insatiable.

      полотно ночного неба, расписанное звездным блеском и блеклым сиянием луны, накрывает город, принося с собой легкую тревогу, ставшую такой привычной в последние ночи. в последние десятки ночей, когда приходится засыпать с разрастающимся холодом внутри, морозящим что-то под ребрами и скребущее меж органов. в постели с любимым тепло, жар опаляет кожу и удушает, будто перекрывая доступ к кислороду. авантюрин ощущает ночи двояко. интуиция кричит об опасности, это настораживает и заставляет погружаться в беспокойные мысли из ночи в ночь, но приходится сталкиваться с искренним непониманием собственных чувств ‒ откуда взяться склизкому и леденящему страху, когда тот, кому авантюрин точно доверяет больше, чем самому себе, лежит рядом, обеими руками крепко прижимая его тело к себе?       на секунду руки сандея кажутся такими же склизкими и леденящими, но это переходит все границы дозволенного. авантюрин сильно щурится, стараясь отогнать мысли и уснуть, храня под сердцем надежду в то, что следующая ночь определенно будет спокойной.       а она спокойной действительно будет. слишком спокойной, с мертвой тишиной в пустующей комнате, поглощаемой приторно сладким запахом любимых ароматических свечей авантюрина, догорающих в последний раз, и запахом крови. тоже сладким, может. вкусы у всех разные.       тяжелый вздох сандея, больше похожий на глухой стон, он ногтями скребет по простыни, сжимая ее в дрожащих руках. точно холодных, какими их представил авантюрин в своем личном кошмаре. та же рука скользит под блузу, вызывая легкое напряжение у авантюрина. он резко и шумно выдыхает, хотя и разрешает касаться себя. втягивает живот по привычке, на что слышит тихий смешок за спиной. сандей никак это не комментирует, только водит рукой по оголенной коже, пересчитывая ребра и нащупывая что-то, известное только одному ему.       авантюрин не настроен на что-то большее, он показательно отворачивает голову, но остановиться у сандея не просит. старается отогнать эту интуитивную тревогу и заснуть, успокаивая себя тем, что его любимый рядом, ведь это означает, что никакая опасность даже в теории ему страшна быть не может.       вторая рука сандея скользит под подушку, нащупывает острое и длинное лезвие ножа, кончик пальца он уже сумел порезать, но это все пустяки. сандей старается быть тише, вытаскивая такой опасный предмет прямо за спиной того, кто в доверии своем ему не сомневается.       а стоило.       ведь сандей места себе в последние месяца не находит от желания. желания обладать чужим телом полностью, ощущать всеми способами, ведь простого доверия авантюрина ему недостаточно. он хочет больше, хочет владеть им полностью. не хочет, чтобы авантюрин даже самому себе принадлежал, ведь так будет совсем не интересно.       а глаза его ‒ искрящие лишь под яркими вспышками, да и так ‒ не по-настоящему. простая имитация, но такая… волшебная, что ли. хочется видеть в этом какой-то романтический жест. интересно, какие они на вкус? похожи на жевательный мармелад, или наоборот, поделены на волокна, подобно мясу? а кровью пахнут? хрустят, может?       сандей поймал себя на этой омерзительно-волнующей мысли себя совсем недавно, но не может перестать думать о том, каков человек на вкус.       каков авантюрин на вкус…       ‒ засыпай, ‒ шепотом произносит сандей с удивительной нежностью, занося нож за спину авантюрина, и резким движением проталкивая вперед.       лезвие пронзает плоть с соответствующим звуком рвущихся тканей и брызгами крови на руки, он вошел не так гладко, наверняка задел сердце и часть легкого ‒ авантюрин не будет мучиться долго. а ведь больно ему по-настоящему. авантюрин ощущает это лезвие всем тело, скрипящим голосом вскрикнув от болезненного ощущения в груди. в глазах темнеет, их словно перекрывает чем-то поверх, на расстоянии дальше собственного носа он точно не видит.       резкое движение вновь, и сандей вынимает лезвие из груди, заставляя от боли авантюрина лишь непроизвольно дернуться. он болезненно застонал, протягивая руки к ране, нащупывая липкие пятна, такие же, что и аккуратной линией протянулись от его раны на спине до кончика ножа. авантюрин не может найти в себе силы даже вслух возмутиться, он просто резко осознает, почему испытывал эту тревогу и опасность ‒ она всегда была рядом, поэтому и это чувство его не покидало ни на ночь. хватая губами воздух, он способен лишь перевернуться на спину и склонить голову на сандея, с искренним ужасом и отчаянием глядя на него.       он точно не готов умирать тогда, когда полюбил жизнь. пусть и благодаря тому, кто жизнь его отнимает.       авантюрин из последних сил пытается оттолкнуться от постели и привстать, но сандей толкает его обратно на себя, спиной прижимает к изголовью кровати и сам пересаживается к нему на колени, с самым настоящим изумлением глядя на страх в глазах напротив, кажется, они впервые засияли. в страхе. авантюрин захлебывается собственной кровью, пытается откашляться и оттолкнуть сандея от себя, пусть и осознавая, что шансы на какое-либо спасение почти равны нулю.       кровь идет носом, беспорядочным кашлем оставляет капли на одежде сандея и стекает по подбородку. авантюрин познает этот животный страх второй раз за жизнь, но на этот раз точно в последний.       сандей, наблюдая темную кровь и последние минуты жизни любимого, не может контролировать свое неутолимое желание в том, чтобы попробовать на вкус… это… он склоняется ниже, слизывая кровь в кожи, солоноватую и теплую, пока авантюрин ослабленными руками старается оттолкнуть его и мычит что-то нечленораздельное. сандей сильнее хотя бы потому, что его жизненно важные органы не пробиты ножом, кровь с которого стекает на светлую постель прямо сейчас.       рука тянется к шее авантюрина. он раздражает своими попытками вдохнуть хотя бы немного, стоит помочь ему заснуть поскорее. но, кажется, сандей не рассчитал силу, и лишь услышав глухой хруст, взгляд авантюрина замер в спокойствии.       это конец. для него.       а после и для сандея тоже.       он склоняется к ключицам, старается укусить, но едва ли удается оторвать кусок кожи зубами ‒ она слишком эластичная и плохо жуется. мерзко. сандей тянется за ножом, кровь на котором еще даже не начала подсыхать, он проводит кончиком пальца по лезвию ‒ слизывает кровь. она вкуснее.       занося нож к груди, сандей старается отрезать небольшой кусочек под кожей, предполагая, что сможет проглотить сырое мясо себе подобного. любимого…       гадость. самая настоящая. сандей не пробовал в жизни ничего отвратнее, чем человеческое мясо. кровь на губах он слизывает с удовольствием, но плоть выплевывает, прильнув лишь к разрезанной ране, откуда вытекало много этой жидкости, что определенно пришлась сандею по вкусу. языком проводя по волокнам мышц, он старается упиться кровью, пока тошнота к горлу не подойдет.       глаза. его глаза, что казались мармеладными конфетами на ладони, когда удавалось смотреть в них в свете дня. может, они такие же сладкие? сандей не выпускает ножа из рук, удобнее под себя перекладывает авантюрина и улыбается в удовольствии, чувствуя, как она накрывает его полностью, будто других чувств в мире не существует.       раскрывая веки авантюрина шире, тонкие пальцы проталкиваются под глазное яблоко, с мерзким звуком разрывающейся плоти вынимая его, в конце даже приходится подрезать его ножом. перед сандеем лежит человек, которого он желал больше всего в этой жизни, которого он сумел заполучить и насладиться по-настоящему. это приятно. слишком.       сандей вертит в руке перед собой глазное яблоко, с замершим пустым взглядом, полным страдания, но теперь это в прошлом. без малейшего стеснения сандей опускает его на язык и резко сжимает челюсти, ощущая во рту неприятную текстуру, больше похожую на слишком густое желе. рот будто вяжет от такого, сандей пропускает недовольный стон и сплевывает все на постель, что итак вся была в крови и пережеванных кусочках плоти.       мерзко.       это очень мерзко. до безумного неприятно и отвратительно. сандей жалеет, что потратил свое время на такое занятие. его удовлетворил лишь крови, но разве это стоило того? стоило ли так жестоко расправляться с горячо любимым человеком лишь для того, чтобы его окровавленное и изуродованное тело большим количеством ран, из которых только кровь пить и удавалось, лежало на постели?       в этом нет удовольствия. может, если бы авантюрин сейчас был жив, то этот факт принес куда больше удовольствия…? сандей, увы, этого больше не узнает. его ночь пройдет в молчаливом наблюдении за трупом, который еще вчера хотелось кружить в танце под свечами и целовать.       больше этого не будет. руки испачканы в крови, она же наполнила его желудок. сандей должен еще немного подумать, прежде, чем удастся осознать собственный поступок.