ДИМА
Оглядываюсь. Тихо, только собственное дыхание слышится. Темно. Смотрю на телефон, с трудом вытащив из кармана - три ночи. Синий. Весь в трещинах. Авария оставила свой след и на моём телефоне. Эта вещь слишком дорога мне и важна сейчас. Надо бы отдать в ремонт - да рука не поднимается расстаться. Эмиль бы посмеялся надо мной сейчас и назвал "романтиком погорелым". Но он слишком далеко, чтобы слышать мои мысли. На деле, кажется, когда мы рядом, он их слышит. Каждое словечко бесконечной вереницы раздумий. Но сейчас... Странные таблетки у Али... Но помогли же, заразы. В голове уже ни тревоги, ни переживаний, - только пустота. Ветер гоняет редкие мысли, что бессмысленны, как набор слов. Окно непривычно большое. За ним - ночь увядающего лета. Скоро осень. Только сейчас ощутилась эта тягомотная духота. Ощупав лоб, понимаю - весь мокрый. На ощупь добираюсь до ванной и умываюсь, не включая свет - глаза, точно знаю, не готовы к холодной вспышке старенькой, часто мигающей люстры. Что-то с проводкой не то, да руки до неё не доходят. А пока шёл обратно, глаза, попривыкшие к темноте, снова обнаружили Алю на том же месте. На холодном балконе. Не думая, иду к ней на полуватных ногах. - Заболеешь, - выдаю слишком резко ей в спину. - Всё будет нормально. Чего подорвался? - вяло парирует и переводит тему. - Ты в порядке? - Живая, как видишь. Серповидная луна освещает её профиль. Прекрасное женское лицо. Растрепанные волосы же принимают вид наэлектризованных и блестят, переливаются, поддаваясь лунному свету. Помявшись пару минут, снова задаю вопрос: - Что за таблетки ты пьёшь? - Седативки какие-то, - слабо пожимает плечами. Такое чувство, что ноги не удержат хрупкого тела и она свалится наземь. - Ты знаешь, я пил седативные, и они совсем не так работают. - Ты за таблетки узнать пришёл? - Аля рухнула в кресло, и, словно не ожидая, что удар её конечностей о ткань будет таким сильным, вздрагивает и расправляет плечи. - Нет. Пошли в квартиру. - Не пойду. Они все там, а я здесь никому не доверяю, кроме тебя. - Ты реально думаешь, что это кто-то из наших? - Теперь я в этом уверена. И даже знаю, кто это. - И кто же? - Полина, кто же ещё... - обречённо давит улыбку, что сразу же слетает с её бледного, как и та луна, лица. - Только вы расстались, как на тебе. Может, она, как и Сударь, догадалась? А может, знала всё ещё раньше, поэтому не уходила от тебя? - Какой резон ей не уходить, если она знает об изменах? И даже знает, с кем они? С этим знанием она уничтожила бы мою карьеру на "раз-два". - А я понимаю, почему. Потому, что любит. Начинаю понимать, к чему она клонит. - Ты тоже любишь Эмиля? - Конечно. Я даже готова простить ему... Тебя. Знаешь, почему? - Не знаю. Я бы не простил, даже такое. - Потому, что среди женщин я и Полина для вас - лучшие. Вы нас выбрали. Вы нас любили. Пока это казалось бредом, но сказать об этом я не решился. - А потом разглядели друг друга. Но ведь... Вздыхает. Долго думает. Смотрит прямо в глаза и чеканит: - Вы лучшие мужчины друг для друга. Мы лучшие женщины. Тут не может быть соперничества. Только выбор, что тебе ближе. Кто тебе ближе. Поэтому я спокойно это приняла - Эмиль любит мужчину, но это не значит, что он не любит меня. Это значит, что он любит два пола. Вступаюсь, находясь в экзистенциальном ужасе: - Любовь - это ведь совсем про другое... - Может, это мои извращенные мысли. Может, и Полина так не считает; может, я вообще ошибочно её обвиняю. Ты, главное, проверь, ладно? - Ты совсем плоха, Аля. - Знаю. Достает тонкую "женскую" сигаретку из фиолетовой пачки "Некст". Брови сами собой ползут на лоб. Щелчок зажигалки и полупрозрачный дым начинает вертляво разлетаться в воздухе. - Ты же не куришь. - Да это так. Пытаюсь понять, в чем вся прелесть курения. И, кажется, начинаю понимать. Она больше не похожа на ту Алю, что была до аварии. Она разбита вдребезги, и это тоже из-за меня. Я забрал её любовь. - Прости меня, Аля. - Не извиняйся за свою любовь. Эмиль этого не достоин.***
Ночь была долгой. Очень. Секунда сменяла прошлую, не торопясь приблизиться к утру. Хотя, выглянув в окно, можно было подумать, что уже полдень, но это обман, а до двенадцати - ещё семь часов. А до поездки в магазин - три. Я не знаю, что мне делать с Алей. Как помочь, что говорить... Она совсем другая. Она говорит по-другому, думает по-другому. И в её глазах можно прочитать, насколько же ей больно. И как же она скучает по Эмильке. Не меньше моего. Отхода от таблеток в виде спокойствия прошли, и я снова погрузился в тревогу. Как разрешить эту дерьмовую ситуацию? Что делать, если в чьём-то лице сегодня я, раздавая новые ключи, увижу предательство? Что мне будет, если я убью этого человека за страдания Эмиля и Али? Но, по такой логике, я должен и себя убить.***
ЭМИЛЬ
Бесконечно ворочаюсь. Бессонница съедает мозг, превращая его в кашу. Концентрируюсь на тихом сопении Андрея. Ему тут так спокойно... Наверное, это не первый его залет на пятнадцать суток. Всё время меня мучает одна и та же мысль: когда я мог трогать чёртов болторез? Не могу вспомнить, и всё. В голове стоит крик. Рык. Ор. Рыдание. От того, как дрожит тело, подрагивает и неуверенно стоящая на четырёх ножках металлическая "шконка". От стен воняет сыростью. По потолку ползёт паук, направляясь к попавшей в его сети мушку. Я не могу поверить, что я здесь. Меня пробивают приступы дереализации, а придурок с соседней кровати дважды пытался украсть у меня ингалятор, чтобы надышаться им и словить приходы. Спасибо Андрею за то, что он тут есть. Я бы уже с ума сошёл к хуям. В пять утра нас будят на проверку. Фсиновец входит, а затем, оглянув камеру, смотрит мне в глаза и холодно бросает: - Иманов, на выход. Внутри на секунду раздались фанфары и взрывы фейерверков. Может, это мой шанс на свободу, и меня отпустят? - А куда вы меня поведёте? - спрашиваю уже в коридоре. Чувствую, что меня в спину кто-то сверлит взглядом, а мельком обернувшись, вижу одобрительную улыбку Андрея. Он тоже, видимо, надеется на моё освобождение. - К следаку, - отвечает работник тюрьмы. - Какие-то новые обстоятельства по делу. А уже там, в кабинете главы тюрьмы, меня спускают с небес на землю. В кабинете прохладно и пахнет пылью. Но здесь быть приятнее, чем в камере. Солнечные лучи пробиваются сквозь старенькие, где-то поломанные жалюзи. Ёрзаю, слушая мужчину лет на десять-пятнадцать старше меня. - ...Ваша соседка снизу дала показания. Она видела, как сначала некий человек, чьё лицо ей неведомо было из-за капюшона, обрезал тормозные провода, а затем вышли вы. И после вас - Дмитрий. - Я же говорил, что это не я. - Но ваши отпечатки пальцев не оставляют места ни для одной версии, кроме как преступного сговора. Он выдерживает паузу. Я не в силах что-то ответить. - Может, чистосердечное всё-таки? - Это. Не. Я, - почти что рычу. - И я не дам признания в том, чего не совершал! - Вспомнили, откуда ваши отпечатки на болторезе? - Нет. Но вы же сами понимаете, что меня подставляют. Его заказали... - Да, на адрес офиса. С рабочего компьютера Масленникова, с его аккаунта, на его имя. Но мало ли что я понимаю? Даже если я "зуб дам", что это не вы, против закона не попрешь, Эмиль Вюсалович. - Допустим, я просто увидел коробку в коридоре, ощупал болторез и поставил его на место. Что это меняет? - Это вы вспомнили? - Это ситуация из головы. - Это ничего не меняет, вы правы. Просто достоверное воспоминание, возможно, могло дать нам какую-то информацию. В любом случае, мы всё выясним, и если вы действительно к этому не причастны, с вас снимут обвинения. - Какой мне резон садиться в машину, в которой я могу погибнуть? - Я, выступая у прокурора, тоже привёл это как косвенное доказательство вашей невиновности. И смог выбить вам освобождение до суда под подпиской о невыезде. Он наконец, впервые за наш разговор, улыбнулся. Совсем слегка, уголками губ, но я уловил эту улыбку. Я провел здесь всего четыре дня, но мне хватило с лихвой. - Вы провели здесь достаточно времени, - словно повторяя мои мысли, сказал мужчина. - Как вас зовут? - резко спрашиваю, - Вы простите, но когда вы впервые представлялись, я не запомнил... - Михаил Семёнович Заранков. - Спасибо вам огромное, Михаил Семёнович. - Охрана покажет, где ваши вещи и проводит на улицу. Подпишите только документы. Не читая, видя только заголовок "подписка о невыезде" чиркаю подпись на оригинале и копии. - Одна ваша, одна наша. Он держит паузу. Затем, глядя, как я, видимо, с очень счастливой мордой осторожно складываю листок пополам, задумчиво бубнит: - Надеюсь, я не пожалею, что поверил вам. Это вводит меня в замешательство. - А почему поверили? - Искренность - это то, что я умею определять исходя из опыта работы. И я вижу её в вас. Но даже самые матёрые ФСБ-шники ошибаются, что уж тогда говорить обо мне?***
Огромная связка ключей дребезжит в руке. Дима решительно входит в офис и в его голове лишь одна мысль:"С кого начать?"
Вдруг стук в дверь. Настойчивый, безостановочный. Не глядя в глазок, Дима отворяет железную дверь, и в его объятия влетает что-то слегка воняющее (после четырёх-то дней в одной и той же одежде), но родное. Масленников успевает только айкнуть, но увидев Эмиля, все мысли покидают голову. Тяжёлые ключи вылетают из руки и он только и может, что сжимать руки как можно сильнее, чтобы никто не смог отнять его мальчика из этих объятий.