NirkaExtreme

      Женя сглотнула ком в горле, пытаясь расслышать голос Кая сквозь шум в голове.       — Дима, повтори, что ты сказал.       — Ты не плохая.       — Нет, не это.       Кай не мог поверить своему же внутреннему голосу, говорившему, что ей нужно. Подсказывающему, что он правильно понял её.       — Я люблю тебя, Жень, — прохрипел Кай.       Она накрыла его теплые губы, шумно вдыхая через нос и настойчиво углубляя поцелуй. Проникала в рот, чувствуя его легкое замешательство и сомнение. Конечно, он сомневался. А ей снова нужно было воспользоваться шансом, пока отвращение ушло на второй план.       Он признался ей в любви. Сука, он вытащил из себя уязвимость, выставил перед ней напоказ и получил лишь утешительный поцелуй, чтобы он не расстраивался. Просто потому что ей жаль его.       Сука, скажи же хоть что-нибудь.       Женя не могла сказать. Не могла выдавить ни слова. Даже своё дурацкое «не знаю». Только смотрела в его зелёные, полные горькой боли глаза, и думала о том, как жестоко поступила с ним. Позвонила ему. Заставила примчаться к ней, потому что ей было плохо. И заставила поверить, что она готова переспать с ним. Заставила быть с ней таким бережным и аккуратным, чтобы потом сказать, что ошиблась. Что она ошиблась вчера.

***

      — Я тоже ошибся, — тон Кая был таким, что Женя боролась с желанием зажмуриться и закрыть уши. Безжизненный и тихий, но достающий до самого сердца. — Я правда думал, что смогу отдать тебе всё до последнего и остаться рядом в любом случае. Но я не учёл того, что не получится быть рядом с патологической, блять, трусишкой, которая вечно убегает.       Женя вздрогнула, чувствуя, как кровь отливает от лица. Кончики пальцев неприятно закололо, а мышцы, сморщивающие брови, сильно свело от напряжения. Как бы ни старалась, она не могла бы вспомнить, когда Кай был ещё более пугающим. Когда в последний раз звучал так, словно ненавидит Женю искренне и всеми фибрами души.       Так и звучат люди, которым слишком больно.       — Что поделать, — жёстко усмехнулся Дима, глядя на её бледное лицо. — Себя не переделаешь. Да, Жень?       Она поджала губы, сдерживая свою боль.       — На протяжении всего времени нашего знакомства ты пыталась бежать. В первый день бежала — я тебя держал, — Кай сделал шаг, нависая над ней и заставляя чувствовать себя ещё ущербнее. — После дома Юры бежала — я злился. После того, как вернулась ко мне, всё равно потом захотела сбежать. Я отпустил. И сейчас бежишь, после того, как я попросил тебя пообещать, что ты не уйдёшь. Я же попросил тебя. Я же попросил. Только ты ничего не обещала мне. Ну и придурок я после этого, что надеялся на что-то, а?       Он сокрушительно выдохнул через ноздри, резко отстраняясь от неё и отходя как можно дальше. Больно взъерошил волосы, не думая об уровне применяемой к себе силе. Сжал зубы, чтобы не кричать. И шагал по комнате так яростно, как мог, вбивая себе в голову мысль, что она никогда не будет с ним. Она может быть около него. Может быть даже в его объятиях время от времени. Может хватать его за руку и бросать на него чувственные взгляды.       Но никогда, блять, никогда не будет с ним по-настоящему. Этому просто не суждено случиться. И она даже не виновата в этом. Она не виновата, что не любит его.       Он зажмурился, чувствуя вибрацию в груди. Рвущуюся наружу и разрывающую мягкие ткани. Причиняющую боль и застилающую разум.       Ну почему он надеялся? Почему позволил себе думать, что всё наладится и будет хорошо? Потому что она жалась к нему, как напуганный зверёк, давая ложное ощущения собственной важности для неё? Потому что шептала его имя, закатывая глаза? Потому что дрожала в его объятиях?       Почему, пусть скажет ему, почему?!       — Ты впервые не можешь сказать абсолютно ничего. Ты хоть понимаешь это? — Кай метнул к ней взгляд. Она так и осталась неподвижно стоять на месте, будто статуя. Бесчувственная или безжизненная, он уже не знал. — Всё ещё ждёшь момента, когда можно будет удрать? Ждёшь, пока я скажу тебе убираться, чтобы ты со спокойной душой могла это сделать?       Всё было не по-настоящему. Это было неправильно. Хочется сбежать.       — Жень, можешь валить на все четыре стороны. Не спрашивая разрешения у Юры, у меня, у кого бы то ни было. Или тебе так нужно сказать — можно? М, солнце? Можно, любовь моя. Проваливай, — проговаривая каждую буковку последнего слова, Кай знал, что падает с огромной высоты и с каждой секундой этого полёта разгоняется всё сильнее. И делает ей всё больнее. Ему так хотелось сделать ей больно. И так страшно было видеть отражение этой боли в зелёных глаза напротив. Только затормозить уже никак не получилось бы.       И всё, о чём Женя думала, пока он выплёвывал эти слова, это то, что заслуживает их. И даже больше. Не надо было вчера звонить ему. Не надо было вчера спать с ним. Не надо было целовать его. Не надо было…       Она использовала его.       И пока на её ладонях умирали остатки тепла его тела, она собирала крупицы смелости, чтобы выдавить хоть одно слово из себя.       Мне так сильно жаль.       Эти слова прозвучали бы как издёвка. Она не могла сказать ему это, но ей было больно. Больнее, чем если бы она ушла утром. Вот она и проиграла, оказавшись лицом к лицу с реальностью, в которой всё рушится, а она ничего не может с этим поделать.       Лучшая защита — это нападение. Или бегство, пока он спит. Худшее решение — это надеяться.       Она сделала шаг, сверля пустым взглядом пространство перед собой. И ещё один. Мир сузился до предела коричневого ковролина, выстилающего пол отеля. Она видела только его. Кай оказался где-то за пределами границ её мира. Как будто его и не было в этой комнате. Только он был тут. Смотрел на неё, в глубине души крича о том, чтобы она осталась. Чтобы подняла глаза на него и сказала, что не хочет уходить.       — Мне так сильно жаль, — из глаз текут стеклянные и горькие капельки, обжигая щёки. Но Кай на это не ведётся. Он уже достаточно натерпелся от этой женщины. Поблажек больше не будет. — Прости меня. Я ужасна, — она шагает в глубь квартиры, идя к нему. Голые ноги поддрагивают, выдавая нарастающий страх. Она хочет его обнять. Хочет, чтобы он утешил. Блять. — Кай, пожалуйста. Посмотри на меня. Я мертвая. Мне так сильно плохо, — она подошла к нему совсем вплотную. Голова приподнята, а слёзы уже давно не текут. Лишь тихий и безжизненный девичий голос. — Умоляю, утешь меня напоследок. У меня больше никого нет, Кай. Прошу тебя.       Кай стоит над ней, наседая. Он смотрит сверху вниз, поднимая подбородок всё выше и выше. Зубы плотно сжаты, чтобы, дай Бог, не начать орать как псих. Руки крепко сжаты в кулаки, а самого Кая аж трясёт от нарастающей ярости. Хочется прямо сейчас что-нибудь бросить в эту лицемерную суку. Желательно стеклянную вазу. Она чувствует, как его крепкое тело дрожит. Впервые дрожит он, а не она.       — Женя, любовь моя, — он знатно и резко смягчился. Женя чувствует подвох. Но только до тех пор, пока он не касается своей рукой до ее щеки, убирая выбившиеся черные волосы. — Убирайся отсюда нахуй.       — Но…       — Женя, пошла вон, я сказал, — с каждой секундой её присутствия, он злился пуще прежнего.       — Кай… ты не можешь просто…       «Пожалуйста, дай мне шанс. Дай мне только один шанс на то, чтобы попробовать всё исправить». В её голове на полной громкости проносились эти слова, но в реальности не могли вылиться даже в шёпот. Потому что она боялась снова обмануть его. Она не смогла бы ничего обещать. И не смела бы просить его о том, чтобы он снова поверил ей.       — Я молю тебя, убирайся отсюда. Уходи, блять. Уходи, пока я тебя голыми руками не убил! — он не слышал шагов ко входной двери. Это выбивало его из колеи. Это бесило. — Я клянусь, либо ты сейчас уходишь сама, либо будет плохо. Я клянусь, я перережу тебе глотку, если ты сейчас же не съебешь.       — Нет.       — Идиотка. Я не хочу делать тебе больно, но если ты сейчас же не унесешь отсюда свои ебаные ноги, тебе будет больно. О, ещё как больно. Это я тебе обещаю, любимая.