Детство — это неизлечимо

Понедельник выдался тёплым и солнечным. У подъезда голубь преследовал голубку, курлыкая и надувая шею. В кофейне Маша едва наскребала лёд на очередной айс кофе. Как же она обрадовалась, что он всё ещё пил американо. Для Макса взял «матча флауэр бум». Звучало так, как будто специально для Макса изобретали. Шестеро гостей — один запасной — должны были уложиться в тот же срок, в который обычно снимали пять. Из-за этого все немного суетились, хотя всё, что можно, было готово заранее, и ничего сверхъестественного не требовалось. Макс сидел в кресле у Марины и досматривал сон. Из ворота футболки виднелась татуировка наверху спины. Серёжа застопорился — не хотелось его будить. Но Макс сам открыл глаза. — Недоброе утро. — Держи кофе, станет добрее, — сама собой вырвалась шутка: — Там виагра. — Блять, я очень впечатлительный… а еще в трикошках… — Ага, в четырех собаках. Марина переводила взгляд с него на Макса и обратно. Он поднял бровь — какие-то вопросы? Она помотала головой. В студии закончился моток малярного скотча. Он послал ассистентку Аню за запасным, а сам вместо неё стирал пыль с реквизита. Влажные салфетки тоже не мешало бы пополнить, так что он позвонил Ане, чтобы захватила и их тоже. И изоленту у Сергеича — очередной провод у звукачей начал протираться. Если бы не скачок курса, провод можно было бы выкинуть и взять новый. — У кого-нибудь есть провод тайп-си? Машинка для катышков разрядилась, — спросила одна из стилисток, заглядывая в студию. Пока он вспоминал, какой тип провода этот тайп-си, Лера уже успела этот провод отдать. — Не вернут, скринь, — сказала она Даше, когда дверь закрылась. — Могу как Мария-Антуанетта — посоветовать купить айфон. Фотограф Ваня прибежал в студию даже раньше обычного — Аня ещё не успела вернуться. Он методично отснял реквизит, гостя, которого инструктировала Даша, и принялся за ведущих. Серёжа стоял сзади, заканчивая протирать реквизит, и это была идеальная возможность на фотке подставить Зайцу ушки. Ваня подмигнул ему. У оператора Влада зазвонил мобильник, он полушёпотом ответил. Вернулась Аня, начала раздавать вещи: изоленту — помощнику звукорежиссёра, малярный скотч — световикам. Сама пошла проверять за ним пыль. Серёжа закатил глаза: — Шуренько! — и развернулся, чтобы выйти из студии. Макс за его спиной быстро перевёл полушёпотом, явно помогая себе жестами: — Быстрее. Лера прыснула. Они привычно уложились в тайминг. Ведущие — проснувшийся Макс и как обычно сиявшая Оля — заняли свои места. Включили студийный свет, погасив обыкновенный, чтобы не мигал на камере. Для съёмок Макс надел футболку с тонкими горизонтальными полосами, пришлось чуть подкрутить свет, чтобы цвета нормально отображались на записи. С джинсовым платьем Оли проблем, как всегда, не было. — Всем привет! — Макс помахал в камеру. Возможно, стоило перезаписать, чтобы это не так напоминало римский салют, но никто ничего не говорил, и он решил не придираться. — В эфире шоу «Подъём» на телеканале ТНТ. Прежде чем погружаться в выходные, надо хорошенько поработать. — Возьмём в пример создателей современных разнообразных устройств, они работают не покладая рук, чтобы придумать всё новые и новые гаджеты или девайсы. Макс с честью справился с этой скороговоркой, несмотря на несколько «р» в начале. — Именно этому посвящена наша традиционная рубрика «Do IT», и мы её с вами посмотрим прямо сейчас. Вдох, выдох и следующий блок. И ещё. И наконец первый гость. — У нас в гостях музыкант и мой тёзка — Макс Свобода. Привет, Макс. — Привет, Макс. Начали говорить про его новые песни, вдохновение и прочую стандартную чепуху, которую в каждом интервью проговаривали. — То, что Менделееву этот сон про таблицу приснился, не доказано. Как они до этого докатились. А главное, как он докатился до того, чтобы не следить, что там снимают. Смотрел, чтобы скальпы не обрезаны были, чтобы фокусное расстояние держалось, слушал, нет ли помех в записи звука. — А как ты собрался доказывать, что снился сон?.. — спросил он в микрофон, чтобы было слышно в студии. — Ну там… ну… нужно доказать, что снился. — Я так на госуслуги захожу: нужно доказать, что СНИЛС. Максим засмеялся. Левая камера следила, как смех сглаживал его острые черты. Даша постучала по запястью — заболтались вы, живее. — Снимаем дальше, — объявил он. Длинный перерыв пришлось немного сократить. Он ни разу не удивился, что в открывшейся двери между студией и коридором возник Шастун в клетчатой, как сумка челнока, рубашке. — Пошли курить? Макс кивнул, и они исчезли. Позвонил кейтеринг — он рассчитывал, что они задержатся, как обычно, а они обещали приехать даже раньше срока. Ещё одно интервью — с фигуристкой Щербаковой — шло совсем уныло. Необычайно для такой молодой девушки выверенные ответы, «случайное» упоминание контракта со Сбербанком. — Я из обеспеченной семьи. Это многое объясняло. — Мои родители были миллионерами, — кивнул Макс абсолютно серьёзно. Серёже пришлось пояснять в аппаратной — до шестнадцатого года все мы ими были, инфляция. Потом Лукашенко заменил убитый рубль на новый. Что вы так смотрите, это не первый раз. Что реплику Макса вырезать, было понятно и так. — Так у вас больше не зайчики? — спросила Лера. — Давно уже. У него где-то в кошельке точно завалялись белорусские рубли, а у Макса наверняка ещё и жетон минского метро был. Объяснять, что такое жетон, было лениво — в Москве их перестали использовать больше двадцати лет назад, до наступления нового тысячелетия. В Гомеле тогда только с бандой морозовцев разбирались. Гостья их ещё не родилась. А москвичи уже перешли на магнитные проездные билеты. — А сейчас — викторина «Забытый спорт», — объявила Оля. Макс готовился уже объяснять правила, как Щербакова испуганно выдавила: — Это по истории спорта? В этот момент она даже на свои восемнадцать едва тянула. — Нет, что ты, это не… — тепло начала Оля. — Нет правильных и неправильных ответов, — перебил её Макс. — Невозможно не справиться. — Мы тестировали на шимпанзе, они справлялись, — добавил Серёжа. — Эээ! В смысле на шимпанзе! — в голосе, в улыбке Макса было столько шутки, что возмущение едва считывалось. Анна наконец улыбнулась. И хотя смешными её ответы не были, она достаточно интересно придумывала правила шуточных видов спорта. Например, наказанием для спорта с воланчиком и кепкой с козырьком стало «петь в планке». Под конец интервью даже Оля, кажется, устала дружелюбно улыбаться. Как только выключили световые приборы, она зевнула. А им это как-то в эфир гнать. Весело на монтаже будет. Ещё одно интервью — на этот раз с художницей и блогером Владой. Большими глазами и широким ртом она напоминала Олю, а после грима Марины стала похожа на неё, как потерянная сестра. Само интервью тянулось, как пережёванная жвачка. Ради такого тоже просыпаться не стоило. Влада показывала свои картины, одну из которых они в инстаграме традиционно разыгрывали между редкими подписчиками. По сравнению с остальными подарками это было очень щедро. Он бы сам повесил в коридоре, если бы уже не закрыл дырку справа от двери типовым плакатом из «Икеи». На старых пёстрых обоях этот плакат смотрелся, как на корове седло, но делать ремонт в квартире, куда он приходил разве что поспать, он не собирался. — У нас мало времени, — сказал он не на всю студию, а в наушник Максу. — У нас его практически нет. И взгляд в камеру. По спине пробежала дрожь. Это могло быть, да наверняка и было случайным совпадением, вот только он помнил этот фильм — «На крючке». В голове сразу заиграла мелодия, что шла после этого диалога. Остаток интервью он прослушал. Но судя по тому, как радовалась Даша после его окончания, по лицам Саши и Леры — ничего не пропустил. — Это не из «Смешариков», — бросил он Максу, зайдя в студию. Для интерактива нужно было дать ведущим карточки, и, конечно, их оставили в аппаратной. Спасибо, что не в офисе. — Да ты вообще, что ли, никого, кроме микробов не замечаешь? А вот это было уже из них, хотя смысла не прибавилось. Но в этих съёмках смысл и без этого искать можно было с микроскопом. Понедельник так и закончился — странно. Всё успели, выбившись из графика на каких-то двадцать две минуты, уставшие, расползлись по домам. Во вторник Серёжа сидел на диване и перебирал свежие фотографии. Он пришёл в офис раньше всех, так что американо навынос почти закончилось. Было лень вставать, чтобы выкинуть стаканчик в мусорку, но пришлось всё же себя пересилить. Неочевидный минус повышения: автором он мог дать слабину, но когда мусорит продюсер — мусорят все. И так во всём. Подстава. Только придя, Даша закрыла окно, сославшись на сквозняк, и офис потихоньку начал нагреваться. Они успели обсудить вектор вопросов для редактора издательства, а потом Серёжа открыл почту и увидел, что тот отказался от участия. — Зато согласилась эта… с блогом про этикет, — проглядывая почту дальше, сказал он. — У неё письмо такое — зайди, почитай. Только не пей в это время. Поперхнёшься, а я приём Геймлиха только в кино видел. Даша опасливо покосилась на стаканчик из кофейни. Макс зашёл со спортивной сумкой на левом плече. Румянец на щеках, ещё влажные виски после душа. А Серёжа только собрался рявкнуть, кто это без стука врывается. Под мастеркой у Макса была гавайская рубашка в розово-голубых разводах. — Так вот он где, чёрный ловелас из «Смешариков», — сказал Макс, когда его увидел. Этой чёрной рубашке сто лет в обед, рукава так коротки, что пришлось закатать до локтя, да и ловелас из него никакой, но вместо этой тирады он просто ответил: — Если вам так удобно, месье. — Ученик превзошёл учителя, — Макс пожал ему руку. — Кстати, знаешь факт про лебедя? — Кроме того, что они на Свислочи живут? — на автомате отозвался он. Мда, так он Минск из своей биографии не вычеркнет. Можно ещё про бомжей в Бургер Кинге на Немиге вбросить, Макс поймёт. — У чёрных лебедей самцы могут образовывать пару, — Макс плюхнулся на соседний диван, прямо на жёлтую подушку. Он вспомнил чёрных лебедей в Лебяжьем пруду Гомеля. От белых их отделял сетчатый заборчик. — А ещё лебеди гриппом болеют, совсем как мы. — Они же перелётные, перелетели бы куда потеплее, — удивился он. — Или шапку надели. Мама обещала, это помогает. Странное вчерашнее ощущение вернулось. Макс отвёл взгляд и начал включать музыку с колонки. Тихонько заиграл «Король и шут». Серёжа посмотрел на экран ноутбука, где жирным шрифтом писала о непрочитанных письмах электронная почта. Заглянул в Ноушн, начал наводить порядок там, отвлёкся на переписку в телефоне: от спонсоров написали про неэффективность рекламы. Подмывало спросить, чего они хотели, покупая один из самых дешёвых слотов на всём канале. Вместо этого пришлось писать про узнаваемость брендов и прочую неизмеримую чепуху. Позвонил актёр, который отказался от съёмок раньше, спросил про следующую неделю. Серёжа сразу дал трубку Лере, которая занималась этим вопросом больше него. — Договорились? — спросил он, когда разговор закончился. Вместо ответа Лера покачала ладонью. Прибежала Аня, запыхавшись, выпалила что-то про реквизит и начала рыться в шкафу справа от двери. В дверь постучали, и Оксана завела с собой высокую брюнетку. Узкие джинсы, тонкий свитер винного цвета, каблуки. Из-под густой и длинной чёлки Серёжа едва различал глаза. — Света? — догадался он. — Да, — она осматривала фиолетовые стены, маркерную доску с каламбурами, акулу на диване. Кажется, на маркерной доске прибавилось магнитов. Или он просто их не замечал раньше? Он вернулся взглядом к новенькой, отмечая, что её рот уже был удивлённо приоткрыт. Оксана вышла, не прощаясь, и как можно тише закрыла за собой дверь. Серёжа выждал ещё секунду, прежде чем начать говорить: — Творческий коллектив. Ты привыкнешь. Я Сергей Викторович, продюсер, это Макс, наш ведущий, Даша, главный редактор, в наушниках сидит монтажёр Саша, его не дёргай, если не пожар. Это Лера, менеджер. У шкафа Аня, ассистентка. Вешалки за тобой, слева, для тебя справа. Стола у тебя первое время не будет, выбирай место на диване пока. Тут не садись, сквозит, здесь спиной ко всем будешь… — А ты знаешь, как какает змея? Конечно, это был Макс. Захотелось закатить глаза и рассмеяться. — Рановато я сказал про творческий коллектив, сейчас надо было. — Никогда не знала, как какает змея. — Она из вежливости, — сказал Серёжа Максу. И с нажимом: — Ты ведь из вежливости? Макс засмеялся, запрокинув голову и прижав левую ладонь к груди, и к этому высокому полузадушенному смеху было сложно не присоединиться. — Кстати говоря, женский туалет… — задумался он. Ему в первый день никто не собирался показывать, где мужской, а не повредило бы. — Я покажу, — вызвалась Аня. — Спасибо, Ань. Он не сомневался, что помимо экскурсии Света получит ликбез по сплетням, а это надолго. Так что к её возвращению успел закончить с фотографиями и открыть на ноутбуке таблицы за март — апрельские бухгалтерия ещё не проверила до конца, так что для образца они не годились. — Свет, работала раньше с финансовыми отчётами? — он поднялся с дивана, когда девушка вернулась. Она казалась уже не такой потерявшейся, но кивнула всё равно очень неуверенно. — Слушай, если ты и напиздела в резюме и на самом деле нет — мне посрать. — Ещё скажи, что сам там напиздел, — удивлённо сказал Макс, глядя на него с дивана снизу вверх. Он дёргал ногой, и макбук на коленях подрагивал. Если бы Макс сам попал не через Шастуна, он бы так не удивлялся. Ведущие врали не меньше, чем работники за кадром. В резюме Оли были указаны несколько видов танцев, тогда как последний раз она танцевала на дискотеке после выпускного. — Конечно. Я напиздел, что продюсировал вечернее тв-шоу. — А что, так можно было? — вот теперь офигела и Света, но не так, как Макс, а как будто боролась с желанием сию секунду броситься переделывать собственное резюме. — Не продюсировал, а возглавлял авторскую группу, так что иногда мог замещать продюсера или ассистировать ему. Ну, как иногда. Достаточно часто. Подбирал темы, гостей, ведущего привёл, — заметив взгляд Светы, он отмахнулся: — Поверь, ничем хорошим там дело не кончилось. Да и было это «Макаëнка 9», было бы, что вспоминать. — Было. Нормальное шоу, — возмутился Макс, как будто это Серёжа его работу не оценил. — Ты хоть один выпуск смотрел? — Один — смотрел. Когда Антон приезжал. Ты тогда ещё?.. — Да. Конечно. От этого выпуска у Серёжи не осталось никаких конкретных воспоминаний, только общее ощущение нормальной работы. Не капризничал, под ногами не мешался, в перерывах курил и залипал в телефон. Знал бы он тогда, что они будут работать в соседних офисах, а главной серёжиной претензией к Шастуну станет то, что Макс — его. — А почему там вверх не пошёл? — Макс смотрел на него, склонив голову, будто ему и правда было интересно. И он просто не мог ответить, как на собеседовании, про масштаб и технику, или про мечту. Привычная ложь застряла в горле. — Здесь таких вопросов не задают. Москвичи свято уверены, что солнце встаёт на востоке, чтобы Москву освещать, и садится на западе, чтобы… — Серёжа запнулся, пытаясь придумать, зачем москвичам дался закат, который, как и остальные части дня, они проводили на работе. — Моя родная Москва расцвела огнями. — Спасибо, Даш. Именно. Свет, пойдём. Серёжа пропустил Свету первой в свой кабинет. Бумажки — худшая часть его работы, и чем раньше она научится их делать, тем лучше. Ближе к концу месяца, когда придёт время сводить отчёты, потренируется на них. И так работа небыстрая: несколько согласований, потом ещё подписывать, курьером отправлять — гемор где-то на неделю. Денёк-другой на её обучение погоды не сделает. — Смотри, тут несложно, просто муторно. Серёжа старался тормозить себя, переключаясь между программами, и комментировать каждое действие. К чести своей, Света почти сразу начала снимать на видео. Он уже заканчивал объяснять, когда кто-то постучался, и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Света тут же отключила запись. Хорошая реакция. Полезно для работы. — Сергей Викторович, книги-сейфы в вашем офисе? — спросила Ника, одна из ассистенток. Он задумался. — В шкафу около манекена нет? — Не искала. — Аню спроси, она недавно там что-то искала. А много надо? — Да одна. — Одна точно где-нибудь найдётся, — приободрил он ассистентку. — Так и живём, — кивнул уже Свете, когда Ника пошла искать. Когда он в следующий раз увидел Макса, тот сидел со сложным лицом. Едва ли на «Беларусь-Один», едва ли на всём белорусском телевидении в последние годы был ещё хоть один скандал с ведущим того масштаба, что они с бывшим устроили. Но — понял Максим что-то или нет, Серёжа боялся намекать — он ничего не сказал. Обедая с Людой в ближайшем кафе, он рассказывал про Свету — в коридорах только о ней и шептались, так что Люде тоже было интересно, что за новая девочка, что даже не ассистентку повысили, а со стороны взяли. Жаль, о своей новой помощнице он пока мог сказать до прискорбного мало. Даже не спросил, москвичка ли она. По разговору не понять было, как и у большинства. Он и в Максе минчанина не опознал бы, если бы не телефон на белорусском. В среду снимали с Настей опрос в торговом центре. Попробовали и вопросы с неизвестными словами — зашло. Его постоянно отвлекали звонками все, кто только мог, но то, что Серёжа успел услышать, было неплохо, местами даже забавно. Вернувшись в офис после съёмок, он отчётливо услышал, как Оксана говорила: «Съехался наконец Шаст со своим, весь вечер вещи таскали». Ни Шастуна, ни Загайского в этот день не было. Макс ещё позавчера написал про дела, теперь он понял, что за дела. «Даже про кактус не спросишь?» — написал он Максиму, когда под вечер от него что в личке, что в общей беседе не пришло ни слова (ни стикера, ни мема, ни реакции). «А есть повод в тебе сомневаться?» Маятник качался к крайностям — и «да», и «нет» сразу. «Я не всегда помню, какое сегодня число, а ты про кактус» и вдогонку, хоть это и было слишком самонадеянно: «Только не дари календарь, пожалуйста» «Могу на доске писать каждый день число и классная работа» «У нас классная работа» По тому, как запылали уши, это считалось за комплимент. Принимать комплименты получалось с трудом, но в переписке можно было взять паузу, прежде чем отправить нормальный ответ: «Рад стараться» — Коробки таскал, — морщась, сказал Макс на следующий день, падая на диван. На нём была сиреневая футболка и жёлтые, в цвет надписи на футболке, штаны от костюма из «Убить Билла». На левом запястье — массивные часы, он как-то на Максе их уже видел. Сидя на диване, они оба скрещивали ноги: у Серёжи бедро правой на бедре левой, у Макса левая лодыжка на правом колене. Практически зеркально. Серёжа не должен был подходить и разминать каменные плечи. В этом не было никакого смысла — до понедельника само пройдёт, а сегодня ему сидеть гостем очередного шоу, где пока только пилот заказали. Футболка наощупь была мягкой, как будто её носили не первый год. Макс растопленным воском разливался по дивану. — Представить боюсь, что входит в мои рабочие обязанности, — сказала Света. — Что-то входит и выходит, — съязвил он. — Но ты не стелись сильно, всё равно обычно ебут в мозг. Макс присвистнул. Ему пора было к дизайнерам — новые выпуски сами себе надписи, обложки и всё остальное не сделают — а потом прочесть новый договор со спонсорами, который к тому времени должны будут прислать юристы. Когда он вернулся в кабинет снова — часа через два с половиной, потому что по пути назад его утянули в спор об использовании на тв ручной камеры — Макс спал на диване. Серёжа тормознул на секунду, зашёл в кабинет и вернулся с клетчатым пледом. Новые кроссовки едва слышно поскрипывали на каждом шагу, приходилось двигаться очень аккуратно, но Макс всё равно приоткрыл глаза. — А колыбельную? — Засыпай, на руках у меня засыпай, засыпай под пенье дождя, — подсказала Света. «Потерянный рай» Арии — неплохой выбор, но ни слуха, ни голоса. Макс начал заворачиваться в плед, укладываясь удобнее. — Ну уж нет, — секунда на то, чтобы вспомнить мотив «Калыханки». — Збеглі зайкі ўсе ў лясы. Змоўклі птушак галасы. — Это потому, что я Заяц? — Макс улыбался. Глаза у него уже закрылись. — Это из белорусского аналога «Спокойной ночи, малыши», — шёпотом пояснил он, распрямляясь. — Только у нас никто игрушкам руки в задницы не засовывал. Макс захихикал. — Спи уже, колбаса ожившая, — ворчливо добавил Серёжа. Большую часть дня он занимался Светой — показывал ей то одно, то другое, учил различать провода световиков и звуковиков. Договорился с другими продюсерами, чтобы на следующей неделе она сходила помочь на съёмочные площадки «Быстрых свиданий» и «Открытого микрофона». Пусть посмотрит, как работают другие продюсеры. В пятничной суете они с Максом едва успели переброситься парой слов, чокаясь утренним кофе — у Макса васильковая матча из «Кофикса», у него раф миндаль-белый шоколад с двойной порцией эспрессо. — Я проверил заход со сникер-химчисткой. Смеялись. — Уже написал? — Пока немного, минуту, может, и та с водой, но перспектива есть. — Всем нравится смеяться над богатством. Когда в сумочке собака, а не свой пакет из «Пятёрочки», это уже смешно. — У меня чихуахуа, а я всё равно хожу со своим пакетом. Я что-то делаю не так? — Да. Но это ничего. Был бы шпиц — вот это было бы непоправимо. С Людой на обеде обсуждали, стоит ли использовать зеркала в декоре шоу. Эту идею одновременно принесли Стас и Абрамов, и мнения на этаже разделились. Серёжа был против — свет хрен выставишь, камеры тоже, людей за кадром прятать нужно тщательнее обычного. Люда не была так категорична — выглядело всё же хорошо. Когда он вернулся в офис, Макс театрально хмурился во фронтальную камеру. Серёжа заглянул ему через плечо — на экране телефона маска из инстаграма выбирала Максу похожего на него волка. Заметив его на экране, Макс повернулся — сперва не в ту сторону — и инстаграм потерял его лицо. — Прости. — Да ерунда, ещё запишу. Давай тебе попробуем! — Давай. Он взял у Макса из рук телефон. После плашки «Какой волк ты сегодня?» сразу на двух языках Инстаграм начал менять картинки. Даже не пытаясь за ним поспеть, Серёжа болтал языком, мельтеша, что те картинки. Наконец инстаграм остановился на каком-то кривом чучеле волка с глазами, смотревшими в разные стороны. — Смотри, — вернул он телефон Максу. Макс сохранил видео в «черновики» — на автомате, наверное, он не стал придираться и поправлять — и подобрал волка себе. Его волк, уже хотя бы настоящий, опускал вниз уголки рта. Так же делал и Макс, увидев результат. — Гороху тоже такой попался. Я всё хотел выбить того, который из мультика, как в меме, пальцем у виска крутит. — Из «Маши и медведя». — Именно. Уходя вечером, он вновь слышал в шепотках в коридоре имя Люды — и, конечно, своё. В понедельник Макс возник у входа в кожаных штанах и белой футболке с надписью EBASH. Серёжа очень сомневался, что такую футболку можно надевать в кадр, хотя штаны его смущали куда сильнее. — Максим, ты всегда хотел стать рок-звездой? — усмехнулся Шастун, обнимая Макса, как осьминог щупальцами. — Как будто бы эти ролевые игры лучше оставить на вечер, — не выдержал Серёжа. Шастун посмотрел на него удивлённо, но ничего не сказал. И руку со спины Максима убрать не потрудился. Света пришла без каблуков и в прямых джинсах — был шанс, что из неё выйдет толк. После грима смотреть на Макса стало ещё сложнее. Будто в пику его прошлой просьбе, Марина сделала его губы почти такими же красными, как у Оли. Какое-то время он ещё смотрел на губы, на глаза — Марина и их сделала больше? — пока не вышел из аппаратной и не зашёл в студию. Оля как раз снимала тапочки и отдавала их ассистентке, чтобы надеть лаковые шпильки. — Снимай штаны. — Что, прямо тут? — Макс поднял брови до складок на лбу. С этой помадой, с этими штанами, с этой родинкой сбоку от кадыка ответ был совсем не так очевиден. Он лишь на долю секунды позволил себе об этом задуматься. Макс живёт с Антоном. Они смеются вместе, будто из одного пятого «в». Ответ очень очевиден. — Нет, у стилистов. Снимай штаны и надевай что-то другое, от этих сплошной брак по свету, как ни выставляй. — Что надеть? — Сам найдёшь. Макс улыбнулся. Он тоже — вспомнил, как в первое время бесился из-за его одежды. А теперь Макс сам предлагал выбрать — и он отказывался. Макс поднялся, и они оказались нос к носу. Макс был чуть-чуть выше. — У тебя длинные ресницы, — Серёжа чувствовал, как эти слова буквально оседали на коже. — И у тебя. — Но мне их накрасили. Он шагнул вбок, и Макс вышел за дверь, чтобы вернуться через несколько минут уже в джинсах. Узкие укороченные джинсы сильно приличнее не выглядели, но хоть брака по свету не давали. Макс подмигнул ему в камеру: — Ну как, лучше? — Да, — он выдохнул это как можно равнодушнее. Как будто речь шла о том, на какой процент включать свет. Они начали запись. — В каждом из нас прячутся шедевры, — Макс смотрел в камеру, а не на гостя. — Например, стихи. Или музыка. Это тоже было из «Смешариков», но он ничего не сказал. Просто не мог. Интервью пролетело спокойно, пришло время викторины. Ассистентка дала Максу и Оле карточки. Он сам объявил о возобновлении записи. Макс опустил взгляд в карточку с подсказкой и захихикал. — Что такое, там зеркало? — спросил Серёжа, забыв перевести канал, и вопрос ушёл не в наушник Зайцу, а на всю студию. — Я не понимаю, знаю я слово с карточки или нет. — Скажи, что там за слово, я тебе отвечу. Гостья озиралась по сторонам. — Всё нормально, это наш продюсер, — пояснила ей Оля. Гостья пожала плечами. И вновь до перекура всё было спокойно. А в перерыве в студии появился Шастун — с двумя стаканчиками кофе и бумажным пакетом. — Пошли. Ты же не позавтракал, — пояснил он. — Заодно обсудим Hasnuts этот, — кивнул Макс. — Что у тебя там с битом не ладится? В каждом прячутся шедевры: стихи, или музыка, или ещё что-то. Кажется, он Макса понял. Даже удивительно, что о Шастуне остались нежные слова, которые ещё не использовали его фанатки. — Анечка, — обратился он к ассистентке. — Ты же не убирала липкий валик? — Сейчас принесу. В груди что-то треснуло. Он продолжил работать — те же дела, что и неделю, полгода, год назад. Следующей была женщина, которую очень хотелось назвать городской сумасшедшей — но на её блог про этикет подписалось миллиона полтора человек. Даша объяснила ей правила ещё до гримёрной. Туда он принёс ей договор на подпись. Гостья спросила не «где ручка?» или любой другой вопрос, к которому он был готов, а: — Вы сами его читали? — Нет, — ответил он, как будто так и надо. Серёжа ненавидел такие вопросы. Он десять раз понимал, что это не против него, что нужно кивнуть и успокоиться, но слишком бесило. Как будто его дислексию было видно, как увечье. — Это не по этикету. Как будто его отчитывать — это по этикету. — Помилуйте, разве врать женщине — это по этикету? Хорошо хоть, что под камерами она стала сговорчивее — отвечала на приготовленные вопросы, причём кратко. Саше стоило возблагодарить тик-ток, что появились знаменитости, ответ которых и без монтажа в пятнадцать секунд укладывался. — Как человек, который не кусает бутерброд с колбасой, может называть утро добрым? Гостья улыбнулась, и стало понятно — нужно её спасать. Он нажал кнопку, чтобы его микрофон шёл на наушник Макса: — Макс, я всё понимаю… А, не, спиздел. Я вообще не понимаю, что у тебя в голове. Но давай без этого вот. И уже на всю студию: — Заново, пожалуйста. Конечно, долго продержаться без приколов не получилось. Гостья рассказывала, что чашку с чаем держат не так, как чашку с кофе — отличный блок для утра, он уже собирался похвалить Дашу, что редакторы нашли эту тему. — Матча пьётся как чай или кофе? — уточнила Оля. — Кофе. — Но это же зелёный чай, — продолжила Оля, и благодарить редакторов резко расхотелось. Лицо гостьи на отдельном мониторе вытягивалось. У них утреннее шоу. Их задача — не великая журналистика, не скандалы-интриги-расследования. Их задача — занимать эфирное время, рекламировать какие-нибудь чудо-салфетки от пятен и не доставлять телеканалу неприятностей. — Извините, мы перепутали вопросы. Нужно было спросить, как по этикету есть кошачий корм, различаются ли ответы, если это паштет и если желе с кусочками. — Проще было бы ответить про сухой, там по этикету как с чипсами. — Да и по вкусу, — согласился он. Макс засмеялся — громко, ярко, запрокинув голову и приложив ладонь к груди. У Оли глаза на лоб полезли, она даже повернулась в сторону Макса. Гостья расслабилась. Макс всё никак не мог остановиться. Он начал сползать со стула. Серёжа зашёл в студию — смех всё не прекращался, и Макс уже был на полу — поднял его, потряс за плечи: — Успокойся, успокойся! — Макс согнулся пополам от смеха, утягивая его за собой. Пришлось напрячься, чтобы не завалиться вместе с ним. Макс был тяжелее, чем казался. — Я его сейчас успокою. Успокойся, успокойся! Ты не успокаиваешься. Если ты сейчас не успокаиваешься, бью по яйцам! Угроза сработала — смех будто выключили кнопкой. Макс встал вертикально уже более-менее успокоившимся. На накрашенных ресницах висели капельки слëз. Сквозь грим проглядывал румянец щёк, алели кончики ушей и носа. Горячей была кожа под его ладонями. Шаг назад. Подумать оказалось проще, чем выполнить. — Мариш, поправь грим, будь добра. — Спасибо, — задыхающимся голосом сказал Макс. — Не за что? Он вернулся в аппаратную. — Так мы сегодня вовремя не закончим. Я напишу Стасу, спрошу, критично ли ему сегодня опоздание или можно жопу не рвать. Закон подлости сломался — Стас попросил предупредить, на сколько именно опоздают, и чтобы не больше, чем на час. В час они точно уложатся. В мониторах Макса показывали с двух ракурсов — левый бок и анфас. Только что хохотавший до истерики, он выглядел невесёлым. Серёже казалось, он вообще перестал что-либо понимать. Ни себя, ни Макса… Сколько ещё им работать вдвоём? Сам он с трудом припомнил, какой сейчас месяц. День. Ну, как припомнил — сдался и посмотрел на телефоне. Оля остановилась, полезла пальцами под уложенные волосы. — А у меня, по-моему, ухо отвалилось… А, нет, всё нормально. — Оля «Ван Гог» Никифорова, — потягиваясь, сказал Макс. Отсмеявшись, Оля согласилась: — Я такая, да. Такая. Хорошо, что сиськи не отвалились. — А есть что, предпосылки какие-то? Оля всё ещё поправляла провода под волной крашеных волос. — Тридцать лет же. Конечно. — А то сидим в какой-то момент, хуяк — левая отвалилась. Всё, осталась одна, как царица. Смеясь, Оля закончила поправлять провода. Расправила волосы, и они смогли продолжить. Следующим гостем был «пилот сверхлёгкой авиации, руководитель авиационного учебного центра Евгений Король», как его со второго раза представила Оля. — Почему вы выбрали сверхлёгкую авиацию? Просто лёгкой недостаточно? Беру сверхлёгкую, самую! Тебе ли не знать, ты модель, мысленно ответил ей Серёжа. У вас лёгких давно недостаточно. Как-то, специально похудев под работу в Китае, Оля обмолвилась, что для Парижа она всё ещё слишком толстая, для работы там нужно ещё несколько кило скинуть. Где в этот момент на ней располагались эти несколько кило, он понятия не имел. Следующий вопрос от редакторов звучал не лучше. — У нас есть информация, что ваше судно называется «автожир». Почему? — Как они там не ржут? — спросил Саша. В аппаратной хихикала даже Даша, которая эти вопросы и составляла. — Самое интересное название, — отвечал тем временем Евгений, — которое мы слышали на одном из авиационном шоу, это подошла женщина, и так, ну, издалека говорит: «Где здесь можно покататься на жирокоптере?» Вопрос «как они там не ржут» становился всё актуальнее. Евгений рассказывал, сколько часов шла теоретическая подготовка, сколько ученики летали на тренажёре, сколько на самолёте… Обзорный, как он называется, вывозной полёт, то есть инструктор показывает… Макс вслушивался в его слова, даже ногой дёргать перестал. — Звучит сложно, но… — и с такими же нахмуренными губами, тем же низким голосом: — мяу. Из-под полуопущенных век — взгляд в камеру, такой, что сохранить хладнокровие было просто невозможно. — Светочка, — обратился он через микрофон в студию, — принеси мне три отравленных чая. Евгений озирался в поисках динамиков, но из-за студийного света не мог ничего увидеть. — Три? — переспросила Света. — Один мне, чтобы я эту чушь никогда больше не слышал, другой Максу, чтобы он никогда больше её не говорил, и запасной, потому что любую систему надо дублировать. Макс поднял руки: — Ладно, понял. Не мяукать. — А я не понял, — подал голос гость. — Что это сейчас было? Оля смерила его взглядом «даже я, модель, поняла». Хотя что там она поняла, ещё большой вопрос. Каким-то чудом понедельник закончился на сорок одну минуту позже обычного. Вторник — привычно ленивый — тянулся слаймом. Погода была отличная — май принёс с собой тепло и солнечный свет. Серебристыми часами на левой руке Макс пускал солнечных зайчиков. На коленях у него лежала книга — настоящая, бумажная. Серёжа подписку на сервис с аудиокнигами отменил больше года назад, когда понял, что за три месяца не прослушал ни одной. Про книги с текстом даже заикаться не стоило — он договора-то через силу читал. Договор с Максом так и не начал, и тот пылился где-то в столе. — Убийца — дворецкий, — заметил он, проходя мимо. — Душнила — ты, — Макс даже головы не поднял. В солнечном свете его кудряшки светились серебром. — Может, Глуховского позвать? — Что? — Глуховский. «Текст», «Будущее», «Метро-2033». — Внесу в список. Он с трудом прочёл «Метро» в Гомеле, когда о Москве можно было только мечтать. Не сказать, чтобы он мечтал. Стать известным в юморе — да. Даже задумывался, что это делается в столице, Минске или Москве. Но самоцелью Москва для него никогда не была. Серёжа сел на диван рядом с Максом, открыл Ноушн, внёс Глуховского. Открыл и другие разделы. Поправил воротник ярко-розовой рубашки Макса — автоматически, неосознанно, потому что, завернувшись на границе поля зрения, ворот очень отвлекал. Серёжа знал, что минском метро пахло не так, как в московском, где всё было пропитано креозотом. Знал, но не смог вспомнить запах минского метро. Он прикрыл глаза, воскрешая в памяти Минск — бьющуюся посуду, крики, примирения — всё это проплывало мимо, будто он смотрел на воспоминания из окна троллейбуса. Нужно было проглядеть сценарий рубрики про технику. Видео для рубрики со смешными роликами. Он закрыл глаза ещё раз — и вдруг понял, что вспоминает бывшего не в лицо, а картинкой с сайта «Марк Формель». Офис помнил, две студии, съёмки в которых видел чаще всего, тоже. Помнил вид из окна. — У тебя болит лоб от мороженого? — спросил Макс. Серёжа не удивился вопросу. Он уже и не знал, что Макс должен был сказать, чтобы удивить его. — Нет, а у тебя? — Тоже нет. — В книге встретилось? — Нет. Тут про наркоторговцев в Штатах, что-то типа «Во все тяжкие». — Классный сериал был. Я, когда сценаристом работал, хотел такое писать. Затем начал разбирать почту. В рассылке писали про пятничную вечеринку к окончанию телесезона. Обычно он её пропускал — всё равно потом ещё две недели слушать, что и как там было. В столовую выходили почти всем офисом, и, конечно, Макс буквально притягивал к себе Шастуна. Тот вклинился в разговор про незнакомые слова. Макс как раз говорил, что в следующий раз можно у людей больше ассоциаций вытягивать, на какое слово похоже это. — Обожаю, когда у Максима складываются ассоциации в голове, — улыбнулся Шастун. Сегодня на нём широкие розовые брюки, а у Макса — расстёгнутая ярко-розовая рубашка поверх белой футболки. Серёжа никогда не думал, что Шастун из тех, кто таскает парные шмотки. Он вроде был в том лагере, который стебал эту ванильную шелуху. Обедал Серёжа за одним столиком с Артёмом. Гаус на корпорат, конечно, не шёл — с тех пор, как он сошёлся с Аней, про такой движ Артём ёмко отвечал: «Нахуя?» Раньше у Серёжи не было ответа, он и сам корпораты не жаловал, но теперь сам хотел заглянуть ненадолго — а ответ на вечный вопрос так и не придумал. Артём почему-то не стал его подкалывать по этому поводу. Как-то слишком деликатно для человека, который каждые несколько месяцев предлагал Серёже с кем-нибудь потрахаться для здоровья. Найти пользу для здоровья в триппере мог только Гаус. Свету в столовой он не увидел. Она сегодня помогала другой команде, и до конца дня не нужно было придумывать ей занятия. После обеда он продолжил разгребать почту — за время обеда успели ответить те, кому он написал раньше, нападал спам от казино и лотерей, ну и «Перекрёсток» привычно сообщал об очередной акции. Говоря громче, чем музыка из колонки, всем офисом обсуждали волшебные таблетки — для похудения, поумнения и чего только не по-. Вроде он ничего такого не сказал, но Макс толкнул его в плечо подушкой. И каким-то невообразимым способом — инопланетное излучение, стирающая память щёлкалка из «Людей в чёрном», волшебные таблетки всё-таки — мимо его мозга прошёл момент, когда уже все кидались друг в друга подушками. Макс забрался на стул, занимая стратегическую высоту, Лера как за щитом спряталась за подушкой от дивана. — Я случайно работу сменила? — спросила Даша, открыв дверь офиса. Серёжа закатил глаза: — Между прочим, перерывы очень полезны для творческой деятельности. Попробуй покататься на стуле с колёсиками, может, проветришься. — Могу и рыбий жир выпить. — Волшебная таблетка! — крикнул Макс, и все попадали от смеха. В среду Света вернулась — утомлённая, потому что для неё вчерашняя смена затянулась до ночи. Мешки под глазами, растрёпанный хвостик, крепкий кофе. — Тебе не кажется, что он кривоват? — спросила она, видя, что он поливает кактус. Решил сделать это утром, чтобы точно не забыть. — Всё могло быть хуже, вместо него могли быть фантики. Засмеялся только Макс. — Вы культурные люди или как? Сверну в Смешариков и отправлю в боулинг кататься! — Сначала Ёжику попался фантик с красной полоской, а потом с зелёной, — начал Макс. — И ему стало интересно, а какие ещё фантики бывают. Он перестал их выкидывать и стал откладывать. Теперь у него их целая коллекция. — Спасибо. — Я что-то не поняла, — сказала Света и чуть поджала губы. — Я тебе попозже объясню, — откликнулась Лера. Веселье в её голосе могло бы объясняться самодовольством, что она в офисе давно и всё уже знает, но их админ была не из таких. Чтобы вычитать договор, пришедший наконец от юристов, он заперся у себя в каморке. Ну, как заперся — предупредил всех, что откусит голову первому, кто зайдёт. Чтение всегда тяжело ему давалось, а если это ещё и полтора десятка страниц юридических терминов, всё, пиши пропало. Хотел бы он скинуть это на Свету, но так не честно — она не знала, куда смотреть. Серёжа написал юристам, не мог бы кто-то провести новенькой консультацию, но сомневался, что получится. Мало им своей работы, ещё его ассистентку учить. Макс зашёл к нему, не удосужившись даже постучать. — Я хотел спросить… — Думаю, да. Определённо не откусывание головы, которое он обещал. — Я ещё не начал. — Ты про дату, когда можно выступить со стендапом? Выступай, пока есть время. С вечерним слотом придётся ходить, рекламить его, не до того будет. — Я не про стендап хотел спросить. Но раз ты уже согласился… сыграешь? — он показал глазами на угол, где стояла гитара. Серёжа отложил договор и кивнул. Он действительно уже согласился. Ему действительно нужен был перерыв от этой работы. Макс же спросил. Серёжа достал из чехла гитару, настроил и наугад перебрал несколько аккордов. В голове после этого жуткого договора всё ещё плескались термины, и из всех песен мира на поверхность никак не вытягивалось ни одной цепочки нот. Не теряя ритма, Серёжа начал — один аккорд, второй, который привыкли после него зажимать пальцы, третий… — Мя, мя-мя-мя-мя–мя-мяу. Мяу. Макс присоединился мяуканием и какими-то случайными словами — Камень, сапфир, яхта, певица, шаг… Смеяться и играть на гитаре оказалось сложнее, чем он ожидал. Годы опыта не спасали от нахлынувшей в руки слабости. — Чего хотел-то? — спросил Серёжа, бережно опуская гитару в чехол. — Да… неважно. Макс вышел. Убирая гитару за шкаф, Серёжа мог бы гадать, что это могло быть, но это же Макс — и это единственный возможный ответ. В столовой они с Людой говорили про пятничную тусовку. — Я не пойду на вечеринку, — сказала она. Возможно, это было кокетство, и нужно было начать её уговаривать, говоря что-нибудь про красивое платье, но слишком часто он сам был в роли человека, которого уламывают, несмотря на отказ. — Я думал заглянуть на полчасика, не больше. Сам не люблю такое. — Да, тебя в том году не было. Пойти с тобой? Секунда, чтобы задуматься и использовать этот шанс. — В кино. В субботу. Во-первых, так меньше сплетен, во-вторых, можно с вечеринки свалить в любой момент, ни под кого не подстраиваясь. — Я выберу фильм? — Конечно. Только бы не тупорылую мелодраму, пожалуйста. Люда вроде была не из таких, но она оставалась женщиной со всеми соответствующими рисками — от мелодрам до залёта. На своём пятом этаже он нос к носу столкнулся с Волей. Собирался просто поздороваться и пожать руку, но Воля неожиданно начал хвалить его за показатели и вайб программы. — Просто повезло с ведущим, — ответил Серёжа. — Я же говорил, что вы подружитесь, — с нажимом сказал Воля. Его ядовитая улыбка рождала неприятное предчувствие. — Ещё вы сказали блюсти атмосферу в коллективе. Получите-распишитесь. — Ты сможешь научить Свету за два месяца? И вот теперь — увольнение? Сердце даже в пятки ухнуть не успело от таких американских горок. Наверное, направление мыслей отразилось на его лице слишком явно. — Тебе пора навести порядок в слоте попрестижнее. Да что ж такого изменилось с этой одеждой? Серёжа окинул себя быстрым взглядом — джинсы как джинсы, чёрная футболка с надписью: «Акуна Матата», чёрные вэнсы. — Буду рад, — сдержанно ответил он. Воля подал руку, прощаясь: — Такой настрой нам подходит. Про новый слот стоило спросить Артёма. Ждать не получалось почти физически — и в бухгалтерию он почти вбежал. — Хорошие новости? — Гаус усмехнулся в бороду. Пришлось даже отдышаться немного, прежде чем он смог спросить: — Меня что, правда повысят? И ты не сказал? Артём смотрел на него, будто сомневался, не вызвать ли санитаров. Наконец пришёл к выводу. — Так и это… про тебя? Я знал, что тому новому вечернему шоу кого-то дадут, но… эта та новость, которая тебя радует? Теперь пришла его очередь задуматься о дурке. — Да уж не огорчает, представь себе. Они закатили глаза практически одновременно. Утро пятницы встретило прохладой, намекавшей, что, если остаться на вечеринке до конца, ждать такси придётся, стуча зубами. В кофейне Маша спросила: — Американо? Он задумался, потом взял капучино с сиропом «банановый баунти». К сегодняшней жёлтой толстовке. Оля улетела в Италию — отправила фотку самолёта ещё ночью — и на читку пришла Настя, с которой снимали опросы людей в торговом центре. С Максом они словились почти мгновенно. У Насти с дикцией было лучше, чем у Оли, и они с Максом говорили одинаково быстро. Для утреннего шоу, может, и хорошо, но без гостя, только вдвоём, это был перебор. Вечеринку устраивали в огромном зале для конференций. Там даже что-то вроде сцены было. Серёжа помог принести раскладные столы и стулья. Потом его отвлёк звонок спонсора насчёт съёмок в понедельник, затем он проверил, всё ли для них готово, в общем, вернулся как раз когда все начали собираться. Световики установили на потолке диско-шар, добавили стробоскопы. Стояла даже дыммашина, пусть и выключенная — с ней слишком много мороки, и оставлять её в окружении пьяных людей было чревато большими тратами. Макс тоже пришёл в желтом — в том самом костюме из «Убить Билла» и тёмных очках, которые он поднял наверх, чтобы не мешались. — Наслаждайтесь жижей! — засмеялся Серёжа, когда они они оба взяли виски с колой — во-первых, этот коктейль был готов первым, во-вторых, его невозможно запороть. В-третьих, когда не надо целоваться, можно выбирать не сладкое. Макс фыркнул в ободок своего стаканчика и кивнул в сторону угла с маленькими бутербродами, которые каким-то образом уже успели немного заветриться. Шастун наливал коктейли половником в красные стаканчики, точь-в-точь как в американских комедиях про школу. — Макс, я тебе налил! — крикнул он через ползала, сквозь «Плачу на техно» и разговоры. — С огурцом! Коктейль, про который он говорил — огуречный джин-тоник — смешивала Оксана. Судя по румянцу, она пробовала, пока готовила. Макс покачал головой. — Тебе не понравился?! Макс потряс рукой у горла. Шастун кивнул и наконец отвернулся. В плейлисте дискотека девяностых с радио пересекалась с нулевыми. Он узнавал все песни — но не узнал бы только иностранец. То есть ещё больший иностранец, чем он. Заиграла «Батарейка». — У меня в колледже одногруппница её ненавидела, — перекрикивая общий гомон, сказал ему Макс. — Я эту песню наизусть помню! Он начал прыгать и пританцовывать, и было невозможно не присоединиться. Вдвоём глупые танцы уже такими не казались. — А одногруппницу? — Думаешь, в машиностроительном колледже много одногруппниц? Серёжа сбил с Макса тёмные очки. Макс засмеялся и полез под стол. — Ты куда заныкался, ты что, пародия на огнетушитель? — крикнул ему туда Серёжа, прежде чем помочь подняться. Румянец, глаза блестели. Быстро он, они всего по второй порции допивали. Или третьей. Макс водрузил очки обратно на макушку. — У тебя ямочки на щеках, — сказал Макс. А он и не заметил, что улыбался. — У тебя родинка на шее. Серёжа не мог оторвать взгляд от искусанных губ. Алкоголь примешивался к запаху пота и одеколону. — «Кровавую Мэри», Макс? — проорал Шастун. Теперь Серёжа заметил, что тот подходил всё ближе с очередными стаканчиками в руках. Чутьё — и нюх — подсказывали, что водку с томатным соком можно было так пафосно и не называть. — Не, мне хватит, — отмахнулся Макс. Шастун наконец остановился, смерил их взглядом сверху вниз. — Вкус у тебя, конечно, отвратительный, — сказал он Максу. В громком голосе была и усмешка, и теплота. Как самокритично, подумал Серёжа, и произнёс вторую часть мысли: — Я тебя так уважать начну. Шастун рассмеялся, хлопнул его по плечу и отошёл. — Не любишь томатный сок? — спросил он у Макса. Перед ответом Макс допил третий стакан до дна. — Мне нравится с тобой работать. Ты создал очень комфортную… группу. На гитаре играешь. И ты весёлый… иногда… — А, так ты из тех, кто, как нажрётся, любит всех в радиусе километра? Прибереги слёзы и комплименты для августа, тогда и попрощаемся. Было сложно не думать, что август всё ближе. Что остаётся месяца два. Что от алкоголя глаза Макса блестели звёздным небом. — Но я… Серёжа сгрёб Макса в объятия и похлопал по спине. — Только не реви. Ну или реви, но побыстрее, мне завтра с Людой в кино, а она сеанс нашла у чёрта на куличиках. Макс посмотрел ему в глаза — тонкие губы сжаты в полоску. Серёжа едва не отшатнулся. — Тебе нравится Люда? — Да? Макс сморгнул влагу и пошёл танцевать с Оксаной. Заиграла МакSим, «Знаешь ли ты», Шастун вылетел на сцену и, используя бутылку воды, изображал, как поёт. Макс танцевал, обнимая Оксану за плечи. Он смотрел на Шастуна, не отрываясь, снизу вверх, и вспышки света очерчивали острый кадык и точёный профиль. Бросив в себя остатки виски с колой, Серёжа вышел на лестницу и прошёл один этаж, чтобы проветриться. Музыка доносилась даже на соседнем этаже — МакSим сменилась на русский рок. Лифт пришёл пустой. Внутри было до рези в глазах ярко — свет ламп умножался зеркалами. Пятый этаж, напротив, освещался лишь наполовину. Серёжа едва не пропустил свою дверь — ноги несли куда-то и даже не думали останавливаться. В офисе было темно, свет от фонарей едва долетал, слишком высоко. Он подошёл к окну, тронул кактус пальцем. Прислонился лбом к холодному стеклу и мигом почувствовал облегчение. За спиной щёлкнул замок двери. Макс — с новым стаканчиком коктейля — закрыл дверь на замок. Жёлтый костюм тянул его, как мотылька. В этой тьме глаза у Макса были совсем чёрные, блестящие. Макс тоже подходил ближе. В голове гудело. — Я хотел сказать тебе… Румянец. Губы красные, но ещё не зацелованные, и на шее ни следа засоса. Щетина на подбородке. Нижняя губа чуть полнее верхней. — Во вторник скажешь, ну в крайнем случае в понедельник, если дело срочное. Серёже нужен был шаг назад, но за спиной остался только подоконник. Пугало то, насколько сильно он хотел двигаться вперёд, к Максу. — Это не «дело». Макс поставил стаканчик на стол Леры так близко к краю, что тот мог упасть от любого сквозняка. Алкоголя в нём оставалось меньше четверти. — Тогда избавь меня от подробностей. Звучало резче, чем он собирался. Макс остановился — их разделяла буквально пара шагов. — Ты встретишься с Людой на выходных? Макс его без ножа резал, одной этой обречённой интонацией. В ней все их разговоры, прошлые и будущие, все песни под гитару и глупые танцы. Это резало — и бесило, потому что не было такого будущего. Макс живёт с Антоном. Макс уйдёт через пару месяцев, и всё, что останется — кивки в коридоре. От Макса и так будет не спастись — он будет в офисе, на билбордах и в витринах какого-нибудь бренда уличной одежды. Он будет в каждой серии «Смешариков», в акуле из «Икеи», в каждом ярком цвете спектра. Он уже был всюду. От этого уже было не спастись. И Макс будто был виноват, что он такой, и от его ухода останется обида и зияющая пустота. — Ты хотел пригласить меня на стендап? Можем вместе прийти, в два голоса удобнее кричать, что ты всех сделал. Это был плохой ответ — делать вид, что ничего не происходит, что они не заперлись, пьяные, в пустом тёмном офисе. Что одна мысль о Максе, лежащем спиной на столе, могла толкнуть его за край. Но ничего лучше он придумать не мог. — Ты и Люду поэтому зовёшь? Потому что удобнее? Он почти успел ужаснуться перед тем, как сорвался. — Да что ты понимаешь? Использовал Шастуна, чтобы работу получить, и поучаешь меня, что я на это больше не куплюсь? — Что ты несёшь? Я никогда… — Меня достало уже выслушивать, что ты там, где и когда. Ты минуту в кадре усидеть не можешь, говоришь не по сценарию, приходишь чёрт-те-в-чём, и всё потому, что тебя Шастун пристроил… Ты думаешь, тебя кто-то бы терпел, если бы не Шастун? Если бы не начальство, я бы с тобой не разговаривал. Макс побледнел так, что впору было бояться обморока. Но, качнувшись, он всё же сохранил равновесие. Сжал губы. Карие глаза полыхнули огнём — не отблеском фонарей, а настоящим пламенем. — Сделай одолжение. Коротко, холодно, ядовито. Серёжа сам сказал бы именно так. И ушёл бы сразу так же: не хлопнув, но резко закрыв дверь. Серёжа повернулся к окну. Он не собирался смотреть, как Макс выходит, один или нет, или идёт кутить дальше, или ныкаться по углам с Шастуном — ему просто нужен был воздух. И холодное стекло у лба. Макс всё не выходил. Оставляя несколько процентов на застрявший лифт, он с уверенностью мог сказать, с кем сейчас Загайский. Странно было даже внутри себя вставать на сторону Шастуна. Он приводил ведущего, с которым спал, в проект, и это закончилось кошмарно, но Антон не он, а Макс не его бывший. Он ничего не знал про их отношения. Может, Антону и нормально. Полиамория, открытые отношения, что ещё придумали. Может, Антону и нормально, но ему — нет. И сколь ужасными ни были те прошлые отношения, они хотя бы обошлись без измен. Только лёгкими телесными повреждениями — рана от брошенной кружки у бывшего, ожог от сигареты у него самого. Бесчисленные синяки и засосы от примирений. Не то, чтобы было, чем хвастать перед изменщиками. На столе Леры стояло с пяток бумажных журавликов. Серёжа коснулся того из них, который был сложен из черновика, и на его правом крыле было что-то написано. Самолёт с такой ливреей был бы красивым. Он взял стакан Макса и выкинул в мусорное ведро. Когда он спускался сам, лифт прекрасно работал. Наутро они с Людой шли в кино, и, наверное, это большая удача. Она милая, и человек хороший. И — в платье, при макияже, с распущенными длинными волосами — она должна была казаться очень красивой. Только вот это ложь, и она ела его изнутри. Он хотел слизать с тонких губ вкус помады — только не с её. — Прости меня, пожалуйста. Если сможешь. Я… был неправ. Я думал, что ты тот человек, с которым мне будет хорошо, и… я ошибся. — Я тебе не нравлюсь? Он сам знал, что заслужил это. Надо было говорить правду — сделал бы больно Ане, готовой к отказу, а не Люде, когда сам с ней пошёл в кино. — Только как друг. Я знаю, какие слухи ходят… они, — он не хотел обвинять Аню в своей лжи, — они очень преувеличены. Он ожидал — и заслужил — пощёчину, и готов был и к ней, и к крикам, и к оскорблениям. К её чести, Люда ничего из этого списка не сделала, но ни о каком кино и речи быть не могло. Воскресенье он провёл, разрываясь между желанием проплакаться в жилетку Артёму с Аней и не говорить с ними никогда. Всё же вспомнив, что завтра о его личной жизни заговорит весь коллектив, он решил, что Артёму лучше бы знать его правду. Он ничего не сказал про Макса — просто не смог — и ограничился рассказом о том, что случилось накануне. Серёжа не ждал понимания — Артём всегда топил за то, чтобы он как-нибудь строил какие-то отношения — тем неожиданнее оказалось услышать «Ну наконец-то». Давно не было так тяжело идти на съёмки. Офис был всё тот же, и даже бусик у входа белый, а всё равно лифт с ним одним был загружен на полную — восемьдесят килограмм живого веса и триста двадцать вины. Шастун прошёл мимо, смерив его неприязненным взглядом. Серёжу обдало неожиданно тёплой волной злорадства — да, Макс остался с Антоном, но судя по этому взгляду, что-то вроде шанса у него было. На какой-то день, на какой-то момент Макс смотрел на него так же, как он сам смотрел на Макса. С Максом они старательно не встречались взглядами всё утро, и серёжино «доброе утро», направленное в пустоту, Макс проигнорировал. Марина будто издевалась — яркие губы, выделенные глаза, родинки, седина, просвечивающая через краску. Всё, чтобы задержать взгляд, чтобы тянулись руки. Макс вошёл в кадр, работал с Настей — профессионально, остро, зло — Серëжа не сказал ему в наушник ни слова. Может, так лучше. Они не друзья, и друзьями быть никак не могли — не потому, что Макс спал с Шастуном, или носил слишком яркую одежду, или из-за дурацких татуировок. Себе-то Серёжа мог не врать. Они не друзья потому, что ему не похуй. Ни на татуировки, ни на одежду — сейчас это чёрная водолазка с надписью «люкс копия» на горловине. Ему не похуй, с кем Макс спал, потому что он сам хотел быть на этом месте. — Лисовская, не отворачивайся от камеры, — на автомате поправил он Настю. Впервые за такое долгое время, что он даже не представлял, сколько, он щёлкнул замком девственно чистых студии и аппаратной не просто вовремя, а на четырнадцать минут раньше. Следующая команда обещала прийти для досъёмок ровно к началу их времени. Наверняка в последний момент доделывали реквизит и прогоняли реплики. Настя осталась в гриме — сказала, запишет заодно пару тик-токов (или рилсов, он не вникал) — и побежала это, собственно, делать, пока ничего не смазалось и не потекло. Он зашёл в гримёрную. — Марин, тебя в третьей студии ждут. Она схватила чемоданчик и стрелой вылетела из гримёрки. Выражение лица, выходит, то ещё было, потому что в голос он ничего не вкладывал. Они остались вдвоём. Серёжа повернул ключ, торчавший в замочной скважине. — Надеюсь, её там правда ждут. В голосе Макса — насмешка и усталость. — Конечно. И достаточно надолго, чтобы я успел извиниться. У Макса дрогнули губы. Грим с него почти сняли, и его остатки только сильнее подчёркивали морщины и тёмные круги под глазами. Чёрная водолазка тоже не помогала. — Спасибо, — начал Серёжа. — Что не устраиваю тут цирк? — Макс всё же поднялся со стула. Его тон — вызов, приглашение к ссоре, но Серёжа только пожал плечами: — За всё. Я бы не начал с тобой общаться, если б не начальство, и был неправ. Меня бесило, какой ты… Для того, какой Макс, не было определения ни в одном из знакомых ему языков. Хотя калейдоскоп, который нужно на свет направить, чтобы картинка вспыхнула, подошёл бы. Макс попопытался что-то вставить, Серёжа поднял руку, собираясь зажать ему рот, но в последний момент одёрнул себя. Макс будто по по взмаху руки понял, в чём дело, и опустил взгляд. — Если ты сейчас начнёшь жаловаться, что тебе меня навязали… Макс сложил руки на груди. Странное чувство — холод и яд были его методами, от Макса он ждал другого. — Согласен, хуйня идея. И — я знаю, что за всю нашу ссору не извиниться, слишком много я наговорил, — но мне жаль, что я сказал про то, что у вас с Антоном. Это не моё дело… — Не твоё дело, — эхом повторил Макс. В его голосе не осталось ни враждебности, ни юмора, ни жизни. — …но вам хорошо вместе, весело. Я знаю, ты с ним не ради эфирного времени. И ты всегда вёл себя как взрослый человек, это я устроил… Я был так убеждён, что ты тот парень из американской комедии, которого в школе все любят, он звезда спортивной команды, самый красивый, самый успешный — и обязательно в начале фильма он говно. Я хотел тебя таким видеть. А ты… — Не говно? — Пригожий, — сказал он, сам не зная, на каком языке, потому что Макс мог это понять. Потому что это больше, чем просто «хороший». — И человек, и ведущий. Ты заслужил этот вечерний эфир. И Антону с тобой повезло. Макс склонил голову влево — усталость, наверное. — Заладил ты про Антона. Он кивнул, признавая справедливость замечания. Времени и так мало. — Спасибо, что меня в вечернее шоу утянуть собирался. Жаль, что мы не сможем вместе работать. Он проглотил: «не знаю, как мы эти-то два месяца доработаем». Может, как сегодня — держась друг от друга подальше. — Ты это заслужил, у тебя продакшн как часы работает. Это шоу бы повезло, если бы ты его делал. — Ему и так повезёт — его ведëшь ты. — Ты только что говорил, что я попал в эфир через постель. Ещё одна провокация. Только в этот раз — больше насмешки, чем яда. Макс шёл ему навстречу с самого начала, с первой спущенной на тормозах враждебной фразы, с первого предложения помочь с коробками. Пришёл его черëд. — Я был не прав. Мне… я… Ты хороший ведущий. И… Антону с тобой повезло, — снова сказал он. — С тобой повезло Люде. Он с сомнением посмотрел на Макса — это был сарказм? Или слухи, которые уже обязаны были задолбать каждого, до него не дошли? — Нет, — эту правду говорить было неприятно, но тоже необходимо. — Насчёт того, что мне кто-то нравился — это было враньё. С самого начала. Мне просто не хотелось, чтобы все полоскали… Когда я это придумал, я не был влюблён ни в Дашу, ни в Люду, ни про кого там ещё шептались. — Не был, — Макс вновь просто повторил за ним, как эхо. — И я ей это рассказал. Что я никогда не был в неё влюблён и влюблён не в неё сейчас. — Вдох на четыре счёта, выдох. И пришло время прыгать со скалы. — Я объясню наверх, почему не уйду из «Подъёма», но это тоже будет ложь. На самом деле я не пойду, потому что единственный человек, в которого я влюбился на этой работе — это ты. Макс не изменился в лице. По спине полз холод. — И-и-и… — продолжил он. Слова давались с трудом. — Всем будет лучше, если мы просто разойдёмся по разным слотам. — Ты так думаешь? Нужно было отойти на шаг назад, они стояли слишком близко. В глазах Макса собирались слёзы. Серёжа понял, что поднимал руку, чтобы стереть слезу, когда он моргнёт. Он не понимал вопроса, так что само вырвалось то, что точно не стоило ворошить раз за разом. Но это был единственно важный вопрос. — Все говорят, что вы съехались. Вы таскали вещи… — Мы таскали вещи — и я, и Игорь, и Макар, и Поз, нас там много было. Но съехался Шаст не со мной. — И когда ты потянул лодыжку… Макс возмутился: — Мы в баскет играли! А ты что подумал?! — Так он не с тобой съехался? Макс сжал губы, как будто сдерживал улыбку. В воздухе появлялся кислород. — Вы вроде как знакомы, его Арсений зовут. — А… Знакомы. Я уволил его за три недели. — Доброе дело сделал. Антон говорил, что так бы и капал на него слюнями, а когда его уволили, то понял, что больше они просто так не пересекутся. Пришлось подкатывать по-человечески. Он не удержался от смешка. Последнее, что ему и тогда, и сейчас хотелось, это доброе дело делать Шастуну. — То есть ты его не любишь? Пожалуйста, пожалуйста — стучала в висках кровь. — Серый. Любят маму, бульбу фры и когда шутка заходит. А я тебя кахаю. Его охрипший голос едва пробивался через шум крови, через биение сердца. Тёмные глаза блестели. Мысли роились пчёлами, смысл сказанных слов дошёл, когда Макс коснулся его щеки. Их губы наконец столкнулись — жар, горечь кофе, бесконечная жажда. Мягкость водолазки, гладкая кожа, завитки кудрей. Пальцы дрожали на шее — чувствуя то ли чужой пульс, то ли собственный. — Макс, — выдохнул он, когда вообще смог что-то говорить. — Макс. Макс не прикусывал его нижнюю губу, это лёгкое давление, но такое острое, что голова кругом. Он сам притягивал его ещё и ещё ближе, и этого всё так же мало. Туман рассеивался. Он дышал Максу в шею. Соль кожи и толчки крови прямо под губами. Прежде чем в голове окончательно прояснилось, он коснулся кожи языком — не до засоса, просто оглаживая неровными кругами. Всё ещё обнимая Макса, он пытался осознать, что произошло. Его глаза — глубокий карий цвет, отражение ламп. Макс был гладко выбрит, и пальцы скользили по мягким щекам. Только не опускать взгляд. Губы — красные, влажные, раскрытые от тяжёлого дыхания — спутывали мысли. Ещё один поцелуй — медленнее, мягче, глубже. И ещё один. И ещё.