Сборник AU и кинков по любимым Гомесу и Мортише

Гомес тяжело закашлял. Все его дыхательные пути застопорились, он покрылся испариной. Аллергия вкупе с болезнью изматывала его, за короткое время заставив его выглядеть так, словно он использованная, не одним и не двумя поколениями, вещь. Он весь потрескался, из его глаз выкатывались слезы раздражения, в горле першило, как кошка использовала его ткани, как когтеточку. Со слабым дыханием, он откинулся на спинку своего антикварного кресла, с шипением вдыхая и выдыхая воздух через нос. Под его закрытыми глазами дрожали его зрачки, в беспокойстве, как и его кисти рук. Он сложил свои треморные руки, пытаясь сдержать их дрожь. Он снова мучительно закряхтел, прижимая ладони ко рту. В груди, через горло, просачивалось что-то. Что-то, безжалостно колючее, душащее, что-то, что заставляло его хотеть выблевать лёгкие и сердце. Его сердце ему не принадлежало. Он не имел прав им руководить. Его сердце билось лишь для одной, темной ведьмы, которая заколдовала его своей красотой. Чарующе, безвозвратно, единично. Он, за те встречи, которым повезло случиться, непоколебимо сильно влюбился в неё, даже сам не заметил, как он стал зависим от неё. Его сущность попросту отказывалась разлюбить её, как бы он не старался. В его глазах стоял образ, как она, преужасно чудесная, разговаривала, смотря на него равнодушным взглядом. Этот взгляд был острее бритвы. Но он хотел ощутить взор её глаз хоть чуточку дольше. Её мимолётная оглядка, по его существу, мазнула, зачерпнув. Она взяла его в ложку и не пожелала поглотить, отвернувшись. Все его существо полыхало, в мозгу случались короткие и длинные замыкания, сердце пропускало удары и не единожды, его тело не слушая команд мозга, хотело отключить его мозг и сердце и стать её вернейшим рабом. По его спине мчались волны трепета, обожания и страха. Первобытный человек начинал со страха. Большего существа, которое поглотит его целиком. Сильного существа, которое разорвет его на мелкие ошмётки, обглодает кости и сложит в одну кучу, съест все мясо и сохранит в себе. Первобытный человек боится природы. Страх, что его смоет Великим дождем, что его расплавит Солнцем, что его унесёт Страшным ветром. Страх, который он чувствовал перед ней, был и первобытным, и чем-то иным. Он смотрел на неё, и по его подсознанию пробегали мурашки от того, какую власть она над ним имела. Скажи она умри он бы умер, умри она, он бы тоже умер. Живи она, он бы жил. Очевидно, боязнь его надо понимать не как требование рабской покорности, а как страх огорчить ее, разрушить таинство взаимной любви. Он боится её, он любит её. Боятся её, любить её, быть кем-то для него великая честь, радость и несчастье, которое он не хотел, но стал зависим. Он медленно отнял сжатую ладонь ото рта, раскрыл, обнажая миру, перепачканные в его крови, бутон роз. Его лёгкие и сердце обвивали стебельки роз, душистых. Прекрасных даосских роз, на которых у него была аллергия, что ухудшало ситуацию. Прошел месяц, с тех пор, когда он видел Мортишу в последний раз. Месяц назад она с ним попрощалась и отбыла во Францию, так и не приняв гложущей его любви. Он аккуратно сложил бутон на блюдечко, уже несколько наполненный лепестками, чистыми и окровавленными. Он знал, что конец его близок. Он желал написать ей свое посмертное письмо. Взяв лист верже, он принялся писать. Он провел два часа исписывая клочок размашистыми словами. Он прокашлял ещё два бутона и несколько отдельных лепестков. Дышать было невозможно, уже привычная тошнота висела якорем в горле и в желудке. Необычайно медленно вздохнув воздух через ноздри, он приложил лепестки к конверту с письмом. В другой положил три бутона роз. Самые красивые и обильно перепачканные в его крови. Устало откинув голову на спинку темного кресла, Гомес вздохнул в последний раз, чувствуя, как во рту раскрывается роза. °•°       — Мо, тебе важное письмо из США! — Руперт, её славный fiancé, протянул ей письмо, сидя за своим рабочим столом. Мортиша удивлённо вскинула брови.       — От кого же? — пробормотала она, принимая письмо. Удалившись в спальню, женщина села на кровать. Она развернула конверт, в котором оказалось два меньших конверта, один тонкий, другой потолще. Распечатав тонкий, она обнаружила качественную бумагу исписанную аккуратным и немного позерским почерком и несколько лепестков роз, её любимые, измазанные какой-то жидкостью, но уже высохшие. Она принялась читать: «Дорогая Мортиша Фрамп, Чувствую себя не в самом здравии, и чувствую, скоро покину этот дивный свет. Но это письмо не об этом. Дорогая Мортиша! Мне очень жаль, что мы не смогли стать чем-то большим, чем сердечные друзья, правда жаль. Вы меня околдовали. Я готов пасть к Вашим ногам, Вы прикажите. Я готов убить, Вы прикажите. Не умереть, по Вашему приказу не сумею, ибо колючие цветы уже обвили меня. Удалить я их не захотел. Аддамс без любви, не Аддамс! Нонсенс! ¡Delirio! Но я отдалился от темы. Хотел, я Вам сказать, преужасно-очаровательная Мортиша, что сердце мое, тело мое, разум, существо, душа и вся составляющая меня, вцело и неприкосновенно Ваше. Я был, есть и буду Вашим рабом. Я люблю Вас, глубоко и сердечно, интимно. Как верующий любит своего Бога. Как христианин любит Иисуса. Как патриот любит свою страну. Как дитя любит своего родителя. Как любовник любит своего любовника. Я люблю Вас, и хотел прожить с Вами вечности и ещё немного. Я хотел увидеть, каково это, просыпаться рядом с Вами. Я хотел увидеть, каково это, завтракать с Вами, беззаботно и любовно. Я хотел увидеть, каково это, коснуться Вас, нежно-нежно и не чувствовать себя вором, трусом и виноватым. Я хотел увидеть, каково это, поцеловать Вас в Ваши прелестные кроваво-красные губы, ощутить Ваше дыхание, обменяться мягким мычанием. Я хотел увидеть, каково это, ласково посмотреть в Ваши глаза и увидеть ответную любовь. Я мечтаю, чтобы Ваши глаза излучали ту нежность, которую вы испытывали осматривая свои миловидные растения. Я завидую вещи, которой посчастливилось испытать Вашу симпатию. Я ревную Вашу милую улыбку, когда Вы улыбаетесь грозе, газетной новости и чертовому Руперту. (Меня приводит в бешенство, с какой простотой, обыденностью и непозволимым бесчувствием он на Вас смотрит!) Хотел бы я пережить вышеперечисленные моменты в жизни, но увы. Я люблю Вас, поклоняюсь Вам. Шепчу, «Да святится имя Твое», нет, я неверующий в Бога. Но я обожествляю Вас на уровень Природы, Высшей силы, центра концентрации энергии всей Вселенной. Имя Ваше, для меня, мантра, молитва, ругательство, междометие. Я люблю Вас. Я люблю тебя, Тиш. Искренне, навеки, твой,

Гомес Аддамс.

Постскриптум. Очень сожалею за резкий отрыв письма, грудь сдавило, проживаю последние мгновения. Пожалуйста, забери цветок, он принадлежит тебе.» В конверте потолще лежали неровно разрезанные, словно пальцем пропиленные, бутоны роз покрытые кровью, душистые. Она скорбно прижала бутон к носу, вдыхая аромат крови и роз. Её любимых роз. По щекам бежали соленые слезы. Она нежно поцеловала бутон розы. Она чувствовала, что потеряла очень важную часть себя, не осознавая этого. Мир стал тускнее. Она не ценила то, что предоставил ей Гомес, свое сердце на блюдечке с голубой каёмочкой и нежным «Тиш?». Жизнь стала серой массой, она потеряла свою Судьбу. Она осиротела. Ни Руперт, ни кто-либо другой, никогда не смог бы заполнить то место, которое незаметно занял Гомес, и то место которое он должен был занять. Матерь Судьба потерпела фиаско.