Прогнившие сердца

- Спасибо за помощь! - звонкая благодарность оповестила о конце крохотной свободы. Всё в лагере было как прежде: палатки трепыхались вместе с кронами изумрудных деревьев под шум мягкого ветерка, от кухни разлетались глухие удары мясного ножа и пыхтение повара, в палатке Датча кружил пластинку золотой граммофон. Только к палитре табуна прибавилась пара оттенков прибывших лошадей, а в лагере зацвёл живой огонь: Шон Макгуайр, неопрятного вида худой ирландец, подставил свои немытые красные волосы солнцу. Вокруг спасённого из справедливых лап закона бедняги собралась целая толпа. Товарищи приветствовали, хлопали, обнимали и трепали его, забыв обо всех заботах. Я заметил Артура, он стоял чуть поодаль от встречающих, плечом опирался на поддерживающий столбик одной из спальных палаток, держал руки на перекошенном в покое поясе и скромно улыбался, запрятав синие с зеленой глаза под смольную шляпу. Чарльз перекинул ведро через металлический обруч отяжелившейся бочки - Дядюшка напрочь отказался, сославшись на страшенное люмбаго, - и перевёл на меня взгляд чёрных глаз, заговорил, не отвлекаясь на шум бьющейся воды: - Не стоит. Спасибо тебе за заботу о Тайме. Подбородок прижался с кадыку, пародируя нахохлившуюся птичку. Похоже, Чарльз одобрил меня. Мужчина закончил, перевернул ёмкость в исходное положение, оставил её под изогнутыми досками бочки и, коротко попрощавшись словом «бывай», скрылся из виду в стороне палаток. Мы остались наедине с кобылой. Она качнула головой и тыкнулась тёмным носом мне в живот, заставив отшатнуться в щекотке. Поводья податливым ужиком обернули коновязь. Недалеко копошился Хавьер: мексиканец стягивал с Боаза массивное седло, пока серо-белый конь переминался с ноги на ногу. Мне захотелось помочь: - Могу я- - Нет, не надо, О’Дрисколл, - мужчина звучал слишком сосредоточенно, чтобы из его интонации вычленить хоть каплю недовольства. Я кивнул сам себе, отворачиваясь к пациентке. Тайма хрипнула, её огромный карий глаз наблюдал за мной, спокойно укутываясь в веки. - Ну, показывай, что у тебя, девочка, - ласково пропел я, теребя растрёпанную бегом гриву. У палатки с медикаментами я отыскал спирт. Как тому, кто ухаживает за всеми лошадьми, а животные достаточно часто ранились в вылазках, перестрелках и погонях, мне было разрешено без спроса брать для них некоторые лекарства. Крышечка поддалась руке, тихо скрипнула и освободила горлышко. В нос ударил резкий запах, глаза ущипнули пары. «Уф», - поморщился я, отводя лицо. Кобыла прижала ромбовидные уши, фыркнула, дёргая мягкими губами. - Не бойся, немного пощиплет, но совсем не больно! - мой голос, казалось, успокоил лошадь, и та немного расслабилась, опустила голову. Я опрокинул на чистую тряпочку бутылочки спирта, заткнув ей горлышко. Спирт проник между волокнами и охладил пальцы. - Чш-ш-ш… Потянул за ногу, и Тайма откликнулась, подняв её. Тряпочка прижалась к сухой корочке из бордовой крови. Рельефные мышцы скакуна напряглись, но нога не дрогнула: лошадь лишь шумно выпустила воздух из широких ноздрей. - Вот так, - было приятно ухаживать за чудным существом, улыбка наползла на щёки, - ты молодец. Копыто мягко вернулось на чёрную землю и приняло часть веса кобылы. Та развернула ко мне вытянутую морду, губами прихватила за рукав и несильно потянула, покачивая клиновидной головой. Я коснулся тёплой шеи, губы отпустили ткань, оставив еле заметный влажный след. Благодарность. Повязка легла мягко, крест-накрест закрутилась свежая марля, защитой окружив повреждение кожи. Поводья отпустили коновязь, я помог надоевшему лошади седлу сползти с широкой спины. Пускай отдохнёт, ей это сейчас нужно. И Тайма пошла. Без единого слова и звука, осторожно ступая, пошла в сторону табуна. Рыжина блеснула на краю зрения. Мария, помахивая седеющим хвостом, встала рядом со мной, перекинув посеребрённую морду через плечо. Уши навострились, голова повернулась щекой. Моя же щека легла на морщинистую кожу, покрытую шерстинками, а ладонь пригладила упругую грудь. - Пришла посмотреть, что происходит, милая? - я потрепал шею кобылы. Марие жеребяческой любознательности было не занимать. Седина и морщинки, опавшая кожа, боли в суставах её нисколько не смущали. Лошади было трудно ходить, но она знала всё о табуне и хранила его своей мудростью. Старушка фыркнула, неуклюже чмокнула меня в висок песочными губами как родная бабушка и, отвернувшись, ушла. Мы сблизились с ней очень быстро. Я понимал кобылу, она понимала меня и любила как собственного жеребёнка. Людей в лагере было много, все бегали как термиты под сухой корой убитого временем дерева. Я же держался поодаль, рядом с теми, с кем был близок, с кем был в покое и в привычной обстановке. С теми, кто не угрожал мне кастрацией, утоплением, повешением или любой другой расправой. Датч крыльями кондора расправил руки в белопёрых рукавах и, гордо осматривая собравшихся под палаткой, что-то громогласно вещал толпе. Я решил прислушаться. Внимание окружающих полностью было приковано к главарю. Он расхаживал взад-вперёд по приподнятой над землёй деревянной платформе и выразительно жестикулировал. Оратор из Датча был превосходный: он мог поднять всю банду и повести за собой, мог внушить что угодно, успокоить или же наоборот напугать. Это восхищало и приводило в ужас. Ноги поднесли меня поближе, чтобы я мог получше разобрать речь: - Сегодня, - мужчина выдержал паузу, - у нас славный день! Артур, Чарльз и Хавьер вернули нам нашего дорогого Шона! - все обернулись на факелом торчащую рыжую голову, кто-то похлопал по плечу, кто-то улыбнулся. Датч сделал пару шагов, его взгляд мимолётом лёг на меня и снова опустился на подчинённых. Я чуть присел под тяжестью авторитета чёрных глаз, но удержался на ногах. Никто ничего и не заметил. - Давайте встретим его как подобает! У нас сегодня праздник! Мужчины одобрительно кивнули, женщины птичьими голосами воскликнули и закрутились, превратившись в яркие цветы. Пирсон заторопился к походной кухне за ящиками пива, Дядюшка скосился на него. К Шону подскочила Карен, фигуристая молодая девушка с прекрасными золотистыми волосами, крепко стиснула друга и слилась с ним в поцелуе. Я поспешил отвернуться: неудобно. Рыже-серая белка перескочила с ветки на ветку, ближе к лагерю, руля в полёте своим хвостом-венчиком, будто бы желая узнать, от чего такое ликование и шум. Бусинки глаз и кисточки ушек, коготочки и желтоватые резцы. Прелестное создание. Перед собой я увидел Мэри-Бет. Девушка, скрестив мягкие руки за спиной, разговаривала с Артуром. Стрелок всё время непродолжительного собрания отстранённо опирался на одинокое перекошенное сухое дерево, которое совсем недавно крепко удерживало меня. Я решил их не тревожить и засеменил обратно к коновязям. ————————— Лагерь зажёгся цветами алого заката, хоть солнце и давно ушло на сон за одеяло горизонта, а бриллианты звёздочек заискрились на небосводе. Плясали длинные тени, от костров летели рыжие светлячки, звенели пивные бутылки, переносимые в ячейках деревянных ящиков. Песни звенели и хрипели, тянулись басом банды Ван дер Линде. Пахло дымом и несвежим дыханием, смешанным с пивным духом. Моё лицо обдавало жаром оранжевого огня, но этот костерок был гораздо слабее и тише других, он горел в стороне, на окраинах лагеря, под высоким зелёным деревом с широкими листами. Называли его костром разведчиков. Отсюда виднелась вся граница лагеря - удобно для дозорных. Лёгкий дымок очернил нижнюю сторону живых чешуек. Продолговатое толстое бревно, служащее скамейкой, укрывалось мягкой козьей шкурой, ещё три таких же лежали на земле. Все были разных оттенков, разных узоров и пятен, колючие и кудрявые. Артур угнал этих коз недалеко от ранчо Эмеральд, а Пирсон обработал шкуры. Это моё место, моя кровать и моё тепло: меня сюда устроили. Но я жаловался разве что сам себе и иногда открывался лошадям: они слушали. Не палатка, но и не вертикальный ствол с шершавой корой, режущей спину. На большее можно было и не рассчитывать. На периферии зрения появилось разноцветное пятно, обтекаемое тёплым блеском огня. Мэри-Бет надела своё лучшее платье, сшитое из дорогих тканей. Оно волшебным фейерверком пушилось, било цветом, подчёркивало кошачью талию и утончало детали. Как мягко струились волны и складки на его юбке… Крупная фигура загородила свет, широкие плечи заслонили цветок. Мэри вытянула руки, встала в позу, приглашая подошедшего мужчину на танец. Тот смущённо кивнул, неуверенно ступил и приобнял девушку за талию. Их ладони соединились. Шаг, шаг, стоп… Шаг, шаг, стоп… Граммофон тянул нечёткую мелодию, фигуры двигались как в театре теней: плавно, переплывая с одного звука на другой… Мне стало не по себе, колени выпрямились, а ноги унесли в глубину лагеря. Всё кипело. Я почувствовал себя речным раком, любящим утягивающий холодящей мягкостью ил, которого кинули в бурлящий кипяток. Не находил себе места: мне не пристроится к пьяницам (я не любил алкоголь, да и пить в новой компании пока не рисковал), не присоединиться к песням, не поболтать с членами банды. Но меня и не замечали, что неожиданно радовало и успокаивало. На меня обратил внимание только пьяный в стельку Билл, одарив не самым свежим взглядом, оторванным от опустевшей бутылки. Пристально, исподлобья, проследил за мной да отпустил. Я поспешил скрыться за палаткой Джона, так не хотелось напоминать этому громиле о своём существовании! Вильнул за грубую темнеющую ткань передвижного жилища и выдохнул. Но рано. Твёрдые холодные руки схватили меня за грудки, встряхнули, грубо приподняли, резко опустили, вцепились в плечо и рывком повалили на землю. Я несильно ударился затылком, распахнул глаза: шок не сразу дал распознать нападающего. Было ужасно страшно, руки выпали вперёд, защищая хрупкое тело, глаза вновь зажмурились, когда впереди вспыхнуло пламя рыжих волос. Волнуемый алкоголем голос прорычал: - Ах ты вшивая псина! - молниеподобный удар кулаком опустился на предплечье. Разъярённый Шон плевался клубами пены, насел сверху, придавив к земле, ухватился за мои запястья одной горячей ладонью, откинул единственную защиту в сторону и зарядил по рёбрам. Я закашлялся, вымаливая пощады. Бок прошила тупая боль. Я искренне надеялся, что ребро не треснуло. Следующий удар пришёлся в челюсть, солёная кровь рассечённой губы полилась на зубы. - О’Дрисколл! Сукин сын! - плёнка алкоголя застилала ирландцу глаза, но костяшки точно метили в цель как пушки старинных кораблей. Я уже не слышал окружения, не чувствовал присутствия никого. Мир сузился, стеснился в одну маленькую крошку - меня. Существовали только боль и кровь, густой лавиной стекающая по щеке к подбородку. Не может же всё так оборваться! - А-а-ай! - вскричал Шон, его руки отвлеклись от насилия. - Пустите! Тощее тело свалилось рядом со мной, пояс освободился, я смог дышать. Рёбра при каждом вдохе скрипели, их будто связали в один тюк тонкой металлической проволокой. Кислород освежил сознание. Как оказалось, музыка стихла. Был слышен только тихо насмехающийся треск костра. Надо мной твёрдо стоял Артур, чуть позади на балку палатки облокотился Билл, а за ними двумя руками прикрывала лицо Мэри-Бет. Такая напуганная. Я сам удивился тому, как спокойно мне стало при виде неё… Шон жучком, перевёрнутым на спину, размахивал тонкими руками. Его солнечные волосы облепили кусочки рваной чёрной земли. Парень ругался, кричал и стонал как капризный ребёнок. Неуклюже перекатился на бок и, придерживая себя, поднялся. Он еле держался на ногах, шатался как тонкое деревце в голом поле. Такой ничтожно слабый. - Билл, проводи нашего дорогого Шона к палатке, пожалуйста, - Датч Ван дер Линде чёрным котом проскользнул сквозь глазеющих. Его командный, спокойный как полёт степного орла голос пленил внимание. - Ему уже хватит, пускай проспится. Гигант подчинился, оттолкнулся от деревяшки и, бросив на меня косой взгляд, за шиворот поволок за собой ирландца. Он и сам шатался как здоровенный гризли после зимней спячки от количества выпитого, шёл неуверенно, тяжело. - Расходимся! - распоряжался Датч. - Идите спать! Скоро рассвет! Нечего здесь смотреть, перебрал парень! Постепенно все разошлись, кучки рассосались, но я продолжал лежать. Перешёптывания девушек не смущали меня: было всё равно. Неудобно было только перед Мэри. С мшистой щетины капала кровь… - Ты в порядке? - голос вернул меня к жизни. - Киран? Артур протянул мне сильную руку. Уверенности в ногах не было как и в том, смогут ли они меня держать. Но я схватился. Рывок вернул меня в вертикальное положение, ноги всё же поймали вес. Мужчина поддержал моё непослушное тело и, заглянув в замыленные глаза, чётко спросил спросил: - Стоять можешь? - Могу… - Хорошо. Ничего не сломано? - Не п-похоже… В мыслях всё перевернулось, глаза закрыла плёнка чёрной пустоты, но стоило немного постоять, и плёнка разорвалась, открывая вид на освещённые огнём палатки. Я вытер лицо ладонью и небрежно мотнул головой: - Вы очень вовремя, спасибо… Оценка состояния подтвердила отсутствие переломов. Пара синяков, разбитая губа да ссадина. Жить буду. - Не за что, парень, квиты, - ковбой похлопал меня по спине. - Мэри-Бет? Присмотришь за О’Дрисколлом? Девушка наконец отпустила веснушчатые щёчки и подошла: - Угу! - Спасибо. И, парень? - обратился Артур ко мне, серьёзно нахмурив брови. - А?.. - Если не хочешь, чтобы такая ситуация повторилась, завтра едешь со мной. Есть дело. - В смысле? К-какое?.. - я уже успел отдышаться и немного прийти в себя. - Ты же хочешь стать одним из нас? Завтра всё узнаешь. - Но..! Артур махнул здоровенной лапой: - Завтра, - оборвал он вопрос. - А сейчас идите. На этих словах ковбой невысоким кивком попрощался с нами и, звеня острозубыми шпорами, повернулся и ушёл в сторону своей палатки. Я был безмерно благодарен этому члену банды за спасение. Артур Морган был грозным и преданным стрелком, правой рукой Датча. Но сердце у него было доброе, я его видел. Он убивал, но никогда не чувствовал себя хорошо, видя закатывающиеся глаза умирающего. Он не трогал женщин и детей. Он не грабил больных. Он жил для банды и отдавал себя всего именно ей. Однако всегда в нём чувствовалась какая-то загадка дум и суждений. Могу сказать так… Было в этом человеке запечатано глубокое синее море тайн и секретов. ————————— Над головой беззвучно пролетела ночная сова. Её мягкие крылья словно никак не тревожили воздух: птица спокойно скользила по нему, не создавая ни шороха. Хищник сделал пару взмахов и сел на толстую ветвь, четыре огромных противопоставленных друг другу когтя вонзились в кожу дерева. «Уху», - сова повернула на нас округлую голову, в белую маску западали два жёлтых шара с чёрными зрачками, поблескивающими на свету. Паредо мной сидела Мэри-Бет. Опираясь локотком на свою коленку, прикрытую яркой узорчатой тканью, она свободной рукой обрабатывала мою пострадавшую губу. Немного пощипывало, я морщился, а она улыбалась, изредка весело подсмеивалась и шутила: «Да что ты! Как уксуса выпил!» И я улыбался в ответ. Ну, насколько позволяла припухшая ссадина. В компании мисс Гаскилл не было напряжения. Оно улетучивалось как утренний туман с поверхности озера. - Вот, совсем другое дело! - улыбнулась девушка, смахнув с моей щеки последний кусочек застывшей крови тряпочкой с бледными багровыми разводами. - Скоро всё заживёт! Её чудесные зелёные глаза так гармонировали с платьем… Изящный орнамент подчёркивал тонкие пальцы… - Спасибо, - промямлил я, наблюдая за волнами ткани. Мэри-Бет поставила флакончик со спиртом на небольшой кубической формы ящик, служивший мне прикроватной тумбочкой. На нём также теснились старая масляная лампа с огоньком внутри и лошадиная щётка, в чьих зубцах запутались недлинные шерстинки. Девушка вдруг протянула руку и сжала мою ладонь, что заставило меня дёрнуться: - Будь осторожен. Наши руки разомкнулись. Мэри встала с полена, накрытого кремовой козьей шкурой, и пригладила складки платья: - Если тебе понадобится помощь, обращайся ко мне, я тебе всегда рада, - она сцепила руки за спиной. - Знаю, что ты не плохой человек, какого видят в тебе другие. Им не стоит так относиться к тому, кто сам отрицает свою преданность Кольму и кто не желает ничего плохого. Я моргнул и приподнял лицо вслед уходящим румяным щекам. Сердце ёкнуло и затрепетало…