***
— Где Миюми?! — вместо приветствия спрашивает её отец. — Почему я узнаю о том, что вы развелись, через третьих лиц?! Твои родители в курсе?! И где наш внук?! Что вы тут устроили, а? — И вам здравствуйте, Цуро-сан, — Шота сложил руки на груди и загородил собой проход. — Да, мы развелись. Я знаю, где она, но не собираюсь вам говорить. Если она захочет — обязательно сообщит вам. Хитоши остался со мной, это было наше общее решение. Мои родители знают, они ничего против не имеют, в отличие, видимо, от вас. Что-то ещё? — Ах ты… мерзавец, ты никогда мне не нравился, — мужчина открыл фотографии в телефоне и показал снимки, на которых Миюми была вместе с Эми, на нём они целовались в каком-то баре и выглядели абсолютно счастливыми. — Это ты мою дочь надоумил на этот разврат?! Ты знаешь об этом что-нибудь, а?! — Цуро-сан, прекратите кричать. Да, знаю, это её новая девушка. Пусть она живёт так, как ей нравится, не всё в этой жизни определяется религией и книгой с заповедями. Вы закончили? Я могу вернуться к делам? — Шота стоял с каменным лицом. Он действовал по оговоренному с Миюми плану, и даже её отец реагировал так, как планировалось. Вот сейчас он… — Я тебя… — мужчина было бросился на него, но Айзава остановил его, сильной рукой отстраняя от себя. — Если вы сдвинетесь ещё на шаг — я вызову полицию, и вас арестуют. Я не шучу, — Цуро хоть и был злым, но за решётку явно не хотел, поэтому отстранился и сплюнул, злобно прошипев на прощание кучу проклятий и бесконечного горения в аду. Айзава про себя подумал «вам того же», закрыл дверь и вернулся внутрь. — Ушел? — Миюми осторожно выглянула из комнаты. — Ага. Пожелал нам сгореть в аду. — Похоже на него, — улыбнулась девушка. — Надо быть готовыми к тому, что он ещё может вытворить. Всё самое главное ещё впереди. Жди полиции и громких заявлений. — Ну и дурдом, конечно, — Эми всё это время сидела на полу и играла с Хитоши. Они переехали в этот город три дня назад, все вчетвером, когда закончилось оформление всех бумаг и продажа их прошлого дома. Здесь у всех них начнется новая, нормальная, счастливая и спокойная жизнь. Они со всем справятся.***
Хитоши нервничал. Да, все аргументы, которые он сам себе привел, были вполне логичные: папа точно отреагирует на это нормально, он же смог отпустить маму жить к другой женщине восемь лет назад, и спокойно продолжает с ней общение. Ладно, нужно просто зайти к нему и сказать. Всего три слова, а дальше будет проще. Вот сейчас он постучится, зайдет, сядет к нему на кровать и начнет разговор. В крайнем случае, если вдруг папином мнении что-то поменялось, он сбежит жить к маме, и… — Хитоши, ты уже минут десять стоишь под дверью. Всё в порядке? — прервал Шота поток его размышлений. Парень дёрнулся от неожиданности. — А… это, я могу зайти? Мне надо… поговорить с тобой. — Заходи конечно, — Айзава открыл дверь, впуская сына. Они оба сели на кровать, Шинсо собрался с силами. Он сжал в руках одеяло, на котором сидел, и выдал из себя то, что репетировал в голове уже месяц. Сердце бешено забилось, а уровень тревожности подскочил до критических значений. — Пап, я… я гей. Мне не нравятся девушки, только парни. Я знаю, ты вроде нормально относишься, учитывая маму но… я всё равно волнуюсь, — Хитоши смотрел в пол, все ещё сминая ткань. Он почувствовал, как Шота обнимает его. — Не переживай, всё в порядке. Ты молодец, что рассказал мне. Я горжусь тобой, и я буду любить тебя таким, какой ты есть. Иди сюда. Узел в животе развязался, а вся тревога отступила моментально. И чего только переживал? Он позволил себе уронить пару слезинок. Стало так спокойно в душе: ничего страшного не произошло, его всё ещё любят и принимают. И как Хитоши мог только допустить мысль о том, что папа может отреагировать как-то не так? У него же был самый лучший папа на свете — понимающий и любящий, который мог поддержать в самые тяжёлые моменты.***
Этой же ночью Шота лежал, смотрел в потолок и очень многое пытался осмыслить. Сыну нравятся только парни… может быть, и ему тоже? Это бы действительно многое объяснило. И почему он никогда об этом, черт возьми, не думал? Объясняло бы, почему они с женой переспали всего один раз за весь брак, и больше никогда друг к другу даже не прикасались. Объяснило бы, почему все его попытки встречаться с девушками после развода не увенчались успехом — они его просто не привлекали. Объяснило бы ту странную симпатию между ним и своим лучшим другом из старшей школы, о которой они так никогда после выпуска и не говорили. Шота знал о существовании геев всю свою жизнь, но сначала относился к ним плохо из-за семьи, потом, когда съехал, мнение сильно изменилось. Но почему… почему он никогда не допускал мысли о том, что он гей? Айзава как будто всё это время не замечал огромного белого слона посреди комнаты. Осознание этого факта накрыло внезапно и… всё резко стало так понятно и правильно. Все вопросы, которые он задавал себе на протяжении жизни, получили однозначный ответ. — Шота? — сонный голос Миюми в трубке дал понять, что её разбудили. — Всё в порядке? — Я гей. — Эм, поздравляю?.. Это ты понял после того, как тебе Тоши признался? — Да, слушай… прости, что разбудил, просто… я всё понял, и так понятно абсолютно всё стало сейчас. — Не переживай, всё в порядке. Я рада за тебя. Можешь высказаться, я понимаю, это важно. Они разговаривали примерно час. Шота даже прослезился несколько раз. Так много всего он про себя думал: что плохой муж, что какой-то неправильный, что у него какие-то проблемы и ему больше не светит счастье… а оказалось, нужно было просто перестать впихивать себя в рамки и понять свою настоящую ориентацию. Впереди была ещё долгая дорога, но первый шаг к прохождению по ней был сделан.***
Хина с порога поняла, что что-то не так. Атмосфера в доме висела какая-то слишком гнетущая — да и Хизаши обычно всегда встречал её с работы, а тут… — Дорогой, ты дома? — спросила она. Ответа не последовало. Муж нашелся на кухне — он молча смотрел в стену, а рядом с ним… — Ты нашёл их. На столе лежали её бумаги из больницы, и упаковки обезболивающих. Хизаши повернулся к ней — в его глазах стояли слёзы. Он выглядел таким разбитым сейчас, и вот этого Хина и боялась больше всего. — Почему… почему ты мне не рассказала? Мы бы… я бы… сделал что-нибудь… — он всхлипнул, встал и обнял её, так крепко, как только мог. — Если ты всё прочитал, то ты должен был понять, что там уже ничего не сделать. Слишком агрессивная форма, шансы почти нулевые, — Хина обняла мужа в ответ. — Но не нулевые же, почему бы не… — Потому что я не хотела провести остаток своей жизни на больничной койке на тяжёлых препаратах. И не хотела цепляться за эту призрачную надежду, — прервала она Хизаши. — Я знаю, ты, наверное, меня не поймёшь, но… я хотела просто пожить это оставшееся время, с вами, полноценной жизнью. Чтобы мы так же улыбались, проводили время вместе, любили друг друга и были счастливы. Я подписала отказ от лечения, и я не буду менять это решение. Хизаши некоторое время ничего не говорил, просто тихо плакал, обнимая свою жену. Всё… всё же было так хорошо, он так надеялся, что сейчас всё наконец-то наладилось, они заведут ещё одного ребенка, как планировали, будут жить дальше. Забудут о слове рак, навсегда, как о страшном сне, в который они больше не вернутся. А сейчас… Кошмар оживал на глазах, и никакого выхода из него не было. Хотелось кричать, ломать мебель, бить посуду — почему всё так несправедливо?! Почему судьба распорядилась именно так? Они бы столько всего могли успеть, столько всего могли ещё сделать, но… времени, наверное, уже не хватило бы. — Сколько тебе осталось? — спросил Хизаши, когда чуть успокоился. — Врач давал меньше полугода месяц назад. Месяца три-четыре, я думаю, — Хина собрала все бумаги, упаковки с лекарствами и засунула в металлическую банку из-под макарон, а затем поставила её в дальний угол верхней полки шкафчика на полке, чтобы никто не нашёл. — Я понимаю, тебе понадобится время, чтобы смириться с этим, но, пожалуйста, давай проведём эти последние несколько месяцев как счастливая семья. Я не хочу, чтобы последние воспоминания моего сына о нас были несчастными и мрачными. Можешь считать это моей последней просьбой, — Хина вытерла вновь скатившиеся по щекам Хизаши слёзы. — Я люблю тебя. Ты и Денки — самое лучшее, что случалось в моей жизни, и я рада, что разделила её именно с тобой. Не было за эти четырнадцать лет ни одного дня, когда я бы сомневалась в своем выборе. Она старалась говорить уверенно, но голос всё равно предательски дрожал. Хина уже успела смириться со своей скорой смертью — но как же больно было ей думать о том, как будут страдать её близкие. Это то, к чему нельзя было подготовиться, то, что нельзя было просто так принять. Она планировала этот разговор с мужем слегка позже, но вот как сообщить об этой новости сыну… Денки был таким счастливым в последнее время. Сердце рвалось на мелкие части от того, что придётся оставить своих родных. На её глазах тоже выступили слёзы. — Я тоже… я тоже люблю тебя. Больше, чем кто-либо может себе представить, — Хизаши хотелось сказать многое, но нужные слова никак не находились. — Давай не будем говорить сыну пока. Пусть… потом. — Ты прав. Они молча обнимались в кухне, по ощущениям, целый час, пока обоих не перестало трясти. Уже ничего не будет хорошо, и эти слова бы не помогли. Но… нужно было прожить их оставшееся время так, чтобы они не пожалели.***
«Пожалуйста, пообещайте мне, что найдёте в себе силы жить дальше и быть счастливыми». Хизаши пока не знал, как выполнить это обещание. Хина умерла три дня назад, и вместе с ней умерло что-то в его душе, дом опустел, а мир вокруг стремительно терял краски. Ямада бы с удовольствием напился до беспамятства, только бы это не решило проблему. Только необходимость заботиться о сыне поддерживала в Хизаши жизненные силы. Денки было ещё хуже — таких истошных рыданий он никогда не слышал. Сын практически не выходил из комнаты, ничего не ел и большую часть дня смотрел пустым взглядом в стену. Иногда сын выгонял его, иногда приходил ночью и ревел ему в плечо, иногда просто молча сидел рядом, пока Хизаши работал. Никакие слова сейчас не могли бы утешить их обоих, таких просто не существовало, и вряд ли бы кто-то их смог придумать. — Знаешь, — сказал Денки как-то вечером, после того, как час молча гладил Юну, которая всё это время следовала за ними по пятам, будто пытаясь поддержать. — Почему-то мне кажется, что мама осталась здесь. Приглядывать за нами. Знаешь, может, мне просто хочется в это верить, но… Сын показал на кошку, и Хизаши померещилось, что Хина смотрит на него через свои хитрые кошачьи глаза. Мол, всё хорошо, я здесь, никуда не ушла. — Мне тоже так кажется. —… я скучаю. Хизаши в тот день решил, что сделает всё, чтобы исполнить последнюю просьбу своей жены. Быть счастливыми ни смотря ни на что. Жить, как полноценная семья. Даже если он никогда больше не найдет свою вторую половину и не заполнит образовавшеюся в душе пустоту, в любом случае, он никогда не останется совсем один. У него всегда будет Денки. Хина не покинула его, она жила в нём, в их сердцах.***
Денки шел из школы очень озадаченный. Каким-то образом сегодня речь у него и друзей зашла за предпочтения в девушках и парнях, и он никак не мог выбросить из головы фразу Серо: «Если бы мои родаки узнали, что мне нравятся и парни тоже, меня бы грохнули на месте». Денки, видимо, всё это время жил в каком-то розовом мире, в котором гомофобии не существовало. Он как-то даже не задумывался, что его влечение к обоим полам может быть чем-то неправильным. Они никогда не обсуждали это с отцом, но… Каминари казалось, что тот был не против этого? Как будто для него это было так же очевидно, как два плюс два и что вода кипит при ста градусах тепла. Но вот после разговора с друзьями сегодня он задумался. Может, стоить поговорить с папой? Чтобы развеять все свои возникшие тревоги и сомнения. Да и… в целом рассказать про свою ориентацию, в которой он был однозначно уверен последний год. Кажется, они и правда никогда об этом не говорили. — Пап, ты дома? — спросил он с порога. — Да! Ты голодный? — послышалось откуда-то. — Не, — Денки стянул кроссовки, кинул рюкзак на скамейку возле двери и вошёл в кухню, где папа и нашёлся. — Как бы ты отнёсся, если бы, ну скажем, какой-то твой друг признался тебе, что ему нравятся люди своего пола? — решил начать он издалека. — Неожиданный вопрос, — удивился Хизаши. — Абсолютно нормально, поддержал бы, и, если ему нужно, поговорил бы с ним об этом, — Ямада даже отвлёкся от дел. Он чувствовал какой-то подвох, и кажется, даже догадывался, какой. — Может, поделился бы своим опытом, если бы ему это было нужно. Я же сам бисексуал, мне есть, о чём рассказать. Особенно, если для моего друга это всё в новинку. — Тебе тоже нравятся парни? — теперь уже пришла очередь Денки удивляться. — Ага, попался, «друг», — улыбнулся Хизаши. Его догадка оказалась верной. — Ну… эм, в общем, да. Мне нравятся парни. И девушки. И в целом, все люди, вне зависимости от того, как они себя определяют. Я пансексуал. Это как бисексуал, только… — Денки не успел закончить. — Не беспокойся, я знаю. Я рад, что ты хорошо изучил тему и можешь спокойно сказать мне, кто ты. Если тебе нужно со мной поговорить об этом, то я весь твой, — Хизаши подошёл ближе и обнял сына. — Я горжусь тобой, люблю, и буду любить в любом случае, вне зависимости от твоего самоопределения. — Спасибо, это… правда важно. Следующий час Денки рассказывал о том, что вызвало в нем сомнения, поделился тем, как пришёл к принятию своей ориентации, а Хизаши в ответ поделился своим опытом. Вечер прошел очень тепло и комфортно, и Каминари развеял все свои сомнения. В этот вечер он понял, как важно отстаивать свои права и бороться с гомофобией, но не в ущерб себе и по своим возможностям. И что даже в такое прогрессивное время можно столкнуться с людьми, которые, к сожалению, не примут их такими, какие они есть. На следующий день на своем столе Денки обнаружил пин с пансексуальным флагом, и улыбнулся, когда увидел такой же, только с бисексуальным, у папы на рубашке. В очередной раз он убедился, что ему достался самый лучший папа на свете.***
настоящее время — Как думаешь… они будут вместе? — внезапно спросил Денки. До этого они в тишине листали ленту в телефонах, лёжа рядом. — Ты про родителей? — Хитоши зевнул. — Да. Знаешь… Мой папа выглядит таким живым рядом с твоим, что ли. Я давно его таким не видел, наверное, с момента, как мама умерла. Он, конечно, всегда старался оставаться позитивным, чтобы помочь мне пережить потерю, но мне всё равно было заметно, что внутри него что-то угасло, — Каминари вздохнул, а экран телефона подсветил его задумчиво-печальное лицо. Хитоши впервые видел его таким — казалось, этот парень вообще не способен расстраиваться. — Я то же самое могу сказать про своего. Он этого не показывает, но на самом деле он очень несчастный и одинокий человек. Я рад, что он познакомился с твоим папой, — Шинсо потрепал Денки по волосам. — Всё будет хорошо, я уверен. Мы должны дать им время. — Да, ты прав. Просто знаешь, я же уже взрослый, ну, относительно. Ему пора бы и для себя пожить, — Каминари снова улыбнулся и улёгся Хитоши на плечо. Придвинулся неприлично близко, будто и не смущался от простого флирта некоторое время назад. — Те же мысли.