Жертвенная Яга

Волчица воротилась в избу, когда изогнутый коготок полумесяца одаривал блеском драгоценностей снежный покров. Изба отворила дверь перед вечной хозяйкой. Казалось, доски под тяжелой поступью волчицы скрипели тише обычного. Избушка, похоже, заботилась о покое Ивана, которому я уступила печь, не намереваясь спать этой ночью. Как только веки царевича опустились, изба потушила свечи, и мне пришлось довольствоваться лунным светом. Шерсть волчицы была влажной, грудь вздымалась, словно она бегала весь день, хотя на самом деле ей не было дозволено выходить за невидимые стены темницы. Я порой поглядывала в оконце, дабы увидеть, как волчица лежала на самой границе, а вокруг нее заискивающе кружил волче. На закате он ушел, и волчица проводила его тем, что свернулась в клубок. — Яга, знаю, чем голова твоя пустая заполнилась. — Волчица покосилась на Ивана, и мне почудилось, что она нахмурилась. — Однако же помни, что проклятье тебе это все равно веками нести. Смерть царевича поможет тебе до Кощея дойти, но царь, мертвецами повелевающий, не отпустит тебя никуда, месть твою не исполнит. Что ему до царевича? Ведомо ли тебе, сколь много в его владениях царей скитается? Не наградит он тебя за такую жертву. — Не понимаю, о чем ты, — прошептала я, дабы не разбудить Ивана. — И куда пропал волче? — Думаешь, я настолько глупа, Яга, и не знаю, что же там таится в гримуаре? — Ощерилась волчица. — А волче смерть Ивана видеть не желает. Одумайся. Поспешишь — царство в траур облачишь. — Ты сама небылицы эти сочинила, да еще и волче заставила в них поверить! — Волчица сдержанно выслушивала мои жалкие попытки оправдаться. Ее хладнокровие стужу разрушительную внутри меня породило. Полы под оголенными стопами дрожью пошли. — Буду учиться я! И Ивана не трону! — Родители хорошо воспитали тебя. Лгунья из тебя никчемная. — Хватит... — Вскоре гримуар приоткроет пред тобой завесу, как умертвить человека травами, рунами. Ты не удержишься. Воля твоя слабая, нет ее попросту. Ты позволила сломить себя. — Тихой поступью волчица приблизилась ко мне. Она лапой передней махнула, проехавшись острыми когтями по костяной ноге, оставляя за собой глубокие царапины. Я сдержала всхлип и удар, вцепившись в край стола. — Не отнимай жизнь царевича. В ледовую корку кровь его закуй, биенье сердца холодом утихомирь. Может, удастся тебе Кощея перехитрить, а иначе до скончания долгого века быть мне голосом совести твоей пропавшей. Денно и нощно буду я напоминать о жестокости твоей. — Я уж точно не буду оправдываться пред тобой за то, какой тропой к мести своей приду. — Я невольно подалась вперед, но волчица толкнула меня назад массивной лапой. Тени в углах зашевелились, зашуршали, и кожа моя покрылась липким потом, ибо мерещились мне десятки глаз, прикованных к моей фигуре, что, казалось, все меньше и меньше становилась. — Чувствуешь их присутствие? — Чье?.. — Всех тех, кого страшными пытками замучили до смерти, дабы границу они стерегли, — вкрадчиво произнесла волчица, и с клыков ее слюни обжигающие закапали. Морду ее оскал исказил. Я слышала, как половицы шипели под ядом ее, и стоило одной капли попасть на здоровую ногу... мне не удалось сдержать жалобный стон. Волчица была старше меня, мудрее, умелее. Для нее гримуар — пергамент с детскими сказками. Она застала века более темные, страшные. Я не могла оказать ей сопротивление. Пока... — Известно ли тебе, что легкой смертью часть тебя погибла, Яга? Пером не описать то, что переживали некоторые из твоих предшественниц. Рассказывали тебе жуткие былины о том, что у Яги спины нет? Я смогла лишь кивнуть. — Жители этой проклятой деревни вырезали позвоночники девам юным, ибо не ведали тогда, что Яга территорию избушки на курьих ножках покинуть не способна. Вот и делали все, чтобы Яга никуда не сбежала и их оберегала. Девицы годами на локтях передвигались, — продолжала устрашать волчица, и самое скверное — у нее это отлично получалось. — Часть из них не могли даже на печь взобраться в лютые морозы! Но записывали все ритуалы, которые им удавалось постичь. Я заботилась о них, вылизывала их волосы, учила их в лед в слезы обращать, а затем в водицу питьевую он таял, ибо не могли они с колодцем управиться. — Раз так за Ивана радеешь, так и мне помоги немного. Ответом волчицы послужило молчание, но я придушила гордость, решив, что ее момент еще настанет. — Как же именно мне кровь Ивана не просто заморозить, а в корку льда заковать? — Жаль, что терпение тебе чуждо. — Волчица отступила на полшага. — Я подскажу, но не потому что хочу помочь тебе. Ради царевича. Все колдовство зиждется на намерении. То, что Яга пожелает, то и сбудется. Не захочешь, чтобы погиб царевич, то в живых останется он. Думается мне, что так Кощея и сможешь провести. Не может же он в голову твою залезть. Коснись сердца Ивана, лед в нем посели, тогда биенье замедлится, слышимо Кощею не будет и отворит он врата в чертоги свои. Однако осколок хладный будет постепенно царевича умервщлять, поэтому не медли, Яга. Иначе погибнет он за твои глупые идеи. — Не переживай. Я сделаю именно так, как ты мне сказала. Хвост волчицы недоверчиво дернулся. Она поступала верно, не доверяя моим словам, ибо ложь горечью травяного чая со дна чарки осела на языке, стекая в живот. Иван что-то невнятно промямлил во сне, но я даже не повернулась к нему. Он был слишком добр, и в этом таилась величайшая опасность для него. Еще совсем недавно я была бы приятно поражена его великодушию. Возможно, потеряла бы покой, влюбившись в будущего правителя. Его улыбка действительно обескураживала, волосы златом переливались, а его участливость заставляла чувствовать себя особенной. Я не хотела запоминать Ивана живым, энергичным, готовым в костер ринуться ради других. Я знала, что ни за что мне не заслужить после этого прощения, даже у самой себя. Но было удобно думать о том, что таким образом Иван собственную клятву исполнял, пусть и не совсем осознанно. Дождавшись сопения волчицы, я тихонько поднялась с прежнего места. Выбирать самую острую стрелу из колчана Ивана долго не пришлось. Все они были заточены. Однако я обещала волчице, что лед поселю в сердце ее полюбившегося царевича. Наконечником стрелы я порезала ладонь, не поморщившись. Физической боли словно больше не существовало. Порез истекал багровым нектаром, и я начала выводить кровью руну обмана, плутовства. Вертикальная линия, две коротких по диагонали снизу — Чернобог. Раз все строилось на намерении, я уверовала в то, что руна эта, коснувшись сердца Ивана, проведет его, и он не осознает собственной смерти. Я почти закончила, как волче появился на пороге и окликнул меня: — Что ты делаешь? — А? — Замешкалась я, но перевернула стрелу. — Заговариваю орудия Ивана, дабы никто не смог одолеть его. Видишь, руна Мир, Белобог. И ведь правда. В перевернутом виде руна Чернобога приобретала иные смыслы. — Я рад, — выдохнул волче с облегчение. — Рад, что волчица ошиблась. Зря она в тебе сомневалась. Иван славный царевич. — Согласна. Получив от меня ответ, волче прошествовал к своей возлюбленной и улегся рядом, а я сорвала с нити возле окошка парочку сушенных волчьих ягод. Я не нуждалась в изучении каждой строчки гримуара, дабы понять, какие травы и плоды способны погубить человека. Одна из них была волчья ягода, а вторая — дурман. Я зарылась пальцами в комья земли, в которой выращивала травы до этого. Почва напитывалась кровью. — Дурман, дурман, над сознанием власть твоя безмерна. Выжми сердце, словно тряпицу, во взоре туман породи. Я сорвала неокрепший росток, пробившийся из земли. Тонкие корни дурмана окутали мои пальцы, и я вместе с грязными корешками положила траву в рот, не забыв про волчью ягоду. Яростно прожевывая отраву, растирая языком горький сок по нёбу, я стирала из памяти упреки волчицы, дружелюбие волче. Вероятно, они не сталкивались никогда с таким человеком, как я. Мне и самой не доставляло радости убийство Ивана, но грозой прогремел вопрос над моей макушкой: почему царская семья заслужила счастливый конец, а моя должна быть разбита? Почему Иван должен был жить, а сквозь ребра Божидара будет прорастать вереск, глазницы опустеют и в них поселятся черви? Справедливости в этом узреть мне не удавалось. Если этот мир жаловал только силу, то я ему ее покажу. — Леля, сон к тебе так и не пришел? Иван подавил зевок, потирая глаза. Он присел на край печи, свесив ноги, и недоумение разлилось румянцем на скулах, что стали более выразительными. Только в мгновенье перед смертью я рассмотрела внимательно его лицо. Оно явно осунулось за то время, что он провел в избушке без регулярного питания, со спертым воздухом. Иван был вынужден выходить на охоту без зимнего тулупа и сапог, под ним не было верного коня, что мог бы взять на себя большую часть пути, рядом не подбадривали дружинники. Все это просто не могло не оставить на нем свой отпечаток. — Зачем тебе мои стрелы? — Я заговорила их для тебя, царевич мой. — Я же просил... а впрочем, не так важно, — смущенно пролепетал Иван, спрыгивая с печи. Я первая преодолела расстояние между нами. Никогда дотоле мне не приходилось быть ласковой с мужчинами, и не придется больше. Иван впал в ступор от того, с какой резкостью поведение мое переменилось. Еще днем я огрызалась ним, не верила в бога их единого, а теперь с нежностью обвивала его шею, притягивая к себе. Пальцы уверенно сжимали заговоренную стрелу, уста мои в могилу тропу прокладывали, а доверие и влюбленное сердце царевича погребальную рубаху ткали. Губы Ивана были мягкими, медовая сладость смешивалась с ядом. Поцелуй был робкий, несмелый. Иван талию мою ладонями широкими накрыл, и тогда наконечник стрелы легко вошел в податливую плоть. Иван даже не покачнулся. Корка льда хрустом побежала по древку, моментально замораживая сердце, дабы царевич не успел понять, что умирает. Теплая кровь бежала к запястью, но поцелуй я не прерывала. Я сконцентрировала все внимание Ивана на себе, более никого для него не существовало. Я одна была в мире его, поэтому не слышал он волчий вой. Не слышал он и той боли, что сквозила в речах волчицы о том, какая я бессердечная, что же я наделала. Умирал царевич в моих объятиях, волчий вой панихидой стал для него. Изба заскрипела, все предметы падали на пол, пока она поворачивалась в сторону кощеевских владений. — Неужели Кощей решил тебя впустить? Ты уже все изучила? Вопрос сорвался с бледных уст Ивана, и я перешагнула его бездыханное тело, что осталось от него в мире живых. — Нас. Он ждет нас. Ты же обещал меня спасти? — Да... — Тогда пойдем, Иван. Я получу то, чего желаю, даже если царство в траур облачу.