Жертвенная Яга

Светило скрылось за пухлыми тучами. Небеса были бесцветными, словно дитя, чахнущее от хвори. Неудивительно, что мне не везло. Сначала я сетовала на хилый свет, но даже когда я попросила избу зажечь свечи, руны все равно никак не складывались в осмысленные фразы, я путала их между собой и из-за этого слова выходили совершенно непонятными, таких точно не существовало. Я с такой силой захлопнула гримуар, что приковала к себе все три пары глаз. Иван отложил кинжал, что с раздражающим скрежетом точил до моей вспышки. Изба была чересчур тесной для четверых, и в полной мере я ощутила это только в то мгновенье. Даже будучи одинокой, я бы задыхалась в пространстве, где печь занимала почти все пространство. Что ж, Кощей не отличался особой щедростью. — Может, тебе стоит отдохнуть? — Тихо предложил Иван. В ответ я начала тарабанить пальцами по гримуару, болтая костяной ногой, что перестала ощущаться чужеродной. Пусть я до сих пор хромала и не могла сгибать эту ногу в колене, но уже не заостряла на ней внимание. Главное, что мне ее хотя бы оставили, а не раздробили кость топором. — Нет. Пока не исполню задуманное, покоя мне не видать, — проворчала я. На печи тушился картофель с крольчатиной и луком, распространяя сладкий аромат. Овощи я вырастила не так давно, удивляясь новообретенным способностям. Хотелось бы мне иметь их при других обстоятельствах... Зрелище, как под дланями робко пробивался росток, с каждой секундой крепчая, завораживало. Лишь волчице мои умения были безразличны. Наверняка Кощей научил ее гораздо большему. — Такими думами можно окончательно себя извести, — обеспокоенно изрек Иван. Он до сих пор сидел без рубахи, потому что нам пришлось замочить ее в ведре. От пятен крови так легко не избавиться. Однако Иван не жаловался. В избе царила поистине летняя жара. — И лишить Кощея превеликого удовольствия, — только волче и я понимали, о чем говорила волчица. Иван же не искал второе дно в речах волчицы, видимо, думая, что властителю мертвых доставляло радость терзать Ягу и всех, кто в его ручонки попадется. — Знаешь, сколько бояр утратило рассудок из-за мрачных мыслей? Можно себе такую хворь надумать… — Ты словно бабка-знахарка. Несешь полнейшую околесицу, — прошипела я. К счастью, мне пришлось оторваться от гримуара, дабы проверить, как обстояли дела с мясом в бурлящем бульоне. Отвлекаясь от кропотливого изучения, мне ненадолго удавалось забыть о собственной никчемности, что еще пуще подкреплялась заточением. Интересно, как волчица относилась к этому плену? Прошло ли достаточно лет, дабы чувства ее притупились и избушка на курьих ножках стала единственной мыслимой и привычной обителью? Жалел ли волче о том, что не отрекся от возлюбленной? Вопросы, ответы на которые плавали расцветшими кувшинками на беспокойной речной глади. Я уже знала их заранее, но не осмеливалась признать. — Какой он… этот ваш бог? — облизываясь, подал голос волче. Ониксовый взор зверя скользил по Ивану, знаменуя, что волче обращается именно к царевичу. Хотя в уточнениях не было нужды. Лишь один из нас уверовал в бога-чужака. Любопытство волче не удивило меня, ибо тяжело века коротать в звериной шкуре, не зная, как изменился мир за границами чащи. А вот смиренное молчание волчицы, наоборот, поражало. Она дернула ушами, подогнув правую лапу под себя. Возможно, так она выражала свою заинтересованность. Иван кинул на меня мимолетный взгляд, словно бы спрашивал: можно ли рассказать? Безусловно, я разрывалась между тем, чтобы заткнуть уши и не слушать о чужеземце, возомнившим себя божеством, и тем, чтобы дать возможность возлюбленным, проклятым Кощеем, заглянуть на сторону, что была им недоступна. Я сдержалась, так что, не встретив сопротивления, Иван увлеченно заговорил: — Ты застал меня врасплох, волче, — усмехнулся Иван и похлопал волче по загривку. Шерсть у второго на мгновение встала дыбом. — Если Леля не возражает, то я поведаю вам о нем. — Я все равно не слушаю, — соврала я, взяв со стола гримуар и скинув ветхие тряпицы с узкой полки у окна. Я не без труда уселась на нее поближе к свету, да так, чтобы с высоты мне были видны все руны. Я не намеревалась углубляться в рассказ Ивана, но его голос все равно не давал полностью сосредоточиться на письменах. Я притворилась, что увлечена чтением, дабы Иван слишком много не возомнил о себе и своем «спасители». — Он умер за грехи людские, — с гордостью начал Иван, но волчица бесцеремонно перебила его: — Что такое «грех»? — Это… э… — Иван почесал затылок, словно бы пробуждал рой мыслей в голове, дабы отыскать правильные слова. — Грех — это то, что делать нельзя. Иначе за это последует наказание… потому что душа скверной наполнится. — А как понять, что делать можно, а что нельзя? — вклинился в беседу волче. Они окружили Ивана, словно детишки матушку перед сном, умоляя рассказать еще одну сказку. — Для этого существуют заповеди, — пояснил Иван и принялся перечислять их, загибая пальцы. Большинство из них мне казались глупыми, потому что и без их бога были чересчур очевидными. Конечно, воровать нельзя было. Иначе позор на все семейство навлечешь, да и боги благо велели дарить, а не отнимать, покуда врагом сосед не обернется. Любить сразу многих женщин или мужчин тоже воспрещалось. Неужели в столице нужен был чужеземец, чтобы все это понять? — Значит, за то, что меня убили, жителей деревни тоже ждет наказание? — Настал мой черед мучать Ивана расспросами. — Да, после смерти они получат то, что заслужили. — А жизнь свою они спокойно доживут? — Кто сказал, что спокойно?.. — Ты, — возмутилась я. — Кара настигнет их тогда, когда они уже и так будут мертвы. Где же здесь ты справедливость узрел? — В том, что жизнь земная бренна, и гораздо ценнее то, что ожидает нас за гранью вечности. — Почему твой бог запрещает мне ответить убийством на убийство? — Не унималась я, чем все дальше загоняла Ивана в угол. — Я не хочу ждать, что он накажет жителей деревни после смерти. Вдруг он будет слишком мягок. — А ведь речи Лели мудростью сочатся, — поддержал меня волче. — Если бы был ваш бог, истребил бы он Кощея. — Хватит, — рыкнула волчица. — Кощей — смерть. А смерть ни один бог не способен одолеть. — Наш Спаситель воскрес. Ему удалось вернуться после того, как его распяли. — Значит, лжецу вы поклоняетесь. Я была рада, что мы с волчицей находились на одной стороне. Если где-то и существовал тот самый герой, готовый всех спасти, я не была его любимицей, иначе меня бы сейчас окружала семья: Божидар уплетал бы рыбный пирог, матушка плела косы, а отец наслаждался сбитнем. Я окончательно потеряла интерес к спору, ибо чем больше пыталась что-то доказать Ивану, тем глубже погружалась в печаль. На этот раз я отмела пустые мысли в сторону и полностью сосредоточилась на том, что одна из моих предшественниц оставила в гримуаре: «Кощей слез не жаловал моих. По дому больно тосковала. Покинул царь костяной избу мою, но к порогу приполз едва живой мужчина.Только под руку хвать! А избушка на другую сторонушку двери отворила. Раненный охотник завесу тайны приоткрыл мне: дабы во владения кощеевы без приглашения войти, умирающего на суд к нему приведи...» Руны с удивительной легкостью складывались, сплетая кружево знаний. Однако прилетевший в лицо снежок отнял у меня возможность дочитать. Снег забился в ноздри, попал в глаза и таял, стекая по щекам. Почти слезы, обжигающие холодом. Я кинула гримуар на стол, чтобы талая вода не попала на ветхие страницы, и уже приготовилась бранить Ивана. Но румянец, полыхающий на скулах царевича, приковал все мое тело к полке, на которой я восседала. Даже язык мне стал неподавластен, ибо вихрь внутри полностью завладел мной. Жизнь в нем била ключом. — Отвлекись немного, Леля. Пойдем лучше гору снежную соорудим, да сани смастерим. — Иван утер нос рукавом. — Зима уже вовсю хозяйничает, а ты так ни разу не вышла. Мы с волче все на охоте пропадаем, а ты... — Да, — согласие неосознанно сорвалось с губ. Царевич не очень напоминал израненного охотника, мертвеца, но все покойники когда-то дышали, а сердца их яро бились. Иван обещал мне помочь. Он принес клятву Божидару, что сделает все, что угодно, ради моего спасения... насколько же великую цену готов отплатить царевич? — Ты прав, Иван, — неведомая дотоле покорность прошила льняной нитью мой голос. — Зима всегда была моей излюбленной порой, хотя матушка с печалью вздыхает до первой весенней капели. — Отчего же? — Иван подхватил меня под руку, помогая спуститься с полки. — Лето ей милее? — В морозы все труднее даётся, когда у тебя нет царских запасов и людей, которые их заготавливают. Печь поглощает больше дров, скот мельчает. Дети и старцы... погибают. Иван призадумался. Сказанное явно озадачило его. Он стянул с себя кафтан, что успел, видимо, надеть перед тем, как выйти за снежком, и накинул мне на плечи. Я утонула в его одеяниях. Тонкая меховая подкладка была мягкой, ласкала кожу на оголённых местах. Будь у меня такой, я бы из него не вылезала даже в знойную жару! — А как же ты? Иван вновь стоял в одних штанах, но весь сиял, выскочив на крыльцо. От его разгоряченного дыхания клубился пар. Ещё чуть-чуть и он бы точно пустился в пляс. — А мне-то что? Я закалённый! Может, он и готов отплатить высокую дань за то, чтобы исполнить клятву. Но готова ли я лишить его этого восторга? Стоит ли моя месть того? Ответ сам меня нашел. Никакое злато не сможет утихомирить мой гнев. Месть моя требует гораздо большего: жизни, крови, смерти. Я тоже, как и царевич, хотела жить. Но мои мольбы не были услышаны, с каким бы надрывом я не кричала.