***
Май в самом разгаре. Дожди ещё не вступили в свою силу, и погода приятно радовала, разбавляя скучные учебные будни. На улицах то и дело сновали туда-сюда школьники и дети, наслаждаясь теплом. Все фонтаны на аллеях и в парках работали на полную мощь, окатывая мелкими брызгами ближайших прохожих, но те, казалось, были отнюдь не против. Хотя находились и те, кто был явно недоволен благорасположением природы, но на них, как правило, никто не обращал внимания. И, несмотря на то, что сакура уже отцвела, Йокогама отнюдь не стала бледнее или скучнее. Жизнь в ней продолжала кипеть. И только Дазай неспешно плёлся среди толпы, не поднимая глаз от идеально уложенных на аллее плит. Он снова прогулял занятие по музыке. Гитара на его плече висела тяжёлым грузом уже два года. И всё потому, что он просто не может сказать своей матери “нет”. С тех пор, как умер отец Дазая, Азуми-сан была безутешна. Она часто плакала по ночам, засыпала только тогда, когда вдыхала запах своего покойного мужа с его рубашек, в которых он ходил накануне и которые просто не успели постирать, представляя, что он рядом, что он жив, и всё это просто страшный сон. Она каждый раз верила, что, проснувшись по утру, окажется вновь в объятиях любимого. Каждое утро её ждало только разочарование. Осаму старался быть рядом и поддерживать настолько, насколько это было возможно, учитывая, что он сам нуждался в этой самой поддержке отнюдь не меньше. Однако, сколько бы он не старался, ему никогда не заменить матери любимого мужа… И однажды на закате Дазай увидел кое-что, воспоминания о чём и по сей день разбивали его сердце на кучу мелких осколков. В тот вечер его мать сидела на ступеньках крыльца в обнимку с отцовской гитарой и, покачиваясь из стороны в сторону, тихо напевала песню. Их песню. Тогда Дазай почувствовал, как задыхается. Голос Азуми был очень слабым, то и дело дрожал и срывался местами. Но она продолжала. Напевала мотив снова и снова, и казалось, что этому нет конца. Осаму стоял в дверном проёме и старался не издавать ни звука. Глядя на исхудавшую спину своей матери, обрамлённую светом заката, слушая её сломленный голосок, он до боли зажимал рот ладонями, не давая всхлипам выйти наружу. Он содрагался от беззвучных рыданий, чувствуя, как горячие солёные слёзы скатываются по щекам, ладоням и перетекают на свежезабинтованные запястья. Ему было паршиво. Паршиво оттого, что он не знал, как можно ей помочь. Не знал, как облегчить её страдания, ведь он и со своими не справлялся. И ненавидел себя за это ещё больше… Слаб. Как же я слаб… Дазай вскинул голову к небу, убрав руки от лица и начав судорожно, но тихо хватать ртом воздух. Небо было отвратительно прекрасным. Ближе к горизонту оно уже окрасилось розово-оранжевым, но в середине ещё сохранило свой глубокий голубой оттенок, разбавленный редкими разводами облаков. И вдруг Осаму осознал, что слёз больше нет, и он может дышать полной грудью. Это было так странно. Вот он заходится в истерике, мгновение, и уже совершенно спокоен. Чудеса, не иначе. Прохладный ветер приятно обдувал разгорячённую кожу, словно лаская, и игрался с тёмными прядями волос. Так хорошо. Спокойно. Даже сердце не колотилось как бешеное, норовя проломить рёбра. Напряжение спало, все мышцы махом расслабились, и Дазай позволил своим глазам закрыться. Сейчас, в этот самый момент он впервые за последние дни почувствовал себя хорошо. И впервые, кажется, знал, что делать. Дазай подошёл к матери и аккуратно, нежно обнял её со спины, вдыхая такой до боли родной запах, от которого щемит сердце. Азуми вздрогнула настолько сильно, что чуть не выронила гитару, но юноша вовремя подхватил её руки, сжимающие инструмент, и ласково огладил подушечками больших пальцев костяшки бледных худых ладоней. – О-Осаму? Её голос звучал удивлённо и даже чуть испуганно, словно она забыла вовсе, что у неё есть сын. Что она не одна. Она, действительно, практически не обращала внимание на Дазая с самого дня похорон, и первое время он был обижен на неё. Да, она потеряла мужа, но он потерял отца и вынужден был пережить это горе в одиночестве. Однако сейчас это было уже не столь важно. Ему плевать на себя. Всё, чего он хотел, чтобы мама снова улыбалась. И видел лишь одно решение. Он приблизился к её уху и тихо-тихо прошептал: – Хочешь, я научусь играть на гитаре? Как папа… Дазай остановился, резко тряхнув головой в попытке прогнать эти воспоминания. К горлу подкатил неприятный ком, и он до боли сжал зубы, напоминая себе дышать. Сейчас явно не место и не время. Нужно успокоиться. Он с силой зажмурил глаза, делая медленный глубокий вдох. Выдох. Вдох... Дышал до тех пор, пока образ матери с гитарой в руках не растворился в его сознании и дрожь в руках не отпустила. Он медленно открыл веки, расфокусированным взглядом глядя себе под ноги, и уже по привычке хотел поднять голову к небу, как вдруг… – ПОБЕРЕГИСЬ! Чей-то стремительно приближающийся крик заставил его рефлекторно отскочить к стоящей неподалёку скамье, как в тот же миг прямо перед самым его носом пронёсся парень. Всего мгновенье. Какие-то считанные секунды. Одно мимолётное пересечение взглядами. Но этого хватило, чтобы ноги Дазая подкосились, и он неуклюже рухнул на лавочку, глядя на быстро удаляющуюся ярко-рыжую макушку. Что… Что это было?***
Скрип входной двери в тишине дома сильно резанул по ушам. Дазай напряжённо закусил губу. Хотел остаться незамеченным, но судя по нетерпеливому тихому постукиванию маминого тапочка о пол за спиной, она ждала его. Он набрал в грудь побольше воздуха, собрал всю волю в кулак и обернулся. – Привет, мам, – юноша натянуто улыбнулся, мысленно примечая хмурое выражение лица Азуми. – Ты уже вернулась с работы? – Отпустили пораньше, – ровным тоном ответила женщина, облокотившись на стену и сложив руки на груди, и наблюдала за тем, как сын снимает обувь и аккуратно ставит её на полку. – Мне звонила Озаки, – вот и приплыли, – Ты снова прогулял занятие. Почему? – голос Азуми стал строже, и Дазаю пришлось приложить все усилия, чтобы не опустить взгляд и сказать ей прямо в лицо то, что гложет его вот уже в течение двух лет. Это сложно, но… Я должен. – Я больше не хочу заниматься музыкой… Тонкие брови матери сначала резко взметнулись вверх в удивлении, и лишь спустя мгновение свелись к переносице в явном непонимании. Она пристально вглядывалась в его лицо, стараясь найти хоть намёк на шутку, но ничего такого не было. Осаму незаметно сжал кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу, когда увидел в серых глазах напротив нотки разочарования. Кажется, их разговор не закончится на мирной ноте… – В чём дело, Осаму? Тебе же нравилось заниматься музыкой. Ты сам изъявил желание, разве нет? – голос матери звучал очень сердито. – Да, так и было. До тех пор, пока… – он судорожно сглотнул, понимая, как не просто это произнести, – Пока ты не стала одержимой мыслью превратить меня в копию отца. Азуми опешила, явно не ожидая услышать что-то подобное, и уже было открыла рот, чтобы возмутиться, но одного взгляда в коньячного цвета глаза сына - глаза Исао, его отца, - хватило для осознания. Осознания того, что она сотворила с собственным ребёнком. Только сейчас женщина заметила бинты на его шее и запястьях, которых не замечала ранее. Или просто не хотела замечать? Она вдруг чётко осознала, что уже давно не слышала смеха сына, улыбка появлялась на его лице редко, а музыка… Азуми давно не слышала, чтобы он играл по вечерам, как это было раньше. Сама убила в нём любовь к гитарным струнам. Настолько сильно ушла в своё горе, что совершенно забыла про единственного живого родного человека рядом, которому помощь нужна была больше, чем ей. Как же она облажалась… – Мам, скажи честно, – прервал тишину Дазай, стараясь дышать ровно, но голос всё равно предательски дрожал. – Ты избегала меня после смерти отца, потому что я слишком сильно на него похож? Тебе было тяжело смотреть на меня? Или… – он запнулся, чувствуя, как намокают глаза. – Или тебе просто не было до меня никакого дела, пока я не взял гитару в руки? Его голос сорвался на шёпот, а усердно сдерживаемые слёзы обиды медленно покатились по щекам. Но Дазай не отводил взгляда, смотрел в упор, мысленно пытаясь оправдать собственную мать. Но оправданий не было. Он выдумывал их сам себе на протяжении всех этих лет, говоря, что не должен на неё злиться. Но сейчас понял, что злится. Злится на неё, на отца и, чёрт побери, на себя. Злится, что не остановил натиск родительницы ещё тогда, когда почувствовал, что она перегибает. Злится, что настолько слаб. Что, вместо решения проблем, глушил эмоции самоповреждением. Но больше всего за то, что позволил сейчас вывалить это всё на хрупкие плечи матери. Он запутался. И снова задыхается. – О-осаму, я… Слыша её надломленный голос, видя дрожащие побледневшие губы и бесконечное чувство вины в глазах, он понял, что больше не может здесь находиться. Дазай обошёл мать стороной, не решаясь больше взглянуть на неё, и двинулся в сторону своей комнаты. Ему надо побыть одному. Надо всё обдумать… – Осаму! – Азуми хотела поймать его за локоть, но не успела, он уже скрылся на лестнице. – Прости меня…***
Так спокойно. Тихо. Лишь шелест листвы и пение птиц нарушали тишину. Дазай стоял посреди одной из полян парка, со всех сторон окружённый деревьями, и грелся под ласковыми лучами солнца. Вокруг не было ни души. Одиночество порой так умиротворяет, позволяет расслабиться и отпустить все проблемы. Он очень хотел бы остаться здесь навсегда. Один. Чтобы больше не было никого, кто бы сделал ему больно или заставил чувствовать себя так паршиво. Как же я устал… Странное ощущение в момент заставило его напрячься и распахнуть глаза. Он не один. Здесь кто-то ещё. Дазай огляделся по сторонам, но никого. Однако, он каждой клеточкой тела ощущал чьё-то присутствие, чей-то заинтересованный взгляд на себе. Стало тревожно. – Эй, кто здесь? Выходите! В ответ послышался лишь звонкий смех, эхом отдающийся ото всех деревьев, и сердце Осаму вдруг встрепенулось. Это звучало знакомо. Он уже слышал. Слышал что-то похожее. Он снова оглянулся, проходясь взглядом по каждому близ стоящему дереву и надеясь заметить хоть какое-то телодвижение. Смех продолжал издевательски звучать, казалось, отовсюду, сбивая с толку и дизориентируя. Судя по тембру, это был парень. Но Дазай всё никак не мог понять, где уже слышал его. – Хэй, догони меня, если сможешь! Крикнул голос, и Осаму замер, словно в ступоре. Шестерёнки в его голове пришли в движение. Он определённо уже это слышал, но воспоминания словно затянуло дымкой. Вроде где-то близко, но никак не разглядеть. И это бесило. Однако, когда среди зелени деревьев вдруг мелькнула рыжая макушка, всё встало на свои места. “– ПОБЕРЕГИСЬ!” Вот где он уже это слышал. Парень, промелькнувший прямо перед его носом тогда на аллее. Это он. – Не догонишь, не догонишь! Ха-ха-ха-ха-ха! Это звучало как вызов, и ноги Дазая сами понесли его вперёд. Он не знал зачем, но чувствовал, что должен догнать его. Бежал так, словно от этого зависела его жизнь. Словно этот загадочный рыжий - ключ к чему-то очень нужному, очень важному. Однако сколько бы он не бежал, парнишка отдалялся всё больше, не прекращая смеяться. Ноги были тяжёлыми и пересталвлялись с трудом, но Осаму изо всех сил толкал себя вперёд, стараясь не выпускать рыжие локоны из виду. Но всё было четно. В один момент незнакомец просто исчез. Словно растворился в воздухе. Дазай остановился, тяжело дыша, и напряжённо вглядывался в деревья перед собой. Смех тоже прекратился. Снова стало тихо. Не было слышно ни птиц, ни шелеста. И эта оглушающая тишина на пару с бешено бьющимся в висках пульсом заставила волосы на теле встать дыбом. Что за чертовщина? – Не догнал… Прошептал голос за спиной прямо на ухо, отчего парень тут же в испуге отскочил на пару шагов и обернулся, вновь встретившись с голубизной игриво прищуренных глаз. И как по щелчку пальца мир вокруг них стал сжиматься и таять, словно Осаму увидел что-то запретное и теперь от этого надо срочно избавиться. Он хотел было что-то спросить у стоящего напротив паренька, но слова не шли. Собственные голосовые связки его подводили. Сознание постепенно затуманивалось, размывая черты лица напротив. Он усердно пытался зацепиться за этот миг, хотел задержаться ещё хотя бы на пару минут, но яркая белая вспышка стёрла всё. Последнее, что услышал Дазай перед тем, как проснуться, было: – Попробуй ещё раз, ладно? После пробуждения он долго пялился в потолок. За окном было ещё темно, часы на тумбочке показывали 3:08, а сна ни в одном глазу больше не было. Но было кое-что другое, более странное. Кое-что, что очень знакомо, но давно позабыто неистово зудело под кожей. Желание взять в руки гитару. В то утро Осаму уходил из дома с одной единственной мыслью. Я должен его найти…***
Уроки тянулись мучительно медленно. Дазай чуть ли не каждую минуту поглядывал на настенные часы, стрелки которых, казалось, вообще не двигались с места. И каждый раз, убеждаясь, что прошло не больше пары минут, а впереди ещё два урока и длинный обеденный перерыв, он сутулился всё больше, пока в конечном итоге не рухнул головой на стол. Ему хватило мозгов сдержать рвущийся наружу стон отчаяния, дабы не получить выговор от учителя, но вот поднять себя обратно казалось невозможным. Голова была тяжёлой из-за недостатка положенных часов сна, а куча мыслей по ощущениям прибавляли ей ещё пару тонн. Когда лоб уже стал нещадно болеть от долгого соприкосновения с твёрдой поверхностью и начал молить о пощаде, всё, на что хватило парня, это подложить под голову руки и устремить взгляд в окно. Погода сегодня ничем не отличалась от вчерашней, разве что облаков было чуть больше. Ветер медленно гнал их на запад, и их плавные движения помогали настроиться на размышления. Проблем было много, и первостепенно следовало бы решить, что делать с мамой, но почему-то именно на это Осаму сейчас настроен не был. Подсознание раз за разом возвращало его в парк, к тем самым ярко-голубым глазам, что, казалось, умещали в себя всю ясность неба и глубину океанов. Он никогда не видел таких глаз. До вчерашнего дня. И теперь Дазай чувствовал в них ярую необходимость. Это было странно, даже пугающе, но чертовски притягательно. Глядя на проблески лазурного небосвода, он упорно пытался зацепиться за обрывки ночного сна. Сразу после пробуждения Осаму старался отложить у себя в памяти как можно больше, но сколько бы не вспоминал, образ рыжего незнакомца продолжал оставаться размытым. Всё, что намертво отпечаталось в голове - большие игривые глазищи и красиво играющие на солнце рыжие локоны. Ах да! И голос. Немного с хрипотцой, но чертовски чарующий. Такой, что его хочется записать на диктофон и проигрывать снова и снова. И… Дазай понял, что сходит с ума. – Слушай, Ацуши. – Да? Они сидели под деревом на заднем дворе школы во время обеденного перерыва, ожидая начала последнего урока. Земля была достаточно тёплой, чтобы мальчишки могли не беспокоится о том, чтобы что-нибудь себе застудить, а трава приятно щекотала кожу рук. Всем уже хотелось лета, и Накаджима исключением не был. Чего не скажешь о его друге, который до конца не осознавал, чего действительно хочет. – Ты веришь в судьбу? – тихо спросил Дазай, наблюдая за лениво плывущими облаками, которых стало заметно меньше, и видя краем глаза озадаченный взгляд одноклассника. Ацуши был единственным человеком, с которым Осаму мог о таком поговорить. После смерти отца он отгородился ото всех невидимой стеной, не желая ни с кем общаться. Его друзья с начальных классов - Ода и Анго, - исчезли из его жизни незадолго до случившейся катастрофы. Сакуноске переехал вместе с семьёй в Америку, и, хоть они и поддерживали общение первое время, всё это вскоре сошло на нет. А с Сакагучи у них случился очень неприятный конфликт, в результате которого ему пришлось перевестись в другую школу. И так Дазай остался один. Потом смерть отца, постоянная апатия и чувство бесконечного опустошения… На первом году в старшой школе к ним в класс перевели новенького, странно стриженного паренька с пепельным блондом и наивно добрыми глазами. Свободные места были, но сел он почему-то рядом с самым угрюмым парнем у окна. Осаму тогда не обратил на него никакого внимания, но это был не единичный случай. Тот подсаживался к нему в столовой, ходил везде по пятам и всё пытался с ним познакомиться. Дазай игнорировал. Очень долго. А в один день Накаджима не явился в школу. И вот тогда Дазай обнаружил, что привык к постоянной компании этого парнишки и без него ему снова было как-то…одиноко? Позже он узнал у классного руководителя, что новый одноклассник приболел, и вернётся в школу только на следующей неделе. Последующие дни текли чертовски медленно. Зато, как только Ацуши вернулся, на автомате поздоровавшись с ним, садясь за свою парту рядом, Дазай, неожиданно для всех и даже для самого себя, поздоровался в ответ. Накаджима тогда посмотрел на него как на приведение, круглыми, словно блюдца, от удивления глазами, а Осаму, осознав, что произошло, смущённо отвернулся к окну и больше в тот день не вымолвил ни слова. Однако, это стало большим шагом. Постепенно он начал вылазить из своей “норы”. Чаще шёл на контакт, поддерживал беседы и даже начал улыбаться. Но финальным этапом становления их дружбы стал откровенный рассказ Дазая об отце. Тогда Ацуши сказал ему, что нужно просто высказаться и станет легче, и, на удивление, так оно и было. Поначалу было тяжело, и в процессе Осаму не раз прерывался, собираясь с мыслями, но его никто не торопил. Под конец рассказа, Накаджима сказал, что явно не может прочувствовать всю ту боль, ведь он рос в любящей и полноценной семье, однако искреннее сожаление в его глазах окончательно расположило Дазая к себе. Так они и подружились. И сейчас, размышляя над своим же вопросом, он внутренне усмехнулся. Уж не был ли сам Ацуши послан ему судьбой? Когда весь мир казался одной сплошной чёрной дырой, ему был послан этот светлый, искренний, добрый мальчишка, который из всех в классе выбрал именно его, вечно хмурого и неразговорчивого Дазая. И не просто выбрал, а смог пробить его защитный панцирь и вытащить на свет. Он никогда ему этого не забудет. – В-в судьбу? – неуверенно отозвался Накаджима. – Что ты имеешь ввиду? – Ну, знаешь, случайные встречи, непонятные сны, – всё ещё не отрывая глаз от неба, начал перечислять Осаму, – странные мысли. – Хм-м-м, – парнишка задумчиво свёл брови к переносице и уставился куда-то вдаль перед собой. – Даже не знаю. Если честно, никогда не думал об этом, – ответил он спустя пару минут. – А почему ты спрашиваешь? Внимательный взгляд друга снова был прикован к нему, и Дазай вдруг понял, что не готов этим делиться. Не потому, что не доверял Ацуши или что-то в этом роде, просто…посчитал это слишком личным? И что вообще значит это “это”? Слишком много неразберихи. Перво-наперво я должен найти этого рыжика, а остальное по ходу дела. – Да нет, ничего. Не бери в голову, – тряхнул головой Осаму, мягко улыбаясь. – Просто задумался. Однако, подумать - одно, а сделать - совсем другое. Мысль о поиске незнакомца лишь поначалу казалась воодушевляющей, а на деле… Дазай конкретно растерялся. С чего начать? Шагая в сторону дома, он усиленно пытался вспомнить в деталях то мимолётное пересечение вчера. Ему понадобилось добрых десять минут, чтобы понять, как тот парень так быстро промелькнул мимо него. Было два варианта: ролики и скейт. Бег отклонился сразу, не та динамика - паренёк сохранял более или менее статичную позу, пролетая мимо него. По этой же причине ещё через пару минут отпали и ролики. Оставался только скейтборд. Только вот легче от этого отнюдь не стало. Дома было тихо. У Азуми сегодня две смены, поэтому вернётся она поздно. Парень выдохнул с облегчением, бросив ключи на полку в прихожей. Он очень экстренно нуждался в кружке кофе. Обычно порция кофеина заливается в него с утра, но мама ещё была дома, а пересекаться с ней на кухне Дазай пока был не особенно готов. Просто не знал, как теперь себя вести и что сказать. Избегание, конечно, это не выход, но временная мера. И, несмотря на то, что позавтракать не удалось, и в обед кусок в рот не лез, сейчас ему нужен был только кофе. Хоть какой-то глоток энергии перед поисками. Крепкий напиток был выпит в пару больших глотков, а кружка отправлена в мойку. Сам же Осаму направился наверх, в свою комнату. Там быстро сменил школьную форму на обычные тёмные джинсы, белую футболку с изображением какой-то рок-группы и джинсовку - тепло теплом, но всё же ещё не лето. Глянул на себя в зеркало, причесался для вида, хоть и толку от этого не было, спустился, взял ключи и со словами “Ну, с богом!” вышел из дома. Первым делом он решил пройтись по той самой аллее, на которой ошивался вчера, мало ли. Вдруг повезёт? Однако удача была явно не на его стороне. Дазай шёл неспеша, внимательно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к голосам, в надежде услышать тот самый. Но ничего… Спустя час решил даже присесть на ту самую лавочку и немного подождать - может, рыжий объявится. Но по истечению следующего получаса понял, что это тупо и нужно идти дальше, пока не стемнело. Только вот, куда дальше? Если честно, Дазай никогда не интересовался скейтбордингом и не знал, в каких парках оборудованы скейт-площадки и есть ли они вообще в Йокогаме. Поэтому он просто двинул в ближайший из них. Прошёл вдоль и поперёк, обошёл каждую тропинку, постоял у всех скамеек, даже встретил парочку скейтбордистов, только вот того самого среди них не было. Домой Осаму вернулся без настроения. Поднялся к себе и устало рухнул на кровать лицом вниз, чтобы подушка смогла заглушить громкий крик отчаяния. Как вообще можно было так глупо надеяться, что он действительно сможет снова пересечься с ним? Подумаешь, сон. Просто думал о нём, вот и приснился, не более. Никакой это не знак судьбы или что-то в этом роде. Просто у кого-то кукушка съехала, вот и всё. Полежав так ещё какое-то время, Дазай решил, что пролежать до конца жизни - это слишком, и нужно сесть за уроки. Расстройства расстройствами, а домашка сама себя не сделает. Поэтому он, тяжело вздохнув, кое-как поднялся с кровати, вывалил из сумки всё необходимое на стол и начал постепенно грызть гранит науки. И поначалу всё шло хорошо, даже отлично. Решение упражнений помогло отвлечься. Однако, когда дело дошло до геометрии, всё заступорилось. Этот предмет давался ему с трудом. Куда больше его привлекали гуманитарные науки, особенно литература, там он профи. Только вот Куникиду-сэмпая это не волновало. Математик всегда требовал полной отдачи по своему предмету, и совершенно неважно, что кому-то он не даётся. Интересно, а этот рыжий шарит в математике? – Да твою ж мать! – выругался Дазай, в который раз одёргивая себя от мыслей по типу: “Интересно, а рыжий…?” Обычно он не часто бьётся головой об стол, но сегодня явно особый случай, разочек можно. Правда разочком не обошлось. Парень бился до тех пор, пока не был уверен на все сто, что к утру вылезет шишка или, хотя бы, синяк. Нужно было выбить всю эту дурь из головы. Какой смысл об этом думать, если он никогда этого не узнает? И правда. Какой смысл? Он откинулся на спинку стула и вперился взглядом в потолок. Обычный, ровный, окрашенный белой краской. Слишком скучно. Осаму не раз уже думал о том, чтобы наклеить какие-нибудь рельефные потолочные плиты и позаковырестее, чтоб интереснее было залипать. Но руки всё никак не доходили. Однако поговорить об этом с мамой явно стоит. А, точно. Сначала же нужно с ней что-то решить. Блин… Дазай устало потёр лицо обеими руками. Решать хоть что-то сейчас настолько морально тяжёлое не хотелось от слова совсем. Хотелось просто свернуться калачиком под одеялком и ни о чём не думать, как в детстве. Но, увы, детство кончилось. Он перевёл взгляд на фоторамку, стоящую на столе и снова ощутил неприятный ком в горле. На фото они с отцом и матерью были на пикнике в парке. Осаму тогда едва исполнилось семь. Они отмечали первый успешно оконченный триместр сына. Стояла тёплая погода, и они отлично проводили время. В тот день все были счастливы, никто никуда не торопился, не ругался и не расстраивался. А главное - все были живы. Тогда солнце светило иначе, ветер был нежнее, а небо - ярче. В детстве всё казалось интереснее, красивее и таинственнее. Со временем будто спадает пелена с глаз, и всё вокруг сереет, цвета становятся блёклыми и уже не привлекают внимание. А с уходом из жизни дорогого человека и вовсе теряют значение. – Я скучаю, пап, – прошептал Дазай, поглаживая большим пальцем отца на фото. – Нам так тебя не хватает… Осаму тихо всхлипнул и быстро вытер мокрые глаза рукавом свитера. На душе было паршиво. Он слишком расклеился в последнее время. Нужно собраться. Проветриться. И почему-то ему дико захотелось быть сейчас именно в том самом парке, где ещё девять лет назад был счастлив. Он располагался всего в десяти минутах ходьбы от дома, поэтому парень решил отправиться туда незамедлительно. На улице уже стемнело и заметно похолодало. Дазай поёжился, жалея, что не накинул поверх свитера куртку. Но идти на попятную было уже поздно, скоро должна вернуться Азуми, поэтому желательно бы ему надолго не задерживаться. Он ускорил шаг и вскоре оказался на месте. Парк был одним из самых больших в Йокогаме и в некоторых его частях вид открывался на море. Порт располагался чуть дальше, поэтому тут было относительно спокойно в любое время суток. Ночью особенно. И под пеленой этого спокойствия Осаму невольно расслабился, сменив быстрый шаг на прогулочный. У него не было какой-то конкретной цели, поэтому он просто брёл по одной из тропинок, стараясь ни о чём не думать. Прохладный ветерок заставлял всё вокруг шелестеть, и это было бы довольно жутко, не будь ярких фонарей на каждом углу. И Дазай не удивился, когда встретил нескольких прохожих. Всего-то девятый час шёл. У молодёжи есть ещё, как минимум, час на законную уличную деятельность, поэтому те отрывались по полной - кто на великах, кто на роликах. Парень мимолётно оглядел их и, не заприметив рыжих волос, пошёл дальше. Дойдя до небольшой развилки, он уже подумывал вернуться домой, как вдруг со стороны левой тропы донёсся грохот и чей-то возмущённый крик. – Да твою ж мать! По телу Дазая пробежался отнюдь не один табун мурашек сразу, и на этот раз не от холода. В горле моментально пересохло, а в висках зашумела кровь от осознания. Не может быть… Он двинулся в сторону шума раньше, чем успел это понять. Всего через каких-то десять шагов сквозь деревья начали вырисовываться очертания скейт-площадки, и среди многочисленных фанбоксов, пандусов и хаф-пайпов в ярком свете фонарей показался он. Дазай остановился, не решаясь показаться из-за кустов, и просто наблюдал со стороны. Юноша стоял к нему спиной и потирал, судя по всему, ушибленный во время неудачного трюка зад. В холодном освещении его волосы выглядели намного тусклее, чем на солнце, но всё равно притягивали взор. Они немного растрепались и небрежными локонами спускались куда-то по левому плечу. На нём были только свободная светлая футболка и обтягивающие чёрные джинсы, что позволило рассмотреть его фигуру. На расстоянии тяжело было судить, но он явно был ниже самого Осаму, уже в плечах и стройнее по комплекции. Хм, либо младше, либо явно не допил молока в детстве. Дазай усмехнулся, сочтя это милым. Почему-то всё, что хоть как-то касалось этого мальца, заставляло его сердечко трепетать в каком-то чуть ли не детском предвкушении. И сейчас он смотрел на его силуэт как заворожённый, боясь отвести взгляд - вдруг исчезнет - и не мог поверить, что, действительно, его нашёл. – И долго ты ещё пялиться будешь? Голос незнакомца разрезал тишину, и Осаму тихо чертыхнулся, не понимая, как тот заметил его. Сам юноша не спешил поворачиваться. Чуть прихрамывая, доковылял до рядом лежащего перевёрнутого скейта, наклонился, держась рукой за спину и кряхтя что-то себе под нос, и поднял его с земли, чуть отряхнув и проверив на целостность. И только убедившись, что всё в порядке, обернулся, недовольно уставившись на своего наблюдателя. – Тебе не говорили, что следить за людьми - нехорошо?