто-то тащил корзину — сестру тех, за которыми они притаились. — Ой, там! — встрепенулась она и хотела протянуть руку между корзинами, чтобы показать, но Фэнг быстро убрала её руку. — У тебя пальцы белые, их видно хорошо, — нахмурившись, прошептала она. — Нас увидят и скажут, что сюда нельзя. Джия крепко задумалась, посмотрела на Фэнг и спросила таким же шёпотом: — А почему нельзя? Фэнг пожала плечами и снова уставилась меж корзин. Сидя на корточках, Джия переминулась с ноги на ногу — те уже начали затекать. К лестнице снова кто-то подошёл. В щель между корзинами видно было плохо, Джия прильнула лбом к рельефному боку и прищурилась. Она недавно поняла, что если глаза сощурить, то видно становится чуточку лучше. Около лестницы качнулась юбка из плотной ткани, а потом показались знакомые ботинки. — О, — обрадовалась Джия, — Фэй! А потом корзины раздвинули в стороны, циновка упала вниз и снова сделалось темно. Джия ойкнула и вскинула руки, чтобы скинуть её с головы, рядом завозилась Фэнг. — Тебя потеряли, — сказала Фэй не очень довольным голосом. Джия не поняла. Она наконец стянула с себя циновку и встала. — Почему? — Потому что вы потерялись. — Мы не терялись, — возразила Фэнг, выразительно подняв брови. — Мы гуляли. Фэй окинула её взглядом и отряхнула. — Когда в следующий раз будете гулять, скажи сперва мне, — велела она и принялась отряхивать от редкой пыли уже Джию, а потом подхватила ту на руки. — Тебя госпожа ищет. Джия недовольно засопела и заворочалась, пытаясь слезть. Её опустили на пол. — Я хочу здесь! — Мама зовёт тебя. — Ой, мама… А где? — живо спросила Джия и завертелась. Последнее время мама что-то была грустной, Джия из-за этого тоже расстраивалась. — Не здесь. Пойдём. И Фэй протянула руку. Джия ухватилась за её палец и потопала рядом. Фэнг со скучающим и весьма недовольным видом поплелась около стены. Джия потёрла нос рукавом и подумала, что соскучилась по маме. Они не виделись уже давно, с самого завтрака, после которого Фэнг как раз и учила Джию прятаться. Вдруг вспомнилось, что к ним домой давно не приходили. Джия любила, когда появлялись новые лица или кто-то, кого она не видела много-много дней. Она, конечно, и старые лица любила: и маму, и папу, и Фэй с Фэнг, и служанок с лекарем, но когда приходил кто-то, кто у них не жил, всегда было интересно. — А най-най приедет? — с надеждой спросила Джия. Най-най, папина мама, порой заходила к ним и приносила подарки. Но подарки Джие люди дарили всегда — папа приносил игрушки, красивые одежды, расписанную фарфоровую посуду и говорил, что всё оно для Джии. В общем, подарки приезжали часто, а най-най редко. А Джие очень нравился скрипучий, как старый пол, голос, седые косы и глухое бабушкино платье. — Не думаю, — спокойно отозвалась Фэй. — Все заняты. О том, что тот, что был ей нужен, сейчас занят, Джия слышала чуть ли не постоянно. И это вдруг так её расстроило, что она застопорилась и отпустила руку Фэй. — Ну, — буркнула Джия и капризно сдвинула брови. — Но я хочу. — Я знаю, но я не могу привести госпожу сюда, — сказала Фэй. — Она занята. Это Джие совсем уж не понравилось. Шмыгнув носом, она запрокинула голову и расхныкалась. Недавно совсем была радостная, а сейчас всё хорошее настроение пропало. Не меняясь в лице, Фэй схватила её в охапку и качнула. — Ты, кажется, устала. — Нет, — угрюмо пробормотала Джия ей в плечо, хотя ночью она плохо спала — мама почему-то никак не ложилась и всё ходила по комнате. — Хочешь есть? Джия помотала головой. Когда она хотела есть, она тянулась к завязкам у Фэй на груди, те легко развязывались. Но сейчас есть ей совершенно не хотелось. Фэй уткнулась лбом в её лоб и посмотрела ей в глаза. — Ладно. Но тогда не плачь. Най-най когда-нибудь приедет. Не будешь плакать? Джия немного подумала, кивнула и отвернулась. — Отлично, — сказала Фэй, поставила Джию на ноги и легонько хлопнула по плечу. Джия мигом ухватилась за её руку. — Теперь к госпоже. Фэнг-Фэнг, пошли!Глава 3. Прятки под лестницей
30 марта 2024 г. в 12:14
Ему нужна ещё одна дочь, на этот раз нормальная.
Фабин вдруг понял это совершенно ясно и подивился своей недавней недогадливости. Ведь это очевидно: если Джию выдать замуж на принца Зуко стало делом практически невозможным, то нужен второй ребёнок. Нормальная девочка, которая решит проблему. Да и по возрасту всё пока хорошо сходилось, вторая дочь, как он прикинул, будет младше принца года на три-четыре, самое то для невесты (но это, конечно, при условии, что Цинь Лу ничего не испортит). Фабин загорелся этой идеей, как свеча. Его едва не трясло от того, насколько простым оказалось решение. Теперь надо было добиться от Цинь Лу понимания, всецелого подчинения и посильной помощи.
Джие исполнилось три года, и надежд она уже не подавала от слова совсем. Она всё так же болела, оставаясь белой, глаза её выделялись на лице двумя тёмными пятнами, и выглядело то жутко, особенно на свету. В темноте-то ладно, всё сливалось, но днём Фабин к своему горькому сожалению отлично понимал, почему в около комнаты Джии служанки почти не появлялись. Коридор тот обыденно пустовал, только пара самых смелых горничных появлялись, чтобы убраться, и быстро исчезали. Джия была воистину проклятая девочка, она не была любима ни духами, ни обитателями поместья, ни собственным отцом. А раньше служанки ведь любили западное крыло, потому что там находились покои Цинь Лу. Она, как хорошая жена, занимала западное крыло, на которое солнца приходилось меньше. Правда, правда ли она хорошая жена, Фабин начал сомневаться.
Фабина разочаровывало, что Цинь Лу так поздно родила, детей у них не было целых пять лет. Но ладно бы она просто родила, так ребёнок ведь оказался дрянной. Подсунуть порченную дочь вельможе Куфэнми это надо постараться, это надо быть совершенно бесстрашной. Но Фабин знал, что Цинь Лу робкая как лань, поэтому такого непокорства ожидать не мог. Однако ж как случилось — его подставила собственная жена! И Фабин ждал, что она же всё исправит.
Теперь он навещал её каждую ночь и велел побыстрее одарить новой дочерью. Последнее время Цинь Лу от чего-то была грустна, и он пытался быть ласковым, женщины ведь любят такое. Долго целовал, шептал ей на ухо всякое разное, выдуманное на ходу, говорил, как она красива и что новая дочка должна пойти в неё. На самом деле особенной красоты в Цинь Лу не было, женщина как женщина. В меру стройная, в меру накормленная, чтобы выносить здоровых детей (с чем она справилась просто отвратительно), обыкновенное лицо, глаза как глаза, заплетённые густые волосы, худые мягкие руки, которые приятно гладили, скользя по телу. В общем — просто женщина. Фабин ценил в ней другое — покорность и скромность. От того, как кротко Цинь Лу опускала взгляд, он ощущал превосходство, и это было до жути приятно. А с каким немым обожанием она смотрела на него первый год после замужества… Она была юна и свежа, как цветок лотоса, ей только исполнилось двадцать, когда они сыграли свадьбу. А Фабину тридцать пять, и он понимал, что должен научить Цинь Лу тому, как правильно быть женой. И научил ведь, хотя самые важные качества в ней были заложены с начала, спасибо её родителям.
Но как бы хорошо Цинь Лу не вела себя сначала, сейчас она лишь огорчала. После рождения Джии она совсем пала духом. Она так плакала, когда он заслуженно упрекал её, так горестно встречала взгляд Фабина, направленный на Джию… Цинь Лу умывала лицо дочери своими слезами и оцеловывала её, словно хотела впитать мертвенную бледность в себя. О, ну тут уж ничего не поделать, сама виновата. Да и от чего ей грустить? Она ведь женщина, а женщины любят своих детей, какими бы уродами те не появились на свет. Фабину же было в разы хуже. Но он, как бы не переживал за своё туманное будущее и неясность, станет ли принц Зуко его зятем, держал себя в руках и не позволял себе, чтобы слуги заметили волнение на его лице.
А Цинь Лу ходила как в воду опущенная. Она, видите ли, переживала, что у Джии совсем нет друзей, что она не видела ничего, кроме западного крыла да сада с колодцем, и что девочка растёт в отчуждении. И это так выводило из себя, ведь Фабин пытался быть обходительным с Цинь Лу и уберечь Джию. Он защищал их обеих, а Цинь Лу, дура, совсем этого не видела.
— Да не нужно ей это! Зачем ей видеть что-то кроме сада, если она ничего не понимает? — пытался донести до неё Фабин. Он уже третий год подряд не мог убедить Цинь Лу и наконец вбить ей в голову эту простую истину. — Да и не любит она солнце!
— Но ей ведь так одиноко, — жалобно отвечала Цинь Лу, пряча взгляд. А взгляд у неё был печальный, как одинокая луна зимней ночью. — И она твоя дочка.
От этого слезливого вздора хотелось взвыть, и Фабин едва за голову не хватался. О, разумеется, Джия — его дочь, в верности Цинь Лу он не сомневался. Но что с того? Джия родилась не человеком. Она походила на белую ящерицу, таращившую красные глазёнки. Да, так бывало, что иной человек рождался уродом. Но Фабин считал ужасным бесчестьем то, что именно его дочь оказалась таковой. Ладно крестьяне, им-то всё равно, какоё ребёнок, но чем перед предками провинился он?
А Цинь Лу словно не видела его терзаний и гнула своё. Ах бедная их дочка, совсем одна, из друзей у неё девочка-прачка да фарфоровые куклы. Фабина это просто вводило в ярость.
Их разговоры заканчивались ссорами. Однажды Цинь Лу довела его, и Фабин припечатал кулаком по столу. Её это испугало. Цинь Лу просто сбежала, наверняка к Джие, чтобы поплакаться и заплести той белые волосы. Цинь Лу любила заплетать Джию, словно это её успокаивало. А Фабина уже ничего не успокаивало. Его жена не хорошая, его жена — полная дура. Ладно бы ещё была просто дурой, которая не мешается и делает, что ей говорят. Так нет, с появлением Джии Цинь Лу стала упёртой, будто обрела внутренний стержень. А раньше такого не было, раньше Цинь Лу и возразить ему не смела. Но после рождения Джии она переменилась, будто решила защищать дочь до конца, чего бы ей это ни стоило. Так самоотверженно, смешно и глупо.
Они долгое время обходились тем, что могли едва обмолвиться словом за день. Но когда Фабин решил про вторую дочь и когда их с Цинь Лу ночи стали бессонны, пришлось заговорить. Он пересиливал себя ради будущего, как бы неприятна эта женщина ему ни стала.
В их немногочисленные с Цинь Лу разговоры он внёс ясность, что ждёт от неё второго ребёнка, пока благосклонность Озая ещё цела, чтобы без проблем и лишнего шума подменить ему невестку. Фабин думал, что Озаю, в общем-то, наплевать, какая именно будет у Зуко жена, главное чтобы здоровая и послушная. В воспитании Фабин не сомневался, уж свою дочь он сумеет воспитать хорошо и правильно. А со здоровьем у Джии не вышло, так что надежда была на то, что вторая дочь не будет бела, как снег. Стало бы совсем дурно, если б Цинь Лу вдруг решила родить мальчика. Фабин не знал, что он сделает с ней, посмей она опять выкинуть что-нибудь.
Конечно, ради грядущего блага он был готов смириться и ждать от неё ещё одну дочь сколько нужно, но Фабин знал, что когда-нибудь наступит момент, после которого родить Цинь Лу уже не сможет никогда. А принести нового ребёнка побыстрее было в её интересах. Если в поместье кто-то смел позабыть свои обязанности, Фабин как полноправный хозяин напоминал тому, где его место. Цинь Лу это касалось в равной с прислугой степени. Она его жена, а не друг.