Сборник AU и кинков по любимым Гомесу и Мортише

      — Хэй, Аддамс, Стив, может закатим на вечеринку? Здесь есть красивые девушки, давайте воспользуемся этим, и их удовлетворим, и себя. А? — заговорщически начал Тони, оглядываясь назад в окопе, чтобы посмотреть на товарищей.       — Я пас. У меня есть Мортиша. — ответил Гомес, покачав головой и нежно улыбнувшись при упоминании любви всей своей жизни. Хотя, жизнь грозилась стать никчёмной.       — Я, наверное, тоже. Мне нравится миссис Картер. — Стив немного нервно покачал головой и сложил руки на оружие.       — Ах, какие вы скучные! Стив, она не узнает. Да и вообще она замужем! — Тони взмахнул руками в неопределенную сторону, указывая на предположительное расположение мистера и миссис Картер. Он повернулся к Гомесу, прижимавшему свое ружье к голове и отсутствующе смотревшему на землю, — А ты? Ты помнишь нашу молодость? Шикарные вечеринки каждую ночь, океаны виски и горы девушек! Куда делся тот молодой Гомес, которого я знал?       — Я сейчас молодой тоже. — Гомес метнул на него, необычайно серьезный, взгляд и обратно уткнулся в пол. Настроение Тони, да и всех солдат, которые услышали ответ Аддамса, ухудшилось. Казалось, даже погода изменилась, солнце исчезло между облаками, завыл холодный северный ветер, безжалостно уносящий все раздающиеся звуки, и холодящий кости насквозь. Рядом с окопом села ворона. Она ничем не отличалась от других ворон, такая же пушистая и черная, она стукнула клювом в деревянные балки окопа и каркнула. Мир вдруг превратился в мрачное, безжизненно серое, без веры, безнадежное. В воздухе витали отголоски надежды солдат выжить. Кто-то хотел жить, потому что был единственным сыном своих родителей, кто-то хотел жить, потому что у него остались младшие братья и сёстры, кто-то хотел жить, потому что ему было любопытно что будет дальше, а кто-то хотел просто жить. Видеть рассветы, проводить закаты, тяжело переживать зиму, заботиться о растениях и животных, просто жить. Гомес хотел жить, потому что он желал взять в жены лучшую девушку на свете, любить и заботиться о ней всю свою долгую жизнь, может завести с ней детей. Он должен был, он хотел. Он встретил Мортишу, когда до начала войны оставалось две недели. Встреч у них было только шесть. После, его забрали на фронт, Гомес отправил ей свой перстень, но не знал получила ли она его. От неё не было никаких вестей. Он даже не знал жива ли она. Но он чувствовал, что его сердце спокойно и считал это знаком.       — Мортиша… твоя жена? — вдруг тихо спросил Стив, искренне интересуясь. Гомес покачал головой, перебирая грязными пальцами мелкие камни рядом с его ботинками.       — Нет. Она не жена. Она значит для меня больше, чем смысл в слове «жена», который вы вкладываете. Она мой бог. Моя сила, моя слабость. Она значит мне больше, чем весь этот мир или я. — печально ответил Гомес, устало закрыв глаза и прислонив голову к стенке окопа. Когда ответа не последовало, он открыл глаза, посмотрел на небо. Он истощен. Одежда стала ему слишком большой, кожа головы и туловища стала тонкой. Скелет отчётливо выделялся, а оливковый цвет кожи исчез, он побледнел и постарел на несколько лет. Глазами выискивая ответ, подсказку, решение, он внезапно встал. Глаза его сосредоточились не на небе, а на горизонте, вдалеке образовывалось чёрное пятно, становящееся все больше и больше. Этот бой обещает быть другим. Возможно, это…       — Смирно! — в окоп залез лейтенант Джонс, управляющий. Все солдаты быстро поднявшись на ноги, за считанные секунды приняли боевую стойку. Гомес сел рядом с Тони, перезаряжающим пулемёт, и когда враги, намного превышающее их число, начали наступать все ближе и ближе, спустил всю обойму. Пока они перезаряжали пулемёт, в поле творился ад, и не в лучшем смысле. Было так грязно и смешано, что некоторые даже не видели в кого стреляют или кого давят, убивая. Пока Тони стрелял по врагам, Гомес схватил патронную ленту и заменил. Тони продолжал стрелять из пулемёта, он присоединился к нему, стреляя из Томпсона, пока внезапно Тони не выругался. Заела машина. Гомес спихнул его с пулемёта, так как повсюду прорезали воздух пули, а глупый Тони стоял столбом. Танки начали ломать баррикады и заборы с шипастой проволокой, добираясь до окопа. А это была смехотворно меньшая часть немецкого войска. Они все наступали и наступали. Патронов не было, многие его товарищи слегли, лейтенант пал. Тони оглядывался в панике, его оружие пропало и он не знал что делать.       — Гомес! — внезапно крикнул Джей, танкист, выглядывая из танка. Гомес обернулся, но не успел ответить, как почувствовал, что падает. Ключица и щека отразилась резкой, укалывающей болью. °•° Он очнулся в камере, здесь был и перепачканный в крови Тони, отсутствующе уставившись на свои руки, женщина, в оборванках, укачивающая мертвого ребенка, два солдата, Винсент и Джозеф, если он не перепутал, Джозеф, кажется, мертв. В комнату зашли два немецких солдата. Он вспомнил почему он очнулся. Оглядев их, первый солдат остановил свои глаза на нем, и переглянувшись со своим товарищем, они взяли его под руки. По длинным и узким коридорам, наполненным запахом пота, крови, мочи и смерти, они повели его в пыточную. В пыточной уже висело четверо человек, одна из них женщина, голая, на других ошмётки. Также в большой темной комнате стояли стол и три стула. Его усадили. Второй тоже сел, к ним подошла женщина лет шестидесяти. Немец начал говорить что-то на немецком.       — Херр, вас спрашивает назвать ваше имя, откуда вы и из какого разделения. — с сильным акцентом перевела женщина.       — Я отказываюсь. — он тихо ответил. Америка ничего не значила для него, он мог предать весь мир, но в этом мире, стране, в маленьком городке его разделения, жила Мортиша. Или нет. Немец не дождавшись перевода устало выдохнул и с некоторым сочувствием посмотрел на него. Залитого кровью, изнеможённого и тяжело дышащего. Женщина робко кинула взгляд на него, до этого, не смотревшая на него. Другой солдат вырубил его сзади, ударив прикладом пистолета по затылку. Мир исчез. °•° Его облили холодной водой. Он резко открыл пылающие глаза и встретился взглядом с тем самым вторым солдатом. На его форме блестела надпись Меншен. Гомес улыбнулся, всю правую сторону лица прожгла резкая невыносимая боль.       — Wer bist du? Wo kommst du her? Adresse Ihrer Abteilung! — бегло заговорил на немецком солдат, походя к нему, но все ещё держа дистанцию. Меншен, был одет с иголочки, красивая немецкая форма с фашистским знаком и орлом на фуражке Вермахта. Сверху была накинута серо-полевая шинель. Внешностью он отличался, был статен, красив, с выдающимся подбородком и ямочкой на нем, голубые глаза и короткая стрижка.       — Ich lehne ab. — типичные три слова, которым их учили в военной школе.       — Lehnest du ab? Wenn du es nicht sagst, werde ich dich schlagen. Ich möchte das wirklich nicht tun. Sag mir. — в последний раз спросил Меншен, склонив голову, и выглядя доверительным.       — Ich lehne ab. — повторил Гомес, хотя его было едва слышно.       — Scheiße. — прошептал Меншен, отвернувшись от него. Меншен торопливо ушел, не желая смотреть на пленника. Заключённых было много. Скольким был этот? Двадцатый? Тысячный? Может миллионный? Быстро отогнав от себя эти мысли, словно их могли прочитать, Меншен ретировался к базе. Как только солдат ушел, подошли двое, Аддамс посмотрел на них исподлобья, и начали кричать что-то на немецком. Ответ получали неизменный. В отличие от Меншена, они били его по почкам, резали кусочки кожи и давили на раненные места. Пытки длились около двух часов, как понял Гомес, по словам Тони, но ему казалось несколько дней, ибо фашисты постоянно кричали на него, он не понимал, но твердо стоял на своем отказе, пока его не облили стоячей прохладной водой и кинули обратно в клетку. Последующие три дня прошли на удивление спокойно, они попали на банный день и Гомес впервые умылся за долгое время, хоть и холодной водой и некачественным мылом. На четвертый день его и других заключённых вывели на улицу. Построили. Двух попытавшихся сбежать расстреляли на месте. Одним из них был глупый Тони, в панике пытавшийся убежать, но не покинул площадь и пал ничком. Гомес возвел глаза к небу. Его резко толкнули вперёд, упав на четвереньки он быстро попытался встать, когда фашисты начали кричать на него, наводя оружие. Он услышал слово подозрительно похожее на голову. Внезапно вбежал Меншен, начавший отдавать приказы и ругая своих людей. Аддамс встал и выровнялся. Несмотря ни на что, спина его была ровная, голова не опущена, не приподнята, но он все ещё был самым высоким в их маленькой компании. Солдат, толкнувший его, вскрутил назад его руки и заковал в стальные наручники. Его поставили обратно на место. Тишина была оглушающей. Один из солдатов вытащил белую бумагу и начал зачитывать фамилии и, как он понял, названия концлагерей. Гомес попал в Бухенвальд. Их затащили в фургоны, каждый человек молчал. Он сидел в глубинке фургона, рядом сидела долговязая девочка лет 10-11, веснушки на её лице потускнели, весёлые хвостики на голове подпрыгивали, бывшие медовые волосы почернели. Она с грустью посмотрела на него, перевела взгляд на руки и снова посмотрела. Он прямо повернул к ней голову.       — Вы говорите по-английски? — едва слышно прошептала девочка, подняв брови.       — Я говорю по-английски. — ответил Гомес, кивнув. Девочка радостно засияла, и протянула костлявую руку в рукопожатии.       — Меня зовут Ивонн. — она мило представилась, лучезарно улыбаясь. — А тебя?       — Гомес Аддамс. — он принял рукопожатие, слабо встряхнув маленькую ладошку. — Где твоя мама? По тому, как её костлявые плечи сутулились, и взгляд стал затравлен пеленой боли, он понял.       — Её убили фашисты. Высокий мужчина забрал меня от плохих людей и привез сюда. — она поджала губы и упёрлась головой в руки. — А у тебя есть девушка?       — Да, она прекрасная, её зовут Мортиша и… — Гомес внезапно оживился, в глазах зажегся огонь, словно до этого момента он забыл почему он должен жить. Но он скорбно продолжил, внезапно оборвав себя, — Хотя, я не уверен, жива ли она. Ивонн взрослым жестом сжала его ладонь, поддерживая. И внезапно мир стал чуточку шире, в мире была Мортиша и маленькая Ивонн. °•° На нем испытывали яды. На Ивонн тоже, первое отравление она перенесла тяжело, её постоянно рвало и она не могла встать с постели, из-за чего Гомесу пришлось работать за двоих, при этом сказав, что он приходится ей братом. Цианид был для него не более, чем усластителем, хотя многие травились и умирали. Его и Ивонн распределили в 308 барак, хотя это был отдел только для мужчин, он отказывался оставлять Ивонн, за что его наказали, высекли, забрали еду и кров, кинули в карцер. Сейчас на нем проводили опыты по ядам и поэтому его порция еды была чуть больше, чем у остальных. Иногда он воровал кусочки хлеба и отвозил голодающей Ивонн, поддерживая то количество яда, который она бы выдержала. Её тело быстро приспособилось. Прошел месяц с их прибытия на Бухенвальд. Они с Ивонн сидели в общей столовой, поедая похлёбку со сгнившим картофелем. Внезапно раздался глухой, едва слышимый стук. Все внезапно остановили прием пищи. Ивонн замерла. Ее рука, пустая, остановилась на пол пути. Как мгновенно понял Гомес, Ивонн, пытаясь откусить чёрствый хлеб, приложила слишком много силы и она выскользнула из её рук, ударившись об спину грузного заключённого. Гомес необычайно быстро среагировал, подлетев к Ивонн и спрятав её за свою спину.       — Entschuldigung, Herren. — он скрипяще попросил прощения, надеясь, что они не станут влезать в драку.       — Почему здесь девочка? Она провоцирует меня! — вдруг зашелся пеной жирная низкая свинья, заорав на чистом английском.       — Вот именно! Она побуждает во мне инстинкты! — подхватил другой, такая же свинья, но похудее. Быстро метнув взгляд на двух говорящих, он крепче прижался к Ивонн, готовый умереть здесь, но не будет смотреть, как они трогают Ивонн.       — Она ребенок! — горестно прокричал Гомес, прижав одну руку к голове, — Вы, твари, не тронете её и пальцем, или я буду убивать! И я не посмотрю на то, что мы все в одинаковой ситуации! Она всего лишь ребенок! Невинный ребенок! Который не заслужил, чтобы его пытали, заставляли работать и ещё и изнасиловали. Я порву глотку каждому, кто подойдёт к ней! Я буду стоять, пока вы не убьёте меня! На мгновение в столовой воцарилась тишина, все заключённые и даже некоторые солдаты с интересом смотрели на них. Один из вставших с двумя свиньями прыснул. Гомес презрительно на него посмотрел.       — И чего это она с тобой? Ты же её брат, ты не смог защитить её, раз она здесь. Раз она здесь, она не ребенок, она женщина. — противно ухмыльнувшись, произнес смеявшийся.       — Я… — Гомеса оборвали, в столовую ворвались коменданты и другие солдаты, его прижали к земле, шайку тоже повалили. Его сокамерник, Барри, спрятал Ивонн за своей спиной. Гомес опустил голову в пол, пока его запястья завязывали и в столовой разносились громкие приказы немецких фашистов. °•° Отлежав в карцере четыре дня, он вышел оттуда глубоко пораженный. Карцер затуплял всю его суть. Как он понял, его распределили в Дора-Миттельбау, один из самых тяжёлых концлагерей Германии. Где выживает только выносливый, Гомес не был уверен в себе. Война длилась уже 4 года. На фронт его забрали два года назад. Мортишу он видел два года назад. Брат его исчез на поле боя три года назад. Родители его были застрелены. Ивонн отобрали. Она была обратно отправлена на базу. Доехав в Дора-Миттельбау, его запрягли таскать тяжёлые стройматериалы в вагонетку, и толкать её в лес. На нем начали проводить опыты с использованием различных газов. Иногда он проклинал себя за живость. За любовь к Мортише. За любовь к жизни. За любовь к Ивонн. Хоть они с Ивонн прожили бок о бок четыре месяца, она стала ему дорога, как дочь. Как сестрёнка, о которой он мечтал. День был обычный, уже 14-й месяц работая в Дора-Миттельбау, он несколько привык вставать в 5 утра, есть скудный завтрак и идти работать. К счастью, он перестал таскать камни, но начал собирать что-то типа ракетных установок. Внезапно на территорию концлагеря ворвались. Повсюду бегали солдаты, рабы и летели пули от стрел. Он преспокойно умывался после тяжёлой смены. Раздался животный крик неподалеку. Гомес отвернувшись пошел в противоположную сторону. За ним угналась собака, бешено лая. Он попятился спиной назад, пока внезапно не стукнулся с кем-то. Это была женщина с черными волосами, одетая в фашистскую форму. Он пропал. Её волосы напомнили ему о Мортише, очень похожи были волосы, только немного короче. Неожиданно для него, его сердце пропустило удар, начав учащенно биться, словно проснулось, ожило, восстало из пепла. Они пересеклись глазами. Это была она. Вся она. Чертовски красивая, с холодно поджатыми губами и выразительно ярко-красной помадой на них. Чудесно бледная и всё такая же элегантная. Он смотрел на неё словно увидел в первый раз. Хотя, нет. Он смотрел на неё, словно не видел её долгое время, но вот она, живая, в самой прекрасной форме, будоражащая его кровь, оживляющая его душу, заполняющая его суть. Он смотрел ей в глаза, и говорил, рассказывал все, что он пережил, говорил глазами. Спрашивал, в порядке ли она, почему она здесь, куда они пойдут. Она отвечала. Она узнала его также молниеносно, как он, несмотря на то, что он сильно изменился. Она сперва испугалась его, не увидев в его глазах страсть, огонь и жизнь. Её сердце растаяло, как только она увидела в его глазах узнавание, вспоминание. Он вспомнил всю свою прежнюю жизнь. Как жизнерадостен он был, общителен и беззаботен. Как он любил её. Как он любит её. Мортиша подняла руку, трепетно коснувшись его щеки. Её касание вернуло его. Прохладные пальцы прогладили его щеку в нежной ласке. Гомес закрыл глаза и растворился в касании. Непрекращающийся поток мыслей в его голове остановился, внезапно война, выстрелы позади, переживания по поводу Ивонн, ломающая боль от тяжёлого физического труда, вся несмываемая грязь остались за тем маленьким нерушимым барьером, что создавался, когда они пересекались взглядами. Мортиша притянула его к себе и сама поддалась к нему, обнимая. Она почувствовала все его косточки под пальцами, проводя рукой по его спине. Он сильно сжимал её в объятиях, не желая отпускать её. Было так чертовски хорошо обниматься. Он и забыл, что такое касание, не говоря уже о ласке. Глаза и горло жгло, хотелось банально расплакаться, рассмеяться, и наконец пожить. — Мортиша. — никаких «Тиш», «Cara mia», «Querida», только имя. Имя, до боли родное, и единственно надёжное. — Гомес. — она сочувственно на него посмотрела, немного отстранившись, оглядывая его полностью и погладила его по непослушным, неровно подстриженным волосам. — Мне очень жаль. Он кивнул и в непривычно умиротворённо смиренной манере, взял её ладони в свои и медленно поцеловал. Все встало на свои места. Она тепло улыбнулась, освободив руки, она притянула его за талию, и любовно поцеловала его в уголок губ. Все встало на свои места. °•° Четыре месяца спустя.       — Ивонн! — радостно крикнул Гомес, распахивая руки для объятий.       — Гомес! — также радостно взвизгнула миловидная девочка, раскрывая руки в сторону и подбегая к ним. Она крепко зацепилась за шею мужчины, пока он её поднял, закрутил, крепко обнимая за худенькое тельце. Пока мужчина и девочка мило шептались, точнее девочка, Ивонн, рассказывала Гомесу все, что она пережила, как она рада, что они встретились, кто же эта красивая женщина, что пристально на нас смотрит, а Гомес терпеливо слушал, отвечая, что он тоже рад встрече, что их внезапно разлучили, и что эта женщина его жена, Мортиша, помнишь, я о ней говорил. Мортиша была просто рада, что ее новоявленный муж, начал выглядеть здоровее, и не казалось, что дунешь и он улетит, хотя, увидев в своей тарелке полноценную порцию вкусной еды, он уязвлённо поджал губы в тонкую линию и пытаясь не плакать съел всю порцию. Морально он возвращался к тому состоянию, каким он был до фронта. Также он начал улыбаться. Глупые ухмылки и теплые улыбки, заразный смех вырывался из его уст, заставляя биться сердце Мортиши сильнее, жизнерадостнее.       — Мортиша, познакомься, это Ивонн. Ивонн, это Мортиша. — Гомес положил руку на плечи Ивонн, направляя её. Маленькая девочка смущённо протянула ладонь.       — Здравствуйте. — вежливо поздоровалась Ивонн.       — Добрый день, маленькая леди. — Мортиша элегантно улыбнулась. Плавно пожимая руку девочке. — Спасибо, что присмотрела за Гомесом.       — Не за что, он бы не справился без меня. — Ивонн заулыбалась и пренебрежительно махнула рукой на Гомеса, вдруг посимпатировав к темной мадам и вырвавшись из рук Гомеса.       — Вообще-то… — возмущённо начал Гомес, неожидавший такого предательства.       — Ну, Ивонн, пошли домой. Или наш Гомес сейчас устроит сцену. — Мортиша чинно предложила девочке руку, и взяв за её протянул ладонь, доверительно последовала к выходу, под возмущенные вскрики мужа. Поравнявшись, с ними у входа, Гомес прижался к Мортише по другую сторону, взяв её под локоть. Они вместе отшагнули через порог вокзала. Жизнь начиналась заново.