Детство — это неизлечимо

На правом кроссовке развязались шнурки. В руках Сергей держал рацию, папку со сценариями, моток малярного скотча, планшет с договором о неразглашении (в трёх экземплярах, третий — мягче, чем хотелось бы телеканалу, на крайний случай), стаканчик американо и кабель с разъёмом RCA. Зал, где снимали «Подъём», был переполнен людьми, и если не он сам, то кто-то другой обязательно на его шнурки наступит. Какой-то конченый еблан подключил кабель-разветвитель к синтезатору. Не удивительно, что на выходе их ждала тишина вместо клавиш. Шевелев был продюсером, а до этого сценаристом, но даже он знал, что нельзя на монофонические каналы с соединителями TRS такой кабель цеплять. А у них в гостях клавишник Андрей Державин — человек, которого даже Сережа со своими бесконечными знаниями в музыке никогда бы не вспомнил. Державин играл в «Машине времени» и возглавлял «Сталкера». «Сталкер» в этом году ехал в тур, и половина вопросов была про это. В конце должны были разыграть билеты на один из концертов. — Ох и сэкономит же кто-то на туалетной бумаге, — прошипел он сквозь зубы, когда узнал про подарок. Хотя другие подарки в его утреннем шоу были ничем не лучше. Автограф какого-то вышедшего в тираж актёра, футболка с логотипом строительной компании «Пик», кружка с кошкой, карты для игры в «Мафию» и свечка с запахом лимонного «Доместоса». Бинго на-отъебись подарков на 23 февраля. Глубокий вдох, выдох, глоток кофе. Кто-то опять задел правый осветительный прибор. Ойкнула подхватившая его ассистентка, раздался мат световика. — Да блядь, переставьте его уже! — рявкнул он, опускаясь на колено и строя башенку из бумаг, увенчанную полупустым стаканчиком кофе. Если кто-то его разольёт на документы и рацию… То запасные рации в аппаратной, документы можно скачать из беседы с юристами в телеге и отправить на ближайший принтер с телефона. Он просчитал это автоматически, за доли секунды. Самообладание возвращалось. На левый бок давили заправленные за пояс пассатижи. Точно, он же собирался вернуть их Сергеичу ещё… час назад? — Дим, — сказал он уже мягче, — сдвинь ты уже свет. Провода переклей, вот скотч. — И всё по новой настраивать, — заныл световик. — Ты знаешь, сколько эта хуйня стоит? Если упадёт, я тебя на органы продам, и всё равно не хватит, — он бросил Диме моток малярного скотча, тот поймал и с кислым видом отвернулся. Шевелев опустил взгляд на шнурки. Даже не глядя, по скрипу треноги по полу он понял, что дело пошло. — Заодно теплоту подкрути! А то у нас не ведущие, а новый сезон «Ходячих». Закончив со шнурком, он поднялся, наскоро отряхнул колени растянутых синих спортивок и поспешил продолжить обход. Глянул на студию: стулья ведущих справа, дешёвый жёлтый пластик и деревянные ножки, посреди кадра круглый журнальный столик в стиле лофта, ножки уже из чёрного металла. Для утреннего шоу можно не заморачиваться. На столике стоял логотип передачи из ДСП. На заднике — лампочки в абажурах, напоминавших тазики. Он быстро пробежался глазами по каждому, а было их двадцать четыре, четыре ряда по шесть светильников каждый. Стул для гостя, и слева кадр ограничивал стеллаж со всякой мелочёвкой — искусственные цветы в горшках, стопки книг, какие-то вазочки. Тоже не пыльные. Хорошо. Перед первой записью он не успел это проверить — помогал подключать аппаратуру, инструктировал гостя, в общем, завертелся. Может, успел крикнуть кому-то из девчонок, чтобы глянули, и всё. Главное, пыли не было. — Марина, застёжка чемодана, — сказал он гримёрше, и та торопливо посмотрела вниз. Ника, одна из лучших ассистенток их продакшна, чистила стул для гостей липким валиком. Хотя хозяйка кошачьего питомника, первая на сегодня гостья, переоделась в одежду от их спонсора, статическим электричеством к пластику приклеило шерсть. Лёха и Оля, ведущие, склонились над планшетом с материалом по передаче и участнику — собственно, Державину. Сначала интервью, а затем перепишут часть с синтезатором. Перед ними на колено припал фотограф Ваня. Он всегда делал много кадров с Олей, и его можно было понять. Оля уже лет пятнадцать работала моделью и иногда позировала, даже склонившись над контейнером с гречкой в офисе. На контрасте с ней, платиновой блондинкой с крупными чертами лица, которой Марина всегда рисовала алые губы, Лёха выглядел деревенщиной. Его круглое лицо, неровный прикус и рубашка в клеточку делали Олю ещё больше похожей на кинозвезду. Идеальная пара ведущих. — Даш, — остановил он редактора, так кстати бежавшую мимо него в обнимку с искусственным цветком в горшке. Цветок пришлось подкрашивать гуашью, потому что он выцвел из-за ярких световых приборов, а новый доставили бы не раньше, чем через час. Новый цветок в список закупок он уже внёс. — Какого хрена Оля с Лёхой один лист по гостю вдвоём читают? У нас бумага закончилась, чернила или принтеры? — Озоновый слой над Австралией закончился. Больше не повторится. Тут же подбежала администратор Лера. Пришлось ещё сильнее опустить взгляд — она была ниже Серёжи на целую голову. — Я трём моделям написала. Одна уже согласилась, но она инфоцыганка. — Соглашайся. На монтаже заменим её на Наоми Кэмпбелл. Даша усмехнулась. День съёмок для всех был тем ещё адом, и её косметика не скрывала ни углубившихся морщин, ни мешков под глазами. Он сам явно выглядел не лучше. Но когда Даша улыбалась, показывая желтоватые от кофе и табака зубы, она мигом сбрасывала лет пять. Он бросил взгляд на часы. — Завтра обсудим, девчат. Каким-то чудом гостя и ведущих усадили на места, выбившись из графика всего на двадцать две минуты. На радостях Сергей даже оставил интервью на Дашу (всё равно вопросы готовила её группа) и на цыпочках выбежал из аппаратной в подсобку Сергеича вернуть пассатижи. По коридору съёмочного павильона гулял сквозняк. Кроссовки проскальзывали по плитке. Он раз пять пожелал доброго утра, наскоро спросил про выходные и похвалил шмотку-причёску-работу. В съёмочных павильонах все всегда спешили, так что — к его радости — такие разговоры не затягивались. Его не было всего ничего — но когда он возвращался по коридору, дверь аппаратной была распахнула, а из студии слышалась ругань. Хотя заходить в студию, когда горело табло «Тихо! Идёт съёмка» было строжайше запрещено, внутри никакой съёмки не было, так что он ни на секунду не притормозил перед тем, как открыть дверь. Заходя, он автоматически погасил табличку выключателем у двери. Ближайшая к двери половина отвечала за табличку, дальняя — за свет в самой студии. Внутри творился полный хаос. Осветители уже погасили часть приборов, и яркий свет чередовался с темнотой. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не навернуться на проводах. Сталкиваясь с кем-то плечами и только чудом ни в кого не врезавшись, он шëл на звук. — Какого, блядь, хуя?! — незнакомый голос их гостя. — Очки розовые сними! — одновременно с ним крикнул Влад, оператор левой камеры. — Ну так вали на «Пусть говорят», больше ты никому не сдался! — рявкнул Лёха. Шевелев ушам своим не поверил: он два года работал с Лёхой Корнем, и тот всегда был милым парнем. Он не ругался даже тогда, когда на него рухнула этажерка с искусственными цветами, игрушечными машинками и табличкой с названием шоу. Ваза с верхней полки оставила шишку и рассекла кожу на темени, пришлось даже швы накладывать. В тот день они выбились из графика на два с половиной часа, пришлось куче народу такси заказывать. Сам он ночевал на диване в офисе — пока всё закончил, ехать домой смысла не было никакого. — Молчать! — Шевелев умел наорать так, чтобы было из другого здания слышно, но оставлял этот навык для крайних случаев. Крайний случай наступил. Секунду дождавшись тишины, Серёжа продолжил голосом чуть громче шёпота. — Кто должен быть в аппаратной — марш туда. Ника, швабру. Оля, иди поправь грим. Кто съёмочные листы не заполнили — вы знаете, что делать. Андрей, Алексей, — пауза для большей угрозы, — сели. Пылали щёки, пульс стучал в голове. Мгновение, когда никто не шевельнулся, мгновение для синдрома самозванца и острого желания провалиться сквозь землю — и все начали двигаться, куда он сказал. Топот ног выиграл ему ещё немного, чтобы собраться с мыслями. Было опоздание на двадцать две минуты. Теперь эту цифру можно смело удваивать. На горизонте пока ещё призрачно маячила новая ночь на диване в офисе. Он, конечно, хранил запасную одежду в шкафу в своей каморке, но больше для случайно пролитого кофе. И всё это — ради шоу с просмотрами ниже статистической погрешности. — Значит, так. Всем успокоиться и говорить по существу. Я виноват, что оставил студию без присмотра и ушёл из аппаратной. Алексей, в чём твоя вина? — Он… — возмутился Лёха. Сергей прервал его взмахом руки и спросил ещё раз, с нажимом: — В чём твоя вина? — Я защищался, — в его гнусавом голосе звенела обида. Показательно медленный, шумный вдох — да Лёха, блядь, ответь на ебучий вопрос. Что ж с тобой не так сегодня. Лёха начал открывать рот, и Серёжа разве что не молился, чтобы он наконец ответил, и можно было перейти уже к ебучему Державину. Из него же нормальный ответ тоже хуя с два выдавишь, к гадалке не ходи. Дверь открылась. Шевелев обернулся, набирая воздуха в лёгкие, чтобы высказаться, что вежливые люди вообще-то стучатся. Что это съёмочный павильон, нечего шастать туда-сюда. Что… Но в проёме стоял Воля. Они с Лёхой едва успели обменяться взглядами, полными «пиздец блядь», пока Воля не заговорил. Его голос был переполнен ядом: — То есть теперь помимо убытков от своей программы, Сергей Викторович, вы ещё и другие срываете? В соседних павильонах тоже съёмки, знаете ли. Это был удар ниже пояса: все утренние шоу убыточны. Но сказать об этом сейчас было бы самоубийственно.Сказать что угодно было бы самоубийственно, оставалось только стоять, молчать, и вот сейчас пришло время по-настоящему успеть помечтать о том, чтобы провалиться сквозь землю. Судя по отсутствию на нём петлички, съёмки не "Шоу Воли". Да и оно не по понедельникам снимается. Считаем, на сколько минут мы отклонились от графика, сказал себе Серёжа и попытался незаметно глянуть на циферблат наручных часов. От стекла прямо в глаза брызнул свет лампы, и он оставил попытку. — Я просто закатил глаза, — спокойно сказал Державин. — И тут как налетели! — Воля поднял брови. — Он, — кивок в сторону Лёхи, — четыре раза не мог выговорить «коррумпированный». Воля посмотрел уже на них с Лёхой. С лицом: «вы нормальные вообще? Хотите, чтобы нас всех на мороз выперли?» — Речь шла о книге Подгородецкого, — сказал Серёжа, припоминая материал от редакторов и надеясь, что сам не перепутает буквы в словах. Только бы не дрожал голос. Только бы не дрожали колени. — Конфликт, сторителлинг, зрители любят. — Эти претензии высосаны из пальца. — Вы бы это и сказали. Зрители любят восстанавливать справедливость. Но мы уберём этот бит… блок, — исправился он. Термины стендапа проникли в его лексикон года три назад, когда он работал сценаристом. Стендапом занимались большинство его коллег. Воля обвёл студию взглядом, от которого мёрзли лампы и скукоживались стулья, и приказал: — Грим, свет, камеры. Начало записи через четыре минуты. И вышел. Шевелев пошёл за ним сам: с Воли сталось бы сказать что-то вроде «к ноге!» С лица схлынула кровь, наваливалась усталость. После студии, нагретой профессиональным светом, в коридоре зуб на зуб не попадал. Под спортивным костюмом, который запылился, пока он лазил подключать аппаратуру, была только футболка, кажется, одна из домашних. На белоснежном поло Воли скалился крокодил «Лакоста». — Не смог произнести «коррумпированный», — медленно сказал Воля, смакуя каждую букву. И тут уже заговорил быстро-быстро: — Корабли лавировали-лавировали, да не вылавировали. Шевелев, какого хуя этот вот гнусавый телепузик занимает эфир федерального канала? Спасибо, что в коридоре, а не при нём. — Он работящий, ответственный, — он проглотил слово «неконфликтный». — Его тут все любят. — Кроме зрителей, как я посмотрю, — ответил Воля и вновь без перехода сменил тон на практически душевный. — Ты же его из стендаперов вытащил, да? Он не ожидал, что Воля вспомнит. — Из «убойки», да. Воля, конечно, вëл то шоу, но сколько через него человек прошло. — Вот пусть пока сценарии попишет, в «СашеТане» всегда место есть. — Он не… Воля поднял руку. — Хватит. Нового человека без тебя найдут. Воля ушёл, оставив его сглатывать горечь во рту. На то, что Павел Алексеевич отойдёт, забудет, махнет рукой, не стоило и надеяться. Не просто так из «Камеди» он первым до верхушки добрался. Хватка — не хуже, чем у лакостовского крокодила. Он зашёл в тёмную аппаратную, упал на стул перед мониторами. — Я пыталась, — начала оправдываться Даша. Серёжа похлопал её по плечу. — Сходи проветрись, умойся. Не вини себя, — он достал из кармана конфету — красную «Коммунарку». — Помнишь ту кикимору, которая олин нос критиковала? Вот и над этим ещё посмеёмся. Если Воля всё же не уберёт Лёху, проглотил он. Олю, когда у неё были какие-то модельные дела, заменяла огненно-рыжая Настя, работавшая на ТНТ-International. А Лёху было не заменить. Даша взяла конфету и вышла. Остаток интервью отсняли быстро, подчёркнуто вежливо, хотя Лёха запинался и выговаривал буквы хуже обычного. Может, ему тоже стоило дать конфетку и отправить умыться, но время. Блядское время. Кусок с клавишами. Диалог-подводка к следующему сюжету. Диалог про рекламу жидкого мыла и тут же рекламные фото. Грим, смена карт памяти на камерах, последняя проверка заполненных съёмочных листов. Стаканчик дерьмового растворимого кофе. Несмотря на отставание от графика, он объявил перерыв — курящие поспешили к углу здания, остальные разбежались кто куда. Сам Сергей пошёл в офис за карточками для викторины — ассистенткам тоже нужен отдых, а когда они вернутся, глупо тратить пять минут на дорогу. Позорное бегство, обставленное как стратегический успех. Как переезд в Москву. Набросив куртку, он вышел на улицу. Последние заморозки закончились только неделю назад, и теперь у тротуаров остались только небольшие кучки почерневшего снега. На месте газона неаппетитно комкалась грязь с бычками, фантиками и всем таким, что в Москве почему-то принято было бросать под ноги. В республике не то что в областных — в райцентрах так не гадили. Про Гомель, второй город после Минска, и говорить не стоило, но он гулял по Пинску, Орше, Молодечно… Кейтеринг привезёт обед только часам к четырём, а одним кофе сыт не будешь. В очередной раз подумалось, что на съемочный день нужно брать еду с собой. Весна в Гомеле была такой же, но именно сейчас, когда настроение и так было на нуле, бросилось в глаза, насколько же эта Москва неуютная. Мимо сновали люди, но ни один человек не поднял на него взгляд. Он написал о задержке Стасу, продюсеру нескольких других шоу, — его команда занимала студию, как «Подъём» её освобождал. Потерев подошвы кроссовок о хлюпавший от скопившейся грязи коврик и поздоровавшись с охранником, он подошёл к лифтам. С тех пор, как съехала группа Славы, они делили здание с каким-то офисом. Тамошние сотрудники уже начали привыкать к телезвёздам, которые тырили воду из кулера, но иногда всё ещё тушевались. Сейчас у лифтов никого не было, и до пятого этажа он тоже ехал один. В лифте висело зеркало с обязательной рекламой «Московской зеркальной фабрики». Отражение не радовало ни цветом лица, ни размером мешков под глазами. А ведь только что было два выходных, к пятнице так и коньки отбросить можно. Стас ответил смайлом «палец вверх». Коридор, за каждой дверью которого сидела команда какого-нибудь шоу, выглядел не слишком креативно. В одном углу пылилась наряженная ёлка, которую никто никогда не убирал. Справа от неё стояли два серых стула, слева — торшер. У стены распласталась хлипкая этажерка, за ней к стене была прислонена стремянка. Для съëмок реклам, интернет-проектов и прочей мелочи была отведена комната ближе к концу коридора. Над одной из дверей висело табло с надписью «Тихо, идёт съëмка». Сейчас оно не горело, но всё равно стояла тишина. В конце коридора показался тот, рядом с которым офисные мыши до сих пор теряли дар речи. Шастун хороший ведущий — харизматичный, весёлый, может вытащить банальный сценарий — и пахал за троих, но к нему в комплекте вечно шла какая-то бездарность типа Журавлёва. Лучше б бродячих котят пристраивал. На фоне остального офиса, который при виде Шастуна писался от восторга, их отношения выглядели практически как холодная война. — Слышал, у вас какая-то заварушка. Наконец переключились на кулинарное шоу? — с улыбкой спросил Шастун. Твои яйца всмятку, вот это блюдо дня, подумал он, но успел смягчить: — Кулинарное шоу по утрам. Даже свежее этих сплетен. — Тебя не уешь. И со смешком Шастун пошёл дальше. Как будто в офисе, полном сплетников, было что-то забавное. Мимо пронеслась Люда, одна из выпускающих редакторов. Вот с кем всегда было легко и приятно работать. Он спросил бы, отсмотрела ли она выпуск, но её каштановый хвостик уже скрылся из виду. Информация о том, как Воля ему ведущего меняет, тоже долго тайной не будет. А говорить об этом Лёхе… Офис их шоу — опенспейс из комнаты в двадцать пять метров и его каморка — почему-то не был заперт на ключ. Не то, чтобы здесь воровали, но неприятно. Он вроде закрывал. Кажется. Ну, должен был. Каждую неделю же закрыто было. Главное, не начинать сомневаться, закрыл ли он с утра дверь квартиры, выключил ли плиту. Так и в дурку недалеко уехать. Дверь поскрипывала. Не забыть бы попросить Сергеича смазать петли или хотя бы дать машинного масла. Не забыть бы внести это в список. Левой рукой он полез в карман за телефоном, чтобы это сделать. Карточки, которые он утвердил, обычно хранили в шуфлядке стола справа, у маркерной доски. Направляясь туда, открывая ноушн на телефоне и надеясь, что одновременно со всем этим он не въебëтся бедром в угол стола, он даже не сразу заметил, что был в комнате не один. — Анна? — по правде говоря, он был не уверен в имени очередной ассистентки — текучка среди них была страшная. Эта была ответственной, возможно, дослужится до админа, а то и дальше пойдёт. — Сергей Викторович. Она стояла между двумя окнами, в полутени, хотя и света от серого, комковатого неба было немного. — А я уж подумал, кто-то дверь забыл закрыть. Будете после меня уходить, не забудьте. Он открыл шуфлядку — карточек там не было, только две пары ножниц, несколько ручек и карманный вентилятор бледно-голубого цвета. Кто-то готовился к лету очень заранее. Пока, на исходе бесконечной зимы, в лето просто не верилось — как в плюс тридцать пять не вспоминались снежная каша, гололёд и темнота после четырёх. — Я видела, что их не хватает, — сказала Анна. Теперь он заметил карточки в её руке — когда она ими помахала. — Сегодня сложный день, — она сделала шаг к нему и попала в рыхлый свет окна. — Съёмки всегда такие. В следующий раз советую вам одеваться удобнее. Туфли, каблуки, юбка эта… Тут каждая минута на счету, а вы в юбке. — Красивая одежда располагает. — Разумно, — кивнул он, чтобы не нудеть, что располагает профессионализм, а ассистентку не заметят, в каком платье она ни приди. — А ещё можно куда-то пойти вечером. Не хотите поужинать? Отметить… Их разделяла всего пара метров. Девушка смотрела на него испуганным оленёнком, и только теперь он заметил, что щëки у неë сильно покраснели. Да уж, мало ему Лёхи, Воли и Шастуна, ещё эта. — Мне очень льстит ваше предложение. Вы очень приятная молодая девушка. Но… — наконец начал он по сути и тут же увидел, как её глаза наполнялись слезами. Этот день просто не мог стать хуже. Она будет плакать — это уже факт, от которого никуда не деться. Она будет плакать. Она будет отвечать на вопросы, почему ходит заплаканная, в этом полном сплетников офисе. Шёпота будет больше, чем из-за ухода Лёхи… Все будут шушукаться про его личную жизнь, лезть в душу, исподволь выпытывать детали… Заебало. Идея мелькнула, будто еë кто-то нашептал — пусть говорят хотя бы неправду. Сценарист он или кто. — Моё сердце уже занято. Это не взаимно, и было бы… ужасно несправедливо втягивать тебя в такой треугольник. Ты заслуживаешь лучшего. Человека, которому будешь интересна именно ты. Теперь она смотрела цепко, пусть и влажными глазами. — Когда ты встретишь того самого человека, ты сразу это поймёшь. Это особое ощущение, — когда пытаешься вспомнить все клише, а в голову ничего не лезет. — Вы говорите на одном языке. Смотрите в одну сторону. Все слова про «крепкий тыл» считаются махровым сексизмом, но на человека можно положиться. Анна чуть склонила голову набок — верный признак, что слушала внимательно. Не оставалось сомнений, что каждое его слово расползётся по коридорам, собирая пыль и лишние подробности. Что ему припомнят, как год назад он сходил на пару свиданий с гостьей-кондитером. Хорошо хоть, что остальное прошлое не переползло дырявую государственную границу. Его более чем устраивало, что нелюбовь к курению списывали на острый нюх — ещё бы, с таким-то носом. — И когда встречаешь такого человека, это печально, это тяжело, что вы не вместе, но… — он выдавил улыбку, чтобы вызвать ещё больше сочувствия, и наконец перевёл тему. — Заболтался я. Пойдёмте на площадку. По счастью, когда они вышли из офиса, коридор был пуст, иначе бы слухи поползли в ту же секунду — и совсем не те, какие бы ему хотелось. Но ближайший человек встретился им только за поворотом, когда они уже обсуждали перспективу затащить на шоу фигуристку Туктамышеву. Шансов было немного, но попробовать стоило. На улице Анна убежала к курилке, и он не сомневался, что его слова, как круги на воде, разойдутся по всем, кто хоть как-то связан с телеканалом. Даже грузчики из кейтеринговой компании имели шанс услышать его придумку. Последней в пуле гостьей снимали Анну Киселёву, и будто бы специально, чтобы поднять ему настроение до нуля, хоть это интервью шло как по маслу. Анна, актриса озвучки, по команде вспоминала голоса своих героинь — Алую ведьму, Рианну в «Подругах Оушна», Монику из «Бумажного дома». Хотя он видел вопросы, точнее, утверждал их, в беседе смог насладиться проделанной работой ещё раз. Редакторы уже поднаторели в том, чтобы выудить тему разговора из ничего. Обычно когда хотели поговорить с актрисой дубляжа, звонили Татьяне Шитовой — голосу Скарлетт Йоханссон и Алисы из Яндекс.Станции. Можно бы и Шитову позвать через несколько месяцев, и Гаврилина, раз уж он теперь ещё и тик-токер, предложил он редакторам. Те кивнули, но, отслеживая интервью, вряд ли запомнили, так что Серёжа записал идею на будущее. Туктамышеву в список тоже внёс, раз уж открыл в Ноушне этот раздел. Наконец пришло время разбирать съёмочную площадку. Лёха, быстро переодевшись и смыв грим, таскал коробки наравне с остальными. Сам он бегал от коробки к коробке с мотком скотча, ножницами и водостойким маркером. Больше года назад, в январе, когда все вернулись к работе после долгих праздников, прорвало трубу, и надписи на коробках расплылись. С тех пор он изменил список закупок и брал только водостойкие. Наконец работа была закончена, и все, выдохшись, побежали домой. Восемь — а вышло почти девять — часов съёмочного дня выматывали куда сильнее, чем те же восемь часов в офисе. Он завёл Лёху к себе в каморку и пересказал весь диалог с Волей, опустив почти всё, что Воля сказал о Лёхе, и добавив сочувствия — и искреннего, и дополнительного. — Ну, «СашаТаня» так «СашаТаня», — пожал плечами Лёха. За это все его и любили — за то, как с ним было легко. — Может, как раз будет время на сценическую речь. — Спасибо. Я… при первой же возможности постараюсь тебя вернуть. Ничего не обещаю, конечно… — Может, монологи попишу. Совсем стендап забросил с этой работой. — Если нужно будет покричать из зала на открытом микрофоне, что все говно, кроме тебя — обращайся. — Сергей Владимирович! На этой весёлой ноте Лёха вышел за дверь. Серёжа сполз по креслу вниз, пока почти не коснулся коленями пола. Глянул на часы — даже шести не было. Ужасный день наконец закончился. Последствия только начались. Пару дней спустя, когда Серёжа уже посмел надеяться, что родился в рубашке — даже про его личную жизнь шептались очень аккуратно — он обедал с Артёмом. Теперь Гаус был старшим бухгалтером, а когда они квартиру вместе снимали, только-только выбивался из ассистентов. Жили вместе больше года, и жили бы и дальше, но Артём сказал: «Соррян, съеду через два месяца, буду снимать квартиру с Анькой». Шевелев не забыл — но тогда всё кончилось как нельзя лучше. Ему подвернулась однушка даже не за половину цены, а за совершенно смешные для Москвы деньги, и вместо одного друга стало двое. — Ну всё, Шевелев, пиздец тебе, — за такой тон и покойник бы леща дал, но Серёже было не до претензий про тон. В его голове и так список дел на миллион пунктов. — Я не должен этого говорить, пока не факт ещё, что срастётся, но лучше ты от меня это узнаешь, чем от Воли. Я слышал, кого тебе вместо Лёхи сватают. — Тебя послушать, так первым «Сожем» в Гомель возвращайся. — Да не нагнетай. Они каждый день ходят, успеешь ещё. Тем более, вроде как тот новый ведущий тоже наш товарищ по пашпарту. — Я владею языком, в котором нет одного слова для понятия «мусорный полигон», — закатил глаза Серёжа. Они, собственно, на этом языке и говорили. За всю свою жизнь на белорусском разговаривал он раза два. — И близкий друг Шастуна. Для остального офиса это — подсластить пилюлю, но его не проведёшь. Одного такого он уже уволил, за три недели причём, но повторять опыт не хотелось. — Что же легло-то так, кто-то на полный провал «Подъёма» поставил? — Кто ж против хоть пару штук даст? — Смотрю, кто-то тоже перешёл с долларов. — Приживаюсь, как видишь. Тебе тоже не повредит. Серёга осмотрел себя с преувеличенным недоумением, но ни тускло-коричневая байка, ни лидские кеды с двумя полосками, мягкие, как тапочки, не подсказали, что в нём такого принципиально не московского. Разговор как-то свернул с темы. Артём спросил про выходные: — Слышал про хороший бар с живым роком. Можно бы сходить. С Аней сходи, проглотил он очевидное. С Аней Артём и так сходит, они явно хотели его куда-то вытащить. Проще было перетащить куда-то всю панельную девятиэтажку, где он снимал. — Жаль, стендап остопиздел с этой работой. Снимать стендап — это не его утреннее шоу. Студия «Подъёма» вырастала в комнате за час двадцать, и это со всеми форс-мажорами. Монтаж оборудования в зале для съёмки стендапа шёл с раннего утра. А потом такой же демонтаж. Волей-неволей наслушаешься монологов на годы вперёд. — Слышал, к тебе ассистентка подкатывала. — Увы, я тоже. — А ты не думал?.. — Тём! То, что ты до Ани чудом триппер не подхватил, это не руководство к действию. И девчонку пожалей. Не гулять же с ней только из-за того, что ты совершенно зря за меня переживаешь. Что вы с Аней за меня переживаете, — поправился он. Тут крыть Гаусу было нечем. Когда он возвращался из столовой в свою каморку, три девушки, шептавшиеся в коридоре, смолкли, как только он показался из-за угла. Он узнал гримёршу Марину и администратора Оксану, а третья девушка стояла к нему спиной. Про ведущего ли они говорили, гадать было бесполезно. Фраза «друг Шастуна» круг подозреваемых тоже не сузила — у этого был миллион каких-то знакомых, от баскетболистов до тиктокеров. Если повезёт, в такой компании может оказаться и приличный человек, но судя по тону Артëма — не повезёт. Бесполезно гадать. На пятницу были назначены съёмки в торговом центре, мучить прохожих вопросами и смотреть, как они тупят. Нужно было думать об этом. Нужно было думать о куче мелочей, а вместо этого было стыдно перед Лëхой, уже три дня страницами гнавшем ерунду для сериала, который не следовало и запускать. А всё потому, что он не смог и слова поперёк Воле сказать. Нужно было выставить ситуацию как-нибудь иначе, не нужно было давать Державину говорить с самого начала. Перехватил инициативу — и всё, понеслась. Что он за продюсер, если в его шоу меняют ведущего, а он последний об этом узнаёт. В кабинете взгляд упал на гитару, стоявшую в углу за шкафом на стопке обувных коробок, — совсем запылилась. В сотый раз подумал: надо купить чехол. Самый простой, чёрный. Но в покупки для шоу вписать чехол для гитары рука не поднималась — в работе он её не использовал — а списка покупок для себя он не вёл. Вот и забывалось. В своей каморке сосредоточиться на работе не удалось. Он взял ноутбук, наушники и сел на диван в офис, где работали остальные. Включил старую попсу, глупую, знакомую до последней строчки — и наконец открыл хотя бы рабочую почту. Надо же было с чего-то начинать.